Текст книги "Корабельные новости"

А теперь – что я хочу от тебя. Я хочу, чтобы ты освещал местные автоаварии: писал о них и делал снимки. Мы каждую неделю помещаем на первой полосе крупную фотографию с места аварии, независимо от того, была она или нет. Это наше золотое правило. Никаких исключений. У Терта есть огромная папка с такими фотографиями. Если новая авария не случается, мы залезаем в эту папку. Но обычно парочка свежих снимков имеется. Участники «чемпионатов по бражничеству» нам их обеспечивают. Терт покажет тебе, где лежит камера. Ты будешь сдавать ему пленку. Он ее дома будет проявлять.

Ну, и корабельные истории. Возьми список у начальника порта: какие корабли прибывают в Якорный коготь, какие отплывают. Их с каждым годом все больше. У меня есть соображения на этот счет. Но это мы обсудим по ходу дела. Подумай, что ты можешь предложить в этом смысле.

– Как я уже говорил по телефону, – напомнил Куойл, – у меня нет опыта по корабельной части.

Автокатастрофы! Он был ошеломлен перспективой иметь дело с кровью и умирающими людьми.

– Ну, ты можешь либо поставить об этом в известность своих читателей, либо работать как вол, чтобы чему-то научиться. У тебя-то корабли должны быть в крови. Поработай над этим. И делай то, что скажет Терт Кард.

Куойл принужденно улыбнулся и встал. Он уже взялся за ручку двери, когда Джек Баггит снова заговорил:

– Еще одно. Я не потерплю никаких шуток насчет Ньюфаундленда и ньюфаундлендцев – и это не шутка, Куойл. Запомни это. Я ненавижу, когда насмехаются над ньюфами.

Куойл вышел из кабинета. Автокатастрофы. Он уставился на потрепанные телефонные справочники.

– Куойл, – шепотом произнес Натбим. – Эй, Куойл, ты же не раскиснешь и не сбежишь в Штаты, правда? Мы на тебя рассчитываем, Куойл. Мы окружим тебя культом карго[22]22
  Культ карго, или культ даров небесных – термин, которым называют группу религиозных движений Меланезии. Особое распространение они получили во время и после Второй мировой войны. Его адепты верят, что западные товары созданы духами предков и предназначены для меланезийского народа, они строят из кокосовых пальм макеты аэропортов, веря в то, что эти постройки привлекут транспортные самолеты, заполненные грузами.


[Закрыть].

Джек Баггит высунул голову из-за своей стеклянной двери.

– Билли! У Элвис щенки еще не родились?

– Да, родились, на прошлой неделе. Три штуки. Все черные с белыми носочками на лапах.

– Я хочу взять одного.

Дверь снова захлопнулась.

8. Затяжной узел

На больших судах этот узел применяется редко, но на маленьких лодках, особенно открытых, которые легко переворачиваются, часто возникает необходимость быстро отдать швартовы, и тогда затяжной узел незаменим.

Книга узлов Эшли

– Не думаю, что справлюсь с этой работой, – сказал Куойл, который заглотил две кружки пива и пакет залежалого попкорна в гостинице «Морской якорь» в Якорном когте, размышляя, не совершил ли он ту же ошибку, что пассажир, севший не на свой самолет, который, не успев взлететь, рухнул на взлетную полосу.

Тетушка подняла голову. Она сидела на круглой тахте и со скоростью вязальной машины орудовала спицами в облаке ангоры; Уоррен тихо пристроилась у ее ног, у нее двигались только глаза в покрасневших веках. Банни со следами слез на щеках – в кресле с распотрошенной подушкой. Кресло было обращено в угол комнаты. Саншайн подбежала к Куойлу, вопя:

– Папа, она меня укусила! Банни укусила меня в ногу. – Она продемонстрировала Куойлу след от двух полукружий зубов на бедре.

– Она первая начала! – закричала Банни, глядя угрюмо, как Бетховен на портрете.

– Ты вонючая кусачая дрянь! – истошно завопила Саншайн.

– Ради бога, замолчите обе, – сказала тетушка. – Племянник, нам нужно что-то делать. Этим детям нужно куда-то ходить. Там, дома, будь у нас знакомый укротитель львов, мы могли бы заставить их полоть картошку и мести полы, мыть посуду и окна, вместо того чтобы царапать и кусать друг друга. А здесь они сидят взаперти. И Уоррен полужива оттого, что не двигается.

