Текст книги "Сталинград"

Глава 6
Сколько земли нужно человеку?

Рано утром 1 июня Гитлер вылетел с аэродрома под Растенбургом в своем личном самолете «Кондор» в Полтаву, где находился штаб группы армий «Юг». Там планировалось провести совещание, темой которого должно было стать масштабное летнее наступление. Фюрер был в отличном настроении. Он приветствовал фельдмаршала фон Бока и его военачальников, в том числе командующего 1-й танковой армией Клейста, командующего 4-й танковой армией Гота и командующего 6-й армией Паулюса. Люфтваффе на совещании представлял генерал-полковник барон Вольфрам фон Рихтгофен.

Рихтгофен, двоюродный брат знаменитого аса Первой мировой войны Манфреда фон Рихтгофена, прозванного Красным Бароном, в чьей эскадрилье он летал с 1917 года, был человеком умным, решительным, но чрезвычайно надменным. Его послужной список заслуживает особого внимания. Рихтгофен командовал легионом «Кондор» в Испании, где впервые применил технику «коврового» бомбометания. Именно он нес прямую ответственность за уничтожение Герники в 1937 году – одно из событий, ставших символом ужаса современных войн. В апреле 1941 года 8-й воздушный корпус Рихтгофена бомбил Белград. Город был полностью разрушен. Погибли 17 000 мирных жителей… (Его начальник – командующий 4-м воздушным флотом генерал Александер Лёр – после войны был передан Великобританией югославским властям и казнен по обвинению в проведении карательных операций.) Во время вторжения на Крит соединения Рихтгофена превратили в руины памятники архитектуры венецианской эпохи на острове и в Ираклионе.

На совещании Гитлер почти не упоминал Сталинград. Для его генералов это был лишь один из городов на карте. Фюрер делал упор на необходимости получить доступ к кавказским месторождениям нефти. «Если мы не захватим Майкоп и Грозный, – заявил он своим военачальникам, – мне придется заканчивать войну».[133]133
  Paulus. Р. 157.


[Закрыть] В то время Сталинград представлял для него интерес лишь с точки зрения уничтожения расположенных там оборонных заводов и возможности закрепиться на берегу Волги. Захват самого города не считался обязательным.

Первым этапом операции «Блау» должно было стать взятие Воронежа. Второй заключался в окружении советских войск западнее Дона. После этого 6-й армии предстояло наступать на Сталинград, чтобы обеспечить безопасность северо-восточного фланга. 1-я танковая армия Клейста и 17-я армия должны были захватить Кавказ.

После того как Бок представил свой план, слово взял Гитлер. С его точки зрения все было очень просто. Силы Красной армии на исходе. Победа под Харьковом подтвердила полное превосходство вермахта над противником. Гитлер был настолько уверен в успехе своих войск на юге, что собирался сразу после того, как падет Севастополь (в этом нет ни малейших сомнений!), перебросить 11-ю армию Манштейна на север. Он даже поделился с Манштейном своими мечтами направить бронетанковые колонны через Кавказ на Ближний Восток и в Индию.

Прежде чем начать реализацию операции «Блау», необходимо было провести два менее масштабных наступления: выровнять линию фронта и захватить плацдармы на левом берегу реки Северский Донец. Многие офицеры и солдаты 6-й армии в качестве последнего подарка получили приглашения вечером 5 июня посетить спектакль в Харьковском театре оперы и балета. Его артисты продержались зиму исключительно благодаря пайкам, выдаваемым им по распоряжению командования вермахта. В тот вечер давали «Лебединое озеро». Зрителей был полный зал. Они с удовольствием наблюдали за историей принца Зигфрида, которого заманил в ловушку коварный Ротбарт. Многим показалось символичным совпадение кодовых названий двух операций, ведь первоначально «Блау» разрабатывалась как «Зигфрид», а «Ротбарт» – это немецкий эквивалент «Барбароссы». После спектакля солдаты и офицеры поспешили обратно в свои части. Жаркой безлунной ночью головные подразделения 6-й армии стали выдвигаться на северо-восток, в район Волчанска.

