Текст книги "Сталинград"

Через пять дней состав, в котором ехал Балош, оказался на местах прошлогодних боев. «Повсюду до сих пор можно видеть ржавые русские танки. Глядя на них, мы со страхом представляли себе, как этот “красный ад” вторгается в Венгрию. Слава богу, его остановили. Мы твердо убеждены в том, что сможем отвратить от Европы красную угрозу». 1 июля в Ивановке венгерские солдаты впервые в жизни услышали артиллерийскую канонаду. «Повсюду вокруг виднелись остовы сожженных германских машин. Неужели военное счастье начинает отворачиваться от немцев? Молю Господа о том, чтобы удача оставалась с нами, несмотря на отдельные поражения», – писал Балош.

Подавляющее большинство солдат союзных армий составляли призывники, из которых по крайней мере половина не знала грамоты, а не то что технического прогресса. Они впадали в панику от танковых атак и воздушных налетов. Ежедневного денежного довольствия, как признался на допросе один румынский офицер-кавалерист, попавший в плен, хватало только на то, чтобы купить литр молока.[151]151
  См.: допрос 26 сентября 1942 года. ЦАМО, 206/294/47. Л. 561.


[Закрыть]

Боевой дух венгерских солдат отнюдь не поднимало то, как обращались с ними их офицеры. Обоснованность наказания за проступки в союзных армиях являлась спорной. Подчас это был полный произвол. «Один солдат отправился повидаться со своим другом, не спросив разрешения у командира отделения, – записал в своем дневнике 3 июля Балош. – Его собирались повесить, но затем наказание заменили на восемь часов ночного дежурства, а потом и об этом забыли. Однако троих других солдат, уж не знаю за что, повесили. Боже, в каком веке мы живем?»[152]152
  РЦХИДНИ, 17/125/97.


[Закрыть] Что касается офицеров румынских армий, они имели право приговаривать своих солдат к телесным наказаниям и даже смерти. Во время осады Одессы в конце лета 1941 года румынские части понесли тяжелые потери,[153]153
  98 000 убитыми и ранеными. Mark Axworthy. The Romanian soldier at the siege of Odess, in Addison and Calder. Р. 227.


[Закрыть] и дисциплина в войсках заметно ухудшилась. Меры воздействия на солдат ужесточились, но мало кто из них понимал, зачем им двигаться дальше, за Днестр, ведь Бессарабия уже была освобождена от большевиков.

Многие солдаты выражали свое недовольство тем, что в России нечем поживиться, хотя офицеры обещали им совсем другое. «У немцев и мадьяр привычка грабить в крови»,[154]154
  РЦХИДНИ, 17/125/97.


[Закрыть] – пожимал плечами на допросе в НКВД один из попавших в плен выходцев с Балкан.

В 1942 году у немцев уже не было иллюзий относительно боевого духа их союзников. Гитлер все понял, хотя и не признал вслух свою ошибку, но было уже слишком поздно. Конечно, фюрер никогда не читал назидательный рассказ Льва Толстого «Много ли человеку земли нужно», написанный в 1886 году. Его герой – зажиточный крестьянин Пахом, одержимый страстью к стяжательству, узнал от заезжего купца о плодородных башкирских землях за Волгой. Башкиры – народ простодушный, у них можно купить столько земли, сколько хочется. Пахом отправился туда и сторговался за тысячу рублей получить столько земли, сколько сможет обойти за день. С первым лучом солнца жадный крестьянин кинулся бежать по берегу. Он был уверен в том, что сможет получить огромный участок земли. Она действительно была хороша – там луг с сочной травой, тут отлично уродится лен. Как не включить все это в свой надел? Солнце обошло небосвод и стало клониться к закату. Пахом бежал все быстрее и быстрее, чтобы успеть вернуться вовремя. «Ах, позарился я, – говорит он себе, – и все погубил». Он успел добежать до вершины холма, откуда начал свой путь, и рухнул замертво. Там его и похоронили. Могилу вырыли ровно настолько, сколько Пахом от ног до головы захватил, – на три сажени.

Меньше чем через 60 лет свою могилу в степи за Волгой найдет не один человек, а сотни тысяч.

Глава 7
«Ни шагу назад!»

