Текст книги "Чужое лицо"

С этими напутственными словами миссис Уорли одернула передник и двинулась прочь, судя по звуку шагов, на кухню.

А четвертого августа Монк сел на лондонский поезд и приготовился к долгому путешествию.

Нортумберленд встретил его завыванием ветра над вересковыми пустошами. И все же было некое очарование в суровом сочетании скудной голой земли и клубящегося тучами неба. Впрочем, весьма вероятно, что в памяти Монка просто шевельнулись детские воспоминания об этом диком крае. С чемоданом в руке он долго стоял на станции, вглядываясь в холмы. Необходимо было найти какой-нибудь транспорт. До побережья, где располагалось нужное ему селение, было одиннадцать миль. Будь Монк здоров, он бы не отказался от пешей прогулки, но слабость еще давала о себе знать. Если вдохнуть поглубже, ребра отзывались болью, да и рука только еще срасталась.

Наконец удалось за солидную плату нанять тележку, запряженную пони. К радости Монка, возница знал, где живет сестра, и высадил его на узкой улочке прямо перед фасадом дома. Удаляясь, загремели по булыжникам колеса, и Уильямом овладели все те же страхи перед ожидающей его неизвестностью.

Он постучал и, не дождавшись ответа, хотел постучать снова, когда дверь отворилась и на пороге возникла моложавая приятная женщина. Черноволосая, несколько склонная к полноте. Широкие брови и скулы слегка напоминали брови и скулы самого Монка. Голубые глаза, прямой без горбинки нос, да и губы гораздо мягче и добрее. Вне всякого сомнения, это была его сестра Бет. Не дай бог, если он ошибся!

– Бет! – Он раскрыл объятия.

Ее лицо вспыхнуло восторженной улыбкой.

– Уильям! Я тебя еле узнала, ты так изменился! Мы получили твое письмо, ты попал в катастрофу, страшно расшибся. Мы и не ждали тебя так скоро… – Она покраснела. – Но мы, конечно же, рады тебя видеть!

Она говорила с напевным нортумберлендским акцентом. Речь ее звучала приятно, но было ли это связано с воспоминаниями детства, Монк опять-таки не мог сказать.

– Уильям! – Бет всмотрелась. – Заходи, ты же устал с дороги и, наверное, голоден. – Она взяла его за руку и ввела в дом.

Монк подчинился, облегченно улыбаясь. Его узнали. На него не обижались за долгое отсутствие и молчание. Естественная реакция сестры избавила его от долгих объяснений. И он действительно был голоден.

В маленькой чистенькой кухне стоял выскобленный добела стол. Здесь пахло свежей выпечкой, жареной рыбой и морской солью. И хотя воспоминания молчали по-прежнему, Монк впервые с момента выхода из больницы почувствовал себя спокойно.

За едой он поведал сестре все, что знал о несчастном случае, додумывая подробности, чтобы повествование не выглядело слишком голым. Бет слушала, продолжая хлопотать у плиты, затем нагрела утюг и начала гладить детскую одежду и мужскую воскресную рубашку. Ни разу она не выказала ни удивления, ни недоверия. А может быть, Лондон представлялся ей миром, где живут люди, настолько загадочные, что даже и не стоит пытаться их понять…

Уже наступили поздние летние сумерки, когда вернулся муж – широкоплечий белокурый мужчина с добрым обветренным лицом. Его серые глаза, казалось, таили в себе оттенок морской волны. Он удивился и обрадовался гостю, внезапное вторжение не вызвало у него ни малейшего недовольства.

Никто не лез к Монку с расспросами, даже прибежавшие с улицы ребятишки, и он невольно почувствовал некую отчужденность. Когда-то он покинул этот мир, и вернуться сюда ему уже было не суждено.

Сменялись дни – то теплые, золотисто-солнечные, то ненастные, штормовые. Монк выходил гулять на берег, и ветер трепал ему волосы, бил в лицо; пугало и завораживало бурное море. Беспристрастное и безразличное к чужим страданиям, оно не имело ничего общего с людьми.

Прошла неделя. Силы помаленьку возвращались к Монку. И вот однажды случилась беда. Была ненастная ночь, за окнами бушевал штормовой ветер, когда снаружи послышались крики и кто-то забарабанил в дверь.

