Текст книги "Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти (сборник)"

– Домашние дрязги, – в сторону сообщил он.

– Ничего подобного! – возмутился я – Кто-то пытался убить меня в моем собственном доме!

– Вы бы лучше пришли в отделение и толком все рассказали, – неспешно произнес Фишер. Думаю, что и Судный день не потревожит нечеловеческого спокойствия полицейских. Подобно докторам, они просто непробиваемы, пока кто-то не обратит свои ружья против них.

– Лучше будет, если вы придете сюда, – сказал я. – Разве вам не следует произвести осмотр места преступления?

– Есть убитые?

– Нет, благодарение Богу, я спасся.

– А что произошло, сэр?

– Всего лишь трюк с бечевкой, привязанной к спусковому крючку.

– Ага! Так что же случилось?

– Приходите – увидите, – сердито сказал я и бросил трубку.

Фишер явился без излишней поспешности и отнюдь не отличался сметливостью. С серьезным видом выслушал, что я имею ему сказать, и склонился над бечевкой, которая по-прежнему тянулась к выходу в сад.

– Есть какие-то соображения, сэр, с чего вдруг кому-то вздумалось вас убить? – спросил он, а мне пришло в голову, что из него вышел бы отличный дворецкий. Имелась у него этакая обходительность, которая была бы уместна на сцене, где, на мой взгляд, все вечно преувеличено.

– Есть. Убить меня хочет человек, которому не хочется, чтобы его самого убили, согласно закону, – сказал я.

Физиономия Фишера приняла страдальческое выражение. Один к одному преданный дворецкий выражает свое неодобрение юному наследнику, попавшему в переделку.

– То есть?

– Этот тип, кто бы он ни был, знает о моей деятельности в связи с делом Росс.

Сержант поджал губы.

– А, так вы все-таки настаиваете на своем? – На этот раз он не прибавил почтительно «сэр».

– Мои убеждения не претерпели никаких изменений, – сообщил я.

Фишер пожал плечами. Похоже, в его глазах я был все равно что еретик, в Средние века вышедший из рядов правоверных, дабы создать собственное вероучение, и во время ближайшего аутодафе инквизиция сожжет меня на костре. Таким образом, он дал мне понять, что, поскольку с полицией я во мнениях расхожусь, ждать от нее защиты с моей стороны нелогично.

– Короче говоря, вот факты. Придя домой, я обнаружил, что лампочка в гостиной вывернута, дверь в сад нараспашку и мне подстроена смертельная ловушка.

– Вы нашли оружие, сэр?

– Нет. Тот, кто это задумал, видимо, дожидался, чтобы увидеть, увенчается ли его план успехом, и когда увидел, что нет, убежал.

– И успел забрать оружие?

– У него было на это время. Пока я пришел в себя, пока сходил за лампочкой, пока пересек комнату…

Фишер подошел к стеклянной двери в сад.

– Так. Бечевка оборвана… нет. – Он наклонился поближе, вглядываясь. – Обрезана! И похоже, что ножницами. Странно, однако. На мой взгляд, в таких случаях пользуются ножом.

– А на мой взгляд, все эти бечевки ему следовало смотать и забрать с собой, – сказал я. – Случается, преступника выдает улика и менее заметная, чем бечевка. Помните Робинсона и спичку, испачканную в крови?

На Фишера моя эрудиция впечатления не произвела. Он осматривал ветку.

– Видите, она за сучок зацепилась. Вот отчего ему пришлось обрезать ее, бечевку эту. Наверное, он дожидался, чтобы забрать пистолет или что у него там, чтобы его по нему не вычислили. Вы сказали, пуля вас не задела?

– Нет, попала в стену. Вам придется ее выковырнуть. Стену испортите. Хозяин вряд ли обрадуется. Так-так, значит, этот парень и впрямь имел в виду то, что он обещал.

Фишер рывком обернулся, впервые выказав живой интерес.

– О чем это вы?

– Он сказал, что если я не угомонюсь, то эти двадцать четыре часа будут в моей жизни последними.

– Сказал?

– Да.

– Кто сказал?

– Надо полагать, тот, кто устроил тут фейерверк.

– Но кто это был?

– Увы, этого я не знаю. Он не подписывается.

– А! Так вы про анонимные письма!

