Текст книги "Сталинград"

При этом высшие офицеры могли сохранять свою независимость и служебное положение, используя исключительно военные, а не политические доводы. Генерал-полковник Карл Штрекер, командир 11-го корпуса, бесстрашный старый вояка, всегда дистанцировался от нацистского режима. Свои обращения к солдатам он подписывал: «С нами Бог! Мы верим в победу! Вперед, мои доблестные воины!»[111]111
  Этот и другие примеры см. выше: BA-MA, N 395/10.


[Закрыть] Что намного важнее, Штрекер лично отменял противозаконные приказы вышестоящего начальства. Как-то раз он даже лично объехал все части, проверяя, что офицеры его поняли. Начальником штаба он взял к себе Гроскурта, и они вдвоем руководили обороной последней окруженной под Сталинградом группировки, верные не фюреру, а своему воинскому долгу.

Вопреки всем законам войны, красноармейцам, сдавшимся в плен, вовсе не гарантировалась жизнь. На третий день вторжения на Украину Август фон Кагенек, командир разведывательного подразделения 9-й танковой дивизии, увидел из башни своей бронемашины трупы, лежащие ровной линией под деревьями вдоль проселочной дороги, в одном и том же положении – лицом вниз.[112]112
  См.: Kageneck. Р. 30.


[Закрыть] Совершенно очевидно, что никто из них не погиб в бою. Нацистская пропаганда призывала солдат убивать, играя одновременно на ненависти и присущих любому человеку страхах, но в то же время постоянно напоминала, что они доблестные германские воины. Результатом такого сочетания стало мощнейшее разрушительное воздействие на психику, ибо это была попытка контролировать внешние проявления осмотрительности, порождающей самые непредсказуемые реакции. В первую очередь геббельсовская пропаганда раздувала страх оказаться в плену. «Мы боялись, – признался Кагенек, – боялись попасть в руки к русским, несомненно жаждущим отомстить за наше внезапное нападение».[113]113
  Kageneck. Р. 32–33.


[Закрыть]

Офицеры вермахта, сохранившие понятие о воинской чести, приходили в ужас, узнав о том, что солдаты, развлекаясь, стреляют по колоннам советских пленных, бредущих в немецкий тыл. Отношение к этим бесконечным колоннам побежденных людей, страдающих в летний зной от голода и нестерпимой жажды, в бурых от пятен крови гимнастерках и пилотках, покрытых пылью, было немногим лучше, чем к стадам животных. Один итальянский журналист, увидевший много таких колонн, писал: «Большинство пленных ранены. Раны не перевязаны, лица покрыты спекшейся кровью и грязью, форма разорвана, руки черные. Они идут медленно, поддерживая друг друга».[114]114
  Malaparte. Р. 121.


[Закрыть] Раненые не получали никакой медицинской помощи. Тех, кто не мог идти или валился с ног от изнеможения, пристреливали. Советских военнопленных запрещалось перевозить на немецких военных грузовиках из опасения, что после них там могут остаться вши и блохи. Нельзя не напомнить и о том, что 3 сентября 1941 года 600 советских военнопленных были умерщвлены в концлагере Освенцим.[115]115
  См.: РГАСПИ, 17/125/323. Л. 1–4.


[Закрыть] Это стало первым опытом применения газа «циклон Б».

У тех, кто в конце концов все-таки добирался до лагерей для военнопленных, шансы выжить были не очень высоки – из трех человек в живых оставался один. А всего из 5,7 миллиона солдат и офицеров Красной армии, попавших в плен, от болезней, холода, голода, побоев и непосильного труда в немецких лагерях умерли более 3 миллионов человек. Участь военнопленных – это прерогатива самой германской армии, а не СС или какой-либо другой нацистской структуры. Впрочем, стоит ли удивляться такому отношению к нормам международного права, если вспомнить о кайзере Вильгельме II, заявившем в 1914 году, что 90 000 русских солдат, взятых в плен под Танненбергом, «нужно оставить умирать с голода».[116]116
  BA-MA, N 159/4. Цит. по: Messerschmidt. Р. 221, 222.