Роб Баннермен мгновенно проснулся и вскоре появился уже одетый, в морских ботинках и с масляной лампой в руке. Монк ничего не понимал, пока вслед за Бет не припал к окну, за которым роились огни фонарей и мелькали среди дождя людские силуэты. Он инстинктивно обнял сестру за плечи, и тут же почувствовал, как напряжено все ее тело. Шепотом, готовым сорваться в плач, Бет молилась.

Роб уже выбежал из дому. Не сказав ни слова, лишь прикоснувшись на прощание к руке жены.

Кораблекрушение. Какое-то судно было выброшено ветром на скалы, и бог знает сколько несчастных, захлестываемых волнами, цеплялись сейчас за разбитую палубу.

Быстро оправившись от потрясения, Бет велела Монку помочь ей и принялась собирать одеяла и разводить огонь, чтобы принять тех, кого с божьей помощью удастся спасти.

Ночь выдалась трудная, спасательные лодки с гребцами, связанными друг с другом веревками, непрерывно сновали туда и обратно. Тридцать пять человек удалось доставить на берег, десятеро утонули. Уцелевших развели по нескольким домам селения. Бледные продрогшие люди теснились в маленькой кухне. Бет и Монк разливали горячий суп и всячески пытались их ободрить.

Для спасенных не жалели ничего. Бет доставала из кладовых припасы, даже не думая о том, что ее семья будет есть завтра. Чтобы согреть несчастных, в ход шел каждый сухой лоскут.

В углу сидела женщина, только что потерявшая мужа. Горе ее было столь велико, что она даже не могла плакать. Монк видел, как Бет, чье лицо в эти минуты искреннего сострадания было прекрасным, отогревала в ладонях ее замерзшие руки и успокаивала – ласково, словно ребенка.

И Монк внезапно ощутил приступ одиночества, он почувствовал себя пришельцем, случайно оказавшимся причастным к чужому горю. Ему не удавалось даже вспомнить, случалось ли с ним нечто подобное в прошлом. Смог бы он, как Роб Баннермен, не колеблясь рискнуть своей жизнью ради спасения этих людей? Хватило бы у него на это мужества и самоотверженности? Есть ли вообще что-то, чем он мог бы гордиться?

Монк не мог ответить на эти вопросы…

Но момент слабости уже миновал, да и не время было предаваться сомнениям. Уильям склонился над дрожащим от страха и холода ребенком, завернул его поплотнее в теплое одеяло и прижал к себе, гладя и успокаивая малыша, как испуганного зверька.

К утру все было кончено. Шторм еще не унялся, но уже вернулся Роб, слишком усталый, чтобы вымолвить хоть слово. Он просто сбросил мокрую одежду в кухне и ушел спать.

Неделю спустя Монк почувствовал себя вполне выздоровевшим. Беспокоили его только сновидения, ночные кошмары, связанные со страхом, резкой болью, страшным ударом. Он просыпался, задохнувшийся, с бешено колотящимся сердцем – и ничего не мог вспомнить. Пора было возвращаться в Лондон. Он нашел здесь свое давнее прошлое, не больше. Бет могла рассказать Монку лишь о его детстве. Слишком уж давно они не виделись – восемь лет. В редких письмах он отделывался банальностями, новостями, которые сестра с таким же успехом могла почерпнуть из газетных хроник, а о себе не писал почти ничего. Это открытие не делало Монку чести. То ли он был слишком увлечен своей работой, то ли испытывал нужду в деньгах. Уильям цеплялся за эти оправдания, однако сумма, найденная им в ящичке бюро на Графтон-стрит, свидетельствовала об ином.

Монк так и не понял, что же он за человек, так и не нашел объяснений своей замкнутости и нелюдимости.

Он попрощался с сестрой и Робом, неловко поблагодарил их за гостеприимство, чем смутил обоих, да и сам смутился. Видимо, свое радушие они считали вполне естественным. Иначе и быть не могло. Но благодарил он их от души – ведь, в сущности, они приняли в свой дом незнакомца и отнеслись к нему с незаслуженным доверием.