– Именно.

– Сколько их было?

– Одно мне и два – мисс Фрайр.

– Ух ты! Мисс Фрайр? – Он присвистнул. – А ей-то зачем?

– Автор письма, видимо, считал, что она имеет на меня влияние.

– Вот как? Ну, вряд ли это сработало.

– Конечно. И не могло.

– Прямо так и написал, что намерен подстрелить вас сегодня?

– Написал, что если я это дело не брошу, то работы у гробовщика прибавится.

– Но вы не бросили?

– Признаться, ничего особенного я сегодня не делал, за исключением того, что позвонил в Лондон приятелю, с которым в этом вопросе сотрудничаю. Но каким образом мошеннику удалось об этом прознать, остается загадкой.

– Ну, может, решил не рисковать.

– Похоже на то.

– У вас есть эти письма?

– Да, здесь, в ящике стола.

– Я хотел бы взглянуть на них. Вы догадались сохранить конверты?

– Разве я не автор детективных романов? – ухмыльнулся я. – У меня все в комплекте.

От двери в сад я перешел к письменному столу и рывком открыл ящик. Я точно помнил, что письма там. Однако в ящике их не оказалось. Я поискал проформы ради во всех других ящиках, но было понятно, что труд напрасный. Испарились, как не бывало.

– Хладнокровный, однако, какой, – сухо прокомментировал Фишер.

– Он мало чем рисковал, – сказал я, взмахом руки охватывая окрестность. Дело в том, что такие квартиры, как моя, переоборудованы из квартала старой застройки и лишены ряда преимуществ, коими обладает жилье современное. Однако у них есть свои положительные черты. Комнаты в них просторные, воздуха много, выстроены они на совесть, соседские шаги за стеной и над головой не слышны, а кроме того, им присуще свойство, которого в новых домах ни за что не найти: в них чувствуется пространство и время. Им к лицу старомодная мебель, они основательны и даруют покой. Несколько раз я пытался поработать в современных квартирах и гостиницах и всегда безуспешно; атмосфера там пронизана спешкой. А у каждого из пяти строений, объединенных в многоквартирный дом под названием «Кларенс-Хаус», имеется позади маленький садик. Огорожены они не очень высокой стеной, на которую любой может взобраться, а поскольку выходит стена на обширный пустырь, то прийти и уйти можно незамеченным. Да и через парадную дверь выйти вполне можно, никто и внимания не обратит. В доме поселились несколько новых жильцов, так что незнакомое лицо особых вопросов не вызывает.

– Что, желаете осмотреться? – спросил я.

– Привычка. – Фишер освоился уже до такой степени, что улыбнулся. – Но ведь вы, надо полагать, уже все обошли? Вряд ли он особенно наследил.

Обследовав комнату, он вышел в сад, однако дождь, который лил последние две недели, лишил нас всякой надежды обнаружить следы. Фишер подозвал полисмена, который обходил с дозором квартал, спросил, не видел ли он, чтобы кто-то лез через стену, на что тот сказал, что нет, не видел.

– Ну, конечно, он делал это не напоказ, – кивнул Фишер. – А потом не обязательно ему было перелезать здесь. Он мог добежать вон туда, откуда попадешь на строительную площадку.

Из принципиальных соображений он довершил осмотр, но оба мы особых результатов не ожидали.

– Надо ли делать это достоянием общественности? – поинтересовался я.

– Когда мы сочтем это необходимым, мы предпримем шаги, – уклончиво сказал Фишер.

Глава 8

Сержант Фишер ушел, а мне пришла в голову мысль. Я поднял телефонную трубку и назвал лондонский номер миссис Джаджес. Когда мне ответили, я спросил, нельзя ли поговорить с Гарри Россом.

– Что-то я сомневаюсь, что он дома, – ответил мне женский голос. – Предупредил, что обедать не будет.

– А не могли бы вы посмотреть? – попросил я. – Это очень важно.

Ждал я, мне показалось, сто лет. Наконец, женщина вернулась.

– В комнате его нет. И весь день не было. Я вспомнила, он сказал: придет около одиннадцати.

Я кинулся к железнодорожному расписанию. Предположим, что это Гарри Росс дожидался меня среди лавровых кустов.