28 июля 1942 года, пока Гитлер еще продолжал праздновать взятие Ростова, Сталин почувствовал, что наступил критический момент. Советским войскам, отступавшим под натиском 6-й армии Паулюса, угрожало полное уничтожение на правом берегу Дона. Если немцам удастся выйти к Волге, до которой оставалось всего 60 километров, страна окажется рассечена надвое. Как раз в это время в Баренцевом море был разгромлен конвой PQ-17, а теперь еще нависла угроза над новым путем поставок помощи от союзников через Иран.

В тот день Сталин, слушавший в своем кабинете в Кремле доклад генерала Василевского, вдруг перестал расхаживать вперед и назад. «Они забыли мой приказ!» – гневно воскликнул он. Речь шла о приказе, изданном в августе 1941 года. Он гласил, что всех, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, надлежит считать злостными дезертирами.[155]155
  См.: приказ Ставки Верховного главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 года. ЦАМО, 298/2526/5а.


[Закрыть]

«Приказ в войсках забыли. Забыли! – снова воскликнул Сталин. – Особенно в штабах! Подготовьте новую директиву войскам. Ее основная идея должна состоять в том, что отступление без приказа – преступление, которое будет караться по всей строгости военного времени». – «Когда доложить об исполнении?» – спросил Василевский. «Сегодня же. Как только документ будет готов».[156]156
  Приводится у Волкогонова.


[Закрыть]

Вечером Василевский представил проект приказа № 227, больше известного как директива «Ни шагу назад!». Сталин, прежде чем подписать, внес в него много изменений. Приказ должен был быть зачитан всем частям Красной армии. «Паникеры и трусы должны истребляться на месте… безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках… снимать с постов командиров и комиссаров… допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа… и направлять их… для предания военному суду».[157]157
  Приказ Ставки Верховного главнокомандования № 227 от 19 августа 1942 года. ЦАМО, 48/486/28. Л. 8.


[Закрыть] Тот, кто сдавался в плен, считался предателем Родины.[158]158
  См.: РЦХИДНИ, 17/43/1774.


[Закрыть] Во всех армиях предписывалось создать по 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов до 200 человек в каждом, которые должны были находиться в непосредственном тылу частей, ведущих боевые действия, и стрелять в каждого, кто попытается выйти из боя и обратиться в бегство. Жуков воплотил этот приказ в жизнь на Западном фронте уже через 10 дней, использовав танки с экипажами из специально отобранных офицеров. Они следовали за первой волной наступления, готовые «истреблять трусость», открывая огонь по тем, кто дрогнул.

Кроме того, были созданы три лагеря, в которых содержались и допрашивались те, кому удалось выйти из окружения или бежать из плена. Командиров, отдавших приказ об отступлении, тут же разжаловали в рядовые и отправляли в штрафные роты и батальоны. Первая такая рота была создана на Сталинградском фронте через три недели после выхода приказа, 22 августа, в день, когда немцы вышли к Волге.

Перед штрафными ротами ставили поистине самоубийственные задачи, в частности преодоление минных заграждений во время наступления. Всего «искупить кровью свои преступления перед Родиной»[159]159
  ЦАМО, 48/486/28. Л. 15.


[Закрыть] предстояло приблизительно 422 700 бойцам и командирам Красной армии.[160]160
  См.: Erickson. Red Army battlefield performance. Приводится у Addison and Calder. Р. 236.


[Закрыть] Идея показалась советскому руководству исключительно плодотворной, и гражданских заключенных ГУЛАГа стали переводить в штрафбаты. По некоторым данным, таких было больше миллиона, но эта цифра, скорее всего, завышена. Солдатам штрафбатов обещали прощение, если они проявят храбрость и в прямом смысле слова смоют свой позор кровью, однако на самом деле это происходило редко, в основном из-за безразличия к судьбе людей. Многие, попав в штрафбат, оставались в нем до самой смерти. 51-й армии Сталинградского фронта было приказано собрать всех офицеров, вышедших из окружения. Первой группе – их было 58 человек – сказали, что они предстанут перед специальной комиссией, которая затем отправит их в новые части, но до допроса дело не дошло. Вместо этого всех командиров без каких-либо объяснений отправили в штрафные роты. Почти через два месяца эта ошибка всплыла, но все 58 офицеров к тому времени уже были ранены или убиты.[161]161
  См. донесение Добронина Щербакову, 29 октября 1942 года. ЦАМО, 48/486/24. Л. 315.