Лондон показался ему огромным, грязным и равнодушным. Покинув вагон на закопченной станции, Монк взял кэб и велел ехать на Графтон-стрит. Поприветствовав миссис Уорли, он поднялся к себе и переоделся, намереваясь сразу же отправиться в полицейский участок, упомянутый Ранкорном в разговоре со служителем. После визита к Бет и Робу Уильям чувствовал себя поувереннее, и все же прекрасно сознавал, что перед ним лежит неизвестный ему мир, где каждый шаг сулит неприятные сюрпризы.

Выбравшись из экипажа и расплатившись с возницей, Монк помедлил. Полицейский участок был совершенно ему не знаком. Ни единого воспоминания не шевельнулось в его душе при взгляде на этот дом. Наконец он открыл дверь и вошел. Дежурный сержант за столом поднял голову и встал навстречу.

– Добрый день, мистер Монк. – Полицейский был удивлен, но не обрадован. – Вот ведь несчастье-то, а? Но теперь, надеюсь, вам получше, сэр?

В голосе его звучала некая опаска. Монк взглянул на сержанта. Сорокалетний круглолицый мужчина из тех, с кем легко завязать дружбу и еще легче одернуть, оборвать. Кажется, именно последнего дежурный и ждал от Монка.

– Да, благодарю вас. – Имени сержанта Уильям, естественно, не помнил.

– Вас хотел видеть мистер Ранкорн, сэр. – Похоже, сержант не заметил никаких изменений в поведении сыщика.

– Да, если он у себя…

Сержант отступил, пропуская Монка. Но тот понятия не имел, куда теперь следует идти. Совершенно дурацкое положение. Не хватало только вызвать подозрения у дежурного.

– С вами все в порядке, сэр? – встревоженно осведомился сержант.

– Да… А что, мистер Ранкорн по-прежнему… – Монк окинул взглядом помещение и брякнул наобум: – …В кабинете наверху?

– Да, сэр, как всегда.

– Благодарю вас. – И, чувствуя себя последним идиотом, Уильям двинулся вверх по лестнице.

Ранкорн обретался в первой комнате по коридору. Монк постучал и вошел. Кабинет оказался мрачным и заваленным бумагами, но довольно удобным, несмотря на скудность казенной обстановки. На стенах шипели газовые лампы. Сам Ранкорн сидел за большим столом и грыз карандаш.

– А! – сказал он с удовлетворением, стоило Монку появиться в дверях. – Готовы приступить к работе, не так ли? Что ж, вовремя. Лучшее лекарство для мужчины – работа. Ну, садитесь, садитесь. Думаю, лучше будет, если вы присядете.

Монк подчинился, чувствуя себя при этом несколько напряженно. Казалось, его хриплое дыхание заглушает шипение газовых ламп.

– Отлично, отлично, – продолжал Ранкорн. – Груда дел, как всегда. Держу пари, что в некоторых районах города больше краж, чем покупок. – Он отодвинул кипу бумаг и отправил карандаш на место. – Да еще эти кринолины!.. Их как будто нарочно для воровок придумали. Под такими широкими юбками можно спрятать что хочешь. Но это все не для вас – слишком мелкие случаи. А вот это дельце вам как раз будет по зубам. – Он невесело усмехнулся.

Монк ждал.

– Мерзкое убийство. – Ранкорн откинулся в кресле и взглянул Монку в глаза. – Так ничего и не удалось выяснить, хотя, видит Бог, пытались. Расследование вел Лэмб. Бедняга слег в постель от этого дела. Ознакомьтесь, посмотрите, может у вас что получится.

– А кто был убит? – спросил Монк. – И когда?

– Малый по имени Джослин Грей, младший брат лорда Шелбурна, так что, сами видите, дело серьезное и щекотливое. – Он по-прежнему не сводил глаз с Монка. – Когда? Ну, вот с этим сложнее всего… Давно. Чуть ли не шесть недель назад – как раз когда вы угодили в катастрофу. Ужасная ночь, гроза, ветер с дождем… Видимо, какой-то мерзавец пробрался в дом, но был обнаружен хозяином и зверски его прикончил. Газеты, конечно, рвут и мечут, взывают к правосудию, вопрошают, куда катится мир, чем занимается полиция и так далее. Я передам вам все, что успел сделать бедняга Лэмб, и откомандирую в помощь хорошего парня. Зовут его Ивэн, Джон Ивэн. Он как раз работал с Лэмбом, пока тот не свалился. Взгляните, может, что и получится. Надо заткнуть рты газетчикам!

