Текст книги "Песнь крови"

Хорошо еще, что испытание проводилось летом. И все же ему начинало становиться холодно в мокрой одежде. Мастер Хутрил их научил, что лучший способ высохнуть, не имея возможности развести огонь – это пуститься бегом. Тепло тела обратит всю воду в пар. Ваэлин направился вперед ровной трусцой, стараясь не ускоряться: он знал, что в ближайшие часы силы ему еще понадобятся. Вскоре его объял прохладный лесной сумрак, и мальчик поймал себя на том, что инстинктивно вглядывается в тени – привычка, которую он приобрел за многие часы охоты и скрадывания добычи. Ему пришли на ум слова мастера Хутрила: «Умный враг прячется в тени и сидит незаметно». Ваэлин подавил невольную дрожь и побежал дальше.

Бежал он в течение часа, все той же ровной трусцой, не обращая внимания на усиливающуюся боль в ногах. Вместо речной воды он вскоре взмок от пота, и ему перестало быть холодно. Ваэлин проверял направление, время от времени поглядывая на солнце, и боролся с ощущением, что время идет быстрее, чем должно бы. Мысль о том, что его могут вытолкать за ворота с горстью монет и идти будет некуда, одновременно ужасала и не укладывалась в голове. На миг он представил себе не менее кошмарное зрелище: как он является к отцовскому порогу, стискивая в кулачке свои жалкие монетки и умоляя пустить его домой. Ваэлин отмахнулся от этого видения и пустился дальше.

Одолев миль пять, он устроил привал: присел отдохнуть на поваленном дереве, отхлебнул из фляжки и перевел дух. Он думал о том, как там его товарищи: бегут вперед, так же, как он, или бредут, заблудившись в лесу? «Остальным не помогать». Что это было, предупреждение или угроза? Конечно, в лесу таилось немало опасностей, но ничего такого, что могло бы представлять серьезную угрозу для мальчиков из ордена, закаленных многомесячными тренировками.

Ваэлин поразмыслил об этом, ответа не нашел, заткнул фляжку и встал, по-прежнему окидывая взглядом тени… И застыл.

Всего в каких-то десяти ярдах от него сидел волк. Ярко-зеленые глаза наблюдали за мальчиком с безмолвным любопытством. Шкура у волка была серебристо-серая. Он был очень большой. Ваэлин никогда прежде не видел волка так близко – ему приходилось встречать лишь смутные тени, пробегающие мимо в утреннем тумане, и то очень редко – слишком близко тут было от города. Мальчика поразило, какой он огромный и какая силища в этих мышцах, что виднеются под мехом. Волк склонил голову набок, когда Ваэлин посмотрел ему в глаза. Страшно мальчику не было. Мастер Хутрил рассказывал им, что истории про волков, которые крадут младенцев и убивают мальчишек-пастухов, – это все сказки. «Не трогай волка, и он тебя не тронет», – говаривал наставник. Но все равно, волк был такой здоровенный, и глаза у него…

Волк сидел молча и неподвижно, слабый ветерок шевелил серебристо-серую массу меха, и Ваэлин ощутил, как в его мальчишеском сердце пробудилось какое-то новое чувство.

– Какой ты красивый! – шепотом сказал он волку.

Зверь исчез мгновенно: повернулся и прыгнул в гущу листвы так проворно, что и не уследишь. И все это почти беззвучно.

Ваэлин ощутил, как его губы раздвигаются в непривычной улыбке, и надежно сохранил воспоминание о волке в своем сердце: он знал, что никогда этого не забудет.

* * *

Лес назывался Урлиш: густая чаща в двадцать миль шириной и семьдесят миль длиной, тянущаяся от северных стен Варинсхолда до подножий гор на границах Ренфаэля. Поговаривали, что лес этот дорог королю, чем-то он пленил его душу. Рубить деревья в Урлише без королевского повеления запрещалось, и лишь тем семьям, что жили в его пределах на протяжении трех поколений, дозволено было там остаться. Из своих скудных сведений об истории Королевства Ваэлин знал, что один раз сюда приходила война: великая битва между ренфаэльцами и азраэльцами гремела среди деревьев день и ночь напролет. Азраэльцы победили, и владыка Ренфаэля вынужден был преклонить колено перед королем Янусом. Вот почему его наследники зовутся теперь владыками фьефа и вынуждены давать королю деньги и солдат, когда тот ни захочет. Это рассказала ему мать, когда поддалась на уговоры рассказать ему побольше об отцовских подвигах. Именно в той битве отец завоевал расположение короля и получил звание меча Королевства. В подробности мать не вдавалась, сказала просто, что его отец великий воин и сражался очень храбро.