10 июня в 2:00 пополуночи роты 297-й пехотной дивизии начали переправляться через Северский Донец на плотах и лодках. После того как были захвачены плацдармы на противоположном берегу, саперы принялись наводить понтонный мост длиной 60 метров. Вечером по нему уже шли машины 14-й танковой дивизии. Утром на следующий день был захвачен мост выше по течению. Оборонявшие его советские части не успели взорвать заложенные под опоры заряды. Однако эта переправа оказалась настолько узкой, что на следующий день в проходе через минные поля, обозначенном по обеим сторонам белыми лентами, образовалась давка. Лошадей, запряженных в повозку, охватила паника. Они попятились назад, затем рванули через ограждение. Взорвалась мина. Одну лошадь разорвало на части, вторая, окровавленная, рухнула на землю. Повозка загорелась. Огонь перекинулся на соседнюю, груженную боеприпасами. Стали взрываться гранаты и патроны.

Неудачи продолжились и на следующий день. Продвижение немецких войск осложнялось боями местного значения и рядом досадных промахов.

Майор из штаба швабской дивизии вместе со своим начальником выехал на передовую на рекогносцировку. Они доехали до наблюдательного пункта, оборудованного на железнодорожной насыпи, и там попали под пули. В кустарнике укрылся русский снайпер. Первым выстрелом был убит майор, вторым ранен в плечо водитель. Высший офицер приказал открыть ответный огонь и поспешил покинуть проклятое место.[134]134
  См.: Podewils. Р. 29.


[Закрыть] Вечером за ужином в штабе обсуждали преимущества внезапной смерти. Одни считали неожиданную гибель предпочтительной для военного человека, другие видели в происшедшем нелепую случайность. Сам генерал молчал, подавленный смертью своего подчиненного от пули, которая, очевидно, предназначалась ему.

В то время как 6-я армия и 1-я танковая занимали исходные позиции, определенные для них операцией «Блау», которая должна была начаться 28 июня, во всех штабах задействованных в ней войск царило смятение. 19 июня майор Рейхель, офицер связи из 23-й танковой дивизии, вылетел на легком самолете поддержки сухопутных войск и наблюдения «физелер-шторх» на передовую. Вопреки всем существующим правилам безопасности, он захватил с собой подробные планы предстоящей операции. Русские сбили «шторх» над нейтральной полосой. Отряд, высланный для того, чтобы забрать тела и документы, обнаружил, что противник их опередил. Узнав об этом, Гитлер пришел в бешенство и на минуту лишился дара речи. Он потребовал отдать под трибунал начальников Рейхеля – командующих дивизией и корпусом.

По иронии судьбы Сталин, когда ему доложили о захваченных документах, отмахнулся от них, посчитав фальшивкой. Он, как и в прошлом году, отказывался верить во все то, что противоречило его собственным убеждениям. Летом 1942 года советский вождь был уверен в том, что главный удар Гитлер снова нанесет по Москве. Планы, которые вез Рейхель, отправили воздухом из штаба фронта в Кремль. Сталин во время встречи с генералом Голиковым, командующим Брянским фронтом, которому и угрожало готовящееся немецкое наступление, понял, что военачальник верит в подлинность документов, и в гневе швырнул их на пол. Голиков получил приказ отправляться обратно в штаб своего фронта и готовить опережающее контрнаступление с целью освобождения Орла. Командующий и его штаб проработали над планом операции весь день и почти всю ночь, однако их труд оказался напрасным. Через несколько часов началось немецкое наступление.

28 июня 2-я армия и 4-я танковая, сосредоточенные в районе Курска, нанесли удар на восток в направлении Воронежа, а не на север, в сторону Орла и Москвы, как ожидал Сталин. Штабам всех передовых танковых дивизий придавался самолет-разведчик люфтваффе, оснащенный рацией новейшей модели. При необходимости он был готов срочно вызвать поддержку. Прорвав оборону советских войск, танковые дивизии Гота устремились вперед. «Юнкерсы» Рихтгофена бомбили опорные пункты и скопления танков у них на пути.