– Да, сэр. – Монк встал. – Где сейчас находится мистер Ивэн?

– Где-то бегает. По простывшему следу… И начните-ка вы завтра с утра, сегодня уже поздно. Последний вольный денек, а? Проведите его как следует, завтра вам придется трудиться, как землекопу!

– Да, сэр.

Уильям откланялся и вышел. На улице уже стемнело, ветер был насыщен запахом близкого дождя. Монк знал, куда он сейчас идет, знал, что будет делать завтра, а самое главное – знал теперь свою цель.

Глава 2

На следующий день Монк пришел пораньше – встретиться с Джоном Ивэном и изучить, что же все-таки удалось выяснить Лэмбу по делу об убийстве Джослина Грея, брата лорда Шелбурна.

Уильяма тревожили нехорошие предчувствия. Все, что он узнал о себе самом, было довольно банально; такое можно выяснить о ком угодно за пять минут: честолюбив (явное свидетельство чему – его гардероб) и бесцеремонен с людьми (недаром дежурный сержант занервничал, едва завидев Монка). Однако теплые воспоминания о Нортумберленде внушали уверенность в своих силах. Кроме того, он должен работать! Тех денег, что он обнаружил в своем бюро, надолго не хватит.

Джон Ивэн оказался высоким молодым человеком, худощавым, чтобы не сказать хрупким; однако, присмотревшись, Монк отметил, что коллега его крепок и жилист. Одет он был элегантно, но не вызывающе. Тонкие черты лица, волосы цвета темного меда зачесаны назад. Джон Ивэн производил впечатление умного малого; это и привлекало, и беспокоило Монка. Не так представлял он себе своего будущего напарника.

Однако выбора не было. Ранкорн представил их друг другу и шлепнул кипу бумаг на большой исцарапанный стол в кабинете Монка, загроможденном стеллажами и шкафами. Единственное окно смотрело в переулок. На истертом лысом ковре, едва прикрывающем доски пола, стояли два стула с кожаными сиденьями. Ранкорн вышел, оставив сыщиков одних.

Ивэн поколебался немного, явно не желая брать инициативу на себя, но, заметив, что Монк тоже не торопится начать разговор, ткнул длинным пальцем в кипу бумаг.

– Здесь все показания свидетелей, сэр. Боюсь, правда, что проку от них будет маловато.

Уильям сказал первое, что пришло на ум:

– Вы присутствовали, когда мистер Лэмб снимал эти показания?

– Да, сэр, если не считать показаний метельщика. Я в то время разыскивал возницу.

– Возницу? – На секунду у Монка появилась надежда, что кто-то все-таки видел убийцу, если тот воспользовался кэбом. Но надежда умерла так же быстро, как и возникла. Вряд ли они возились бы с этим делом шесть недель, будь им известна внешность убийцы. Кроме того, Ранкорн вручил ему дело не только с вызовом, но еще и с каким-то извращенным удовольствием.

– Возницу, доставившего майора Грея домой, сэр, – пояснил Ивэн, как бы извиняясь.

– О! – Монк чуть было не спросил, есть ли что-нибудь ценное в показаниях этого возницы, но сообразил, что все бумаги – перед ним. Уильям взял первый лист и стал читать. Ивэн молча ждал, когда он закончит.

Аккуратным разборчивым почерком в верхней части листа было выведено: «Показания Мэри Энн Браун, уличной торговки шнурками и лентами». Грамматику, как и некоторые ошибки произношения, мистер Лэмб, надо полагать, в процессе записи чуть исправлял, и все равно в показаниях свидетельницы ясно был различим уличный говорок.

«Стояла я где всегда, на Даути-стрит, неподалеку от Мекленбург-сквер, на углу, там такие леди живут, что им завсегда нужны ленты, шнурки и все прочее».

Вопрос мистера Лэмба: «Следовательно, вы находились там около шести часов вечера?»

«Да, верно, так, только я за временем-то особенно не слежу, часов у меня нету. Но как тот джентльмен, которого убили, приехал, я видела. Вот ужас, уже и благородным спасения нет!»