[Закрыть]

Система особых отделов НКВД, воссозданных в предыдущем году для того, чтобы разбираться с «изменниками, дезертирами и трусами», была значительно укреплена. Впервые особые отделы появились в 1919 году, когда Ленин и Дзержинский, глава ВЧК, решили, что над вооруженными силами нужно установить полный контроль. В апреле 1943 года, меньше чем через два месяца после завершения Сталинградской битвы, особые отделы, которыми руководил Виктор Абакумов, были преобразованы в военную контрразведку Смерш (за сей аббревиатурой кроется призыв «Смерть шпионам!»).

В стрелковой дивизии особый отдел насчитывал до 20 офицеров НКВД, по одному особо уполномоченному на каждый батальон. Наряду с этим был комендантский взвод из 30–40 человек, в обязанности которого входили конвоирование и охрана пленных, а также расстрел «трусов и изменников». У всех особистов имелись свои информаторы. По словам одного из таких бывших осведомителей Смерша, лица у всех в особом отделе были серыми. Наверное, потому что работать им приходилось в основном ночью. Во время общих построений офицеры особых отделов пристально смотрели всем в глаза, словно им о каждом было известно что-то плохое.[162]162
  См.: Филин Н. Как и почему я был агентом Смерша // Вечерняя Москва. 1995. 25 ноября.


[Закрыть]

Особые отделы НКВД рьяно взялись за работу по искоренению шпионов и предателей. Офицер, подписавшийся фамилией Брунный, в письме писателю и публицисту Илье Эренбургу пожаловался на то, что в газетах мало хвалебных отзывав о работе его товарищей. «Очень непросто раскрыть опытного фашистского шпиона. Для этого требуются острый ум и зоркий глаз. Сотрудник НКВД должен быть очень бдительным и знать особые правила игры. В газетах много печатается про страшные злодеяния немцев, и это необходимо. Но также крайне важно внушать нашим бойцам ненависть к изменникам».[163]163
  Записки Эренбурга. РГАЛИ, 1284/2/3466.


[Закрыть]

Вермахт попытался воспользоваться этой ситуацией. Была разработана инструкция, в которой рекомендовалось предупреждать советских пленных о том, как с ними будут обращаться сотрудники НКВД, если им удастся бежать из немецкого плена и вернуться к своим.[164]164
  См.: приказ по 2-й танковой армии от 9 февраля 1942 года. РЦХИДНИ, 17/125/96.


[Закрыть]

Имелось и еще одно специальное подразделение НКВД, созданное лично Берией осенью 1939 года. Этот отдел занимался иностранными военнопленными. Именно его сотрудники несут ответственность за уничтожение свыше 4000 польских офицеров в лесу под Катынью. Однако летом 1942 года работы у этих особистов оказалось мало, поскольку во время широкого наступления немецкой армии и частей ее союзников пленных было немного. Всех военнослужащих попавшего в плен небольшого подразделения 29-й мотопехотной дивизии 4-й танковой армии допрашивала лейтенант Лепинская из политотдела Юго-Западного фронта. Среди прочего ее интересовал боевой дух немецких войск, но обнадеживающих ответов на свои вопросы Лепинская не получила. «Большинство немецких солдат готовы воевать до самого конца, – написала она в своем донесении. – Ни одного случая дезертирства или самострела. Офицеры строгие, но справедливые».[165]165
  10 августа 1942 года. ЦАМО, 48/453/13. Л. 10.


[Закрыть]

Гораздо больше лейтенанту повезло с пленными румынами. Допрошенный Лепинской офицер признался, что его подчиненные ненавидят маршала Антонеску за то, что тот «продал» их родину Германии. Сами солдаты были еще более откровенны. Они поведали Лепинской о драках с немцами и даже о том, что одного немецкого офицера убили, потому что он застрелил их товарища. Правда, собственные офицеры обращаются с ними очень грубо и часто их бьют. В румынской армии много случаев членовредительства, несмотря на внушения офицеров, что это грех перед родиной и Богом. Лепинская сделала из всего этого заключение, что у румын низкий «политико-моральный дух».[166]166
  ЦАМО, 48/453/13. Л. 4–7.


[Закрыть] Ее доклад сразу отправили в Москву.