Прорыв 4-й танковой армии Гота вызвал в Москве большую тревогу. Сталин согласился выделить Голикову дополнительные подкрепления и отправить ему несколько танковых бригад из резерва Ставки и с Юго-Западного фронта Тимошенко. Однако их развертывание для контрнаступления заняло много времени. Самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189» обнаружил сосредоточение советских танков, и 4 июля 8-й воздушный корпус Рихтгофена нанес новый удар.

30 июня 6-я армия Паулюса двинулась вперед с исходных позиций на левом берегу Северского Донца. На ее правом фланге действовала 1-я танковая армия, а на левом – 2-я венгерская. Сопротивление Красной армии оказалось более упорным, чем ожидалось. РККА применила новую тактику – танки Т-34 и противотанковые орудия были закопаны в землю и замаскированы так, чтобы их не видели с воздуха. Успеха это не принесло: гораздо более опытные немецкие танкисты без труда обходили «тридцатьчетверки» с флангов. Советские танкисты, лишенные возможности маневра, были вынуждены или сражаться в окружении, или в последний момент оставлять свои позиции. «Русские танки выползают из укрытий словно черепахи, – писал очевидец этих событий, – и пытаются спастись, двигаясь зигзагами. На броне некоторых еще остаются зеленые ветки, которыми они были замаскированы».[135]135
  Podewils. Р. 47, 48.


[Закрыть]

Немецкие дивизии наступали через бескрайние поля подсолнечника и пшеницы. Им все время приходилось быть начеку – части Красной армии, отрезанные от своих стремительным наступлением, постоянно наносили удары с флангов и тыла. Немецкие солдаты открывали ответный огонь, красноармейцы падали и оставались лежать без движения. Когда немцы приближались, они выжидали до конца, а затем расстреливали их в упор.[136]136
  См.: ЦАМО, 230/586/1. Л. 78.


[Закрыть]

Несмотря на быстрое продвижение немецких войск вперед, штабных офицеров не покидало беспокойство. Они не раз поминали недобрым словом легкомысленного майора Рейхеля. А еще они высказывали сомнения, уж не была ли сдача Харькова уловкой противника. Может быть, русские готовят резервные армии для контрнаступления, а может, собираются отступать дальше в безлюдную степь? Дорог там нет, следовательно, снабжение наступающих немецких войск будет затруднено, коммуникации окажутся растянутыми до предела. Сегодня мы знаем, что эти страхи были сильно преувеличены. В советских частях царил совершеннейший хаос, связь была полностью нарушена. Командирам и штабным офицерам приходилось летать на По-2, пытаясь хотя бы определить место расположения своих частей. При этом тихоходным «кукурузникам» надо было уворачиваться от «мессершмиттов»…

Историю оплошности майора Рейхеля вспоминали еще долго. После Сталинградской битвы многие из тех, кому посчастливилось остаться в живых, а также некоторые немецкие историки времен холодной войны говорили о коварной русской западне, игнорируя тот широко известный факт, что крупнейшей ошибкой Сталина после начала германского вторжения, причем повторяющейся из раза в раз, был категорический запрет войскам отходить назад. Отступление Красной армии в июле 1942 года нельзя считать частью заранее разработанного плана. Да, советский вождь наконец признал очевидное: чтобы избежать окружения, войска нужно отвести назад. Следствием этого признания стало то, что клещи германского наступления к западу от Дона сомкнулись, ничего не захватив.

Тем не менее в ставке понимали, что Воронеж – крупный транспортный узел – нужно попытаться отстоять. Советским военачальникам было ясно, что, если город не удастся удержать и немцы смогут выйти к верховьям Дона, угроза окружения нависнет над всем Юго-Западным фронтом.

Сражение за Воронеж стало первым для только что переоснащенной 24-й танковой дивизии, которая до этого года оставалась единственной кавалерийской дивизией вермахта. Имея на флангах дивизию СС «Великая Германия» и 16-ю мотопехотную, 24-я танковая двинулась прямо на Воронеж. 3 июля ее передовые части вышли к Дону и захватили переправу через реку. На следующий день вечером танки «Великой Германии» стремительным броском захватили другие переправы. Русские не сразу поняли, чем это может им грозить.