– А знаешь что, папа? – сказала Саншайн. – Уоррен вырвало у тебя под кроватью.

– Ей не по себе, это определенно, – пробормотала тетушка. – Так что ты сказал насчет своей работы? – раздраженно спросила она.

– Я сказал, что, скорее всего, не справлюсь с ней. В этой газете все не так, как я привык. Главный редактор не совсем нормальный. Джек Баггит. Я еще не знаю ни этой местности, ни людей, а он хочет, чтобы я освещал автокатастрофы. Я не могу освещать автокатастрофы. Ты знаешь почему. Мне они будут напоминать о случившемся. Автомобильные аварии. Корабли. И я сомневаюсь, что нам удастся переехать в свой дом. Мой универсал на здешних дорогах и недели не протянет. На чем я буду ездить на работу и обратно? Полагаю, мы могли бы купить полноприводный пикап с мощными амортизаторами, но все равно на дорогу будут уходить многие часы. Как насчет того, чтобы снять какое-нибудь жилье здесь, в Якорном когте?

Тетушка свирепо зашевелила спицами. Шерстяная нить задергалась у нее между пальцами.

– Разумеется, ты справишься с работой. А если свои ужасные воспоминания нельзя обойти или забыть, надо повернуться к ним лицом. Чем быстрее ты их преодолеешь, тем скорее скажешь себе: «Да, это случилось, и я ничего не могу изменить», и тем скорее наладишь свою жизнь. Тебе ведь детей растить. Так что ты обязан справиться. Когда понимаешь, что другого выбора нет, как-то справляешься со всем. Даже с самым плохим.

«Ну конечно, все преодолимо», – думал Куойл. Грошовая философия. Тетушка ведь не знает, через что ему пришлось пройти. И все еще приходится.

– Послушай, я целую неделю таскалась сама и таскала за собой детей по всему Якорному когтю в такси Тома Рока, искала хоть что-нибудь – дом, квартиру, пусть даже пару комнат. Мне ведь надо начинать работать. Я говорю об этом каждый вечер. Но твои мысли витают где-то в другом месте. – «Интересно, сколько можно убиваться по мертвой женщине?» – подумала она. – Мы все должны собраться с духом и пустить здесь корни.

– Ты права, тетушка. Мне очень жаль, что тебе одной приходится заниматься поисками.

Он понимал, что теперь он здесь и возвращаться ему не к чему.

– Только вот не больно-то я в них преуспела. У старушки миссис Спек есть маленькая темная комната. Местные власти велели ей постелить чистое белье и прибить вывеску «Бед-энд-брекфаст»[23]23
  Bed and breakfast, B&B (англ. – «постель и завтрак») – вид мини-гостиницы, где постояльцам предлагаются только ночлег и завтрак.


[Закрыть]. Там еще хуже, чем в этой конуре, хотя дешевле. Но эта комната только для одного человека. Похоже, в Якорном когте с жильем туговато. Наблюдается бум. – Ее речь все убыстрялась, словно она торопилась поспевать за своими спицами. – Я уже говорила: нам нужна лодка. Бухту можно переплыть за полчаса. Глупо выбрасывать деньги на ветер, снимая жилье, когда у нас совсем рядом есть старый родовой дом, который надо лишь отремонтировать. Я сегодня разговаривала с плотником. Дэннис Баггит, живет в Якорном когте. Работы у него немного. Говорит, что может приступить сразу же. Его жена согласилась завтра присмотреть за девочками, а я съезжу с Дэннисом в дом. Мы прикинем, что сколько будет стоить и что понадобится. Жену зовут Бити. Она подумывает о том, чтобы открыть дневной домашний детский сад. Это лучшая новость с тех пор, как мы сюда приехали. Эти двое – кивок в сторону детей, – могли бы стать первыми и самыми лучшими ее клиентками.

Банни пнула ногой стену и захныкала.

Единственным словом из тетушкиной речи, которое дошло до Куойла, было слово «лодка».

– Тетушка, я никогда не имел дела с лодками. Они дороги. Неудобны. Опасны. Для них нужен сарай или еще что-то. Я не хочу лодку.

– Честнее было бы сказать: боюсь. Ну что ж, если ты хочешь оставаться здесь за сто с лишним долларов в день… Это, кстати, двухдневный заработок плотника. – Пролаяла. Глаза горят.

Куойл стал нажимать на кнопки телевизора, забыв, что тот не подает признаков жизни.

– Он не работает, папа, – всхлипнула Саншайн.