[Закрыть]

В январе 1942 года в ходе контрнаступления на Южном фронте войска Тимошенко освободили лагерь для военнопленных у Лозовой. Советские солдаты увидели страшную картину. Пленные красноармейцы умирали от холода, голода и жестокого обращения.[117]117
  См.: Erickson. The Road to Stalingrad. Р. 328.


[Закрыть] Юрий Максимов, боец 127-й стрелковой дивизии, попавший в плен осенью 1941 года, свидетельствует, что в этом так называемом лагере не было даже бараков – лишь голый пустырь, обнесенный колючей проволокой. 18 000 человек кормили из 12 котлов. Когда дежурные охранники давали пленным команду идти за едой, пулеметчики расстреливали тех, кто бросался к котлам бегом, а тела убитых оставались лежать в течение нескольких дней в назидание остальным.[118]118
  См. донесение НКВД от 4 марта 1943 года. ЦАМО, 226/335/7. Л. 364.


[Закрыть]

На передовой немецкие офицеры подчас лучше обращались с пленными. Они руководствовались практическими соображениями. «Полученные от солдат противника сведения о численности войск, их организации и намерениях более информативны, чем данные нашей разведки»,[119]119
  29 марта 1942 года. РЦХИДНИ, 17/125/96.


[Закрыть] – подчеркивал в своем приказе начальник разведки 96-й пехотной дивизии. Далее он добавлял, что русские солдаты очень простодушны. В то же время отдел пропаганды Верховного главнокомандования вермахта издал приказ, предписывающий поощрять русских перебежчиков, но офицеры фронтовой разведки прекрасно понимали, что это станет работать только в том случае, если они будут держать обещания, данные дезертирам.[120]120
  См.: 16 марта 1942 года. РЦХИДНИ, 17/125/96.


[Закрыть] На деле с перебежчиками, как правило, обращались так же плохо, как с теми, кто попал в плен в бою.

Игнорирование Сталиным международных норм и законов полностью устраивало Гитлера, ведущего в России войну на уничтожение, поэтому, когда меньше чем через месяц после вторжения Советский Союз все-таки предложил Германии взаимно выполнять положения Гаагской конвенции, это обращение осталось без ответа. Вообще-то Сталин был не тот человек, которого интересовали такие тонкости, как соблюдение прав человека, но в данном случае похоже, что жестокость нацистов удивила даже его.

Командование Красной армии официально не издавало противоречащих нормам международного права приказов, подобных тем, что получали немцы из Верховного главнокомандования вермахта, однако эсэсовцев, а затем и представителей некоторых других категорий пленных, в частности охранников концлагерей и сотрудников тайной полевой полиции, как правило, расстреливали на месте. Летчики люфтваффе и танкисты также рисковали стать жертвами самосуда, и все же расстрел пленных был явлением скорее случайным, чем преднамеренным, а акты беспричинной жестокости встречались лишь эпизодически. Частично это объясняется тем, что советскому командованию отчаянно были нужны пленные, в первую очередь офицеры, чтобы их допросить.

В то же время нельзя не сказать о том, что партизаны, а также красноармейцы считали санитарные поезда вполне приемлемой и даже законной целью. Летчики и артиллеристы редко щадили санитарные машины и полевые госпитали. Врач из госпиталя 22-й танковой дивизии рассказывал следующее: «Сверху на моей санитарной машине был установлен пулемет, а по бокам нарисованы красные кресты. Но в России изображение красного креста не имело никакого значения. Он служил знаком только для наших солдат».[121]121
  Dr. Hans Heinz Schrömbgens. Приводится у Schneider-Janessen. Р. 136.


[Закрыть] Самый страшный инцидент произошел 29 декабря 1941 года в Крыму, в немецком полевом госпитале в Феодосии, где советские морские пехотинцы убили около 160 раненых немцев.