Если он поторопился прочь, когда хлопнул выстрел, то мог поспеть на поезд, который доставил бы его в Лондон примерно в 9.30. Я снова поднял трубку и позвонил на вокзал. Начальник станции был мне знаком, и я попросил, чтобы подозвали его.

– Алло, – сказал я. – Это говорит мистер Арнольд. Мистер Гарри Росс обещал приехать сегодня, я его жду, но пока он не прибыл. Вы, случайно, его сегодня не видели?

Марстон – небольшой городишко, и приезды-отъезды его обитателей незамеченными не остаются. Бэббидж сказал, что сам-то он Росса не видел, но если мне угодно, наведет справки. Навел, и выяснилось, что юного Росса на станции никто не примечал.

Назавтра, собираясь в Лондон повидаться с Артуром Круком, я услышал телефонный звонок.

– Ричард, – зазвенел в трубке голос Банти, – на тебя было покушение!

– Безуспешное.

– Следующая попытка может увенчаться успехом.

– Что, думаешь, будет и следующая?

– Разумеется. Ты представляешь опасность. Ах, Ричард, прошу тебя, оставь это дело!

– Из трусости? Банти, ты это серьезно?

– Да, очень даже серьезно. Жизнь дороже. Не хочу увидеть тебя в гробу.

– Да и я не хочу, чтобы кто-то из нас оказался в нем раньше времени, – сдержанно сказал я. – А кроме того, этот тип, кто бы он ни был, опасен. Его необходимо поймать. Как я могу сейчас все бросить? Полиция завела дело. Фишер начал расследование.

– У него имеются какие-нибудь соображения?

– Полицейские с нами не делятся, милая, но одно соображение Фишера я тебе перескажу.

– Да?

– Суть его в том, милая, что я заслуживаю того, что валится мне на голову, поскольку сомневаюсь в полиции.

– Я хочу, чтобы ты был у меня на глазах! – жалостно воскликнула Банти.

– Сегодня можешь быть спокойна. Я еду в Лондон.

– Лондон еще хуже, чем Марстон! Вечно там всякие случайности и происшествия!

– Опасаться нам следует не происшествий, – мрачно ответил я.

– И я об этом. Можно, я поеду с тобой?

– Нет. Ни в коем случае.

– Обещай, что вечером позвонишь мне.

– Обещать не могу. Может не получиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Что не знаю, где окажусь вечером и с кем. Вдруг не смогу позвонить, а ты начнешь воображать себе всякие ужасы.

– Я все равно буду их воображать.

– Лучше скажи, чем ты сегодня займешься?

– Меня Дерек приглашал куда-то пойти.

– И пойди, и прекрасно, – сказал я. – Развеешься.

– И все-таки позвони мне, если сможешь.

– Постараюсь, но дай мне слово, что если не позвоню, ты не решишь, что я валяюсь в покойницкой.

Мы попрощались. Нельзя сказать, что расстановка сил меня радовала. Понятно было, что чем скорее я разберусь с этим делом, тем лучше.

Прежде чем уйти, я позвонил сержанту Фишеру, но тому нечего было мне сообщить.

– Тут вам полиция, а не пожарная команда, – с укором произнес он.

Приехав в Лондон, я незамедлительно отправился к Круку.

– Просил ведь не ввязываться, – неприязненно сказал он. – Как ты не понимаешь, что только усложняешь мне дело, не говоря уж о том, что, чего доброго, понизишь мне гонорар. Вот будь моя воля, я бы лозунг «Работник стоит столько, сколько ему платят» повесил в каждом доме над каждым обеденным столом.

– Ничего я тебе не усложняю, а, наоборот, добываю улики, – возразил я.

– С чего ты это взял?

– Разве ты сам не говорил мне, что если дать человеку достаточной длины веревку, он непременно повесится?

– Послушай, – со вздохом сказал Крук, – давай договоримся: веревкой займусь я сам.

– А как же все эти улики, – не сдавался я, – которые я тебе предъявил?

– Вот как раз этого ты и не сделал. Нечего тебе показать! Какой толк в истории с анонимными письмами, если ты позволил их выкрасть, прежде чем они попали мне в руки?

– Когда этот тип поймет, что у него ничего не вышло, он напишет другое письмо!

– Зачем? Он уже сказал тебе все, что хотел: дескать, не суйся.