«Вы видели приезд майора Грея?»

«Да, сэр. Приехал – весь такой счастливый, шикарный».

«Он был один?»

«Да, сэр, один».

«Он сразу вошел в дом? После того, как расплатился с возницей, конечно».

«Да, сэр, так сразу и вошел».

«В какое время вы покинули Мекленбург-сквер?»

«Точно не скажу, не знаю. Но я слыхала, как на Сент-Марке колокол пробил четверть, а потом ушла».

«Домой?»

«Да, сэр».

«И как далеко ваш дом находится от Мекленбург-сквер?»

«Да около мили».

«Где вы живете?»

«За Пентонвилл-роуд, сэр».

«Полчаса ходьбы?»

«Господь с вами, нет, сэр, четверть часа от силы. Было слишком мокро, чтобы торчать на углу. Кроме того, час поздний, девушку могут неправильно понять…»

«Совершенно верно. Значит, вы покинули Мекленбург-сквер около семи часов вечера?»

«Примерно так».

«Видели вы еще кого-нибудь, входящего в дом номер шесть после майора Грея?»

«Да, сэр, был еще один джентльмен в черном пальто с большим меховым воротником».

Далее в скобках было помечено, что имелся в виду один из жильцов дома, лицо вне подозрений.

Внизу тем же аккуратным почерком было выведено имя Мэри Энн Браун, рядом вместо подписи красовался корявый крест.

Монк отложил лист. Пожалуй, показания свидетельницы и впрямь ценности не представляли. Вряд ли Джослин Грей вошел в дом почти одновременно с убийцей. Однако преступление было совершено в июле, когда до девяти вечера еще светло. Злоумышленник, идя на убийство или хотя бы на грабеж, разумеется, не захочет, чтобы его кто-нибудь увидел рядом с будущей жертвой.

Ивэн стоял у окна и молча наблюдал за Монком, не обращая внимания на уличный гомон, вопли кучеров, крики торговцев, визг и грохот колес.

Монк взял следующий лист. Это были показания Альфреда Крессента, одиннадцатилетнего мальчика, подметавшего мостовую на углу Мекленбург-сквер и Даути-стрит. Показания мало чем отличались от предыдущих, с той лишь разницей, что свидетель покинул Даути-стрит на полчаса позже, чем продавщица лент.

Возница утверждал, что Грей нанял его возле офицерского клуба около шести часов и сразу велел ехать на Мекленбург-сквер. Седок оказался неразговорчивым; обронил лишь несколько слов относительно погоды, которая тогда и впрямь стояла скверная, да пожелал, расплачиваясь, доброй ночи. Никаких особо подозрительных личностей в окрестностях Гилфорд-стрит или Мекленбург-сквер возница не заметил – лишь нескольких мужчин невзрачной внешности, которые могли быть как мелкими клерками, возвращающимися домой после изнурительного рабочего дня, так и карманниками, выслеживающими очередного простака. Показания его также мало что могли дать следствию.

Монк присоединил лист к первым двум и, подняв глаза, заметил, что Ивэн по-прежнему глядит на него с мягкой извиняющейся улыбкой. Уильяму нравился этот молодой человек, а впрочем, возможно, ему просто захотелось чисто человеческой поддержки, более глубокой, чем «христианский долг» миссис Уорли. Дружил ли Монк с кем-нибудь? Если да, то где его друзья? Почему никто даже не заглянул к нему по возвращении? Ведь он и писем ни от кого не получал… Ответ был очевиден и неприятен: Монк не дружил ни с кем. Умный, честолюбивый сыщик, ни к кому никогда не обращавшийся за помощью. Вот и теперь он не имел права выказать слабость перед Ивэном.

– Остальные показания – в том же роде? – спросил Уильям.

– В общем, да, – ответил Ивэн, почтительно выпрямляясь. – Никто не видел и не слышал ничего такого, что хотя бы позволило нам точно определить время и обстоятельства убийства. Мы пока даже мотива не знаем.

Монк был озадачен. Мысли его вернулись в профессиональное русло.

– Так это был не грабеж? – спросил он.

Ивэн покачал головой и слегка пожал плечами. Он обладал врожденным изяществом, к которому стремился Монк и которого напрочь был лишен Ранкорн.