Ваэлин поймал себя на том, что на бегу невольно обшаривает взглядом лесную подстилку, надеясь увидеть отблеск металла, отыскать какую-нибудь памятку о той битве: наконечник стрелы, а может, кинжал или даже меч. Он подумал, разрешит ли Соллис оставить находку себе, решил, что вряд ли, и уже принялся придумывать, куда бы ее можно было запрятать в Доме…

Трень!

Мальчик кувырнулся, перекатился, вскочил на ноги и спрятался за стволом дуба. Стрела прошелестела в папоротниках. Для такого мальчишки, как он, звон тетивы был недвусмысленным предупреждением. Ваэлин не без труда заставил колотящееся сердце успокоиться и напряг слух, ожидая дальнейших сигналов опасности.

Кто там, охотник? Может, его за оленя приняли? Но Ваэлин тотчас отмел эту мысль. Он не олень, любой охотник заметил бы разницу. Кто-то пытается его убить. Мальчик осознал, что сбросил с плеча лук и наложил тетиву – все это машинально. Он прислонился спиной к стволу и принялся ждать, вслушиваясь в звуки леса. Пусть лес подскажет, кто за ним охотится. «У природы есть голос, – говаривал Хутрил. – Научитесь его слышать, и тогда вы нипочем не заблудитесь и никто не сможет застать вас врасплох».

Ваэлин изо всех сил вслушивался в голос леса: вздохи ветра, шелест листвы, скрип сучьев. Птицы молчали. Значит, хищник поблизости. Может быть, это один человек, может быть, их несколько. Он застыл в ожидании хруста сучка под ногой или скрипа кожаной подошвы, которые выдали бы противника, но ничего слышно не было. Если враг и предпринимал что-то, он умел маскировать шум. Но у Ваэлина были и другие чувства, кроме слуха. Лес мог рассказать ему о многом. Мальчик прикрыл глаза и осторожно вдохнул через нос. «Ты не втягивай воздух, как свинья из корыта, – как-то раз объяснил ему Хутрил. – Дай носу время разобрать запахи. Не спеши».

Он предоставил носу делать свое дело, разбирать смешанные ароматы цветущих колокольчиков, гниющих растений, помета животных… и пота. Мужского пота. Ветер дул слева и нес с собой этот запах. Но определить, что делает лучник: выжидает или движется, – было невозможно.

Звук был слабый-слабый, всего лишь шорох ткани, но для Ваэлина он прозвучал, как крик. Он на корточках выпрыгнул из-за дуба, одним движением натянул лук и спустил стрелу и тотчас шмыгнул назад в укрытие. Наградой ему был короткий возглас боли и изумления.

Он на миг застыл. «Остаться или бежать?» Побуждение бежать было чрезвычайно сильно. Темные объятия леса внезапно сделались гостеприимным убежищем. Но он знал, что бежать нельзя. «Орден не отступает!» – говаривал Соллис.

Мальчик выглянул из-за дуба. Ему потребовалась целая секунда, чтобы разглядеть свою стрелу, оперенную перьями чайки: она торчала вертикально над ковром лесных папоротников примерно в пятнадцати ярдах от него. Ваэлин наложил на тетиву вторую стрелу и, припав к земле, принялся пробираться в ту сторону, непрерывно озираясь в поисках других врагов. Уши чутко вбирали голос леса, ноздри подергивались.

Мужчина был одет в грязные зеленые клетчатые штаны и тунику, в руке он сжимал ясеневый лук с наложенной на тетиву стрелой с вороньим пером. За спиной у него был меч, в сапоге нож, а Ваэлинова стрела торчала у него в шее. Он был совсем мертвый. Подступив ближе, Ваэлин увидел кровавое пятно, расползающееся от раны на горле. Крови было много. «В большую жилу попал, – понял Ваэлин. – А я-то думал, что плохо стреляю!»

Он пронзительно расхохотался, потом содрогнулся, и его затошнило. Он рухнул на четвереньки и принялся неудержимо блевать.