3 июля Гитлер со своей свитой снова вылетел в Полтаву для консультаций с фельдмаршалом фон Боком. После взятия Севастополя настроение у фюрера было превосходное. Он только что присвоил звание фельдмаршала Манштейну. «В ходе беседы, – записал в своем дневнике Бок, – фюрер несколько раз подчеркнул, что англичане в случае неудачи тотчас снимают с должности генералов, тем самым уничтожая в армии любую инициативу».[137]137
  Дневник фон Бока. 3 июля 1942 года. Приводится у Paulus. Р. 185.


[Закрыть] Присутствовавшие при этом генералы подобострастно рассмеялись. Но, несмотря на благодушие, Гитлер высказал опасения, что советские войска решат отойти назад и армии, державшие оборону к юго-востоку от Воронежа в большой излучине Дона, сумеют выскользнуть из немецкой ловушки. В том, что сам город будет сдан, он не сомневался.

В конце совещания фюрер принял компромиссное решение, обернувшееся катастрофическими последствиями. Он приказал Боку продолжать бои за Воронеж силами одного танкового корпуса, а остальные дивизии развернул на юг в армию Гота. Оставшиеся немецкие войска потеряли главную ударную силу. Советские части вели упорные сражения на улицах города, и танки потеряли преимущество.

Скорее случайно, чем вследствие стратегических расчетов, именно с Воронежа Красная армия стала отдавать предпочтение обороне в условиях города, а не держать ее вдоль какой-то произвольной линии на карте. Новая гибкая тактика позволила армиям Тимошенко отходить назад, избегая окружения, однако они были уже настолько обескровлены, что 12 июля ставка приняла решение образовать новый фронт – Сталинградский. Хотя никто не осмеливался высказать вслух пораженческое предположение, что Красной армии придется отступить до Волги, крепла мысль, что следующая решающая битва произойдет на берегах великой реки. Самым значительным свидетельством этого стала передислокация из Саратова 10-й стрелковой дивизии НКВД, пять полков которой были сформированы на Урале и в Сибири. В подчинение штаба дивизии перешли все находившиеся на месте части НКВД и батальоны милиции, а также бронепоезд и два танковых учебных батальона. Дивизия взяла под свой контроль все сообщение через Волгу.

Для передовых частей вермахта наступили славные дни. «Насколько хватало взгляда, – писал впоследствии очевидец тех событий, – по степи двигались колонны танков и бронемашин».[138]138
  Podewils. С. 47.


[Закрыть] Командиры бесстрашно стояли в люках, простирая вперед руку, – призывали свои роты двигаться на восток. Гусеницы поднимали столбы пыли, висевшей в воздухе подобно клубам дыма.

Успех особенно пьянил в эти дни молодых офицеров, стремящихся поскорее снова отбить у русских Ростов-на-Дону. С приходом весны и благодаря крупной победе под Харьковом боевой дух германских частей окреп. Кошмары минувшей зимы не забылись, но были уже не так мучительны. «Казалось, у всех нас случилось раздвоение личности, – писал граф фон Кагенек, лейтенант 3-й танковой дивизии (вскоре ему суждено будет получить Рыцарский крест с дубовыми листьями). – Мы в ликовании стремились вперед, в то же время сознавали, что, если нам суждено провести здесь еще одну зиму, противник снова нанесет ответный удар».[139]139
  Кагенек, беседа, 24 октября 1995 года.


[Закрыть] Они не думали о том, что в России с ее огромными расстояниями, суровым климатом и отвратительными дорогами современные машины быстро выходят из строя и это может заставить самую маневренную армию вернуться к тактическим приемам Первой мировой войны.

Летом 1941 года, сразу после вторжения на советскую территорию, пехотинцы старательно подсчитывали, сколько километров они прошли после того, как пересекли границу. Теперь этого никто не делал. Солдаты, с лицами, покрытыми по́том и пылью, просто шли вперед, стараясь выдержать 10-Kilometer Tempo (скорость 10 километров в час), чтобы не отставать от моторизованных частей. Командиры танковых подразделений подчас забывали о том, что основная масса артиллерийских дивизионов германской армии по-прежнему оставалась на конной тяге. В облаках плотной пыли лошади фыркали и упирались, сидящие в седлах изнуренные артиллеристы раскачивались из стороны в сторону. Однако ровная степь и современная техника давали одно существенное преимущество: раненых тут же вывозили с поля боя транспортные «юнкерсы», переоборудованные в санитарные самолеты.

