Текст книги "Чужое лицо"

– Из ваших слов следует, что Гримуэйд должен был пропустить в дом убийцу, – сказал Монк, глядя ему в глаза.

Скарсдейл побледнел; он был весьма самонадеян, но не глуп. Монк счел за лучшее сменить тему.

– Вот вы – джентльмен, – сказал он и сам содрогнулся, услышав столь низкую лесть, – и ближайший сосед майора Грея. Не могли бы вы мне рассказать о личности покойного? Я ничего о нем не знаю.

Скарсдейл обрадовался такому повороту.

– Да, конечно, – немедленно отозвался он. – Вы вообще ничего о нем не знаете?

– Вообще ничего, – подтвердил Монк.

– Он был младшим братом лорда Шелбурна, как известно. – Скарсдейл чуть округлил глаза, затем вышел на середину комнаты и сел на стул с высокой резной спинкой. Затем взмахнул рукой, приглашая Уильяма также куда-нибудь присесть.

– Вот как? – Тот опустился на точно такой же стул.

– О да, это весьма древний род, – с удовольствием проговорил Скарсдейл. – Вдова леди Шелбурн, их матушка, была старшей дочерью герцога Рутвена, насколько я знаю.

– Джослин Грей, – напомнил Монк.

– О! Весьма приятный малый; крымский офицер… не помню, правда, в каком полку он служил, но прекрасной репутации. – Скарсдейл покивал с важным видом. – Ранен под Севастополем, так он сам говорил; затем ушел в отставку по инвалидности. Хромал, бедняга. Не то чтобы это портило осанку… Выглядел он всегда очаровательно, очень достойно выглядел…

– Семейство состоятельное?

– Шелбурны? – Скарсдейла слегка позабавило невежество собеседника, и самоуверенность снова стала понемногу возвращаться к нему. – Разумеется. Вы в самом деле не знаете? – Он окинул Монка пренебрежительным взглядом. – Но, естественно, большая часть наследства досталась старшему сыну, нынешнему лорду Шелбурну. Так уж заведено: все деньги – старшему, вместе с титулом. Иначе, сами понимаете, все состояния быстро раздробятся на мелкие кусочки – и что станет со страной?

Монк держал себя в руках и выносил этот покровительственный тон, не меняясь в лице.

– Да, благодарю вас. На что же жил в таком случае Джослин Грей?

Скарсдейл развел руками, маленькими, широкими, короткопалыми.

– О, я полагаю, у него было какое-то собственное дело. Вряд ли оно приносило большие доходы, но на скудость средств Грей никогда не жаловался. Одевался всегда превосходно. Одежда, сами понимаете, многое говорит о человеке. – С легкой улыбкой он покосился на Уильяма, но, заметив на своем госте одежду безупречного покроя, несколько смутился.

– А не знаете, он никогда не был женат или хотя бы помолвлен? – У Монка было безразличное лицо, несмотря на то, что промашка Скарсдейла доставила ему удовольствие.

Тот удивился такому вопросу.

– Но вы же и сами это знаете!

– Да, мы знаем, что он не состоял в законном браке, – сказал Монк, спеша исправить ошибку. – Но в вашем положении вы вполне могли быть осведомлены о существовании кого-то, к кому покойный питал особый интерес.

Пухлые губы Скарсдейла несколько поджались.

– Если вы имеете в виду некие связи по расчету, то я ничего не могу об этом сказать.

– Нет, я не имел в виду финансовые проблемы, – чуть заметно усмехаясь, ответил Монк. – Не ухаживал ли он за какой-нибудь леди?

Скарсдейл покраснел.

– Нет, насколько я знаю.

– Он был азартен?

– Понятия не имею. Я сам не игрок, за карточный стол сажусь разве что в компании друзей, но Грей в их число не входил. Ни разу даже не слышал о том, что ему свойствен азарт.

Монк вдруг почувствовал усталость. Время было позднее. Пора заняться и собственными тайнами. Он поднялся со стула.

– Благодарю вас, мистер Скарсдейл. Уверен, что, если вы услышите что-либо касающееся последних дней майора Грея, вы нам сообщите. Чем быстрее мы найдем убийцу, тем спокойнее будет всем.