– Лучше бы ты поинтересовался, как провел эту ночь юный Росс, – предложил я. – Дома-то его не было.

– Это ты уже разузнал, да? А сам он что говорит, где был, а?

– Еще не знаю, но могу выяснить. И уверен, что у него превосходное алиби, которое подтвердят шесть человек.

– Превосходное алиби, чтобы ты знал, – это когда подтвердить ничего нельзя, но и развенчать тоже.

Вышел я от него с укрепившимся намерением как можно скорее покончить с этой историей. Для Крука она всего лишь одно из множества дел, но для меня стала вопросом жизни и смерти. Я направился на Вэйн-стрит, гадая, застану ли Росса. Нет, не застал, но зато на лестнице столкнулся с Кенуордом. Тот, отработав ночную смену в своем гараже, зашел домой перекусить. Некоторое время спустя он постучал в мою дверь.

– Не одолжите ли табачку? – спросил он. – Сил нет как хочется выкурить трубку, а набить нечем. Можно было бы, конечно, сбегать в лавку, но там дождь…

Я предложил ему свой кисет и поинтересовался:

– А что, Росс дома?

– Нет, он тут только ночует, а днем его не застать.

– Да? А я пытался дозвониться ему вчера ночью.

– Он был на собачьих бегах, во всяком случае, собирался. Неблагодарное это дело, бега. Ловушка для дураков.

– Ну, может, если у вас есть там осведомитель…

– Да все равно, в бегах огромную роль играет элемент случайности. И потом у Росса нет осведомителя. Недаром он то и дело проигрывает.

– Удивительно! Отцу его претила сама идея тотализатора. Тот всецело был за надежность.

– И посмотрите, куда это его завело! Да, кстати, как продвигается дело? Открылись ли новые обстоятельства?

– Нет, к развязке мы ближе не стали.

– Похоже, лучше положиться на полицию.

– Не вполне так. Там есть темные места и до того темные, что мы даже еще не догадываемся насколько. Может, вы слышали что-нибудь о том, что Россу, например, угрожали?

– Нет. Насколько мне известно, об угрозах речи не было. Но, с другой стороны, он ведь не раскапывал это дело так, как вы.

– Мне нужно с ним повидаться, – сказал я.

– У него завелась работенка, знаете ли. Идет предвыборная кампания, и понадобились люди, чтобы надписывать адреса на конвертах. Но как только это закончится, он думает отправиться за границу. И правильно, там ему будет лучше. В Англии для таких, как он, нет места, а в колониях требуются люди, имеющие хоть небольшой капитал. И вообще там жизнь поинтересней будет, чем просиживать штаны в конторе или гоняться взапуски за скандальными новостями.

– Интересно, выиграл он вчера на этих собачьих бегах? – подумал я вслух.

– Вечером я его не видел. Сам ушел около девяти. Знаю, что ему кто-то звонил, потому что миссис Джаджес зашла ко мне спросить, не видел ли я его.

– Мне бы хотелось все-таки его застать, – заметил я. – В этом деле, по-моему, слишком много подводных течений.

– Да, и для него потолковать об этом будет полезно. Он что-то нервничает. Переживает, я думаю, из-за своей мачехи и страдает от чувства вины.

– Вины? С чего бы это? Он-то ведь ни при чем?

– Ну, косвенно все-таки при чем. Если бы ей не хотелось ему помочь, ситуация у нее дома не была бы такой напряженной и старый Росс был бы еще с нами. Так, во всяком случае, думает сам Гарри.

– Он так сказал?

– Да.

«Любопытно, – подумал я. – Из этого следует, что либо Росс верит в то, что его мачеха виновна, либо хочет создать впечатление, что он в это верит».

– Представляете, на днях он даже сказал, что подумывает, не пустить ли пулю в лоб. Невротик, – продолжал Кенуорд.

– А у него есть пистолет?

– Нет, не думаю. Скорее это фигура речи. Да и вообще тот, кто говорит о самоубийстве, никогда не убивает себя.

Кенуорд ушел, и я решил воспользоваться шансом. Комната Росса располагалась этажом ниже прямо под моей, вряд ли он ее запирает, и оставалась надежда, что обедать он не придет. На лестнице мне встретилась миссис Джаджес, узнав, к кому я, она сказала, что обычно Росса днем не бывает, вряд ли мне разумно его ждать. Я ответил, что побуду еще немного, и когда она спустилась в подвал, вошел в комнату Росса.