Наиболее впечатлительным немецким солдатам и офицерам, оглушенным бескрайними просторами и видом боевых машин, то и дело исчезающих в низинах и снова появляющихся на возвышенностях подобно кораблям в сильное волнение, степь казалась неведомым морем. Генерал Штрекер в письме назвал ее океаном, способным поглотить любого, кто осмелится в него войти.[140]140
  См.: Strecker, 19 июля 1942 года. Приводится у Haller. Р. 44.


[Закрыть] Села он уподоблял островам. В выжженной солнцем степи только там можно было найти источники питьевой воды. Но нередко танковые подразделения ждало разочарование. Солдаты видели на горизонте колокольню, а на месте их взору представали лишь дымящиеся головешки с торчащими среди них печными трубами. Вокруг валялись трупы лошадей и коров с раздутым на жаре брюхом. Частенько единственным живым существом на пепелище оказывалась жалобно мяукающая кошка.

В селе, не тронутом боями, какой-нибудь старик неуверенно выходил из дома, снимал шапку, как снимал ее до революции перед барином, и спешил напоить «гостей» водой. Женщины тем временем торопились спрятать скот и домашнюю птицу в близлежащем овраге или роще. Успехом такие попытки увенчивались редко: у немецких солдат оказался такой же отменный нюх, как у представителей коммунистических продотрядов. Военнослужащие вермахта рвали в полях репу и лук и дочиста обчищали все огороды и птичники. Куры, гуси и утки были самой желанной добычей, поскольку их можно запасти впрок и легко приготовить в полевых условиях. Клеменс Подевильс, фронтовой корреспондент, прикомандированный к 6-й армии, так описал в своем дневнике то, как 30 июня после ожесточенного боя одно механизированное подразделение вошло в село: «Черные фигуры выскакивают из танков и бронетранспортеров, и сразу же начинается великая расправа. Танкисты несут к своим машинам обезглавленных кур, трепещущих окровавленными перьями в предсмертных судорогах. Все садятся по машинам, гусеницы вгрызаются в землю, и подразделение продолжает путь вперед».[141]141
  Podewils. С. 44.


[Закрыть] В то лето немецкие солдаты не забирали лишь семечки подсолнечника, которые они презрительно называли русским шоколадом.

Есть что-то пугающее в том, что в рассказах многих очевидцев отсутствует какая-либо связь между жуткими картинами и собственной причастностью к происходящему. «Дорогу нам преградил маленький мальчик, – написал в своем письме один 20-летний солдат, бывший студент духовной семинарии. – Он даже не умолял, а просто бормотал: “Пан, хлеба!” Поразительно, сколько горя, страданий и отчаяния может отобразиться на детском лице».[142]142
  5 июля 1942 года, Bähr and Bähr. С. 137.


[Закрыть] Вскоре после этого тот же несостоявшийся священник, ставший солдатом, незадолго до смерти проявил лиризм, достойный романтизма начала XIX века: «Германия, я еще не высказал это слово, о страна больших, сильных сердец! Ты мой дом, и сто́ит прожить свою жизнь, чтобы стать твоим семенем!»[143]143
  Ibid. Р. 139.


[Закрыть]

Союзники немцев тоже грабили население, оправдываясь тем, что отнимать у коммунистов – это доброе дело. «Наши ребята стащили три кувшина молока, – писал в своем дневнике венгерский военнослужащий. – Женщина собиралась отнести молоко в погреб, но тут появились наши парни и сделали вид, что сейчас бросят в нее гранаты. Женщина испугалась и убежала, а ребята забрали молоко. Мы молим Господа о том, чтобы и в будущем он был к нам благосклонен».[144]144
  Дневник капрала Иштвана Балоша. 24 июля 1942 года. РЦХИДНИ, 17/125/97.