Скарсдейл тоже встал. Лицо его выражало скорбь и сожаление по поводу того, что убийство произошло именно на том этаже, где проживал он сам.

– Да, разумеется, – несколько отрывисто сказал он. – А теперь позвольте мне наконец переодеться к званому обеду – я, знаете ли, приглашен.

В полицейском участке Уильяма ждал Ивэн. При виде Монка он столь искренне обрадовался, что у того даже шевельнулось сомнение: а точно ли сам он был в прошлой жизни нелюдимым и одиноким человеком? Конечно, имелись у него и друзья, и женщины… В конце концов, в жилах его текла не рыбья кровь! Быть может, он пережил в прошлом какую-то трагедию? Нет, внутри его царила пустота, угрожая поглотить такое хрупкое настоящее…

Ивэн глядел на Монка с надеждой.

– Что-нибудь удалось обнаружить, сэр?

– Немного. – Голос Уильяма прозвучал бодро и уверенно, интонация явно противоречила смыслу сказанного. – Кажется, проникнуть в дом незамеченным весьма затруднительно. Правда, к Йитсу без четверти десять приходил гость. Гримуэйд говорит, что с виду это крупный мужчина, плотно закутанный, поскольку погода была скверная. По словам того же Гримуэйда, дом он покинул приблизительно в половине одиннадцатого. Привратник проводил его вверх по лестнице, но плохо рассмотрел и вряд ли узнает при встрече.

На лице Ивэна разочарование боролось с возбуждением.

– Проклятье! – вырвалось у него. – Это мог быть кто угодно. – Он посмотрел на Монка. – Но теперь мы хотя бы знаем, каким образом гость проник в дом. Это большой шаг вперед. Примите мои поздравления, сэр!

Монк воспрянул духом, хотя прекрасно сознавал, что шажок сделан крохотный, и сел за стол.

– Рост – около шести футов, – добавил он. – Лицо смуглое, возможно, гладко выбрит. Полагаю, это несколько сузит круг поисков.

– Разумеется, сузит, сэр, – с жаром подтвердил Ивэн, тоже присаживаясь. – По меньшей мере, мы уже знаем, что вряд ли это был случайный вор. Если он сослался на Йитса, то, стало быть, имел определенный план и предварительно изучил обстановку. Во всяком случае, знал, кто живет в этом доме. Вы уже виделись с Йитсом?

– Нет, его не было… Кроме того, лучше узнать о нем побольше перед встречей.

– Да-да, конечно. Если он что-либо знает, так его будет легче припереть к стенке. – Лицо и голос Ивэна выражали радостное предчувствие, однако держался он при этом несколько напряженно. – Кстати, с возницей ничего не вышло. Весьма приличный малый, работает в этом районе вот уже двадцать лет, женат, семь или восемь детей. Жалоб на него никогда не поступало.

– Да, – согласился Монк. – Гримуэйд говорит, что он не входил в дом и даже, кажется, не слезал с козел.

– Вы хотите, чтобы я занялся Йитсом немедленно? – спросил Ивэн с легкой улыбкой. – Завтра воскресенье, застать кого-либо будет трудно.

Об этом Уильям совсем забыл.

– Вы правы. Отложим до понедельника. Убийство произошло чуть ли не семь недель назад, так что вряд ли такой след можно назвать горячим.

Ивэн широко улыбнулся.

– Благодарю вас, сэр. На воскресенье у меня были совсем иные планы. – Он встал. – Приятно провести уикенд, сэр. Всего доброго.

Глядя на него, Монк внезапно ощутил чувство потери. Конечно же, у Ивэна были друзья, близкие и, возможно, любимая женщина. Раньше Уильям как-то об этом не подумал. А что ему самому делать со своим свободным временем? Где они, его друзья, его увлечения? Одинокий, никому не нужный человек, исполненный амбиций и служебного рвения…

Он еще находился во власти нахлынувших внезапно горьких чувств, когда в дверь постучали. Стук был торопливый и неуверенный, словно пришедший втайне надеялся, что в кабинете никого не окажется.

– Войдите, – громко сказал Монк.

Дверь открылась, и на пороге появился рослый молодой человек в мундире констебля. Глаза встревоженные, на щеках румянец.

– Да? – осведомился Уильям.