Продвижение 6-й армии по донским степям осложнили сюрпризы погоды. Оказывается, зимой в России ужасные морозы, а летом невыносимая жара. Генерал Штрекер, командующий 11-м корпусом, находил, что здесь «жарко как в Африке»,[167]167
  Письмо от 9 июля 1942 года. Приводится у Haller. Р. 192.


[Закрыть] и сетовал на то, что в воздухе висят огромные клубы пыли. 22 июля начальник его штаба Гельмут Гроскурт зафиксировал температурный рекорд – плюс 53 градуса на солнце.[168]168
  См.: Groscurth. Р. 527.


[Закрыть]

Потом начались ливни. Грунтовые дороги превратились в потоки грязи, но проблему питьевой воды дожди не решили. Да, именно вода являлась главной заботой немецкого пехотинца на марше. Отступая, красноармейцы бросали в колодцы отраву, разрушали дома, угоняли в тыл домашний скот и вывозили трактора. То, что не удавалось забрать с собой, приводили в негодность. «Русские облили зерно в хранилище бензином»,[169]169
  H. S. Gefr, 389-я пд, 10 августа 1942 года. BZG-S.


[Закрыть] – писал 10 августа домой один ефрейтор. Командиры подразделений докладывали, что по ночам советские самолеты сбрасывают на степь фосфорные бомбы, поджигая траву.[170]170
  См.: BA-MA, RH 27–16/42.


[Закрыть]

Немецкие артиллеристы, в одних трусах, с бронзовыми от загара торсами, подтянутые и мускулистые – им постоянно приходилось переносить снаряды, – походили не на солдат, а на спортсменов с нацистских пропагандистских плакатов, однако условия их жизни были далеко не такими здоровыми, как могло показаться на первый взгляд. Показатели заболеваемости дизентерией, тифом и желудочными инфекциями постоянно увеличивались. Вокруг полевых кухонь, госпиталей и особенно скотобоен роились жуткие полчища мух,[171]171
  См.: Günther Diez. Приводится у Schneider-Janessen. Р. 130.


[Закрыть] ужасался немецкий врач. Особую опасность мухи представляли для тех, у кого были открытые раны, в первую очередь для танкистов, получивших ожоги. Медики надеялись на эвакуацию санитарными «юнкерсами», но этим надеждам не суждено было оправдаться. Гитлер настойчиво требовал ускорить наступление, и практически вся транспортная авиация была задействована для доставки горючего остановившимся в донских степях танковым дивизиям.

Для солдат и офицеров 6-й армии лето 1942 года стало последним более или менее спокойным. Казачьи станицы с их побеленными хатами под железными крышами, окруженные садами, ивами и лугами с пасущимися лошадьми, являлись привлекательным зрелищем по сравнению с обычной убогой запущенностью колхозных деревень. Большинство мирных жителей, оставшихся на месте вопреки приказам советской власти об эвакуации, относилось к немецким войскам дружелюбно. Многие мужчины старшего возраста во время Гражданской войны сражались с большевиками. Не далее как весной прошлого года, всего за несколько недель до германского вторжения, казаки города Шахты, расположенного к северу от Ростова, подняли восстание – взбунтовались против власти Советов. Как и следовало ожидать, это выступление было быстро и жестоко подавлено войсками НКВД.

К удивлению одного командира роты 384-й пехотной дивизии, отношение казаков мало изменилось даже после того, как его солдаты разграбили их дома. Местные жители угощали немцев яйцами, молоком, солеными огурцами и даже целыми окороками. Увидев это, офицер приказал своим подчиненным платить за каждого гуся по две рейхсмарки. «Сказать по правде, люди отдают все, что у них есть, если хорошо с ними обращаться, – записал он в своем дневнике. – Мы едим мед ложками до тех пор, пока нам не становится плохо, а на ужин наслаждаемся прекрасной ветчиной».[172]172
  19 июля 1942 года. ЦАМО, 206/294/48. Л. 485.


