Текст книги "Проклятый берег"

– Над чем вы смеетесь, графиня?

– Это был горький смех… – ответила она угрюмо. – Моему отцу удалось скрыться лишь благодаря тому, что я отдала свою руку графу Ларошель… А ведь я ненавидела его…

– Какой ужас!

– Я недолго выносила жизнь с графом. Он мучил меня беспричинной ревностью и держал в своем замке, словно заключенную…

– Негодяй…

– В конце концов я бежала от него…

– Правильно сделали!

– С тех пор я живу в постоянном страхе… Он сделает все, чтобы снова вернуть меня…

– И полиция терпит это?

– Граф Ларошель – знатный человек! Его старший брат – министр.

– Ну и что? Министр – это еще не царь и не бог.

– Его младший брат – префект полиции!

– Это действительно важная особа! Мне приходилось встречаться с несколькими префектами… в обществе… И впрямь серьезные люди… к сожалению…

Она вздохнула. В ее глазах блестели слезы. Она была так красива и так несчастна.

– Графиня! – воскликнул я с жаром. – С сегодняшнего дня вы не будете одиноки! Клянусь вам!

– Спасибо, Джон!..

Я стоял прямо перед ней. Она обхватила мою голову руками и долго глядела мне в глаза. Язык у меня пересох, вены на лбу вздулись. Я обнял ее.

Она не сопротивлялась… Напротив, она опустила голову на мое плечо… От ее волос пахло жасмином…

– Я люблю вас, – как безумный, прошептал я.

– О… Джон… разве ты не видишь… что и я лю… Я поцеловал ее, не дав докончить слова.

– Джон… – еле слышно прошептала она. – Я понимаю, что ты не вполне доверяешь мне…

– Но, графиня!..

– Зови меня Норой…

– Н-нора…

Я едва решился выговорить ее имя.

– Я рассказала тебе свою тайну… Теперь… если ты действительно любишь меня и веришь мне, расскажи и ты мне обо всем, чтобы между нами не оставалось ничего… ничего…

Мне стало стыдно. Эта женщина так слепо верит мне, так доверчива и преданна. А я таюсь перед нею…

– Графиня… Нора… Нора. Я тоже расскажу вам все, все…

– О, не думай, что я из любопытства…

– Нет, нет… будет правильно, если и я расскажу о той тайне, в центре которой я…

В дверь постучали.

Она испуганно освободилась из моих объятий.

– Кто там?

– Вас к телефону…

В комнату вошел лакей Луи, неся на подносе телефон, за которым тянулся длинный провод.

Только в таких аристократических домах можно увидеть, как телефон подают на подносе. Она взяла трубку.

– Да… – услышал я только. – Еще нет… но теперь уже наверняка… Нет… Хорошо… Я жду… Хорошо… До свидания…

Лакей вышел.

– Джон… я сейчас должна буду встретиться с одним человеком. Это старый друг моего отца… подожди здесь… пока я поговорю с ним…

– Если я и так уже не отнял слишком много времени…

– Нет… нет… кто знает, когда мы снова встретимся… – ответила она, и последовали новые поцелуи.

Вскоре лакей постучал вновь.

– Я скоро вернусь, – прошептала она и оставила меня одного.

Я осушил еще бокал виски и уселся в кресло. В голове слегка шумело. Неожиданно я услышал легкий стук.

В дальнем углу комнаты, недалеко от лампы, я только сейчас заметил прорезанную в стене и окрашенную под цвет обоев дверь, под которой с тихим шорохом как раз появлялся листок бумаги…

Что бы это могло быть?

Я подошел и поднял листок. На нем было написано: «Капытто друг!

Не буд дураком! Этта баба ведма и есче какая! Спользуй что она хочит. Тебя закрутит. Тасчи ее в спалню. Не тиряйся и сматывайся! А то будит оччын плохо. Лутче бы ее просто застрылит, но хотя бы счезни Ты таких ведм и не знаеш.

Низвесный.»

С первых же слов я понял, что написано это Турецким Султаном. Ложь от начала и до конца.

Я быстро подошел к двери и распахнул ее. Поймаю мерзавца!

Передо мной была небольшая комнатка. Разумеется, негодяй сбежал.

Но как он вообще проник сюда?… Загадка… В следующей комнате я благоговейно задержался на несколько секунд.