– Нет, хотя преступник мог просто испугаться и убежать, – ответил Ивэн. – Деньги в кошельке Грея остались нетронутыми, да и в комнате было немало ценных вещиц. Единственная зацепка: мы не нашли на убитом часов. У таких джентльменов обычно бывают хорошие часы с гравировкой. Кроме того, он носил цепочку.

Монк присел на краешек стола.

– А заложить он их не мог? – спросил он. – Кто-нибудь видел у него эти часы?

Вопрос был сильный, и задал его Уильям чисто по наитию. Даже самые респектабельные люди подчас испытывают нехватку денег, одеваются и обедают в долг, но тщательно это скрывают. Как Монк вообще додумался спросить об этом? Возможно, его профессиональные навыки въелись в него глубже, чем воспоминания.

Ивэн порозовел, карие глаза смотрели смущенно.

– Боюсь, что этого мы так и не выяснили, сэр. Я имею в виду: люди, которых мы опрашивали, относительно часов не смогли припомнить ничего определенного. Внятного описания нет. Квитанции на часы мы тоже не нашли, но на всякий случай проверили местные ломбарды.

– И ничего?

Ивэн покачал головой.

– Ничего.

– То есть мы не узнаем эти часы, даже если они нам подвернутся? – растерянно сказал Монк и указал на дверь. – Входит сюда, поигрывая ими, какой-нибудь мошенник – а нам и невдомек! Однако, думаю, убийца просто выбросил их в реку, как только вокруг этого дела поднялся шум. Если нет – то он ненормальный. – Монк снова взглянул на кипу бумаг. – Что там еще?

Следующий лист содержал скупые и колкие показания соседа, некоего Альберта Скарсдейла. Джентльмен был явно шокирован поведением Грея, позволившего себе такую неприличную выходку, как быть убитым на Мекленбург-сквер. Свидетель был, видимо, убежден, что чем меньше он скажет об этом деле, тем скорее о нем забудут, а значит, избавят его от грязных подробностей.

Скарсдейл допускал, что ему показалось, будто он слышит некий шум между своими апартаментами и апартаментами Грея около восьми вечера, а затем и без четверти десять. Он не может сказать, были ли это два визитера или один и тот же. По правде говоря, он даже не может поклясться, что услышанный им шум не производило какое-либо животное – кот привратника, например. Причиной шума мог также быть мальчишка-посыльный – да и просто кто угодно. И вообще – он был занят собственными делами и не отвлекался по пустякам. Показания завершались сложной вычурной подписью свидетеля.

Монк взглянул на Ивэна, все еще стоящего у окна.

– Этот мистер Скарсдейл крутится, как мелкий мошенник, – сухо заметил он.

– Совершенно верно, сэр, – согласился Ивэн, улыбнувшись одними глазами. – Скандал привлек внимание самых разных людей к этому дому и сильно повредил репутации жильцов.

– Репутации тех, кто строит из себя джентльменов, – жестко заключил Уильям.

Ивэн притворился, что не понял.

– Строит из себя джентльмена, сэр?

Монк ответил раньше, чем успел обдумать свой ответ.

– Конечно. Тот, кто уверен в своем общественном положении, вряд ли будет сильно озабочен скандалом по соседству, если тот не затрагивает его лично. Кстати, свидетель был близко знаком с Греем?

– Нет, сэр, – сказал Ивэн. Он уже уловил мысль Монка: надо полагать, Грей при жизни явно пренебрегал Скарсдейлом. – Нет, он отрицал свое знакомство с покойным. И, если он не лжет, то получается нечто странное. Два джентльмена живут рядом и даже не разговаривают друг с другом…

Но Уильям решил не отвлекаться.

– Это мы рассмотрим подробнее чуть позже. – Он снова взглянул на бумаги. – Что там еще ценного? – Затем перевел взгляд на Ивэна. – Кстати, кто обнаружил труп?

Ивэн шагнул к столу и, выбрав из кипы два листа, протянул их Монку.

– Уборщица и привратник, сэр. Их показания совпадают, разве что привратнику пришлось говорить чуть больше – мы расспрашивали его еще и относительно вечера.

– Относительно вечера? – не понял Монк.