[Закрыть]

В июле Гитлер стал все чаще возмущаться задержками, хотя они происходили преимущественно по его собственной вине. Танковые дивизии устремлялись в прорыв, но затем в решающий момент останавливались – у них заканчивалось горючее. Для фюрера, не отрывавшего взгляд от кавказских нефтяных месторождений, подобные «проблемы» служили дополнительным стимулом ускорить продвижение вперед.

Это навязчивое стремление толкнуло фюрера на катастрофическое изменение планов, что в конечном счете обернулось дополнительной тратой времени и дополнительным же расходом горючего, вызванным передислокацией войск. Важным этапом операции «Блау» был стремительный бросок 6-й армии и 4-й танковой армии к Сталинграду с целью отрезать отходящие со своих позиций войска Тимошенко, после чего можно было бы начинать наступление на Ростов и через низовья Дона на Кавказ. Однако Гитлер так отчаянно хотел скорее добраться до нефти, что решил объединить оба этапа. Разумеется, это не дало возможности максимально сконцентрировать силы. Вопреки совету Гальдера фюрер развернул 4-ю танковую армию Гота на юг и отобрал у 6-й армии 40-й танковый корпус, тем самым замедлив ее рывок к Сталинграду до размеренного фронтального наступления.

Фельдмаршал фон Бок не смог скрыть свое недовольство решением Гитлера превратить «Блау» из двухэтапной операции в совершенно не связанные друг с другом наступления. Кроме того, фюрер приказал разделить группу армий «Юг». Армейскую группировку А, которой предстояло наступать на Кавказ, возглавил фельдмаршал фон Лист, а армейскую группировку Б, самым крупным объединением которой стала 6-я армия, – фельдмаршал барон фон Вейхс. Фюрер, прекрасно понимая, какие чувства должен испытывать Бок, отправил его в отставку, обвинив в неудаче под Воронежем. Гитлер изменил не только структуру «Блау», но и ее сроки, а также последовательность действий, определявшие логику операции. Потом, через две недели, он значительно расширил масштабы «Блау» и одновременно сократил задействованные в ней силы.

Все внимание Гитлера было приковано к наступлению на Кавказ. Он нетерпеливо ждал возможности дать великое сражение и устроить «котел» войскам Тимошенко в степях севернее Ростова. Однако единственную успешную операцию по окружению относительно небольшой группировки советских войск удалось осуществить 17 июля под Миллеровом 40-му танковому корпусу. Оставив пехоту добивать окруженные части, танковые дивизии, не теряя времени, повернули на юго-восток. На следующий день их головные подразделения подошли к Морозовску – крупному железнодорожному узлу и овладели им. Еще через сутки они вышли к низовьям Дона. За три дня наступления войска вермахта прошли 200 километров.

И снова судьба советских солдат, попавших в окружение, была страшной. Степан Игнатьевич Одиникцев, писарь штаба 60-й кавалерийской дивизии, был одним из тех, кто 17 июля попал в плен под Миллеровом. Вместе с тысячами других красноармейцев его загнали в лагерь, наскоро устроенный в Морозовске рядом с железной дорогой, ведущей на восток – в Сталинград и на запад – на Украину. В следующие недели часть пленных перевели в другие, тоже спешно возведенные лагеря. Одиникцев оказался на обнесенном колючей проволокой клочке земли рядом с деревней Голубая. «Мы умирали от голода, – рассказал он, когда три месяца спустя этот лагерь освободили части Красной армии. – В хорошие дни нам давали немного зерна, брошенного в кипящую воду. Мясо дохлых лошадей считалось деликатесом. Нас постоянно били прикладами, часто без каких-либо причин. Ежедневно десятки человек умирали от голода и побоев».[145]145
  ЦАМО, 206/294/47. Л. 147.


[Закрыть] Хотя сотрудники НКВД крайне подозрительно относились к тем, кто побывал в немецком плену, следователь, допрашивавший Одиникцева, поверил ему. «Этот человек, – приписал он карандашом внизу отпечатанного на машинке протокола допроса, – похож на обтянутый кожей скелет».