Молодой человек откашлялся.

– Мистер Монк, сэр…

– Да? – повторил Уильям. Знал ли он этого человека раньше? Судя по выражению лица вошедшего, в прошлом между ними произошла размолвка, которую, по крайней мере, один из них принял близко к сердцу. Констебль переминался с ноги на ногу и явно робел. Пристальный взгляд Монка лишил его последних остатков уверенности.

– Я могу быть чем-нибудь вам полезен? – Он постарался ободрить молодого человека. – У вас какое-то ко мне сообщение? – Имени вошедшего Монк, естественно, вспомнить не мог.

– Нет, сэр… То есть я имею в виду: да, сэр. Я хотел спросить… – Он перевел дыхание. – Я насчет часов из ломбарда, я этим занимался весь день до полудня, сэр… Ведь у того убитого джентльмена была только цепочка, а часов не оказалось… сэр. – В руках он держал бумагу, исписанную каллиграфическим почерком, причем держал ее так, словно она могла взорваться.

Монк взял бумагу и просмотрел. Это было описание дорогих часов, с инициалами Дж. Г., выгравированными на крышке. Внутри гравировок не было.

Уильям взглянул на констебля.

– Благодарю вас, – с улыбкой сказал он. – Возможно, это то, что мы ищем. Что вы о них знаете?

Констебль покраснел.

– Очень немногое, мистер Монк. Оценщик клянется, что их заложил постоянный клиент, но вы сами понимаете, что верить ему трудно. Просто он не хочет быть замешанным в историю с убийством.

Монк снова взглянул на бумагу. Имя оценщика и адрес ломбарда были обозначены, и он мог наведаться туда в любое время.

– Да, скорее всего, лжет, – согласился он. – Но придется изрядно потрудиться, чтобы доказать, кому принадлежали эти часы. Спасибо, у вас определенно есть хватка. Могу я оставить эту бумагу у себя?

– Да, сэр. Нам она ни к чему. У нас и своих бумаг хватает. – Довольное и удивленное лицо констебля пылало румянцем. Он все еще стоял неподвижно.

– Что-нибудь еще? – Монк приподнял бровь.

– Нет, сэр! Больше ничего. Благодарю вас, сэр. – Констебль четко повернулся и, пулей вылетев за дверь, с грохотом припустил по коридору.

Почти немедленно дверь вновь приоткрылась, и в кабинет вошел жилистый черноусый сержант.

– Что-то не так, сэр? – спросил он, видя, что Монк хмурится.

– Да. Что это с… э… – Надеясь, что сержанту известно имя молодого человека, Уильям указал на дверь, за которой недавно исчез констебль.

– С Харрисоном?

– Да.

– Ничего особенного, просто он вас боится. Да и не удивительно, если учесть, что вы тогда буквально разорвали его в клочья перед всем полицейским участком. И зря, как мне кажется: тот малый был завзятый акробат, и не вина Харрисона, что он не сумел задержать его.

Монк был смущен и не знал, что ответить. Справедливо или нет обошелся он тогда с молодым человеком? Из рассказа сержанта следовало, что Уильям понапрасну накричал на констебля, но это была, по-видимому, лишь часть истории. Вероятно, существуют оправдания, некие ответные аргументы, однако их-то как раз никто и не мог привести.

А хуже всего было то, что Монк не мог вспомнить не только самого инцидента, но даже лица Харрисона. Такое ощущение, что молодого человека он увидел сегодня впервые. Ему было крайне неуютно под неодобрительным взглядом сержанта, который тоже явно его недолюбливал, и не без основания.

Интересно, сколько еще всплывет подобных случаев, неприятных и загадочных?

– Мистер Монк, сэр!

Уильям вновь вскинул глаза.

– Да, сержант?

– Думаю, вам доставит удовольствие узнать, что мы поймали того жлоба, который кокнул старого Билли Марлоу. Теперь его наверняка вздернут. Редкий мерзавец.

– О, благодарю вас… Отличная работа. – Монк, естественно, не знал, о чем идет речь, но, судя по всему, должен был знать. – Просто великолепно, – добавил он.

– Благодарю вас, сэр. – Сержант выпрямился, затем повернулся и вышел, прикрыв со щелчком дверь.