Это была спальня, отделанная голубым шелком. Висевшая посредине лампа освещала ее мягким светом.

В дальнем конце открытая дверь, проем которой задернут шторой… Откуда-то издалека слышались голоса…

Я на цыпочках подошел к этой двери… За шторой была гардеробная, а дальше комната, в которой шел разговор. Дверь туда была тоже задернута шторой.

Ее голос я узнал сразу. Тот самый низкий, певучий, музыкальный, словно арфа, голос. Она как раз говорила:

– Я без труда обвела вокруг пальца этого болвана и, если бы вы, ваше превосходительство, не помешали мне, знала бы уже все.

Гм… о ком это может быть речь?

Необычно глубокий, спокойный мужской голос ответил:

– Тем не менее, мне нужно было поговорить с вами, мадам Мандер…

Мадам Мандер?… Не графиня?… Как же это?…

Ведь… Мандер… так звали того капитана, в которого воплотился Чурбан Хопкинс.

Я бесшумно подошел к закрывавшей дверь шторе.

Они сидели в небольшом салоне. Мнимая графиня и…

У меня перехватило дыхание.

Маркиз де Сюрен, губернатор колонии!

Я еще не писал о нем, но его имя и без того хорошо известно всем. Маркиз де Сюрен, адмирал и полновластный губернатор всей колонии. Суровый, непреклонный солдат. Противник генерала де ла Рубана, предпочитающего дипломатию и терпение. Его седые волосы, пронзительные глаза, гладко выбритое, волевое лицо прекрасно знакомо всем в Африке.

Высокий, с орлиным носом адмирал сидел напротив печально улыбающейся женщины.

– После того как слишком поздно был раскрыт этот позорный обман во время суда над Ламетром, – сказал де Сюрен, – многое необходимо предпринять. Вы уже нашли след его сообщников?

– Один из них как раз сейчас собирается во всем мне признаться. Исключительный болван. Самодовольный, ограниченный тип, которому мне ничего не стоило развязать язык.

…Можете себе представить, что я испытывал! С какой высоты пришлось мне упасть! Это я-то болван! И к тому же самодовольный! С моей врожденной мужской прямотой…

Ох, как болело мое сердце…

Стало быть, поцелуи, объятия, вздох, с которым она прильнула ко мне, все было ложью…

– Только будьте осторожны, – сказал губернатор, – озарения бывают и у глупцов.

– Это отъявленный идиот.

– А теперь прошу вас, мадам, будьте со мной откровенны. Вам известно что-нибудь об этом деле?

– Я знаю, что экспедиция в плену у племени фонги. Их вождь – негодяй.

– Доказательства?

– Путевой дневник Мандера, который недавно получил генерал Рубан.

– Да, да, но этот голландский банкир, ван дер Руфус, помешал нам…

– У старого банкира мягкое сердце.

– Верю, раз вы так говорите. Вам лучше знать.

– Ван дер Руфус выручил меня в трудную минуту, но все же он скорее враг мне, чем друг.

– Ладно, ладно… это меня не касается. Я пришел за информацией.

– Вы помните, ваше превосходительство, что обещали сорок тысяч франков, если…

– Если то, что вы расскажете, окажется полезным.

– Отлично. Я верю вашему обещанию. Итак, Ламетр неожиданно нашел себе помощников.

– Кто они? – спросил де Сюрен.

– Три авантюриста. Довольно опасные типы, но в этом деле им вряд ли повезет.

– Никогда не стоит судить заранее. А как вы полагаете, что случилось с настоящим капитаном Мандером?

– Его убили. Думаю, что с ним покончили сообщники Ламетра. Кто-то ранил и этого Хопкинса, или как там его зовут, и нарядил его в мундир капитана. Так он попал в эту историю.

– Ваши сведения немного мне дали, но я хочу, чтобы вы чувствовали себя полностью связанной с нами… прошу вас…

Сорок тысяч… Co-рок ты-сяч франков дал он ей. Она схватила их со сверкающими глазами. До чего же можно любить деньги!

– Вы останетесь довольны, ваше превосходительство, – сказала она. – Если этот солдат наведет меня на хороший след, я немедленно свяжусь с военной полицией, чтобы они сразу же начали действовать.