– Ненавижу это место! – Банни колотила в стенку своими ободранными туфлями. – Хочу плавать на лодке. Хочу починить зеленый дом, в котором родилась тетушка, и чтобы у меня была своя комната. Папа, я буду подметать в ней пол, если мы переедем. Все буду делать.

– Давайте пойдем поужинаем, – пробормотал Куойл. – Я не могу решить этот вопрос вот так с ходу.

– Столовая сегодня закрыта. Там отмечают окончание чемпионата по кёрлингу. Нам оставили уху, но за ней надо идти самим и есть ее у себя в комнате.

– Я мяса хочу, – сказала Банни. – Хочу мясную уху.

– Очень жаль, – свирепо сказала тетушка, – но такого блюда в меню нет.

А про себя добавила: «Ешь рыбу или умри».

Терт Кард в красной рубашке с белым галстуком висел на телефоне, Билли Притти говорил по другой линии; давясь смехом, он с трудом выговаривал фразы, которых Куойл не понимал, это был почти иностранный язык. Снаружи барабанил дождь, поверхность воды в бухте пузырилась. В углу ревел газовый обогреватель.

Куойл посмотрел на Натбима.

– Человек по имени Дэннис Баггит имеет отношение к Джеку? Плотник. Тетушка говорила с ним насчет ремонта нашего старого дома. Нам нужно что-то делать. Мы больше не можем оставаться в проклятом мотеле. Дорога до мыса жуткая, а в Якорном когте невозможно снять жилье. Ума не приложу, что нам делать. А что касается лодки, то я скорее вернусь в Штаты, чем куплю ее.

Натбим сделал вид, что у него отвалилась челюсть, и, подняв руки в притворном ужасе, произнес:

– Ты не любишь лодки? А знаешь, иногда они доставляют удовольствие. И бывают очень полезны в месте, состоящем сплошь из береговой линии и пещер и почти не имеющем дорог. Именно так я здесь и оказался – из-за моей лодки. «Бармаглот». Я ее так назвал, потому что она была чуточку… неповоротлива. – Скачущая Натбимова речь. Театральная, как у уличного оратора-демагога, вроде бы актуальная в момент произнесения, но полностью вылетающая из головы на следующее утро, когда оратор уже на пути в свой следующий пункт.

Блокнот Куойла стоял прислоненным к чайной чашке, в механическую пишущую машинку был заправлен лист с незаконченным абзацем текста о дорожном происшествии с грузовиком. Все остальные в редакции имели компьютеры.

– У тебя компьютер будет, когда я тебе его дам, – сказал Джек Баггит. Впрочем, беззлобно.

– Дэннис – младший сын Джека, – обернувшись к ним, сказал Терт Кард, который все слышал; через комнату до них донеслось его несвежее дыхание. – Он не ладит со стариком. Когда-то был для него светом в окошке, особенно после того, как они потеряли беднягу Джессона, но теперь не так. Кто знает, может, Джеку и не понравится, что Дэннис будет на тебя работать. А может, и ничего.

Телефон заверещал, как игрушечный свисток.

– А вот и он, – сказал Кард, который всегда знал, кто звонит, и поднял трубку.

– «Балаболка». Угу, да. Понял вас, капитан. – Повесив трубку, он резко отодвинул стул и посмотрел в окно на покрытое рябью море. Засмеялся. – Билли! Догадайся, в чем дело. Он сидит дома, у него уши болят. Сказал: «Вы не увидите меня до завтра или послезавтра».

– А я думал, на сей раз будет перелом ребра, – сказал Натбим. – Больные уши – это что-то новое. Этого еще не было.

Телефон зазвонил снова.

– «Балаболка». Ага, да-да. Какой номер дома? Не кладите трубку. Натбим, станция Маркуса Ирвинга в бухте Четырех Рук горит. Возьмешься?

– А почему бы тебе не купить лодку, Куойл? – крикнул из своего угла Билли Притти. У него на столе стояли две корзинки для грязного белья: одна из прессованной пластмассы, другая – лыковая, ручного плетения.

Куойл притворился, что не услышал. Но проигнорировать Натбима, сидевшего за соседним столом, он не мог, а тот, отодвинув свой радиоприемник, взволнованно посмотрел на Куойла. Его лицо сморщилось, пальцы барабанили по столу, выбивая ритм, напоминавший ему о пребывании в Баие[24]24
  Баия – один из 26 штатов Бразилии, расположенный на востоке страны на побережье Атлантического океана.