Уильям вновь склонился над бумагами.

Спустя час он покинул полицейский участок и медленно двинулся по влажной темной мостовой в направлении Графтон-стрит.

Дом, принадлежащий миссис Уорли, был, по крайней мере, уже знаком ему. Монк знал, где что расположено, и, самое главное, чувствовал себя там в относительной безопасности. Там ему никто не помешает собраться с мыслями.

Подзаправившись тушеной бараниной и запеченными в тесте яблоками, Уильям поблагодарил миссис Уорли за обильный горячий ужин и, дождавшись, когда она удалится с подносом, вновь взялся за содержимое своего бюро. От счетов проку было мало; не придешь же к портному и не спросишь: «Скажите, что я за человек? О чем я прежде всего забочусь? Нравлюсь я вам или нет и почему?» Единственным утешением было то, что все счета Монк, судя по всему, оплачивал в срок. Стало быть, человек он аккуратный.

Письма от Бет большей частью рассказывали о ней самой, описывали мелкие подробности ее жизни. Ни слова в них не было сказано ни о суровых зимах, ни о частых крушениях у берегов. К брату она питала нежные чувства, но, судя по всему, ничего не знала о его жизни в Лондоне. Причина этому была одна: либо последнее время Уильям вовсе не отвечал на ее письма, либо отвечал, но крайне редко. Думать об этом было неприятно, Монк уже стыдился себя. Обязательно надо написать ей! Кроме того, из ее ответа он может еще что-то узнать о себе.

На следующее утро Монк проспал и был разбужен стуком в дверь. Это принесла завтрак миссис Уорли. Она вздыхала и покачивала головой. Пришлось сначала поесть, а потом уже заняться туалетом – иначе бы пища остыла. Затем Уильям возобновил исследования – и опять безрезультатно. Он мог сказать о себе крайне немного. Несомненно, у него был хороший вкус; не исключено, что ему нравилось, когда им восхищаются. Но чего стоило это восхищение, если оно достигалось за счет ближних? Пустой человек? Честолюбец? Или человек, жаждущий уверенности, лихорадочно ищущий места в отторгающем его мире?

Комнаты ничего не говорили о проживающем здесь человеке и обставлены были явно во вкусе миссис Уорли, а не в его собственном.

После завтрака Уильям осмотрел свой гардероб и проверил все карманы. Из прекрасно пошитого сюртука он извлек какую-то бумагу и, развернув, увидел, что это программка вечерней службы в не знакомой ему церкви. Видимо, храм располагался где-нибудь поблизости. Внезапно у него появилась надежда. Если Монк – прихожанин этой церкви, то его должен знать священник, у него там должны быть друзья, вера; возможно, он даже принимает участие в службе. Монк снова свернул лист и бережно положил на крышку бюро. Затем прошел в спальню, где еще раз побрился и надел лучший костюм. К пяти часам он был готов к выходу. Оставалось спуститься по лестнице и спросить у миссис Уорли, где находится церковь Сент-Мэрилебон.

Каково же было его потрясение и растерянность, когда выяснилось, что хозяйка и понятия об этой церкви не имеет! Монк почувствовал, как в нем закипает раздражение. Она должна знать! Он готов был пуститься в спор, но вовремя осознал, что это просто глупо. Все, чего он добился бы, это ссоры с миссис Уорли.

Тут она присмотрелась к нему, и лицо ее выразило замешательство.

– Боже, да вы, я гляжу, принарядились! Давайте-ка я выспрошу у мистера Уорли, он лучше моего знает город. Мне кажется, это где-то возле Мэрилебон-роуд, но где именно – даже и не знаю. Это ведь очень длинная улица.

– Благодарю вас, – сказал Уильям, чувствуя себя круглым дураком. – Это очень важно.

– Приглашены на бракосочетание, так ведь? – Она озабоченно оглядела Монка и смахнула пылинку с темного рукава. – Тогда просто наймите хорошего возницу, который доставит вас прямо до места.

Мысль была очевидной, и Уильям удивился, почему это ему самому не пришло в голову. Миссис Уорли спросила мужа, и тот сообщил, что церковь эта, по его мнению, находится напротив Йорк-гейт. Монк поблагодарил хозяйку и, выйдя из дому, кликнул кэб.