Немецкое наступление развивалось настолько стремительно, что 19 июля Сталин лично приказал Сталинградскому комитету обороны незамедлительно начать подготовку города к схватке с противником. Ставка опасалась, что Ростов долго не продержится. 17-я немецкая армия была готова переправиться через Дон со стороны Азовского моря, 1-я танковая наступала на город с севера. Части 4-й танковой армии тоже должны были переправиться через Дон и ударить с востока. 23 июля 13-я и 22-я танковые дивизии при поддержке моторизованных частей дивизии СС «Викинг» нанесли удар в самое сердце Ростова в направлении главного моста через Дон. Защитники города сражались отчаянно, особенно войска НКВД, окруженные в своем здании, однако уже к исходу следующего дня последние очаги сопротивления были подавлены. Немцы занимали дом за домом, улицу за улицей. Фюрер ликовал. Повторное взятие Ростова полностью стерло из памяти кошмарные события предыдущей зимы.

16 июля Гитлер прибыл в свою новую ставку, передвинутую в глубь Украины, в Винницу. Ее назвали «Вервольф» (оборотень, принимающий обличье волка) по аналогии со ставкой «Вольфшанце» (волчье логово) в Растенбурге. Похоже, слово «вольф» (волк), на старогерманском соответствовавшее имени Адольф, приводило Гитлера в мистический трепет. Несомненно, фюреру было известно, что Винница является Judenrein, то есть очищена от евреев. Предыдущей осенью карательные батальоны провели здесь массовые расправы с представителями «неполноценных рас».

Комплекс «Вервольф», состоящий из просторных и очень удобных бревенчатых зданий, был возведен в сосновом лесу к северу от Винницы. Внешне обманчиво простой «дом фюрера» находился в самом центре ставки. Гитлер, которому на вражеской территории повсюду мерещились враги, приказал соорудить и бетонный бункер. Вскоре после окончания войны начальник личной охраны Гитлера группенфюрер СС Ганс Раттенхубер на допросе в Смерше рассказал о беспрецедентных мерах предосторожности в Виннице. Глава Смерша Абакумов отправил доклад об этом Сталину, одержимому стремлением узнать мельчайшие подробности личной жизни фюрера.[146]146
  См.: допрос Раттенхубера Смершем 28 ноября 1945 года // Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 357.


[Закрыть]

В своей старательности и внимании к деталям во всем, что относилось к привычкам и безопасности Гитлера, его окружение напоминало двор византийских императоров. Непосредственно перед приездом фюрера отряд гестапо обследовал все помещения в поисках микрофонов и взрывчатки. Чтобы обеспечить ставку продуктами, германская сельскохозяйственная фирма «Цильденшпинер» разбила около Винницы большой огород, в котором работали сотрудники военизированной правительственной организации «Тодт». Личный повар Гитлера гауптштурмфюрер Фатер собственноручно отбирал овощи для стола фюрера. Все остальные овощи, предназначавшиеся для общей кухни, выкапывали под присмотром специального курьера, который затем доставлял их на место. Перед приготовлением продукты обязательно проходили химический анализ, а готовые блюда пробовал дегустатор. Питьевую воду проверяли несколько раз в день. Минеральную воду разливали в присутствии курьера и подавали на стол в закрытых пробками бутылках. Даже грязное белье и другие предметы одежды в прачечной просвечивали рентгеновскими лучами, чтобы убедиться в отсутствии в них взрывчатки. В бункере для аварийной очистки воздуха всегда находились баллоны со сжатым кислородом: Гитлер очень боялся, что ядовитые испарения железобетона повредят его здоровью. За заправкой этих баллонов наблюдали сотрудники гестапо. Они же регулярно их проверяли.

Во время пребывания фюрера на Украине во второй половине июля стояла сильная жара. Температура поднималась до плюс 40 градусов. Гитлер чувствовал себя дискомфортно, он сильно потел. Все это усиливало его нервозность и нетерпеливое возбуждение, вызванное наступлением на Ростов. Не в силах ждать, фюрер постоянно донимал Гальдера требованиями ускорить операцию. Он настолько убедил себя в том, что Красная армия находится на грани полного разгрома, что 23 июля издал директиву № 45, фактически перечеркивающую план операции «Блау». «В ходе кампании, продолжавшейся немногим больше трех недель, основные задачи, намеченные мною на южном крыле Восточного фронта, в целом выполнены. Только небольшим силам неприятельских войск удалось вырваться из окружения и переправиться на левый берег реки Дон».