[Закрыть], где он был очарован афоше[25]25
  Афоше – танец бразильцев африканского происхождения, в котором они выражают свои воспоминания о родине и своей культуре.


[Закрыть] и блоко афрос[26]26
  Блоко афрос – современные афробаийские карнавальные объединения и барабанные группы.


[Закрыть] – музыкой барабанов и металлических воронок, украшенных блестками тарелок, заикающихся тамбуринов с колокольчиками. Натбим был подвержен влиянию лунных циклов. Было в нем что-то от оборотня. В полнолуние он испытывал невероятный подъем, болтал без умолку, пока не пересыхало во рту, освобождался от избытка энергии танцами и драками в «Звездном свете», после чего медленно впадал в созерцательное состояние.

До Баии, рассказывал Натбим, он обретался в окрестностях Ресифи[27]27
  Ресифи – город и муниципалитет в Бразилии, столица штата Пернамбуку.


[Закрыть], работал на занимавшегося контрабандой рома бывшего сотрудника лондонской «Таймс», который издавал четырехстраничную газетенку на мешанине языков.

– Вот там-то мне впервые и пришла идея купить лодку, – продолжал Натбим, выбирая финик из пакета у себя на столе. – Думаю, дело в том, что я жил на побережье, каждый день смотрел на воду, на лодки и на жангады – это такие удивительно маленькие рыбацкие «плавсредства»: просто плотик из полудюжины хилых бревен – скорее всего бальсы[28]28
  Бальса– род деревьев семейства мальвовых, произрастающий в Южной Америке, источник ценной древесины, мягкой и легкой.


[Закрыть], – скрепленных деревянными шпонами и связанных лыком. Их гонит ветер, а управляются они одним веслом. Когда-то все в мире строилось с помощью веревок и узлов, гибких, податливых, пока в него не вторглась грубая сила гвоздей и шурупов. Знаешь, издали кажется, что рыбаки стоят прямо на воде. В сущности, так оно и есть. Вода накатывает на плотик и омывает им ноги. – Он встал и, задрав голову, принялся мерить шагами комнату.

– Вот именно так были сделаны и коматики, эскимосские нарты, – вклинился Билли. – В них не было ни единого гвоздя. Все связано сухожилиями и ремнями из сыромятной кожи.

Натбим проигнорировал вторжение.

– Мне нравилось, как выглядят лодки, но я ничего не предпринимал. После разрыва с этим мутным типом, пьяницей из «Таймс», который только и делал, что валялся на своем водяном матрасе, играл на расческе и пил черный ром, я полетел в Хьюстон, Техас. Почему – не спрашивай, и купил туристический велосипед. Не мопед, а велосипед. Пришлось крутить педали до самого Лос-Анджелеса. Вот уж действительно «самое ужасное путешествие», какое только можно вообразить. Эпсли Черри-Гаррарду вместе со Скоттом на их Южном полюсе такое и не снилось[29]29
  Документальная книга Эпсли Джорджа Беннета Черри-Гаррарда «Самое ужасное путешествие» повествует о трагической истории экспедиции англичанина Роберта Скотта к Южному полюсу (1912 г.).


[Закрыть]. Мне пришлось претерпеть песчаные бури, жуткую, смертельную жару, жажду, леденящие ветры, грузовики, которые пытались меня сбить, механические поломки, холодные штормовые ветра с ледяными дождями, ливни с наводнениями, волков, шутников – владельцев ранчо в их одномоторных аэропланах, которые норовили сбросить на меня мучные бомбы. И знаешь, Куойл, единственное, что заставило меня через все это пройти, была мысль о маленькой лодке – мирном славном паруснике, скользящем по прохладной холодной воде. Она вызревала во мне с каждым днем. Я поклялся: если когда-нибудь мне суждено слезть с этого чертова велосипедного седла, которое к тому времени приварилось к моей растрескавшейся заднице, если когда-нибудь я отделаюсь от этого проклятого драндулета, я поеду к морю и останусь там навсегда.

Снова зазвонил телефон.

– «Балаболка». Ага. Да, Джек, он тут. Нет, Натбим только что уехал на пожар. Станция Маркуса Ирвинга. Бухта Четырех Рук. Не знаю, мне просто дали номер дома. Угу. О’кей. Как только вернется. Куойл, это снова Джек. Тебя.

– Что ты написал за эту неделю? – Слова, словно пули, выстреливали из трубки прямо в ухо.