– Хорошо… – губернатор встал, попрощался со своей собеседницей и вышел…

Я тоже вернулся на свое прежнее место… Хо-хо… Еще посмотрим, такой ли уж я болван?!. Вскоре вернулась и она.

– Джон… – прошептала она, – не сердись, что я заставила тебя ждать.

– Дорогая графиня… – ответил я влюбленным голосом, словно ничего не случилось.

– Теперь я уже только твоя… нам никто не помешает.

– Я… я все расскажу тебе. Но ты любишь меня? – спросил я.

– Очень…

– Графиня… Мне известна такая тайна, что… что… от нее зависит жизнь многих людей. Многие дорого заплатили бы за нее…

– Я буду молчать, как рыба…

Я сделал вид, что не решаюсь начать говорить.

– Ну? – спросила она взволнованно.

– Графиня… я все расскажу… как только буду уверен, что наша любовь и впрямь глубокое чувство…

– Разве ты еще этого не чувствуешь?…

– Да… Но все-таки… подождем, пока нас ничто уже не будет разделять.

…Объятия, поцелуи… До чего же жаль, что эта женщина (как правильно заметил Турецкий Султан) ведьма.

На рассвете она присела у моих ног, положив голову, словно ласкающаяся кошечка, на мои колени.

– А теперь рассказывай… мой рыцарь. Я залпом выпил еще бокал.

– Знай же, что мне известно, где скрывается капитан Ламетр…

– О!

Изумление она сыграла просто великолепно.

– Да. Он бежал вместе с двумя моими друзьями.

– Кто они?

– Один – тот толстяк, который сыграл роль Мандера. Он бежал на судне, ушедшем из Орана в Черное море с грузом грецких орехов…

– А другой?

– Сержант из легиона по имени Потриен… Когда-то он учился со мною в одной школе, а во время войны служил под командой капитана Ламетра.

– Так… – прошептала она.

– Он-то все и придумал. У него дружба с одной прачкой, и они спрятали Ламетра в подвале среди выстиранного белья – на авеню маршала Жофра, 9…

– О… Клянусь, что все это останется между нами… А теперь всего тебе хорошего… Надеюсь, мы скоро увидимся вновь.

– Да, да, дорогая моя… Еще поцелуй, и я ушел.

У меня кружилась голова. Чтобы немного прочистить мозги, затуманенные виски, я зашел в первый попавшийся кабачок и выпил несколько рюмок рома. Потом немного передохнул и просмотрел газету.

Спешить не имело смысла. Теперь уж я либо выкручусь, либо придется отсиживать тридцать суток в темном карцере, закованным в кандалы. Только я обязательно выкручусь! В газете было много немаловажных сообщений. Усилия генерала Рубана сохранить мир в долине Сенегала не привели ни к чему. Племена фонги и дальше отрицали, что им что-либо известно об экспедиции и об алмазных копях. Однако многое говорило против них. Особенно бежавший из плена капитан Мандер, именем которого удалось недавно воспользоваться одному мошеннику. Настоящий капитан бесследно исчез уже по дороге из Сенегала, но его дневник и карта с обозначенным на ней маршрутом экспедиции были отправлены по почте и ясно свидетельствуют о вине туземцев. Адмирал де Сюрен с присущей ему энергией приступил к организации карательной экспедиции. Генерал-лейтенант Рубан будет, по всей вероятности, переведен в Индокитай. Политика твердой руки, проводимая губернатором, восстановит авторитет колониальной армии, потерпевший ущерб от истории с сенегальскими алмазными копями. Куда девались копи? Куда девалась экспедиция, исчезнувшая без следа?

«При всем уважении к добрым намерениям и высоким идеалам генерала Рубана, который, вероятно, вскоре покинет свой пост в Африке, мы уверены, что более тверда политика маркиза де Сюрена скорее восстановит прежний авторитет Франции в ее колониях…»

Так писала газета.

Да, дело пахнет скорым смещением генерала Рубана. А после этого оно начнет отдавать запахом порохового дыма и крови, запахом, который и не нюхал господин журналист. Об этом думал я.

Ром прочистил мне мозги, и я направился к военной комендатуре. Было шесть часов утра.

– Мне нужен кто-нибудь из старших офицеров, – сказал я дежурному.

– Зачем?

– Если бы я с любым мог об этом толковать, мне бы и офицер не был нужен.