Гитлер, проигнорировав стратегическую цель, на которой строился весь план, одним росчерком пера расширил задачи операции. 6-й армии предстояло захватить Сталинград. Фюрер уже не довольствовался первоначальными намерениями просто выйти к Волге и разрушить производственные мощности города. Паулюс должен был направить моторизованные соединения вдоль Волги до Астрахани и Каспийского моря. Армейской группировке А фельдмаршала Листа предписывалось полностью захватить восточное побережье Черного моря и бо́льшую часть Кавказа.

Лист, получив директиву два дня спустя, не мог поверить своим глазам. Ему оставалось только думать, что фюрер располагает какими-то разведывательными данными, свидетельствующими о неминуемом крахе Красной армии, которыми он не поделился со своими генералами. Командующий также узнал, что 11-я армия Манштейна, завершив наконец захват Крыма, перебрасывается на ленинградское направление, а танковые дивизии СС «Великая Германия» и «Лейбштандарт» возвращаются во Францию. «Постоянная недооценка потенциала противника, – записал в своем дневнике Гальдер, – принимает гротескные формы и становится опасной».[147]147
  Halder, 23 июля 1942 года. Р. 489.


[Закрыть]

Гитлер попытался оправдать этот крайне рискованный шаг тем, что на фронт прибывают армии союзников. Вождь нацистов умел говорить очень восторженно и убедительно, хотя Роммель с усмешкой и назвал эти пропагандистские тирады «лечением солнечными ваннами»,[148]148
  Цит. по: Stahlberg. Р. 308.


[Закрыть] но в данном случае у многих генералов остались сомнения. Слушая то, как он поет дифирамбы 3-й и 4-й румынским армиям, 2-й венгерской и 8-й итальянской, генералы думали, что на самом деле ни одна из них не сравнится даже с немецким корпусом, а уж тем более с армией, в первую очередь вследствие неспособности отражать танковые удары. Немецкие военачальники также разделяли мнение фельдмаршала фон Рундштедта относительно этого «воинства Лиги Наций»,[149]149
  Приводится у Messenger. Р. 149.


[Закрыть] состоящего из румын, чьи офицеры и унтер-офицеры, на его взгляд, не выдерживали никакой критики, итальянцев (эти просто ужасны) и венгров, думающих лишь о том, как бы поскорее вернуться домой. Исключение, по мнению Рундштедта, составляли лишь словацкие и румынские горные части. Большинство немецких генералов тоже считали, что союзники плохо вооружены, плохо обучены и в целом совершенно не готовы к боевым действиям на Восточном фронте.

Риторика Рундштедта, конечно, высокомерна, но его мнение подкрепляется и другими источниками. Это дневники и письма, а также протоколы допросов, проведенных советскими следователями. В них судьба рядового и младшего командного состава союзных армий предстает с мучительной, а порой и трогательной отчетливостью. Капрал Иштван Балош служил в венгерской моторизованной бригаде, которая отбыла из Будапешта 18 июня, «среди всеобщего молчания, под звуки трубы».[150]150
  РЦХИДНИ, 17/125/97.


[Закрыть] Они направлялись в залитую кровью Россию… «Матерь Божия, спаси Венгрию! – писал в своем дневнике Балош, три месяца спустя погибший на берегу Дона (дневник был обнаружен на его теле и отправлен в Москву). – Молись за нас и защити от всех напастей! Аминь!» Настроение отправляющихся на фронт солдат было разным: тоска, извечный страх перед бескрайними русскими степями и минутные вспышки лихорадочного оптимизма. «В одних воинских эшелонах звучали бравурные песни, – вспоминал другой венгр. – Солдаты и офицеры пили вино, и все веселились. Никто не представлял себе, что же такое на самом деле представляет собой война».