[Закрыть]

Ошеломленный стремительным германским наступлением, Сталин поспешил во всем обвинить своих генералов. Он постоянно смещал командиров в тщетной надежде на то, что это поможет переломить ситуацию. Как-то раз он сам позвонил одному командующему армией и сообщил о том, что отстраняет его от должности, а потом велел позвать к телефону командующего корпусом, назначенного на его место. В войсках распространялись пораженческие настроения, подрывающие веру в победу, восстановленную после Битвы под Москвой. К тому же Красной армии не хватало хорошо обученных солдат и опытных командиров. Большинство призывников отправляли на фронт после десятидневной, а то и еще более короткой подготовки. Молодые деревенские парни, пришедшие в армию из колхозов, не имели никакого представления о современных методах войны и оружии. Вот всего один лишь факт. Кавалерист, подобравший с земли какую-то алюминиевую трубку, стал думать, как ее можно использовать в хозяйстве. Размышлял он недолго – «трубка», оказавшаяся зажигательной бомбой, разорвалась у него в руках.[173]173
  См.: ЦАМО, 48/486/28. Л. 15.


[Закрыть]

Немцы не переставали поражаться тому, с каким пренебрежением советские командиры относились к жизни своих солдат. Один из самых страшных случаев произошел в ходе оборонительных боев западнее Дона. Три батальона курсантов, практически без оружия и даже без сухого пайка, были брошены преградить дорогу 16-й танковой дивизии. Их командир, попавший в плен после побоища, на допросе сказал, что, когда он попытался возразить против этой «бессмысленной задачи»,[174]174
  Podewils. Р. 98.


[Закрыть] командующий армией наорал на него и велел выполнять приказ.

Командиры Красной армии по-прежнему боялись проявить инициативу. Этот страх не проходил с 1937 года. Однако после последних провалов на юге состав офицерского корпуса стал меняться. Появились командиры нового поколения – энергичные, решительные, не боящиеся комиссаров и НКВД. Успехи Жукова дали ориентир и надежду многим другим талантливым офицерам, остро переживающим позор и унижение Красной армии.

Одним из самых жестких представителей нового поколения был генерал Василий Чуйков, которому вскоре предстояло возглавить армию, обороняющую Сталинград. Его резкость и вспыльчивость сравнимы разве что со вспышками гнева, присущими Жукову. У Чуйкова было типично русское широкое крестьянское лицо. При этом он обладал грубым чувством юмора и с удовольствием смеялся над солдатскими шутками, открывая ряд золотых зубов. Впоследствии советская пропаганда пела этому военачальнику дифирамбы как сыну трудового народа, верному идеалам Октябрьской революции.

Первые шесть катастрофических месяцев войны Чуйков пропустил – он был военным атташе в Китае при правительстве Чан Кайши. После возвращения в Советский Союз Чуйкова назначили на должность командующего резервной армией под Тулой. В начале июля 1942 года он получил приказ перебросить свои недоукомплектованные дивизии, теперь ставшие 64-й армией, на юг, чтобы сдержать немецкое наступление на правом берегу Дона.

Чуйков в сопровождении члена военного совета армии Константина Абрамова прибыл в штаб Сталинградского фронта 16 июля. Уже стало известно, что противник стремительно продвигается к Дону, однако подробностей никто не знал. Войска 62-й армии оказались рассредоточены вдоль верхней части большой излучины Дона, и Чуйкову предстояло прикрыть своими дивизиями нижний участок, южнее реки Чир. Командующего беспокоил моральный дух армии. Эту тревогу обусловило, в частности, то, что был остановлен грузовик с офицерами, мчавшийся в тыл без приказа. С собой они прихватили несколько канистр бензина… С поля боя убегали соседи Чуйкова слева.

На правом фланге, выше реки Чир, дивизии 62-й армии теснила 44-я австрийская пехотная дивизия. Бои были ожесточенными. Немцам удалось прорвать оборону чуть севернее, и они вышли к Дону у поселка Каменский, отрезав несколько полков 62-й армии.

Самолеты-разведчики люфтваффе быстро обнаружили слабые места в линии обороны вдоль Дона. Кроме того, им стало известно расположение авангарда соединений Чуйкова. 25 июля немцы начали массированное наступление. Это и стало боевым крещением 64-й армии, хотя многие ее важные вспомогательные подразделения все еще не подошли. На следующее утро началась танковая атака. Немецкие танки наводили ужас на экипажи легких Т-60, которые пытались укрыться от них в оврагах, но броню тяжелых КВ их снаряды не пробивали.

«У них была больше дальность выстрела, – вспоминал впоследствии командир одной немецкой танковой роты. – Мы не могли сражаться с ними на открытом месте. Поэтому я, подобно флотоводцу, отвел свои силы за границу видимости, сделал обходной маневр и нанес удар с тыла».[175]175
  Фрейтаг-Лорингховен, беседа, 23 октября 1995 года.