Дежурный, хоть и поворчал, но доложил обо мне.

Офицер с сонным видом застегнул китель и посмотрел на меня так, словно от всей души желал мне провалиться ко всем чертям.

– Ну, что у тебя?

– Разрешите обратиться, господин лейтенант!

– По какому делу?

– Меня хотели завербовать в шпионы.

В любой казарме можно увидеть плакаты:

ЕСЛИ ТЫ ЗАПОДОЗРИЛ ШПИОНАЖ, НЕМЕДЛЕННО СООБЩИ В ВОЕННУЮ КОМЕНДАТУРУ

– Рассказывай!

– Одна женщина пригласила меня к себе, назвалась графиней Ларошель и сказала, что если я сообщу ей сведения по делу об одном воинском преступлении, она заплатит мне…

– Погоди! Это не по моей части. Посиди в соседней комнате, пока я позвоню, куда следует…

Я уселся в соседней комнате. Вскоре офицер вышел ко мне.

– За мной!

Мы сели в машину, стоявшую у ворот. Офицер молчал, а я не решался задавать вопросы. Ехали мы уже минут пятнадцать.

Куда он везет меня? Мы выехали из центра Орана и мчались вдоль берега мимо платанов и кустов олеандров. Наконец мы остановились перед окруженным высокой решеткой, красным, похожим на крепость зданием.

У ворот стояли два часовых с винтовками.

– К майору Жуаку в отдел Д…

Я уже прослужил достаточно, чтобы знать, что это контрразведка.

Попасть сюда было не так-то просто. Даже офицеру. Мы стояли и ждали, пока один из часовых доложит о нас.

К нам вышел майор. Худой, с желтоватым лицом, светлыми глазами и узким ртом. Не знаю, почему, но мне пришла в голову мысль, что с этим человеком шутить опасно.

– Спасибо, лейтенант…

Лейтенант откозырял и уехал. Полный самых противоречивых чувств, я вошел в ворота.

Когда я вслед за майором с холодным желтым лицом вошел в пахнущую погребом, сумрачную старинную приемную, у меня сжалось сердце.

Мы молча шли по сводчатым коридорам и переходам…

За каждым поворотом часовой, в каждом переходе железная дверь с зарешеченным окошком, которая отпирается, а потом вновь захлопывается за нами…

Мы спускались все ниже и ниже, по все новым и новым лестницам. Все более сумрачные и холодные, затхлые коридоры, стиснутые толстенными стенами.

Куда он ведет меня? В камеру, что ли?… Служебные кабинеты не бывают в подвалах – это уж точно…

Это «Красная цитадель». Я уже слышал о ней. Для тех, кто попал сюда, время останавливается. Шпионы и политические авантюристы исчезают здесь. Говорят, что не стоит особенно интересоваться людьми, которых в последний раз видели тут…

Но что им могло понадобиться от меня?

Мы шли по подземному коридору. Слева и справа зарешеченные двери. И в каждой закрытой решеткой каморке сидел или стоял какой-нибудь человек. Все были повернуты лицом к стене. В каждой камере только по одному заключенному.

Шпионы и изменники!

В коридоре стоял тяжелый запах селитры и грязной одежды… Часовые щелкали каблуками, когда мы проходили мимо.

Майор шел молча. Молчали и безликие, оборванные заключенные – почти все до ужаса худые. Только позвякивали изредка широкие кольца на их лодыжках… Все они были прикованы…

У меня сжалось сердце…

Отворилась двойная железная дверь, и мы снова вышли на лестничную клетку. Теперь мы уже поднимались все вверх и вверх.

Куда ведет меня майор?

И тут у меня в мозгу молнией сверкнула мысль. Чего ради мы спускались вниз, если теперь снова поднимаемся? Что же – неужели нет другой дороги, как только через тюрьму? Хо-хо!

Шевели мозгами, Копыто! Майор вел тебя через подземелье для того, чтобы напугать! Такая прогулка как раз годится, чтобы подготовить человека к допросу. Даже решительный, готовый упорно лгать человек может стать жалким заикой, пройдясь вслед за этим желтолицым майором по немым коридорам и подземной тюрьме.

Будь настороже!