Обставлена она была скудно: комод, кровать, стол и пара стульев. На столе пишущая машинка, покрытая матерчатым чехлом. Я замер как вкопанный. Конечно, Росс ведь начинающий журналист, у него должна быть пишущая машинка. Но смогу ли я убедительно доказать, что это именно та машинка, на которой напечатаны угрожавшие мне письма? Да, три первых утрачены, но могут прийти другие. Я взял листок бумаги, снял с машинки чехол и настучал фразу: «Настала пора всем людям доброй воли оказать поддержку нашей партии». Затем смял листок в кулаке, накрыл машинку чехлом и прислушался. Было тихо, только из подвала раздавалось легкое постукивание тарелок, там мыли посуду.

В комнате Росса я пробыл не более минуты. Ни следа пистолета, но ведь я и не надеялся его найти. Спроси меня кто, я бы сказал наугад, что пистолет укрыт тиной и водорослями на дне речки, что протекает в нижней части Марстона. Даже если искать, не найдешь, речка быстрая и местами довольно глубокая.

В тот вечер я перехватил-таки Росса.

– Мне нужно кое о чем вас спросить, – сказал я.

– Да?

– Вопрос вот в чем. Вам не приходило никакой анонимной корреспонденции в связи с этим делом?

– Господи, нет! А вам?

– Мне да. Я заявил об этом в полицию.

– Надо же. Кто бы подумал, что вы так дружны с полицией.

– Я ведь плачу налоги, верно? Полиция на эти деньги работает. Так что когда моя жизнь в опасности, не вижу, почему бы полицейским не встать на мою защиту, независимо от того, дружу я с ними в данный момент или нет. В конце концов, если выбирать между жизнью и гордостью, я выбираю жизнь.

– А что, ваша жизнь в опасности? – Гарри Росс обратил ко мне какое-то помертвевшее вдруг лицо.

– Да, если на то пошло.

– На вашем месте я бы испугался.

– Так я испугался и давно. Но ко всему привыкаешь. И к страху тоже.

– И что, не боитесь на улицу выходить?

– Давайте проверим. Сходим в кино, а?

– Интересная мысль, – сказал Росс, – но, знаете, я не люблю кино. Давайте лучше на собачьи бега?

– Часто туда ходите?

– Довольно часто, да. Это, видите ли, скачки для бедняков.

Стоя у окна, которое было открыто, я наклонился вперед, чтобы посмотреть, кто там внизу. Мне показалось, что мимо проходит Билл Парсонс, подручный Крука, но уверенности в том у меня не было. Я высунулся в окно и вдруг почувствовал, что меня крепко обхватывают за пояс. От неожиданности я пошатнулся, Росс с силой дернул меня назад, и я благополучно вернулся в комнату.

– Да какого черта? – возмутился я.

– Мне показалось, вы сейчас вывалитесь! – воскликнул Гарри, совсем белый, так же, наверное, как я.

– Мне и самому так показалось.

– Эти окна расположены слишком низко от пола, они довольно опасны.

– В самом деле, – согласился я. Минуту мы помолчали, а потом я сказал: – Спасибо, что позвали с собой на бега. Пойду с удовольствием. А потом поужинаем, я приглашаю.

На этом мы разошлись.

Что я играю с огнем, я, понятное дело, знал, но случаются обстоятельства, когда такого рода риска не избежать. Никто больше меня не жаждал как можно скорее дождаться конца этой истории, но это была одна из тех жизненных ситуаций, когда тебе труднее отступить, чем продвинуться. Я представил себе, как рассказываю эту историю Артуру Круку. Клясться, что Росс пытался вытолкнуть меня из окна, я бы не стал; ступня моя в самом деле соскользнула на дюйм-другой. Он скажет, что хотел спасти меня, и ему всякий поверит.