Служба уже началась, когда он вошел в храм. Высокие голоса пели первый гимн – скорее старательно, нежели ликующе. Был ли Монк религиозен? Трудно сказать. Во всяком случае, услышав пение, он не проникся ни благоговением, ни радостью – просто залюбовался резьбой по камню.

Уильям вошел внутрь храма быстро, но на цыпочках. Кое-кто с неодобрением на него покосился. Не обращая внимания, Монк проскользнул на заднюю скамью, нашаривая в кармане псалтырь.

Все было незнакомым. Он легко следовал мелодии гимна лишь потому, что она была достаточно бесхитростной. Преклонял колени, когда все преклоняли, и поднимался, когда поднимались остальные.

После того как священник поднялся на кафедру и начал проповедь, Монк напряженно всмотрелся в его лицо, но так и не дождался ни малейшего проблеска воспоминаний. Мог ли он подойти к этому человеку, признаться в своей беде и попросить помощи? Голос изрекал одну банальность за другой, интонации были мягкие, но слова иногда звучали косноязычно до нечленораздельности. Уильям почувствовал безнадежность. Если проповедник не мог справиться с собственными мыслями, то где уж ему вспомнить что-нибудь об одном из своих прихожан!

Прозвучали заключительные слова, и публика потянулась к выходу. Монк вглядывался в лица, надеясь, что хоть одно из них покажется ему знакомым.

Он был готов уже встать и двинуться вслед за остальными, когда заметил молодую женщину в черном – стройную, среднего роста, с темными мягкими волосами, оттенявшими ясное лицо. У нее были темные глаза, нежная кожа и, пожалуй, слишком крупный рот. Походка ее, естественная и грациозная, невольно привлекала внимание.

Поравнявшись с Монком, женщина увидела его и остановилась. Глаза ее расширились, дыхание прервалось.

Уильям ждал, надеясь, что вот сейчас она заговорит с ним, он страстно желал этого, однако незнакомка уже овладела собой, чуть вздернула подбородок и, подобрав пышные юбки, двинулась дальше.

Монк пошел следом, но женщина уже была не одна. Спутники ее также были одеты в черное: высокий белокурый мужчина лет тридцати пяти, длинноносый, с серьезным лицом; и женщина с неестественно прямой осанкой и чертами, свидетельствующими о сильном характере. Втроем они вышли на улицу и остановились в ожидании экипажа. Никто из них не повернул головы в сторону Монка.

Уильям вернулся домой, полный смущения, страха и дикой тревожной надежды.

Глава 4

Однако утром следующего дня, когда Монк, задыхаясь и уже слегка опаздывая, прибыл в участок, заняться Йитсом и его таинственным посетителем ему так и не пришлось. По кабинету с голубым листом почтовой бумаги в руках расхаживал Ранкорн, который, услышав шаги Монка, остановился и повернулся к двери.

– А?! – Он в бешенстве взглянул на голубой листок, и левый глаз его при этом сузился в щелку.

Слова приветствия застряли у Монка в горле.

– Письмецо сверху. – Ранкорн воздел руку с бумагой. – Вдовая леди Шелбурн пишет сэру Уиллоуби, дворянину, и сообщает упомянутому члену парламента… – Он язвительно выговорил каждый слог этих титулов, – …что удручена неуспехами полиции, которая до сих пор не может изловить гнусного маньяка, зверски убившего сына леди Шелбурн в его собственном доме. Она не находит извинений такой вялости и медлительности в поимке преступника. – Ранкорн побагровел от ярости, произнося столь обидные и несправедливые слова. – Чем, черт возьми, вы занимаетесь, Монк? Вы же мните себя чертовски хорошим сыщиком, нацелились на чин суперинтенданта и даже комиссара, насколько мне известно! Так что нам отвечать леди Шелбурн?

Монк перевел дыхание. Упоминание о собственных амбициях потрясло его даже больше, чем содержание письма. Неужели он и впрямь собирался занять место Ранкорна? Времени на оправдания не оставалось. Начальник ждал ответа.