Я взял себя в руки и постарался выглядеть равнодушным… успокоиться хотя бы внешне…

Коридор вел дальше под грубо выбитыми в скале, сырыми сводами… Часовой распахнул дверь, и мы вошли в небольшую комнату. Несколько офицеров вскочили со своих мест. Майор кивнул им.

Посредине комнаты сидел какой-то человек в изорванной одежде, с перепуганным лицом, бегающим взглядом и дрожащими руками. Перед ним стоял высокий офицер без кителя. Другой, скрипя пером, что-то писал за столом. В комнате было страшно жарко.

Мы прошли дальше.

Сейчас я был так же спокоен, как если бы прогуливался по улице. Я уже знал, в чем дело, и только с любопытством поглядывал по сторонам. Майор обернулся ко мне, чуть приподнял удивленно брови, но ничего не сказал.

Теперь мы уже шли по светлым, с большими окнами коридорам верхней части здания. На стенах местами висели даже картины.

У одной из дверей майор остановился, постучал и вошел. Через несколько секунд он вернулся.

– Войдите.

Приосанившись, я отворил дверь. Напротив, у стены, за черным письменным столом сидел губернатор! Вот теперь я действительно испугался.

Глава девятая

ВСЕ СТЯГИВАЕТСЯ В ОДИН УЗЕЛ

– Подойдите ближе.

Два крупных шага, кепи прижато к бедру, щелкнули каблуки.

– Джон Фаулер?

– Так точно.

– Прозвище «Копыто». Несколько судимостей, известный контрабандист. Родился в Бирмингеме в 1904 году. Мать – Каролина Фидлер, работница родом из Голландии. Отец – Густав Фаулер, штурман. Правильно?

– Т… так точно… ваше превосходительство!

Он говорил по памяти, не заглядывая ни в какие бумаги. Господи! Неужели он о каждом рядовом знает, кто была его мать и даже ее девичью фамилию?…

– Четыре года назад вас вычеркнули из матросских списков. Почему?

– Начальник порта загорелся в моем присутствии…

– С вашей помощью?

– Я только бросил в него зажженную лампу.

– За что?

– Он обвинил меня в нарушении санитарных правил. Сказал, что на нашем судне заразный больной.

– Это было неправдой?

– Осмелюсь доложить – я не врач.

– Но начальник порта сказал, что у вас на борту больной.

– Начальник порта тоже не врач.

Он смотрел прищурившись. Его умные, спокойные глаза, казалось, взвешивали меня, видели насквозь.

Маркиз де Сюрен – очень высокий и сильный, повелительного вида мужчина. Он встал, звякнув орденами, чуть наклонился вперед и посмотрел мне прямо в лицо. Густые, длинные, седые волосы, зачесанные назад, закрывали затылок, делая его похожим на ученого со старинной картины. Он скрестил руки на груди.

– Теперь можно поговорить, друг мой. О чем вы хотели доложить?

– Ваше превосходительство, произошло странное событие, о котором я не берусь судить своим простым умом.

Он стоял рядом, почти касаясь меня.

– Так ли уж он прост, ваш ум? – Он постучал пальцем по моему лбу. – Стояли бы вы так же спокойно, если бы знали, что я могу читать ваши мысли? И тогда не боялись бы? Отвечайте, дружок.

– И тогда не боялся бы, ваше превосходительство.

– Так. И на чем же основана ваша уверенность?

– На том, mon excellence, что легионер никогда и ничего не боится!

– Эй! Не виляйте, друг мой, говорите прямо и не пытайтесь выкручиваться!

– Я прошу у вас разрешения доложить…

– Начали вы неплохо: не стали лгать. Однако, прежде чем докладывать, ответьте еще на несколько вопросов. Каким образом вы вместо караульного помещения оказались во дворце – и к тому же в офицерском плаще?

– Я отдал на время свой мундир одному человеку.

– Кому?

– Капитану Ламетру.

Резко повернувшись, он снова остановился передо мной.

– Вы знаете, чем это грозит?

– В лучшем случае – пожизненное заключение в крепости.

– Здесь… в этих подземельях… Это вас не пугает?

– Я ничего не боюсь.

– Что произошло в тот вечер?

– Я узнал, что это Ламетр, только после того, как уже обменялся одеждой, и пошел за ним во дворец, чтобы вернуть свои вещи!

– А потом?

– Больше я его не видел.

– Честное слово солдата? Я молчал.