Далеко не сразу шок и тошнота отступили достаточно, чтобы он начал отчетливо соображать. Этот человек, этот мертвый человек, пытался его убить. Но почему?! Он его никогда прежде не видел. Может, это разбойник? Какой-нибудь бездомный головорез, который принял одинокого мальчишку за легкую добычу?

Он заставил себя снова посмотреть на убитого, обратил внимание на то, какие хорошие на нем башмаки, как пошита одежда. Поколебавшись, мальчик поднял правую руку мертвеца, безвольно лежащую на тетиве. Это была рука лучника: жесткие ладони и мозоли на кончиках первых двух пальцев. Этот человек зарабатывал на жизнь стрельбой из лука. Вряд ли простой разбойник мог быть так опытен и так хорошо одет.

В голову пришла внезапная тошнотворная мысль: «А вдруг это часть испытания?»

На миг Ваэлин в это почти поверил. Действительно, лучший способ отсеять мякину. Наводнить лес убийцами и посмотреть, кто выживет. «А уж сколько золотых монет они на этом сберегут!» И все же Ваэлин не мог заставить себя поверить в это по-настоящему. Орден жесток – но они не убийцы.

Тогда почему?

Мальчик покачал головой. Это была тайна, и он не сумеет разрешить ее, оставаясь здесь. А где один убийца, там могут оказаться и другие. Он вернется в Дом ордена и спросит совета у мастера Соллиса… если, конечно, выживет. Он поднялся на трясущиеся ноги, сплюнул последние остатки своего завтрака, в последний раз взглянул на убитого, подумал, не прихватить ли его меч или нож, но решил, что это будет ошибкой. Почему-то он подозревал, что ему, возможно, придется отрицать, что он знает об этом убийстве. Это заставило его призадуматься, не вытащить ли стрелу из горла убитого, но мальчик не мог себя заставить взяться за то, чтобы выдирать древко из мертвой плоти. Он ограничился тем, что обрезал своим охотничьим ножом конец древка с оперением: перья чайки были верным знаком, что этот человек убит членом ордена. Когда мальчик ухватился за стрелу и почувствовал, как она скребется обо что-то внутри, а потом принялся пилить древко и услышал влажный, чавкающий звук, его сызнова затошнило. Управился он быстро, но ему показалось, что это заняло целую вечность.

Обломок с оперением он сунул в карман и, пятясь, отошел подальше от трупа, затирая башмаком свои следы. Потом повернулся и побежал дальше. Ноги налились свинцом, и Ваэлин несколько раз споткнулся, прежде чем тело заново вспомнило гладкую, размашистую побежку, которой оно обучилось за месяцы тренировок. Безжизненные, безвольно расслабленные черты мертвеца то и дело всплывали перед мысленным взором мальчика, но он каждый раз отмахивался и безжалостно подавлял это воспоминание. «Он пытался меня убить! Я не стану горевать о человеке, который хотел убить мальчишку». Но он обнаружил, что не может забыть слов, которые его мать некогда бросила отцу: «От тебя разит кровью, меня тошнит от этого запаха!»

* * *

Ночь, казалось, наступила мгновенно – вероятно, оттого, что он ее страшился. Он поймал себя на том, что ему в каждой тени мерещатся лучники, и не раз он нырял в укрытие, спасаясь от убийц, которые при более пристальном взгляде оборачивались кустами или пнями. С тех пор как Ваэлин застрелил убийцу, он отдыхал лишь однажды: быстро, судорожно глотнул воды, укрывшись за толстым буковым стволом, непрестанно озираясь в поисках врагов. Бежать казалось безопаснее, по движущейся мишени попасть труднее. Но и это смутное ощущение безопасности развеялось, когда сгустилась тьма: это было все равно, что бежать в пустоте, где каждый шаг сулит угрозу болезненного падения. Дважды он спотыкался и летел наземь, путаясь в оружии и собственном страхе, и наконец вынужден был смириться с тем, что дальше придется идти шагом.

Ориентируясь по Северной звезде каждый раз, как он находил прогалину или взбирался на дерево, мальчик видел, что держит путь четко на юг, но много ли он успел пройти и сколько еще осталось, он определить не мог. Ваэлин все отчаяннее вглядывался вперед, не переставая надеяться, что сквозь деревья вот-вот блеснет серебром река. И вот как-то раз, остановившись, чтобы снова сориентироваться, он увидел огонь. Мигающее оранжевое пятнышко в иссиня-черной массе стволов.