Отдельные проявления первобытной жестокости, совершаемые солдатами Красной армии в первые полтора года войны, – несомненно, их было бы больше, если бы советским войскам не приходилось отступать так стремительно, – подтолкнули многих немцев к тому, чтобы провести параллели с Тридцатилетней войной, однако более точным было бы сравнение с Гражданской войной в России – одним из самых кровавых конфликтов ХХ века. «Крестовый поход» Гитлера против большевизма не мог не разбудить этот не до конца затухший вулкан. Но чем дольше шла война, тем больше становились у русских гнев и страстное желание отомстить. Они уже знали о зверствах немцев на оккупированных территориях, о сожженных дотла деревнях, о страданиях голодающих мирных жителей, о женщинах и детях, угнанных в Германию. А вместе с этим росла их суровая решимость остановить истребление славянских народов, сражаться с врагом и победить его.

Генерал Паулюс принял командование 6-й армией в непростое время. И внезапная смерть Рейхенау, вероятно, потрясла его больше, чем можно было предположить на первый взгляд. Начало командования Паулюса таким крупным воинским соединением совпало с плохо продуманным январским наступлением Красной армии, последовавшим за успехом под Москвой. На самом деле это была трудная пора для всех немецких войск на южном участке Восточного фронта. 11-й армии генерала фон Манштейна так и не удалось взять Севастополь. Более того, в конце декабря советские войска внезапным ударом с Северного Кавказа выбили противника с Керченского полуострова. Гитлер, которого от ярости чуть не хватил апоплексический удар, приказал отдать под трибунал командира корпуса генерала графа фон Шпонека.

Паулюс переместил штаб своей армии ближе к Харькову – городу, к которому стремились войска маршала Тимошенко. Температура той зимой опускалась до минус 30 градусов, а временами и ниже. Железнодорожное и автомобильное сообщение немцев встало, конные подводы могли доставлять только самое необходимое.

План Тимошенко заключался в том, чтобы отрезать Донбасс – промышленный район и взять Харьков в кольцо окружения, однако прорвать немецкую оборону ему удалось лишь на южном направлении. Советские войска продвинулись в глубь почти на 100 километров, но Красной армии тоже не хватало подкреплений и боеприпасов, и после двух месяцев упорных боев ее наступление выдохлось.

6-я армия держалась, однако Паулюса не покидало беспокойство. Фельдмаршал фон Бок, которого Гитлер скрепя сердце назначил командовать группой армий «Юг», не скрывал своего неудовольствия – по его мнению, Паулюс организовывал свои контрудары слишком нерешительно. Но при поддержке Гальдера Паулюс все-таки не лишился своей должности. Уйти пришлось его начальнику штаба, полковнику Фердинанду Хейму. Его место занял полковник Артур Шмидт, худой штабной офицер с острым лицом и острым языком, сын торговца из Гамбурга. Самоуверенного Шмидта в штабе 6-й армии многие невзлюбили, хотя у него были и сторонники. Паулюс во всем полагался на суждения своего начальника штаба, и, как следствие, тот сыграл значительную – по мнению некоторых, чрезмерно значительную – роль в определении дальнейшего хода событий наступившего года.

В начале весны 1942 года дивизии, которым предстояло наступать на Сталинград и погибнуть там, мало интересовались штабными слухами. Главной их заботой было пополнение личного состава и перевооружение. О способности германской армии восстанавливать свои боевые качества (но никак не о ее чувстве самосохранения) многое говорит то, что воспоминания о кошмарной зиме рассеялись, как только наступила весна и прибыли новые машины. «Боевой дух снова стал высоким, – вспоминал один командир, у которого теперь снова были все 18 положенных по штату танков. – Мы опять в хорошем настроении».[122]122
  Фрейтаг-Лорингховен, беседа, 23 октября 1995 года.


[Закрыть] Немецких танкистов не особенно беспокоило даже то, что и у последней модификации Т-III, оснащенной длинноствольной пушкой, мощности 50-миллиметрового снаряда часто не хватало, чтобы пробить броню советских танков.