– Должен заметить, что у меня есть очень эффективные средства, чтобы развязать язык любителям помолчать. В подземелье у вас будет время об этом подумать…

– Ваше превосходительство, там сидит куча предателей. Будет, по крайней мере, хоть один, кто попал туда, потому что не захотел никого предать…

Он поглядел на меня и начал расхаживать, заложив руки за спину.

– Вы склонны к азарту, друг мой, но отнюдь не глупы. И к тому же настоящий мужчина. Жаль, что вы скоро свернете себе шею. Ламетр – предатель! Вам это известно?

– По-моему, он невиновен.

– Что?… Вы сомневаетесь в моих словах?…

– Ваше превосходительство, я не боюсь тюрьмы. Я столько раз сидел за разные преступления, что могу раз пострадать за справедливое дело. Можете бросить меня в подземелье, заковать, четвертовать – я все равно буду повторять: Ламетр невиновен, невиновен, невиновен! И да поможет мне Бог!

Он стоял, чуть наклонившись и пристально вглядываясь в меня.

– Ладно… Меня не интересует – схватят Ламетра или нет. Это дело полиции. О чем вы хотели доложить?

– Вечером в кафе одна дама пригласила меня к себе домой. Как будто я ей очень понравился. Я сразу понял, что она только притворяется.

– Гм… Вот как?

– Так точно. Я – человек не слишком самонадеянный. Эта дама пыталась уж слишком грубо льстить мне, но я раскусил ее…

Губернатор, слегка прищурив левый глаз, смотрел на меня, как человек, чувствующий за моими словами какую-то уловку, но еще не знающий, в чем она состоит.

– Продолжайте.

– Слушаюсь. Она все время твердила, что мне должно быть кое-что известно о Ламетре и что я получу много-много денег, если выдам его…

– Гм… Ты, парень… Ты выглядишь исключительно сообразительным…

– Осмеливаюсь заметить: я не понимаю вас, ваше превосходительство.

– Ты… мне кажется… все-таки выкрутишься из беды. Не знаю почему, но чувствую, что так оно и будет…

Вот чутье у человека! Сразу понял, что к чему.

– Я вам все откровенно расскажу.

– Да? Продолжай.

– Я решил постараться разузнать побольше. Даже если для этого понадобится немного приврать. Господин сержант учил нас, что, если заподозришь в ком-то шпиона, надо вести себя так, будто попался на крючок, завоевать его доверие и тогда уже окончательно его разоблачить.

– Да. И ты последовал его совету?

– Слово в слово.

– Дальше!

– Я наврал ей всякой чепухи, а потом, естественно, немедленно явился в комендатуру и обо всем доложил.

В этот момент произошло нечто крайне странное. Стоявший передо мной губернатор схватил меня двумя пальцами за нос и начал раскачивать его из стороны в сторону.

– Ты… ты – сукин сын, жулик, мошенник… Ты же – просто самоуверенный, заносчивый щенок, у которого сразу закружилась голова при виде красивой женщины. А потом взялся все-таки за ум и вывернулся из беды. Во всяком случае, так считаешь.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Джон Фаулер, хочешь быть зачисленным в синие гусары – в эскадрон моей личной охраны? Поступишь в унтер-офицерскую школу – я позабочусь, чтобы о твоем прошлом было забыто. Немногие получали от меня подобное предложение, и ни один не пожалел о том, что его принял. У тебя всегда будут водиться деньги, а твоя будущая карьера будет полностью зависеть от твоего мужества и ума.

В синие гусары даже рядовыми кого попало не брали.

– Ты еще раздумываешь?

– Ваше превосходительство…я был бы счастлив принять ваше предложение, но я поступил бы нечестно, воспользовавшись вашим великодушным предложением.

– Почему? Ты участвуешь в заговоре против меня?

– Если вы прикажете, я в любое время готов буду отдать свою жизнь.

– Не выкручивайся, ты… изворотливая шотландская башка… Отвечай прямо: ты участвуешь в заговоре против меня?

– Клянусь, что нет!

– Если ты немедленно во всем не сознаешься, я отправлю тебя в тюрьму, и ты там останешься! На всю жизнь! Тут нет необходимости в приговоре суда! По одному моему слову завтра утром тебя расстреляют, и в газетах напишут только: «По приказу губернатора казнен Джон Фаулер за подрывную деятельность против республики!»