– Лэмб проделал основную работу, сэр. – Следовало сразу же воздать Лэмбу должное. – Он сделал все, что мог, опросил всех свидетелей, жильцов, уличных торговцев, всех, кто мог заметить хоть что-нибудь подозрительное. – По лицу Ранкорна Монк видел, что старается зря, и все же продолжал: – К несчастью, ночь выдалась ненастная, все спешили домой, опустив головы, подняв воротники, и ни к чему особенно не приглядывались. Поскольку было сыро, на улицах вскоре не осталось ни души, и стемнело вдобавок раньше обычного.

Ранкорн поежился от нетерпения.

– Лэмб потратил уйму времени, проверяя известных ему преступников, – упрямо продолжал Уильям. – Он упоминает в своих рапортах, что использовал всех осведомителей в этом районе. Никто ничего не знает, или знают, но молчат. Лэмб, однако, убежден, что осведомители говорят правду. Не представляю, что он еще мог сделать. – Опыт Монка не подсказывал ему ничего, как, впрочем, и логика. Все его симпатии были на стороне Лэмба. – Констебль Харрисон нашел в ломбарде часы с инициалами Дж. Г., но мы не знаем, принадлежали ли они Грею.

– Да, – злобно согласился Ранкорн, с отвращением проводя пальцем по краю письма. – Мы не знаем! Так чем вы тогда занимались? Отправьте часы в Шелбурн-холл, пусть там их опознают!

– Харрисон уже в пути.

– Можете хотя бы сказать, как этот чертов убийца попал в дом?

– Я думаю – так, – ровным голосом произнес Монк. – К одному из жильцов, к мистеру Йитсу, пришел гость. Было это приблизительно в девять сорок пять, а отбыл он примерно в пол-одиннадцатого. Крупный мужчина, смуглый, плотно закутанный. Остальные посетители были женщины. Не хотелось бы спешить с выводами, но складывается впечатление, что убийца – именно он. Кроме того, я не представляю, каким еще образом преступник мог попасть в дом. Гримуэйд запирает двери в полночь или раньше, если все жильцы уже дома. Опоздавшим приходится звонить в колокольчик, чтобы им открыли.

Ранкорн положил письмо на стол Монка.

– И в какое время он запер двери той ночью? – спросил он.

– В одиннадцать, – сказал Уильям. – Все жильцы были дома.

– Что говорит Лэмб насчет этого гостя мистера Йитса? – Ранкорн скривил лицо.

– Не много. С Йитсом он беседовал лишь однажды, и то все больше относительно Грея. Вероятно, ему просто не пришло в голову, что гость джентльмена может оказаться убийцей. Гримуэйд утверждает, что проводил гостя до двери Йитса и видел, как тот ему открыл. В ту пору Лэмб все еще искал случайного грабителя с улицы…

– В ту пору! – резко повторил Ранкорн. – А сейчас кого вы собираетесь искать?

Уильям нахмурился и ответил, тщательно подбирая слова:

– Думаю, искать преступника нужно среди тех, кто знал Грея и ненавидел его настолько, что не остановился даже перед убийством.

– Только, ради бога, не вздумайте сказать так вдовствующей леди Шелбурн! – с угрозой произнес Ранкорн.

– Ну, мне вряд ли придется говорить с ней, – с легким сарказмом заметил Монк.

– Вам придется! – В голосе Ранкорна звучало торжество, большое лицо его сияло. – Сегодня вы отправитесь в Шелбурн и заверите вдовствующую леди, что мы делаем все возможное, дабы изловить убийцу. Что в итоге нечеловеческих усилий и блестящей работы мы выследим это чудовище. – Губы его скривились. – Зная ваш характер, можно предсказать, что леди скорее сочтет вас грубияном, нежели лжецом. – Внезапно голос его смягчился. – Кстати, почему вы решили, что убийца должен был знать Грея? Все это очень похоже на дело рук маньяка; только сумасшедшие могут наносить и наносить удары с беспричинной ненавистью.

– Возможно. – Уильям посмотрел на него, платя неприязнью за неприязнь. – Но вряд ли они станут перед этим выяснять фамилии других жильцов, объявлять себя их гостями, а убивать кого-то другого. Если это был всего-навсего безумец, то почему он не убил Йитса? Почему остановил свой выбор именно на Грее?

Глаза Ранкорна расширились. В словах Монка была логика.