[Закрыть] Русские тяжелые танки повернули назад, все за исключением одного, у которого была перебита гусеница. У этой машины также заклинило механизм вращения башни. «Мы выстроились позади него и открыли огонь. Удивительно, но ни один наш снаряд не смог пробить броню. Вдруг я увидел, что у танка открывается люк. Решив, что русские собираются сдаваться, я приказал своей роте прекратить огонь. Русские открыли люк и выбрались из танка».[176]176
  Он же.


[Закрыть] Они находились в полном смятении, оглохли, их била дрожь, но видимых ранений ни у кого не оказалось. «Для меня стало истинным потрясением то, насколько несовершенны орудия наших танков».[177]177
  Он же.


[Закрыть]

Прорыв немцев через правый фланг 62-й армии к Дону вскоре вызвал полный хаос. 26 июля по тыловым эшелонам 64-й армии Чуйкова распространился слух, что их вот-вот отрежут немецкие танки. Паника стремительно распространилась и на передовые части. Чуйков направил офицеров штаба на берег навести порядок, однако этому помешала немецкая авиация. В результате массированной атаки бомбардировщиков Рихтгофена погибли и несколько посыльных командующего.

Положение 62-й армии было еще хуже. 33-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника Александра Утвенко, прижатая к правому берегу Дона, вынуждена была противостоять двум немецким дивизиям. «С нами бы быстро покончили, если бы мы не вырыли заранее глубокие окопы»,[178]178
  Симонов К. Разные дни войны. С. 180.


[Закрыть] – рассказывал позже Утвенко Константину Симонову. В дивизии осталось меньше 3000 человек. Ночью на подводах и верблюдах им удалось отправить в тыл раненых. Немцы тоже несли большие потери. Только на позиции обороны одного батальона в балку оттащили 513 трупов солдат и офицеров вермахта. У русских катастрофически не хватало боеприпасов. Иногда они атаковали немецкие позиции просто для того, чтобы добыть оружие и патроны. Запасов продовольствия тоже не было – приходилось варить в котелках зерно с окрестных полей. 11 августа остатки дивизии Утвенко, разбившись на мелкие группы, с боями переправилась через Дон. «Я сам пять раз перезаряжал маузер, – вспоминал полковник. – Переправлялись мы под шквальным огнем из автоматов. Потери составили до тысячи человек, но свою жизнь они отдали дорого. Правда, несколько человек предпочли застрелиться… Один боец вытащил из кармана листовку и пошел с ней к немцам. Галя, наша штабная переводчица, крикнула: “Смотрите, гад! Сдается!” – и выстрелила в него из пистолета».[179]179
  Там же. С. 181.


[Закрыть]

Последний очаг сопротивления был раздавлен немецкими танками после того, как у советских солдат закончились боеприпасы. Утвенко с оставшимися в живых товарищами прыгнули с обрыва в болото. Полковника ранило в ноги осколками снаряда. Кое-как выбравшись из болота, Утвенко с двумя десятками солдат весь следующий день укрывался в поле подсолнечника. Ночью к ним присоединилось несколько других групп. Они решили переправляться через Дон вплавь. Восемь человек утонули. Утвенко помогал держаться на воде его адъютант Худобкин, бывший акушер. Как только они оказались на противоположном берегу, с Худобкиным случился эпилептический припадок. Утвенко вспоминал потом, как ему повезло, что это произошло не во время переправы. «Раз здесь мы не погибли, – сказал Худобкин после того, как пришел в себя, – значит, всю войну переживем. Не умрем!»[180]180
  Симонов К. Разные дни войны. С. 183.


[Закрыть] У него были особые причины верить в то, что он останется жив. Мать Худобкина получила известие, что сын погиб в Крыму, и отпела его в церкви. По русскому поверью, человек, по которому при жизни отслужили заупокойную, будет жить долго. Наверное, тем страшным летом 1942 года Симонов думал, что это имеет символическое значение для всей его страны…

Несмотря на катастрофическую ситуацию со связью и снабжением, Красная армия продолжала упорно обороняться. Контратаки осуществлялись преимущественно ночью, потому что днем этого не давала сделать немецкая авиация – тут же следовала бомбежка. Командир одной из рот 384-й немецкой пехотной дивизии, который вел дневник, 2 августа записал: «Русские ожесточенно сопротивляются. Это свежие силы, преимущественно молодые солдаты». На следующий день он писал о том же самом: «Русские оказывают яростное сопротивление. К ним подходят подкрепления. Наш саперный батальон бежал с поля боя. Какой позор!» Его подчиненных мучили сильные боли в животе, вероятно вызванные отравленной водой. «Здесь ужасно, – писал этот командир несколько дней спустя. – Такие страшные ночи… Мы все до одного в напряжении. Нервы не выдерживают».[181]181
  Записи от 2, 3, 5 и 6 августа 1942 года. ЦАМО, 206/294/48. Л. 486.