– Я это отлично знаю, ваше превосходительство. Но я не заслуживал бы проявленного только что вами великодушия, если бы сейчас со страху предал моих друзей!

Так сказал я.

– Ты на все умеешь найти ответ, дружок! У солдат это случается не так уж часто… Ну, ладно…

А так он.

Сознаюсь, меня немного прошибла испарина, когда он нажал своими длинными, костлявыми пальцами на кнопку звонка.

– Можешь идти. Но если еще хоть раз впутаешься в какую-нибудь подозрительную историю, пощады не жди. Ты, наверное, слыхал обо мне, дружок. Я люблю смелых людей, но не знаю жалости к своим врагам, потому что они одновременно и враги моей родины. Ты понял?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Так что только попробуй встать на этот путь… Спохватишься, но будет поздно… Убирайся!

В хорошенькое положение я попал… Рядовой, вызвавший гнев у самого губернатора, маркиза де Сюрена.

– Что же ты стоишь?

– Осмелюсь доложить, когда я вернусь в часть, мне непременно предстоит допрос. Могу я рассказать о том, что со мною произошло, сержанту?

– Нет!

Он быстро набросал несколько строчек на листке бумаги и поставил печать.

– Возьмите.

– Спасибо, ваше превосходительство!

– Кругом марш!

Я глубоко перевел дыхание, когда мягкий свет утреннего солнца снова коснулся моего лица…

Я был на свободе! Господи, не дай только мне еще раз попасть сюда! Пусть я умру на свободе – в пустыне или в море, в холодных соленых волнах, пусть даже от желтой лихорадки (но, если можно выбирать, пусть все-таки под открытым небом и лучше бы в ясную погоду), но только бы не возвращаться сюда, где люди с ледяными глазами допрашивают вас в сумеречных комнатах, а потом отправляют назад в подземелье, лицом к стене…

Какой приятный, восхитительный звук: звяканье трамвая где-то неподалеку…

Часовые задержали меня в воротах и велели ждать прихода Потриена. Так им было приказано…

– Ну и влип же ты, – с сочувствием сказал Жювель, один из часовых.

– Поживем – увидим.

– У Потриена самого сегодня неважный денек. Рано утром приехала машина с несколькими офицерами и увезла его вместе с прачкой. Знаешь, той, которая будто бы живет с ним.

– Их увезли?

Я был несказанно удивлен. Что им могло понадобиться от старого доброго Потриена? И тем более от прачки!

– Еще и часа не прошло, как он вернулся. Усы у него малость обвисли. Похоже, были какие-то неприятности.

– Гм… Любопытно. Появился Потриен.

Мохнатые брови были нахмурены, выражение лица самое свирепое. Он тяжело дышал и пыхтел, словно тигр, готовящийся к прыжку. Потом сержант взревел так, что, казалось, вздрогнули стены форта.

– Где вы шатались, позор всей нашей армии?

– Осмелюсь доложить: был в городе по важному делу.

– Та-а-ак… Когда в один прекрасный день командующий гарнизоном приедет с проверкой и застанет здесь одного меня, он спросит: «Дорогой Потриен, а где же наш бравый оранский гарнизон?»… Отвечайте, рядовой, что я ему тогда скажу?

– Осмелюсь доложить, mon sergent, вы скажете: «У них дела в городе, но, по всей вероятности, они скоро вернутся!»

– Мерзавец! – Потриен схватился за саблю. Мгновенье казалось, что жизнь моя висит на волоске.

– Ты пойдешь под полевой суд! Самовольная отлучка, попытка дезертировать…

– Никак нет, mon sergent. Я подал ему листок.

«Согласно моему приказу рядовой № 45 сегодня утром находился в городе по делам службы.

Маркиз де Сюрен, губернатор.»

На мгновенье лицо Потриена стало лилово-синим. По-моему, ему серьезно угрожал апоплексический удар.

– Rompez… сукин сын… rompez, не то я тебя в куски изрублю!

Насколько я могу судить, этот день был далеко не самым светлым в жизни Потриена. Чуть позже он, увидев какого-то ординарца без ремня на гимнастерке, вкатил ему 30 суток без увольнительных, а одному из кавалеристов дал наряд вне очереди за жирное пятно на удилах лошади. Все это было несомненным признаком глубокой меланхолии, овладевшей Потриеном.