Я сходил в кино, потом зашел в паб на Беркли-стрит, а с Россом, согласно договоренности, мы встретились в семь тридцать и вместе отправились на Вуд-лейн. На платформах и крутых ступеньках омнибусов я держался настороже и не спускал с него внимательных глаз. Он, однако, казался вполне беспечным. На бегах, получив расписание забегов, он рассказал мне, на каких собак собирается ставить, по всей видимости, выбросив утреннее происшествие из головы. Мне с моими ставками везло, причем «везло» – это именно то слово. Про собак я знать ничего не знал и ставки делал наугад. Росс же, подходя к делу самым основательным образом, ни разу не выиграл. После скачек я повел его в бар угостить пивом с сандвичами.

Расстались мы на лестнице пансиона миссис Джаджес. Он, правда, пригласил меня выпить на прощание виски с содовой, но я не рискнул.

Заперся у себя в комнате и долго не ложился спать, а сидел, писал письмо Банти, которой в итоге я так и не позвонил. Оставалось надеяться, что она получит письмо и простит меня. Я старался быть убедительным, в самом деле, рассказать мне было особенно нечего. Наклеив на письмо марку, я вышел, чтобы опустить его в почтовый ящик. В полуночную выемку оно уже не попало, но рано утром отправится по адресу и по крайней мере будет проштемпелевано сегодняшним днем.

Возвращался я по улице, освещенной редкими фонарями, в раздумьях о прошлом и будущем, о Виоле Росс и о Банти, о том, что различает этих двух женщин, о моем новом романе и о том, который я напишу, когда завершу этот. Шел я, не торопясь. У миссис Джаджес меня дожидался матрас, который при знакомстве я хорошенько похлопал – встречались мне матрасы похуже, но спать мне пока не хотелось. Если улягусь, то, скорее всего, подобно принцессе на горошине, буду вертеться на нем без сна.

Я стоял у себя в комнате возле кровати, когда взгляд мой упал на подушку. Там сверкнуло серебром что-то тонкое. Через секунду у меня на ладони лежала длинная, очень прочная игла из тех, которыми вышивают ковры и которые, известное дело, порой идут в ход как оружие.

– Вот мило-то, – громко поделился я с тишиной. – Поверни я голову, и острие, продуманно оставленное снаружи, воткнулось бы мне в висок, или, например, в глаз, или в другое жизненно важное место, и вскорости лежал бы я в церкви под пение поминальной молитвы «Окончены его земные труды».

Я спрятал иглу в конверт и лег. Сегодня покушений на мою жизнь определенно больше не будет.

– Давай подумаем, – сказал я вслух. – Меня не было минут десять, не меньше, пока я уходил бросить письмо Банти. Перед тем я никакой иглы не видел, но доказать, что ее тут не было, когда мы с Россом вернулись, конечно, я не смогу. И все-таки соломка показывает, куда ветер дует. Завтра, надо полагать, случится что-то еще. Послезавтра… И далее… И так до конца, каков бы конец ни был.

Пожалуй, мне следует держать рот на замке, а глаза открытыми, чтобы не проглядеть те соломинки, которые показывают, куда ветер дует. Предоставь человеку веревку, сказал Крук. У меня есть окурок, бечевка, игла. Могут прийти еще письма. Толковый убийца затаивается и не предпринимает ничего, решительно ничего. А вот когда преступник умничает, пытается замести следы, его ждет разоблачение. Мне следует выжидать.

Потом я переключился на мысли о том, какие еще есть способы избавиться от человека. Преступник уже прибег к огнестрельному оружию, окну и игле. Остается смерть посредством утопления, отравления, удушения, ножа и колес поезда или автомобиля. Живой ум может еще, пожалуй, предположить и другие возможности, так что его обладатель поостережется спускаться в метро, садиться в речной трамвайчик, взбираться на гору, угощаться выпивкой за чужой счет. Я еще раз напомнил себе, что следует быть начеку.

Проснулся я ясным утром и сразу пошел в ванную. Однако, сбегая по лестнице, увидел, что меня опередил Росс. Тот взглянул вверх, услышав мои шаги, и невнятно сказал «Привет!»

– Привет-привет! – ответствовал я сверху. Он бросился по коридору, а мне пришлось вернуться к себе. Наконец, я услышал, как открылась дверь ванной, переждал минуту, чтобы снова не встретиться с Россом, а потом, захватив полотенца и губку, снова вышел на лестницу.

По коридору шла служанка со стопкой постельного белья, я дал ей спуститься вниз и только потом триумфально прошествовал в ванную.