[Закрыть]

В попытке лишить люфтваффе господства в воздухе русские перебрасывали на юг авиационные части с центрального и северного участков фронта. Летчики полка ночных истребителей, приземлившись на новом аэродроме, были обескуражены – взлетно-посадочная полоса находилась в поле с кустами помидоров, с которых местные крестьяне продолжали снимать урожай, несмотря на то что рядом взлетали и садились самолеты. Вскоре появление полка обнаружил разведывательный «фокке-вульф». Тут же появились «мессершмитты» и расстреляли аэродром, а заодно и располагавшийся неподалеку рынок. В одно мгновение бытовая сельская сцена превратилась в батальную картину: объятые паникой лошади вставали на дыбы, опрокидывая повозки, дети кричали, пулеметные очереди разносили в щепки прилавки, сраженные наповал крестьяне падали на груды своих овощей и фруктов. Собственно, полк истребителей пострадал меньше. Многие самолеты были на задании. У летчиков часто не хватало времени даже на то, чтобы сходить на полевую кухню, расположенную на краю аэродрома, поэтому техники приносили миски к самолетам и пилоты ели прямо в кабинах. Требования к секретности, о которой непрерывно твердили комиссары, доходили до абсурда. Бойцам из числа наземной обслуги запрещалось даже считать самолеты, стоящие на летном поле… Сколько машин не вернулось с боевого задания, они тоже не знали.[182]182
  Штерман, беседа, 7 ноября 1995 года.


[Закрыть]

Хаос был невообразимый. Только сплоченность и взаимовыручка помогали пилотам делать свое дело. Показателен такой случай. Командир полка майор Кондрашов был сбит за линией фронта. При вынужденной посадке он сильно повредил левую ногу (впоследствии ее пришлось ампутировать). Крестьянке, жившей неподалеку от места, где посадил свой самолет Кондрашов, удалось вытащить его из кабины и довести до своей избы. Боевые товарищи майора отметили место падения его машины. На рассвете рядом с домом крестьянки приземлился самолет. Пилоты усадили командира на заднем сиденье истребителя в одном из самолетов и доставили его в военный госпиталь.

Воздушные бои над Доном в последние дни июля и в начале августа привлекали внимание всех, кто находился в то время на земле. Немецкие пехотинцы и танкисты прикрывали глаза от солнца, всматриваясь в голубое небо. Советские самолеты обычно атаковали наземные цели в полдень. Эти налеты совершались чуть ли не минута в минуту, поэтому «Мессершмитты-109» стали прилетать заранее. Они поджидали противника и сразу набрасывались на него. Объятые пламенем машины падали по спирали на землю, оставляя за собой дымный след… Каждый подбитый вражеский самолет на передовой встречали восторженными криками. Немецкая армия славила своих асов-истребителей.

В этой маневренной войне штабы танковых и моторизованных дивизий редко утруждали себя маскировкой. Трудясь ночами напролет в наспех поставленных палатках, разрабатывая новые приказы, изучая донесения о расходе боеприпасов и потерях, штабные офицеры быстро поняли, что их лампы привлекают в первую очередь полчища комаров, а не вражеские пули. Днем, переезжая на новое место, они дремали на сиденьях штабных машин.

Командир 16-й танковой дивизии генерал Ганс Хубе мог заснуть даже в разгар сражения, прямо перед штабной палаткой. На подчиненных такое спокойствие действовало магнетически. Папаша Хубе,[183]183
  См.: BA-MA, RH 27–16/42.