Хотя войскам не зачитывали никаких приказов, все понимали, что новое крупное наступление не за горами. В марте генерал Пфеффер, командующий 297-й пехотной дивизией, полушутливо сказал одному капитану, не желавшему ехать во Францию на курсы подготовки командиров батальонов: «Радуйтесь тому, что вам дают передышку. Война будет долгой и трудной, и вы еще успеете вкусить ее сполна».[123]123
  Bruno Gebele. Приводится у Beck. Р. 102.


[Закрыть]

28 марта генерал Гальдер приехал в Растенбург, чтобы представить план захвата Кавказа и южных областей России до самой Волги, подготовленный по приказу Гитлера. Он и не подозревал, что в это время в Москве, в Ставке Верховного главнокомандования, изучают предложение Тимошенко о возобновлении наступательных действий в районе Харькова.

5 апреля из Верховного главнокомандования вермахта пришел приказ о начале кампании, целью которой будет достижение окончательной победы на востоке. На севере в ходе операции «Северное сияние» предстояло захватить Ленинград и соединиться с финнами, а главный удар в ходе операции «Зигфрид» (впоследствии переименованной в «Блау») планировалось нанести на юге России.

Гитлер по-прежнему был убежден в «качественном превосходстве»[124]124
  Förster. Evolution and development of German doctrine 1914–1945. Р. 7.


[Закрыть] вермахта над Красной армией и не видел необходимости в подготовке больших резервов. Казалось, сменив командующих группами армий, он начисто стер все воспоминания о недавних неудачах. Фельдмаршал фон Бок, первым получивший новое назначение, не был уверен в том, что у германской армии хватит сил, чтобы захватить кавказские нефтяные месторождения, не говоря уж о том, чтобы их удержать. Он полагал, что у СССР еще есть ресурсы – и в живой силе, и в технике, хотя в ставке фюрера считали, что они исчерпаны. «Мои опасения относительно того… что русские смогут опередить нас и первыми начать наступление, – писал он в своем дневнике 8 мая, – отнюдь не рассеялись».[125]125
  Дневник фон Бока, 8 мая 1942 года. Цит. по: Paulus. Р. 176.


[Закрыть]

В тот же день Бок принял генерала Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха, который пришел на выручку войскам, окруженным под Демянском. Артиллерист Зейдлиц был прямым потомком блистательного генерала-кавалериста времен Фридриха Великого, который в юности на полном скаку проносился между вращающимися крыльями ветряной мельницы, но прославился, конечно, не этим, а в первую очередь замечательной победой под Россбахом во время Семилетней войны, где исход сражения решила атака его эскадронов. Вальтеру фон Зейдлицу судьба уготовила тяжкие испытания, и его старость оказалась отравлена горькими воспоминаниями… В тот день Зейдлиц прилетел из Кенигсберга, где проводил с женой краткосрочный отпуск. Он был готов принять командование 51-м корпусом 6-й армии Паулюса. Мог ли Зейдлиц, прощаясь на аэродроме с супругой, предположить, что увидятся они только через 14 лет?[126]126
  См.: Seydlitz. Р. 147.


[Закрыть]

На следующий день Зейдлиц отбыл в Харьков. Он нашел, что город не сильно пострадал во время боев. «Здания преимущественно дореволюционной постройки, за исключением университета в помпезном сталинском стиле, и огромного тракторного завода, возведенного при помощи американцев. В центре города почти все построено из кирпича, а на окраинах дома деревянные».[127]127
  Idem. Р. 148.


[Закрыть] Оказалось, что в новом корпусе Зейдлица две австрийские дивизии – 44-я пехотная, наследница Габсбургского полка Великого магистра, и 297-я генерала Пфеффера.

10 мая Паулюс представил фельдмаршалу фон Боку предварительный план операции «Фредерикус» по ликвидации Барвенковского выступа, образовавшегося в ходе январского наступления войск Тимошенко. Опасения Бока относительно нового удара русских сбылись даже раньше, чем он предполагал. В распоряжении маршала Тимошенко было 640 000 человек, 1200 танков и почти 1000 самолетов. 12 мая, за шесть дней до намеченного начала операции «Фредерикус», Красная армия нанесла сдвоенный удар под Волчанском и на Барвенковском выступе с целью отрезать Харьков. Бок не советовал Паулюсу наносить контрудар без прикрытия с воздуха, однако советские танковые бригады прорвали полосу обороны 8-го корпуса генерала Вальтера Хейтца, и уже к вечеру первого дня наступления советские танки находились всего в 20 километрах от Харькова.