«Если когда-нибудь разбогатею, – запирая дверь на задвижку, поделился я с паром, наполняющим комнату, – то выстрою дом, в котором ванная будет при каждой спальне. Ванные – значительный вклад, который цивилизация внесла в жизнь, и стыдно не воспользоваться им в полной мере».

Насыщенный паром воздух щипал глаза. Водонагреватель был старомодный. Я приложил руку к колонке и понял, что горячей воды мне хватит. Окно, отметил я мимоходом, заперто на шпингалет. Развесив полотенца на вешалке, я развязывал пояс халата, когда кто-то забарабанил в дверь.

– Мистер Арнольд! – раздался крик миссис Джаджес. – Вас просят к телефону!

– Не могу, я принимаю ванну!

– Это мисс Фрайр!

– Скажите ей, сейчас подойду! – крикнул я. Конечно, Банти волнуется, я ведь вчера ей не позвонил.

Банти держалась холодновато.

– Похоже, ты про меня забыл, – сказала она.

– Прости, милая, вечером мне пришлось выйти, и вернулся я поздно.

– Телефон у меня рядом с кроватью. Можно звонить в любое время.

– Но тут только один аппарат, и тот в холле. Если звонить ночью, перебудишь весь дом. – Это не вполне соответствовало действительности, но в качестве оправдания сошло.

– Боже мой, как все публично! Ричард, ты в порядке?

– Ну, конечно!

– Ничего «ну, конечно» тут нет. Когда ты возвращаешься?

– Пока не знаю.

– Ты мне нужен.

– Зачем? Что, произошло нечто особенное?

– Да. – И после паузы: – Я получила еще одно письмо.

– Черт побери! Когда? Что там сказано?

– Пришло нынче утром. Конверт был надписан, и – только не сердись – я подумала, что это реклама, и бросила его в огонь. Конверт, я имею в виду, бросила. Я всегда так делаю. Но письмо у меня есть.

– Черт! – простонал я. – Нужен как раз конверт! Черт побери, Банти… – И тут я себя остановил. Какой смысл распинаться? Дело уже сделано. – И что там написано?

– Только одно: «Тебя предупреждали». Ричард. Я вне себя.

– Милая, со мной ничего не случится. Ты должна мне поверить. – И тут какое-то шестое чувство заставило меня повернуть голову. Раздался шорох шагов, и я увидел, как служанка сбегает по лестнице в подвал.

– Что такое? Ричард, ты там?

– Конечно, я здесь. Просто кому-то понадобился телефон. Я велел ему набраться терпения. Все в порядке, милая, ничего не случилось.

– Но случится, я знаю.

– Вечером я вернусь.

– У меня минуты покоя не будет, пока ты не придешь.

В таком духе мы могли продолжать весь день, и все-таки я завершил разговор и пошел по лестнице. На полпути мне встретилась миссис Джаджес. В тот же миг приоткрылась дверь Росса.

– Доброе утро, – сказал я хозяйке. – Хотел попросить вас сказать своей помощнице, чтобы она не оставляла иголок в моей постели. – Говорил я нарочно довольно громко. – Разве вам неизвестно, что иголка может убить человека? Попадает в вену и бродит по всему телу.

– Вот бездельница! – воскликнула миссис Джаджес. – Я так и думала, что толку от нее не будет. Не верю я в это, знаете, смешение классов и не верила никогда. Не дело это, когда леди впрягается в черную работу. Конечно, у нее неприятности…

Я смотрел на нее, не улавливая, к чему она клонит.

– Видите ли, сэр, она никогда раньше такими делами не занималась. Служила кем-то в конторе. Ну, я ей так и сказала: благородная не благородная – впрочем, леди я бы ее не назвала, – хочешь тут работать, выноси помойные ведра да мой получше посуду. Не удивлюсь, если узнаю, что ее ищет полиция.

– Но я же не говорю, что иглу положили нарочно, – сказал я, подняв глаза на Росса, который как вкопанный замер на лестничной площадке.

Поднявшись к ванной, к возмущению своему, я увидел, что полотенца мои и прочее выброшены на площадку, а ванная заперта. Я постучал в дверь. Оттуда доносился плеск воды.