[Закрыть] как звали генерала в дивизии, вообще был колоритен – взгляд василиска, изборожденное суровыми морщинами лицо и черный протез вместо левой руки, потерянной еще во время Первой мировой войны. Хубе, очень организованный и дисциплинированный, был человеком привычки. Велись боевые действия или нет, он не пропускал ни одного приема пищи – ел генерал строго через каждые три часа, ведь на войне нужно много калорий и витаминов.[184]184
  Бер, беседа, 25 октября 1995 года.


[Закрыть] Хотя его нельзя было назвать интеллектуалом, Хубе, по словам многих офицеров, близко его знавших, являлся весьма здравомыслящим командиром. Гитлер восхищался им как солдатом, однако, поскольку этот старый боевой конь[185]185
  Дона-Шлобиттен, беседа, 16 октября 1995 года.


[Закрыть] прямо высказывал все, что думал, к концу Сталинградской битвы фюрер считал папашу Хубе законченным пессимистом.[186]186
  Фрейтаг-Лорингховен, беседа, 23 октября 1995 года.


[Закрыть]

Кое-кто из танкистов, служивших под началом Ганса Хубе, презрительно отзывался о глупости русских, которые оставляли свои машины на открытом месте, тем самым делая их легкой добычей пикирующих бомбардировщиков Ю-87 и 88-миллиметровых зенитных орудий, смертельно опасных при стрельбе по наземным целям. При этом немцы понимали, что Т-34 в целом значительно превосходят все боевые бронированные машины, которые выпускала в то время германская промышленность. Правда, прицел у пушки Т-34 оставлял желать лучшего, лишь у немногих русских командиров имелись хорошие бинокли и только считаные танки были оснащены рациями. Однако главным слабым местом Красной армии являлась скудность тактических приемов. Советские танки не использовали рельеф местности, плохо знали основные принципы ведения огня и маневра. И, как скоро был вынужден признать даже Чуйков, они были не способны к координированным действиям с авиацией.

Недооценка немцами противника порой приводила к потере бдительности. На рассвете 30 июля группа Т-34, скрытно приблизившись под покровом темноты, внезапно напала на деревню, в которой располагался штаб Хубе. Немецкие офицеры лихорадочно одевались, а кругом уже рвались снаряды, пылали их машины. Подевильс, фронтовой корреспондент, прикомандированный к дивизии, высунулся из окна дома. «Весьма угнетающее зрелище, – писал он позже в своем дневнике. – Машины стремятся обогнать друг друга в попытке удрать».[187]187
  Podewils. Р. 85.


[Закрыть] А накануне немцы были застигнуты врасплох другой атакой, которую Хубе в сердцах назвал гнусным набегом.

Первое потрясение быстро прошло. Подошло подкрепление из 2-го танкового полка, и скоро уже «тридцатьчетверки» пылали яркими кострами на открытом месте, в болотистой низине. Кто-то из советских танкистов в самоубийственном порыве повел свою машину на находившиеся в деревне грузовики, но ближайший немецкий танк прямым попаданием в упор буквально сорвал ему башню.[188]188
  См. там же.


[Закрыть] После того утреннего нападения Хубе дал Подевильсу язвительный совет: «Вам лучше отправиться на передовую. Там безопаснее». В тот же день корреспондент вместе со своим напарником покинули штаб дивизии. Они проезжали по гати, настеленной через болото. Один подбитый Т-34 еще дымился. От него исходил запах горящей человеческой плоти…

В штабе корпуса Подевильс узнал, что в течение последних восьми дней Красная армия переправила через Дон больше 1000 танков и почти половина из них уже уничтожена. Эти цифры сильно преувеличены. Советскому командованию удалось собрать всего 550 танков, и многие из них не пытались перебраться на противоположный берег. Винить в преувеличениях нужно в первую очередь сводки, часто искажающие реальную картину. Один немецкий танкист заметил, что, как только было попадание в какой-нибудь русский танк, почти все машины, участвующие в бою, заявляли, что это они его подбили.[189]189
  Метельманн, беседа, 12 апреля 1996 года.


[Закрыть] И все же зрелище множества подбитых советских танков поражало всех, кто его видел. Генерал фон Зейдлиц заметил, что издалека застывшие на месте КВ похожи на стадо огромных слонов.[190]190
  См.: Seydlitz. Р. 158.


[Закрыть] Каким бы ни было истинное количество подбитых русских танков, у многих немцев крепла уверенность в том, что полная победа уже близка. Русская гидра не сможет до бесконечности отращивать все новые головы взамен отрубленных.