– Э-э. Про аварию с грузовиком. Только что закончил.

– И что была за авария?

– Полуприцеп потерял управление на повороте, скатился в бухту Отчаяния и перевернулся. Был загружен автосанями. Половина их свалилась в воду, и все лодки, какие имелись в бухте, принялись вытаскивать их баграми. Водитель успел выскочить. Никто не пострадал.

– Не забывай про корабельные новости. – В трубке воцарилась мертвая тишина.

– Натбим! Тебе лучше поспешить на этот пожар, пока он не погас, а то не сможешь сделать ни одного эффектного снимка пляшущих языков пламени. И камеру не забудь. Она может понадобиться, если захочешь что-нибудь сфотографировать. – Не слишком тонкий сарказм.

– Почему бы тебе не купить симпатичную маленькую родни?[30]30
  «Родни» на Ньюфаундленде называют маленькую лодку с выпуклым дном и квадратной кормой, которая используется главным образом как посыльное судно.


[Закрыть] – сказал Билли Притти. – Сейчас как раз можно присмотреть то, что надо. Сможешь по выходным ловить бычков на блесну, а туристы будут тебя фотографировать. Ты будешь отлично смотреться в лодке.

Но Натбим еще не был готов уйти.

– Так вот, Куойл, вернулся я обратно в Лондон, снова жил впроголодь. Хорошо хоть, моя коллекция магнитофонных записей сохранилась в целости. Но я знал, что должен купить лодку. Я был в отчаянии. Ты можешь подумать, что «лодка» и «вода» две части одного уравнения. Ничего подобного. Уравнение состоит из «денег» и «лодки». Вода, в сущности, не обязательна. Вот почему можно увидеть столько лодок на задних дворах домов. Не имея денег, я, повторяю, был в отчаянии. Целый год я читал книги о лодках и морях. Начал ошиваться вокруг лодочных мастерских. В одной из них двое молодых парней строили гребную лодку. Похоже, они уделяли большое внимание проектированию. Мне всегда нравилось проектировать, и тут меня осенило. В один миг. Я сам построю лодку. И переплыву на ней через Атлантику.

– Натбим! – взревел Кард.

– А ты лучше поучись писать слово «птеродактиль», – огрызнулся Натбим, схватил куртку, шотландский берет и громко хлопнул дверью.

– Господи, он же забыл камеру. Куойл, Джек велел мне напомнить тебе о корабельных новостях. Езжай-ка ты в контору начальника порта и сделай список судов. В нем должны быть названия, дата прибытия или убытия и порт приписки. По телефону тебе никто его диктовать не будет. Придется скатать за ним самому.

– Я как раз собирался туда сегодня, – сказал Куойл. – Но могу сделать это прямо сейчас. Где находится контора начальника порта?

– Рядом с береговой базой снабжения, у общественной пристани. На верхнем этаже.

Куойл встал, надел куртку. По крайней мере, это не авария с битым стеклом, капающими жидкостями и ребятами из «Скорой помощи», пытающимися вдохнуть жизнь в искореженные рты.

9. Причальный узел

Достоинство этого узла состоит в том, что, плотно завязанный, он не соскальзывает вниз. Любой, кому доводилось оказаться в верхней точке прилива после тяжелого дня рыбной ловли, с носовым фалинем, привязанным к швартовому палу на четыре-пять футов ниже отметки высокой воды, должен овладеть навыком вязки этого узла.

Книга узлов Эшли

Он пробивался между грохочущими автопогрузчиками и лебедками по Причальной дороге. Лодки под дождем были словно покрыты лаком. Далеко впереди он видел черный прибрежный паром с красными поручнями, принимавший на борт автомобили, и плавучий госпиталь «Лабрадор». У правительственной пристани – оранжевый борт поисково-спасательного катера. Траулер, входящий в док рыбоперерабатывающего завода.

Причальная дорога была вымощена изрядно стершимся голубоватым камнем, привезенным из каких-то дальних краев в качестве балласта. Над мариной стоял запах нефти, рыбы и грязной воды. За притонами и барами – несколько продуктовых складов. В одном из окон Куойл заметил гигантскую пирамиду упаковок с финиками – такими же, как те, что любил Натбим: на этикетке с красными верблюдами и падающими звездами значилось – «Китайские финики ююба».