На следующий день Бок осознал, что прорыв под Волчанском гораздо серьезнее, чем он полагал. 6-й армии Паулюса приходилось отражать яростные удары противника одновременно с разных направлений. В первые трое суток боев, проходивших по большей части под проливным дождем, 6-я армия потеряла 16 батальонов. Паулюс не сомневался в том, что в сложившейся ситуации лучше всего удерживать занимаемые позиции, при необходимости отводя войска назад. У Бока были другие мысли на этот счет. Он настаивал, чтобы Гальдер убедил Гитлера в необходимости нанести решительный контрудар. 1-я танковая армия Клейста превратит поражение в победу. Фюрера, жившего ради таких мгновений, это предложение воодушевило. Выдав мысль за свою собственную, он приказал Клейсту быстро выдвинуться на исходные позиции и ударить по южному флангу противника. Наряду с этим Гитлер отдал люфтваффе приказ собрать все имеющиеся в наличии ударные группы и прижать войска Тимошенко к земле до тех пор, пока Клейст не будет готов.

1-я танковая армия Клейста обрушилась на южный фланг Барвенковского выступа на рассвете 17 мая. К середине дня ее штурмовые группы продвинулись вперед на 15 километров, даже несмотря на то, что немецким танкам приходилось вести бой с русскими Т-34 на короткой дистанции, так как в противном случае их «снаряды отскакивали от брони как хлопушки».[128]128
  Кагенек, беседа, 24 октября 1995 года.


[Закрыть]

Вечером Тимошенко связался с Москвой. Он просил дать подкрепления, чтобы остановить Клейста. По словам Жукова, Тимошенко не сообщил ставке о том, что его армиям угрожает окружение, но позже член Военного совета фронта Никита Хрущев утверждал, что именно Сталин упорно отказывался разрешить советским войскам отойти назад. (Кстати, он повторил это обвинение, среди прочих, в своем знаменитом докладе на ХХ съезде партии.) Наконец 19 мая Тимошенко получил приказ Верховного главнокомандующего перейти к обороне, но было уже слишком поздно.

Бок решил, что пришло время Паулюсу нанести удар с севера и захлопнуть ловушку. Бои были ожесточенными. Кольцо окружения непрерывно сжималось. В результате в «котле» оказались свыше 250 000 советских солдат и офицеров. Резервам Красной армии иногда приходится удивляться. Так, по словам фельдфебеля 389-й пехотной дивизии, его гренадерский полк вступил в жестокую схватку с женским батальоном. «Эти бестии сражались коварно и жестоко. Они очень умело маскировались, пропускали наши боевые порядки и стреляли нам в спину».[129]129
  Uffz. Hans Urban, 389-я пд. BA-MA, RW 4/v. 264. Л. 89.


[Закрыть]

Когда кольцо еще только смыкалось, несколько танков и самоходных орудий 2-го полка 16-й танковой дивизии с наступлением ночи оказались отрезаны от своих в расположении противника. Командовал ими легендарный граф Гиацинт фон Штрахвиц, имевший прозвище «кавалерист-танкист». 49-летний Штрахвиц, лихой кавалерист Первой мировой войны – во время наступления 1914 года его отряд был на острие атаки и уже видел Париж невооруженным глазом, – красавец с пышными черными усами, напоминавший внешностью звезду немого кино, не растерял свое сверхъестественное чувство опасности, благодаря которому за ним закрепилась репутация счастливчика.