Ивен покраснел, раздосадованный тем, что не смог выразиться достаточно ясно.

– Все обнаружилось лишь утром, когда пришла уборщица – она же и кухарка – и не смогла войти. Грей не доверял ей ключи; он впускал ее сам, а собираясь отлучиться, передавал распоряжения через привратника.

– Понятно. И как часто он отлучался таким образом? Полагаю, нам известно, куда он обычно исчезал? – В голосе Монка сами собой прорезались начальственные нотки.

– Как правило, он уезжал на уикенд, насколько известно тому же привратнику. Или гостил неделю-другую в чьем-нибудь загородном доме. Смотря по сезону.

– И что же случилось, когда пришла миссис… как ее?

Ивэн уже стоял почти навытяжку.

– Хаггинс. Она три раза постучала в дверь и, не дождавшись ответа, пошла к привратнику Гримуэйду за запиской. Тот сказал ей, что Грей вчера пришел домой и с тех пор еще не показывался, так что ей лучше вернуться, постучать снова. Возможно, Грей принимал ванну или еще спал, а теперь ждет ее на лестнице.

– Но его там, конечно, не было, – зачем-то вставил Монк.

– Да. Миссис Хаггинс вернулась спустя несколько минут, встревоженная и возбужденная – эта женщина вообще обожает драматические эффекты, – и потребовала от привратника решительных действий. К бесконечному своему удовольствию, – Ивэн слабо улыбнулся, – она заявила, что Грей наверняка лежит мертвый в луже крови и надо вызывать полицию. Она рассказывала мне об этом своем пророчестве не менее дюжины раз. – Он скроил гримасу. – В течение четверти часа я пытался ее остановить, но она уже почувствовала вкус славы. Теперь о ней говорят и в прессе, и в трактирах.

Монк тоже невольно улыбнулся.

– Теперь ее полгода будут потчевать джином в обмен на этот душераздирающий рассказ, – сказал он. – Стало быть, Гримуэйд пошел с ней и открыл дверь?

– Да, конечно, хозяйским ключом.

– И что они обнаружили? Поточнее.

Ивэн сосредоточился, причем Уильям не был уверен, вспоминает его помощник показания свидетелей или же собственные впечатления.

– В прихожей все было в порядке, – начал Ивэн. – Все вещи располагались на своих обычных местах: вешалка, стойка для тростей и зонтиков, подставка для обуви, столик для визитных карточек. Пожалуй, всё. Дверь из прихожей ведет прямиком в гостиную, спальня находится чуть дальше. – По лицу молодого человека пробежала тень, и он оперся на подоконник. – Зато в следующей комнате все было перевернуто вверх дном. Шторы задернуты, газ еще горел, хотя дело уже было днем. Сам Грей лежал наполовину на полу, наполовину на перевернутом кресле. Все было залито кровью… Должен сказать, – продолжал он не без волнения, – что такого зверства я еще не видел. Мужчину забили до смерти каким-то тонким предметом, я имею в виду – не дубинкой. Несомненно, была драка. Столик перевернут, одна ножка сломана. Безделушки сброшены на пол, одно из кресел опрокинуто – то самое, на котором лежало тело. – Ивэн нахмурился, лицо его несколько побледнело. – В других комнатах беспорядка не обнаружилось. – Он развел руками. – Когда нам удалось привести в чувство миссис Хаггинс, она осмотрела кухню и спальню. По ее словам, все как стояло, так и стоит на своих местах.

Монк глубоко вздохнул и задумался. Он должен был сейчас сказать что-то мудрое. Похоже, Ивэн ждал от него именно этого.

– То есть у Грея в тот вечер был гость, – произнес он куда менее уверенно, чем хотелось бы. – Гость поссорился с хозяином, а может, просто напал. Произошла яростная драка – и Грей был убит.

– Похоже на то, – снова выпрямляясь, согласился Ивэн. – Ничего другого мы предположить не смогли. Нам даже не известно, знаком был убийца Грею или нет.

– Никаких следов взлома?

– Нет, сэр. Да и вряд ли какой-нибудь взломщик займется дверью, если в доме горит свет.