Контора начальника порта находилась на самом верху скрипевшей песком деревянной лестницы. Дидди Шовел, начальник порта, наблюдал в окно, как желтый дождевик Куойла возникает из универсала, как Куойл роняет свой блокнот на мокрые булыжники. «Большой, но неуклюжий», – мысленно припечатал он. Шовел когда-то славился недюжинной физической силой. В двадцатилетнем возрасте он создал забавное братство под названием «Клуб пальца». Семью его членами были мужчины, способные повиснуть на балке в погребке Эдди Бланта на одном мизинце. Мужчины в те времена были сильными. По мере того как становился старше, он дополнял, а потом и заменил физическую силу зычным голосом. Теперь Шовел был единственным оставшимся в живых членом «Клуба пальца». Он часто возвращался мыслями к тем временам.

Минуту спустя Куойл открыл дверь и через окно в двенадцать футов высотой – настоящую стеклянную стену – сквозь пелену косо моросящего дождя увидел на ближнем плане гавань, общественные причалы и доки, а за ними – мрачную бухту, почти стертую ластиком тумана.

Скрип. Деревянное вертящееся кресло крутанулось, и страшноватое лицо начальника порта уставилось на Куойла.

– Видел бы ты это во время шторма, когда огромные тучи скатываются со склонов гор. Или во время заката, похожего на пылающую стаю птиц. Это самый потрясающий вид из окна на всем Ньюфаундленде. – Голос был гулкий, как крик в пещере.

– Могу себе представить, – сказал Куйол. С его плаща капало на пол. Он нашел крючок для одежды в углу.

Кожа у Дидди Шовела была растрескавшаяся и морщинистая, как асфальт, загрубевшая от вечной непогоды, жизнь оставила на ней свои следы. Сквозь кракелюры ее поверхности пробивалась щетина. Веки нависали защитными складками во внешних уголках глаз. Колючие брови. Расширенные поры придавали носу такой вид, словно он был обсыпан песком. Куртка на плечах едва не трещала по швам.

– Я Куойл. Новый сотрудник «Балаболки». Пришел за корабельными новостями. Или любыми другими.

Начальник порта прочистил горло – «Человек подражает аллигатору», – мелькнуло в голове у Куойла, – встал и, прихрамывая, подошел к столу. Холодный высокий свет из окон падал на картину размером с простыню. Корабль низвергался с гребня огромной волны, а внутри ее виднелось судно поменьше, уже тонущее. По палубам бегают люди с открытыми в крике ужаса ртами.

Начальник порта вытащил распадающуюся на листки тетрадь, быстро пролистал страницы большим пальцем и передал Куойлу. На обложке написано: «Прибытия»; от бумаги веяло духом больших заработков и потерь, грузов, преодоленных расстояний и ароматами тропиков.

Он проследил за взглядом Куойла.

– Отличная картина! «Куин Мэри» врезается в свой эскорт, крейсер «Кюрасао». Тысяча девятьсот сорок второй год. «Куин», водоизмещение восемьдесят одна тысяча тонн, переделана из пассажирского лайнера в транспорт для перевозки войск, а крейсер – всего четыре тысячи пятьсот тонн. Транспорт разре́зал его пополам, как вареную морковку.

Куойл строчил не переставая, пока у него не стало сводить судорогой руку, и только тогда заметил, что переписывает названия судов, заходивших в порт несколько недель назад.

– Как мне узнать, здесь ли еще корабль?

Начальник порта вытащил другую тетрадь. В фанерной обложке, на которой волнистыми буквами было выжжено: «Отплытие».

– Ха-ха, – сказал Куойл. – Вам следовало бы обзавестись компьютером. Эти «вахтенные журналы», должно быть, отнимают уйму времени.

Начальник порта указал на нишу позади стола. Экран напоминал поверхность кипящего молока. Шовел потыкал клавиши, и на мониторе ярко-синими буквами выскочили названия кораблей, их водоизмещение, имена владельцев, порты приписки, грузы, даты прибытия и отплытия, предыдущий порт захода, следующий порт захода, время после выхода из порта приписки, численность команды, фамилия капитана, дата его рождения и номер социального страхования. Он ударил еще по нескольким клавишам – загудел принтер, и в пластиковое корытце поползла бумажная лента. Начальник порта оторвал напечатанные страницы и передал их Куойлу. Корабельные новости.

В бодрой улыбке обнажились до корней сплошь вставные зубы.

– Запомни, – сказал он, – мы делаем это двумя способами, чтобы, когда из-за шторма вырубится электричество, можно было заглянуть в старые добрые книги и все там найти. Хочешь чашку чаю? Нет ничего лучше в мокрую погоду.