Полностью стемнело, и маленький отряд Штрахвица не знал, что происходит вокруг. Командир приказал занять круговую оборону и ждать, когда рассветет. Как только забрезжил свет, Штрахвиц вместе с капитаном бароном Берндом фон Фрейтаг-Лорингховеном, командиром одного из батальонов, а также двумя офицерами-артиллеристами поднялся на холм, чтобы осмотреться. Все четверо офицеров стали наводить бинокли… Вдруг Штрахвиц схватил Фрейтаг-Лорингховена за руку, бросился с ним на землю и покатился вниз по склону. Он крикнул артиллеристам, чтобы тоже падали, но те на секунду замешкались. Оба тут же были убиты – на соседнем холме стояла русская батарея, давно пристрелявшаяся на местности. Штрахвиц и барон бросились к своим танкам. Механики-водители мгновенно завели двигатели. Танки вместе с самоходками пробились в свое расположение без потерь.

Солдаты Красной армии ожесточенно оборонялись больше недели. Ночью они яростно бросались на немецкие позиции – у них уже был на счету буквально каждый патрон, но прорваться не могли. Их безжалостно косили тысячами в мертвенном свете осветительных ракет. Перед немецкими окопами лежали груды мертвых тел. Это была храбрость отчаяния. Оставшиеся в живых понимали, что уцелеть в этой мясорубке им вряд ли удастся. Один неизвестный красноармеец, оказавшийся в кольце окружения, написал на клочке бумаги в свете «немецких прожекторов на низко нависших тучах»,[130]130
  Письмо неизвестного красноармейца, тетради Эренбурга. РГАЛИ, 1204/2/3453.


[Закрыть] что, наверное, ему больше не суждено увидеть свою любимую…

Выйти из окружения удалось лишь одному из десяти бойцов и командиров. 6-я и 57-я советские армии, попавшиеся в «барвенковскую мышеловку», практически полностью погибли. Армии Паулюса и Клейста взяли в плен около 240 000 человек, 2000 артиллерийских орудий и почти все танки Тимошенко. При этом их потери составили не больше 20 000 солдат и офицеров. Поздравления шли из всех штаб-квартир. Германские газеты превозносили Паулюса. Нацистская пропаганда, не жаловавшая «реакционных аристократов», делала упор на его скромном происхождении. Фюрер наградил Паулюса Рыцарским крестом и прислал телеграмму, в которой говорилось, что он по достоинству оценил «успехи 6-й армии в боях с противником, имевшим подавляющее численное превосходство».[131]131
  20 мая 1942 года. Приводится у Paulus. Р. 166.


[Закрыть] Шмидт, начальник штаба армии Паулюса, впоследствии утверждал, что главным следствием этой операции стало то, как изменилось отношение Паулюса к Гитлеру. Решение фюрера поддержать дерзкое контрнаступление убедило Паулюса в блистательных способностях тех, кто находился в ставке. Верховное главнокомандование вермахта правильно оценило стратегическую ситуацию, и это стало залогом успеха.

По иронии судьбы в это же самое время Паулюс также получил письмо с поздравлениями от майора графа Клауса фон Штауффенберга, офицера Генерального штаба, который в ходе операции некоторое время находился в штабе 6-й армии. «Это подобно глотку свежего воздуха, – писал Штауффенберг. – Так приятно вырваться из удушливой атмосферы туда, где простые солдаты не раздумывая отдают все, что у них есть, где они без жалобного нытья отдают свои жизни, в то время как вожди и те, кто должен подавать пример, ссорятся и препираются по любому поводу, заботясь только о собственном престиже, или не имеют мужества высказать свое суждение, способное повлиять на жизни тысяч их собратьев».[132]132
  Idem. Р. 168.


[Закрыть] Паулюс или не понял скрытый смысл этого послания, или сделал вид, что не понял.

У Паулюса не было желания обсуждать ошибки Гитлера, но после того, как в 1941 году фюрер внезапно внес в план «Барбаросса» собственные коррективы, он не мог не понимать, чем это грозит командирам частей, сражающихся на Восточном фронте. Гитлер, опьяненный сознанием собственной непогрешимости, собирался и дальше руководить войсками из своих ставок, расположенных в Германии. Технические возможности позволяли это делать, а себя он уподобил богу войны. Немецкой армии предстояло заплатить за это очень высокую цену.