– Да. – Монк мысленно обругал себя за идиотское предположение. Или он всегда был таким дураком? Во всяком случае, Ивэн даже не удивился его вопросу. Хорошее воспитание? Или просто боится поссориться с начальством? – Да, конечно, – произнес он вслух. – При условии, что убийца не включил свет сам, чтобы сбить нас с толку.

– Вряд ли, сэр. Будь он столь хладнокровен, он забрал бы ценности. А ведь даже деньги в кошельке Грея остались нетронутыми.

Монку нечего было ответить. Он вздохнул, сел за стол и, не предлагая Ивэну также присесть, углубился в показания привратника.

Лэмб подробно расспросил свидетеля обо всех посетителях, будь то слуги, мальчишки-посыльные или даже бродяги. Гримуэйд был не на шутку обижен. Мальчишки-посыльные имеют дело с самим привратником; что же касается бродяг, то этих грязных тварей и близко нельзя подпускать к порядочному дому. Гримуэйд клялся, что в тот вечер посетителей было всего двое – мимо него просто невозможно проскользнуть незамеченным. Первым посетителем была дама, явившаяся около восьми часов, но ему не хотелось бы называть того, к кому она приходила. Достаточно сказать, что не к майору Грею. Да и вряд ли столь хрупкое создание могло нанести покойному такие страшные раны. Второй посетитель – мужчина, гость мистера Йитса, и Гримуэйд сам проводил его до нужной двери.

Кто бы ни убил Грея, он либо использовал других посетителей в качестве подсадной утки, чтобы незаметно проскользнуть в дом, либо скрывался в самом здании – выводы напрашивались сами собой.

Монк отложил лист. С Гримуэйдом надо побеседовать еще раз и уточнить до минуты время прибытия и ухода гостей.

Ивэн присел на подоконник.

Показания болтливой миссис Хаггинс Монк прочел лишь потому, что ему требовалось время поразмыслить.

Наконец он добрался до последнего листа, медицинского свидетельства – самого неприятного и самого необходимого документа. Лист был исписан мелким, четким, округлым почерком. Монку вдруг представился крохотный доктор в круглых очках и с чистенькими пальчиками. Разыгралось воображение или он на самом деле знал этого доктора?

Отчет был составлен столь бесстрастно, что, казалось, Джослин Грей интересует доктора лишь как представитель вида, но ни в коем случае не как человек, внезапно и жестоко вырванный из жизни, и в те несколько минут, которые столь бесстрастно реконструировались на бумаге, испытавший дикий ужас и мучительную боль.

Осмотр тела производился в половине десятого утра. Тридцатилетний мужчина, тонкий в кости, но хорошо упитанный, не переносивший никогда серьезных болезней. Единственное повреждение – шрам на правой ноге; неглубокая рана, полученная пять-шесть месяцев назад и, возможно, послужившая причиной хромоты. Смерть наступила восемь-двенадцать часов назад; с большей точностью определить время доктор не решался. Причина смерти очевидна: нанесение множественных сильных ударов по голове и по плечам длинным тонким орудием. Предположительно, тростью или стеком.

Монк отложил рапорт. Бесстрастный точный язык медицинского свидетельства, как ни странно, вызвал в его воображении подробную картину места преступления: кислый запах крови и жужжание мух. Часто ли ему приходилось раньше расследовать убийства? Трудно сказать.

– Скверное дело, – пробормотал он, не глядя на Ивэна.

– Скверное, – согласился тот, кивнув. – Газеты много о нем шумели. Ругали нас за то, что никак не можем найти убийцу. Публика, конечно, была взбудоражена. Если уж на Мекленбург-сквер происходят убийства, то где же тогда можно чувствовать себя в безопасности? Вдобавок ко всему Джослин Грей – симпатичный безобидный джентльмен из хорошей семьи, отставной офицер. Воевал в Крыму, был на хорошем счету, видел знаменитую атаку легкой бригады, получил ранение под Севастополем. – Лицо Ивэна выразило жалость и растерянность. – Многие считают, что государство в долгу перед покойным, пока преступник не схвачен. Я понимаю, что это не так, – поспешил добавить он, – но газетчики внушили публике именно такие мысли… Мы до сих пор топчемся на месте. От свидетелей, как видите, толку мало. Я могу предъявить сейчас вещественные доказательства, их немного. А потом, если не возражаете, мы можем побывать на месте преступления.