– Хочу, – сказал Куойл, сидевший на краешке стула. Дождевые ручейки стекали по оконному стеклу.

– Устраивайся, – сказал начальник порта, сгоняя со стула кошку. – Теперь к нам заходит много разных судов. В бухте Чокнутых высокая вода – почти до самой береговой линии. Правительство вложило семнадцать миллионов долларов в модернизацию этой бухты два года тому назад. Реконструирована пристань, построен новый контейнерный терминал. Шестнадцать круизных лайнеров сделали заявки на заход в наш порт в этом году. Они стоя́т здесь всего один, от силы два дня, но, боже мой, стоит им ступить на пристань, как они начинают разбрасывать деньги направо и налево.

– Как давно вы этим занимаетесь?

– Зависит от того, что ты имеешь в виду под «этим». Я вышел в море, когда мне было тринадцать, – палубным матросом на шестидесятитонной парусной шхуне моего дяди Доннала, которая ходила вдоль побережья. Вот там-то я и накачал силенку. О, он кормил меня по-королевски. Но и работать заставлял, как ломовую лошадь. Потом я немного порыбачил на плавбазе, оснащенной плоскодонками-дори, у берегов Белл-Айл. Работал на прибрежном пароме. Служил в торговом флоте. Во время Второй мировой был лейтенантом Канадских военно-морских сил. После войны поступил в береговую охрану. А в тысяча девятьсот шестьдесят третьем въехал в этот кабинет в качестве начальника порта Якорный коготь. Уже тридцать лет. В будущем году выхожу на пенсию. Мне всего семьдесят, а они меня выпихивают. Собираюсь научиться играть на банджо[31]31
  Банджо – струнно-щипковый музыкальный инструмент.


[Закрыть]. Если, конечно, сумею не рвать струны. Я иногда не могу рассчитать собственную силу. Ну а ты?

Он принялся разминать пальцы – при этом их суставы трещали, как сучки́ в костре, – отставив мизинец, похожий на корешок пастернака.

– Я? Я работаю в газете.

– Ты похож на местного, но разговариваешь не по-нашему.

– Мои предки жили на мысе Куойлов, но я вырос в Штатах. Так что я чужак. В какой-то степени. – Рука метнулась к подбородку.

Начальник порта посмотрел на него прищурившись и сказал:

– Да, похоже, мой мальчик, с этим связана целая история. Как случилось, что ты вырос так далеко от дома? Что вернулся обратно?

Дидди Шовел все еще умел завладеть вниманием.

У Куойла чашка заплясала на блюдце.

– Я был… Это трудно объяснить. – Голос его упал почти до шепота. Он ткнул ручкой в свой блокнот и сменил тему.

– Вон тот корабль… – Он указал в окно. – Это что за судно?

Начальник порта нашарил бинокль под стулом и посмотрел на бухту.

– А, «Полярный клык»? Ну да. Это заслуженный ветеран. Постоянно заходит сюда, чтобы взять на борт груз рыбы и икры морского ежа для японских гурманов. Рефрижераторное судно, построено в Копенгагене году в тысяча девятьсот семидесятом – семьдесят первом для транспортировки северных деликатесов. Ты когда-нибудь видел, как на рыбозаводе расфасовывают икру морского ежа?

– Нет, – ответил Куойл, представляя себе эти зеленые «игольницы» в водоемах, оставляемых приливом.

– Красота! Красота. Фантастические деревянные лотки. Японцы считают это деликатесом для самых утонченных гурманов и платят по сотне долларов за штуку. Они выкладывают эту икру самыми замысловатыми узорами, как лоскутное одеяло. Юми. Они называют ее «юми». И едят сырой. В Монреале ее подают в суши-барах. Я пробовал. Чего я только не пробовал. Буйволиное мясо. Муравьев в шоколаде. И сырую икру морских ежей. У меня луженый желудок.

Куойл пил чай, испытывая небольшую тошноту.

– На, возьми бинокль, посмотри. У него нижняя часть форштевня[32]32
  Форштевень – носовая оконечность судна, являющаяся продолжением киля.


[Закрыть] похожа на луковицу. Так тогда строили. Есть еще его двойник, «Арктический резец». Тоже рефрижератор, четыре шлюза, изолированные отсеки. Посередине – рулевая рубка с морской картой, все снабжено новейшими электронными навигационными устройствами, все автоматизировано. После того как «Полярный клык» потрепало во время шторма, он был переоснащен – новое навигационное оборудование, новая электронная система поддержки температурного режима, все показания выводятся на мостик и все такое прочее.