– Да кто там, дьявол его возьми? – возмутился я.

Как черт из табакерки, появилась миссис Джаджес:

– В чем дело, сэр?

– Послушайте, кто-то занял мою ванную!

– Ванная общая для всех, – заявила хозяйка.

– Но ее занял я!

– Полагаю, когда туда вошел мистер Филдинг, она занята не была, иначе бы он не вошел.

– Но вы сами вызвали меня к телефону!

– Что поделаешь, так оно получилось.

– Я знаю, как оно получилось, – я едва сдерживался, чтобы не заорать, – но так быть не должно. Там висели мои вещи!

– Мистер Филдинг – мой самый старинный постоялец, – с достоинством ответила миссис Джаджес, – не хватало еще, чтобы он весь день дожидался случая принять ванну. Да он там и ненадолго. Весьма проворный джентльмен мистер Филдинг, пусть даже ему скоро семьдесят.

Может, обычно мистер Филдинг и был проворным, но в то утро он своей репутации не поддержал. Кипя, с четверть часа я метался по комнате, а потом вышел на площадку и снова столкнулся с Россом.

– Приветствую еще раз! – сказал он.

– Кто такой этот мистер Филдинг? – злобно вопросил я.

– Отличный старикан, любимец нашей хозяйки. По-моему, он полжизни уже здесь живет.

– И, похоже, большую часть этого времени проводит в ванной.

– В ванной? – удивился Росс. – Вы хотите сказать, он сейчас там?

– Вот именно. Он там почти что с того момента, как вы из нее вышли.

– Но я думал, сейчас ваша очередь!

– Я тоже так думал, но меня вызвали к телефону.

– Господи! Может, ему плохо? Как вы думаете, не стоит ли…

– Полагаю, он просто отмокает в горячей воде. Я согласен со стоиками, которые находили, что склонность понежиться в ванне есть признак натуры чувственной.

– Познакомившись с мистером Филдингом, вы поймете, что чувственности в нем не найти днем с огнем.

– Очень хотелось бы познакомиться, но для этого он должен выйти из ванной.

– Послушайте, что-то мне это не нравится. Не дай бог, он там в обморок упал или что… Я ему сейчас постучу.

– Не думаю, что миссис Джаджес это одобрит.

– И все же я постучу. – Он подошел к ванной и забарабанил в дверь.

– Простите, сэр! – выкликнул он и приложил ухо к щели. – Ни черта не слышно, – доложил он мне. – Вообще-то обычно слышно, как человек плещется.

– Может, он уже вытирается?

– Тогда почему молчит? Послушайте, сэр, вас к телефону! Вот что, Арнольд, нам следует что-то предпринять.

– Что именно?

– Ну, выбить эту дверь. К примеру.

Волшебным образом снова возникла миссис Джаджес.

– Помилосердствуйте, мистер Росс, как можно! Если уж джентльмен не может в покое принять ванну…

– Дело в том, что нас тревожит, не вечный ли это покой.

– Что-то я не уразумею, мистер Росс, что вы такое говорите.

– Я пытаюсь сказать, миссис Джаджес, что мистер Филдинг находится в ванной уже полчаса, что оттуда не раздается ни звука и что он не отвечает, когда мы его зовем.

К тому времени меня одолели самые мрачные предчувствия. Я принялся колотить по двери так, что дерево захрустело. К нашему хору присоединилась и миссис Джаджес:

– Мистер Филдинг! Мистер Филдинг!

– Я скажу вам, что там случилось. Человек немолодой, мог потерять сознание, соскользнуть под воду…

– Мистер Росс, как вы можете!

– Вы же сами видите, что-то не так! Послушайте, нам придется взломать эту дверь. Надеюсь, вы застрахованы.

Мы с Россом налегли на дверь: задвижка, хоть и хлипкая, не поддавалась.

– Не ломайте филенок, – попросила миссис Джаджес. – Я схожу за отверткой.

– Нельзя ее ждать, – сказал я в совершенной уверенности, что нас ждет нечто страшное. – Надо поскорее открыть.

Раньше я и не представлял себе, какая это работа взломать дверь. Мы по ней колотили, трясли ее и толкали; миссис Джаджес принесла лом; когда дверь, наконец, распахнулась, я влетел в ванную, как пушечное ядро.