– Выясните, чего он хотел от этого Йитса, – приказал он. – Только поосторожнее. Не спугните.

– Как насчет леди Шелбурн? – с невинным видом осведомился Уильям.

– Поезжайте и встретьтесь с ней. Только ведите себя вежливо, Монк, хотя бы попытайтесь! А Ивэн пока может заняться Йитсом. Поезжайте поездом. Задержитесь в Шелбурне на денек-другой. Леди вряд ли удивится вашему появлению – после того как она подняла столько шуму. Вам придется лично доложить ей о состоянии дел. Поселиться лучше в гостинице. А теперь отправляйтесь. Не стойте здесь, как мебель!

Монк сел в поезд на вокзале Кингс-Кросс Большой северной железной дороги. Он успел вскочить в вагон и захлопнуть дверь как раз в тот момент, когда паровоз уже окутался клубами пара и издал пронзительный гудок. Состав тронулся. Ощущение чудовищной силы, мощное пыхтенье машины и предчувствие огромной скорости невольно бросали в дрожь. Поезд выплыл из пещеры крытого вокзала в резкий утренний свет.

Уильям нашел свободное сиденье и присел напротив крупной женщины в черном бомбазиновом платье. Шею ее охватывал меховой палантин, а черная шляпка держалась на волосах под невероятным углом. Достав пакет с сандвичами, пассажирка немедленно принялась уплетать их один за другим. Большеглазый человечек в очках взглянул на нее, но ничего не сказал. Другой пассажир в полосатых штанах углубился в свежий номер «Таймс».

Пролетающие мимо жилые дома, фабричные корпуса, больницы, церкви, конторы шли все реже и реже, перемежаясь пятнами зелени, и, наконец, город остался позади. С истинным наслаждением Монк разглядывал широко раскинувшиеся за окном летние пейзажи. Огромные кроны клубились среди желтеющих полей, колючие живые изгороди были оплетены дикими розами. На покатых склонах толпились рощицы, шпиль церкви выдавал притаившуюся за холмами деревушку, проплывала иногда угловатая башня норманнского замка.

Шелбурн подкрался незаметно, пока Монк любовался красотами за окном. Взяв с полки свой саквояж, он торопливо распахнул дверь, извинившись на ходу перед женщиной в бомбазиновом платье, взглянувшей на него с неодобрением. Оказавшись на платформе, выяснил у одинокого служителя, далеко ли находится Шелбурн-холл, и получил ответ, что в миле от станции. Мужчина ткнул пальцем в нужном направлении, шмыгнул носом и добавил:

– Но до самого селения еще мили две, а вам, наверное, как раз туда и нужно?

– Нет, благодарю вас, – ответил Монк. – У меня дела именно в усадьбе.

Мужчина пожал плечами.

– Ну, вам виднее, сэр. Тогда вам проще свернуть на ту дорогу, что слева, и пройтись пешком.

Уильям вновь поблагодарил его и пустился в путь.

Дорога от станции до ворот усадьбы отняла у него не больше пятнадцати минут. Сам Шелбурн-холл производил впечатление. Роскошный фасад трехэтажного особняка в стиле ранней георгианской эпохи местами зарос лозой и плющом. Подъездная дорога к зданию пролегала через парк, состоящий в основном из буков и кедров, сквозь которые виднелись отдаленные поля.

Монк остановился и в течение нескольких минут изучал окрестности. И парк, и особняк сами по себе могли многое рассказать о своих владельцах.

Наконец он двинулся по аллее к особняку, от которого его отделяло около трети мили, мимо пристроек и конюшен – к заднему крыльцу. Там его встретил суровый лакей.

– С улицы мы ничего не покупаем, – холодно сказал он, глядя на саквояж Монка.

– А я ничего и не продаю, – ответил Уильям с излишней резкостью. – Я из полиции. Леди Шелбурн высказала желание услышать доклад о том, как продвигается розыск убийцы майора Грея. Именно об этом я и собираюсь ей доложить.

Лакей поднял брови.

– Вот как? Вы имеете в виду вдовствующую леди Шелбурн? Она вас ожидает?

– Насколько я знаю, нет. Но, может быть, вы доложите ей о моем прибытии?