Когда его строили, была, знаешь ли, в моде скандинавская мебель – вот куда ушло все тиковое дерево. Помнишь песенку «Норвежское дерево»? – Он пропел несколько строчек ревущим басом. – Так вот, «Полярный клык» обставлен мебелью из промасленного тика. Вместо бассейна там сауна. Согласись – это куда полезней в здешних водах. На стенах изображения лыжных гонок, северных оленей, Северного сияния и тому подобное. Наверное, ты слышал о нем?

– Нет. Он чем-то знаменит?

– Это корабль, который вбил клин между отцом и сыном, между Джеком и его младшим сыном Дэннисом.

– Дэннис? – сказал Куойл. – Он ремонтирует наш старый дом. На мысе Куойлов.

– Наверное, я бывал в этом доме, – равнодушно сказал Дидди Шовел, – еще мальчиком. Много, много, много лет назад. Дэннис теперь первоклассный плотник. Плотник из него получился лучше, чем рыбак. И для Джека это было большим облегчением – после всего того, что случалось с Баггитами в море, у Джека остался смертельный страх, хоть он и проводит на воде столько времени, сколько может. Он не хотел, чтобы его мальчики стали рыбаками. Именно поэтому, разумеется, оба до смерти хотели именно этого. Джек говорил им, что это тяжелая, очень тяжелая жизнь, в конце которой нечем похвастать, кроме загубленного здоровья и бедности. И очень велик шанс утонуть в одиночестве в ледяной пучине. Что и случилось с его старшим сыном Джессоном. Погода внезапно ухудшилась, лодка, до отказа набитая рыбой, обледенела и перевернулась на Мешковатой отмели. Прогнозировали умеренное волнение, но внезапно налетел шторм. Тут, на берегу, все стало серебряным – обросло жутким инеем: он ведь чем красивей, тем опасней. Еще чайку?

Он подлил крепкого черного чая Куойлу, у которого язык и так уже был шершавым, как у кошки.

– Ну так вот. Дэнни едет в Сент-Джонс, устраивается в подмастерья к известному тамошнему плотнику – если не ошибаюсь, Брайану Коркери, – изучает ремесло досконально, от сколачивания каркаса до полировки. И что он делает потом? Заметь, это была его первая работа. Он нанимается корабельным плотником на «Полярный клык»! Тот ходил тогда из приморских провинций Канады в Европу, дважды – в Японию, вдоль побережья в Нью-Йорк. Дэннис обожал море и корабли так же, как Джек и Джессон. Будь его воля, он бы всему другому предпочел рыбную ловлю. Но Джек об этом и слышать не хотел.

Как же он бесился! Уму непостижимо. Он ведь думал, что, став плотником, Дэннис будет в безопасности, на берегу. Понимаешь, он боялся, боялся за него. А мы часто ополчаемся против того, чего боимся. И Джек оказался прав. Он знал, что море на всех Баггитах поставило свою метку.

Как-то случился у нас очередной зимний шторм. «Полярному клыку» не повезло, он оказался в этот момент в открытом море. Милях в двухстах к юго-востоку от Сент-Джонса. Февральские штормы очень свирепы. Холод, сорок футов под килем, ураганный ветер дует со скоростью пятьдесят узлов. Тебе, мистер Куойл, когда-нибудь доводилось оказаться в море во время шторма?

– Нет, – ответил Куойл. – И желания не испытываю.

– Такого не забудешь никогда. После этого каждый раз, стоит только услышать шум ветра, ты будешь вспоминать эти леденящие душу стоны, водяные горы, гребни волн, рвущиеся в пенные клочья, и скрежет корабля. Это всегда страшно, но в тот раз была самая середина зимы, холод стоял ужасный, поручни и весь такелаж покрылись коркой льда, и на судно легли тысячи фунтов дополнительной тяжести. Снег валил так густо, что за этими окнами был лишь слышен белый рев. Я не видел улицы внизу. Обращенные на северо-запад стены домов снег облепил слоем в фут толщиной, твердым, как сталь.

Чай совсем остыл в чашке Куойла. Он весь обратился в слух. Старик ссутулился, слова с шипением протискивались сквозь его стиснутые зубы. Страшные воспоминания с клекотом вырывались изо рта вместе с черным дымом.