– Где ты был?

Рядом со мною стоял Альфонс.

– В городе. По служебным делам. Расскажу позже. Черт возьми, здесь разговор заводить было просто невозможно. Весь форт сейчас так и кишел людьми.

– Ты не видел тут толстого солдата?

То, что речь идет о Хопкинсе, объяснять не было необходимости.

Выяснилось, что Чурбан продолжал скрываться под видом санитара, целый день водя с собой Ламетра в качестве больного. Если кто-нибудь обращал на них внимание, он поспешно вел капитана в любой кабинет на обследование. Бедняге взяли уже кровь, просветили рентгеном, облучили кварцем и сделали прививки против тифа, холеры и желтой лихорадки. С ума сойти…

Мы пошли в столовую и выпили. Что еще оставалось делать? Вокруг нас все время со страшным шумом толпились представители самых разнообразных родов войск французской армии.

– Где ты был ночью? – спросил Альфонс.

– Погнался за Турецким Султаном.

…Группа пьяных солдат запела и перевернула стол. Дым, шум, хриплые команды, запах вина и пота заполнили столовую.

– Этой ночью стряслось много странных вещей… История с одной женщиной… Мне надо срочно рассказать тебе о ней.

Лицо Альфонса на мгновенье нахмурилось. Он показал глазами на соседний стол.

– Вон там сидит один тип. Ждет меня тоже из-за истории с одной женщиной.

Я поглядел в ту сторону. Невысокий, худой, бледный мужчина с сильно выступающими скулами. Его горящие темные глаза были прикованы к моему другу.

– Тебя ждет?

– Да. Хочет убить.

Он залпом осушил стакан вина.

– Истории с женщинами, – со странным выражением лица продолжал Альфонс. – Не приносят они счастья… И… А, все равно! Подожди меня здесь. Пойду, попробую найти толстяка и норвежца.

Он вышел.

Горящие глаза уставились на меня.

Не люблю людей, по любому поводу ищущих ссоры. В нашем мире все беды от таких задир. В конце концов я не выдержал этого непрерывно устремленного на меня взгляда и вежливо спросил:

– Чего уставился?

Невысокий мужчина встал и подошел к моему столу. Не сказал бы, что у него было дружелюбное выражение лица.

– Это вы мне?

– Глухой, может? – спросил я сочувственно.

– Говорите повежливее!

– Пошел к черту, – ответил я уклончиво.

В ту же секунду он закатил мне такую оплеуху, что я, переворачивая стол и стулья, грохнулся на пол, и на мгновенье все передо мной исчезло.

Можете спросить у кого угодно: в оплеухах я знаю толк. Но такая мне раньше и не снилась. Словно потолок рухнул на голову.

Удар публике понравился, многие зааплодировали, а служивший в легионе уже четвертый год боксер-профессионал с кучей судимостей заявил, что подобный удар видел только во время стокгольмской олимпиады. Получил его какой-то болельщик на трибуне от дежурного полицейского.

Когда я поднялся, он ударил было снова, но я отскочил в сторону и продемонстрировал свой прямой левой. Могу не стесняясь сказать, что мой удар левой пользуется уважением от Ледовитого до Индийского океана, а в Мельбурне еще и сегодня все знают Такамаку, выступавшего на ринге под кличкой «Дикий бык пампы», но после моего левого прямого он переделался в продавца открыток и сувениров.

Моего противника подняли с пола, протерли ему уксусом виски и сделали искусственное дыхание. Тем временем комнату наскоро привели в порядок.

Дело шло уже к вечеру, когда он открыл наконец глаза. Я знаю, как положено себя вести, и сразу подошел к нему.

– По-моему, теперь нам самое время познакомиться. Меня зовут Копыто.

– Очень… рад, – проговорил он настолько внятно, насколько позволяли его распухшие губы. – Сандро Мазеа…

– Португалец?

– Испанец…

Мы вышли из столовой. Шум вокруг стоял чертовский. Как раз формировался обоз.

– Рука у вас – будь здоров. До сих пор на левое ухо почти не слышу, – заметил я вежливо.

– Ерунда. Я немного ослабел – как-никак десять месяцев в Сахаре… Когда-то удар у меня и впрямь был приличный. Но ваш левый просто великолепен.