– Полагаю, вам лучше войти. – Лакей без особой спешки открыл дверь и, ничего не объясняя, скрылся, оставив посетителя в одиночестве.

Прихожая была маленькая, голая, без картин на стенах, ею явно пользовались только слуги. Лакей, вероятно, побежал докладывать о госте какой-нибудь высокой персоне – не иначе самому дворецкому. Впрочем, через несколько минут он вернулся и пригласил Монка следовать за ним.

– Леди Шелбурн примет вас через полчаса. – Он провел инспектора в маленькое помещение, примыкающее к комнате экономки – самое подходящее место для полисмена, который, конечно, особа более значительная, чем слуга или торговец, но тем не менее не джентльмен.

Лакей вновь удалился, и Монк принялся расхаживать по приемной, разглядывая потертую мебель, стулья с коричневой обивкой и гнутыми ножками, дубовый буфет и стол. Стены были оклеены выцветшими обоями и увешаны нравоучительными картинами кисти неизвестных авторов. Монк предпочел бы пейзажи – влажная трава и деревья с тяжелыми кронами, склонившиеся над декоративным прудиком за окном.

Втайне он поражался, что за характер у леди Шелбурн, если она выдерживает посетителя в приемной в течение получаса, зная, что тот, может быть, принес известие о поимке убийцы ее сына. В записках Лэмба о ней ничего не говорилось. Вероятно, он даже ее ни разу не видел. Вряд ли она снизойдет до простого полицейского и ответит на его вопросы.

А Монку было о чем ее спросить. Если Грея убил тот, кто знал его и ненавидел, а вовсе не случайно пробравшийся в дом маньяк, то Уильяму следовало ознакомиться получше с личностью убитого. Волей-неволей, несмотря на свое горе и гнев, мать Грея могла сообщить весьма многое о своем сыне.

Монк попытался сформулировать вопросы, которые стоило бы ей задать, но тут вернулся лакей и, открыв обитую сукном дверь, провел сыщика по коридору в покои леди Фабии. Комната была обставлена без вызывающей роскоши: мебель палисандрового дерева и розовый бархат. Сама леди Фабия восседала на диване в стиле Людовика XV. Стоило Монку войти и увидеть ее, как заранее подготовленные слова застряли у него в горле. Не будучи крупной женщиной, леди Фабия казалась холодной и хрупкой, как фарфор. Прекрасный цвет лица, изумительная кожа, прическа уложена волосок к волоску. Голубые глаза леди были широко раскрыты. Ее правильные черты можно было бы назвать безупречными, если бы не выдающийся подбородок. И, наверное, была она излишне худа: изящество грозило перейти в угловатость. Черно-фиолетовое траурное платье свидетельствовало скорее о соблюдении приличий, нежели о безутешном горе. Вообще леди Фабия производила впечатление женщины с сильным характером.

– Доброе утро, – сказала она, отпуская лакея легким взмахом руки, и без особого интереса взглянула на Монка; голубые глаза просто скользнули по его лицу. – Можете сесть, если вам угодно. Мне передали, что вы хотите сообщить мне, как продвигается дело в розыске убийцы моего сына. Прошу вас.

Леди Фабия сидела удивительно прямо. Чувствовалось, что в детстве над ее осанкой изрядно потрудились гувернантки, заставляя ходить с книжкой на голове и ровно держаться в седле при выездах в парк или на охоту. Монку оставалось лишь подчиниться, и он присел на один из резных стульев, чувствуя себя при этом несколько скованно.

– Итак? – вопросила она, поскольку Уильям продолжал хранить молчание. – Часы, которые приносил сюда ваш констебль, не принадлежали моему сыну.

Монка уязвил ее тон, надменный, исполненный привычным сознанием собственного превосходства. Но, по-видимому, в прошлом он не раз сталкивался с подобным обращением, поскольку не почувствовал себя смертельно оскорбленным. Это была скорее ссадина, нежели рана. Невольно ему вспомнилась Бет. Она и вовсе не стала бы негодовать. Почему он и его сестра такие разные? Почему у него нет ее мягкого нортумберлендского акцента? Должно быть, он избавился от него намеренно, ценой упорных упражнений, стараясь выговаривать слова, как джентльмен. Эта мысль заставила Монка вспыхнуть.