«Беги дальше!» Мальчик едва не послушался инстинктивного приказа, он уже повернул и сделал еще шаг в сторону юга – но остановился. Никто из орденских мальчиков не стал бы разводить огонь во время испытания, у них просто не было на это времени. Возможно, это было просто совпадение: мало ли, кто-то из королевских лесничих заночевал в лесу. Но что-то заставило Ваэлина усомниться в этом: нечто в глубине души нашептывало, что это не так. Странное было ощущение, чем-то похожее на музыку.

Ваэлин развернулся, скинул с плеча лук, наложил стрелу и принялся осторожно красться вперед. Он понимал, что рискует: приближается к неизвестному огню и притом позволяет себе задерживаться, когда крайний срок возвращения в Дом, должно быть, уже близок. Но ему надо было все выяснить.

Пятнышко мало-помалу превращалось в костер, мигающий алым и золотым в непроглядной тьме. Мальчик остановился, снова открываясь песне леса, охотясь на ночные звуки, пока, наконец, не уловил то, что искал: голоса. Мужские. Взрослые. Двое мужчин. Спорят.

Он подобрался ближе, той охотничьей походкой, которой научил их мастер Хутрил: приподнять стопу на волосок от земли, продвинуть ее вперед и вбок и опустить не прежде, чем осторожно ощупаешь почву в поисках всяких сучков и прутиков, которые мгновенно могли бы тебя выдать. По мере того, как он подходил все ближе, голоса звучали отчетливее, подтверждая его подозрения. Двое мужчин яростно спорили.

– И до сих пор кровит! – жалобно проскулил один – говорящего все еще не было видно. – Глянь, хлещет, как из резаного борова!

– Ну так не расковыривай, дурья твоя башка! – рассерженное шипение. Этого Ваэлину было видно: коренастый дядька сидел справа от костра. При виде меча у него за спиной и лука, прислоненного к дереву так, чтобы быть под рукой, по спине у мальчика поползли мурашки. «Это не совпадение!» На земле, между обутыми в сапоги ногами дядьки, лежал раскрытый мешок, и дядька пристально рассматривал его содержимое, периодически устало переругиваясь с напарником.

– Мерзкий щенок! – продолжал скулить невидимый нытик, не обращая внимания на увещевания коренастого. – Надо же, мертвым прикинулся! Гнусный, подлый щенок!

– Тебя ж предупреждали, что они живучие, – сказал коренастый. – Надо было вогнать в него еще одну стрелу, для верности, а потом уж подходить вплотную.

– Так я ж ему прямо в шею угодил, нет? Ему должно было хватить. Видел я, как взрослые мужики от такой раны валились наземь, словно мешок с мукой. А тут этот мелкий говнюк! Жаль, что мы его так быстро придушили, а то бы…

– Скотина ты гнусная, – бросил коренастый довольно беззлобно. Он все более озабоченно разглядывал содержимое своего мешка, хмуря широкий лоб. – Знаешь чо, а по-моему, это все-таки не тот.

Ваэлин, изо всех сил стараясь заставить свое сердце биться ровнее, перевел взгляд на мешок. Внутри было что-то круглое, на нижней половине темнело влажное пятно. Мальчик внезапно с беспощадной, ледяной ясностью осознал, что там, и испугался, что сейчас грохнется в обморок: лес вокруг поплыл, и он с трудом удержался от того, чтобы ахнуть от ужаса – этот звук сулил ему верную и быструю смерть.

– Ну, дай позырить, – сказал нытик и впервые появился в поле зрения Ваэлина. Он был невысокий, жилистый, остролицый, с жиденькой бороденкой на костлявом подбородке. Левую руку он поддерживал правой, и с окровавленной повязки сквозь паучьи пальцы непрерывно сочилась кровь. – Да нет, он небось! Кому еще-то быть? – с отчаянной надеждой сказал он. – Ты же слыхал, чего сказал тот, другой.

«Тот, другой»? Ваэлин напряженно вслушивался. Ему по-прежнему было дурно, но сердце билось ровнее, успокаиваясь от нарастающего гнева.

– У меня от него мороз по коже, – содрогнувшись, ответил коренастый. – Я бы ему не поверил, даже если бы он сказал, что небо голубое!

Он снова сощурился, заглянул в мешок, потом сунул в него руку и достал то, что там лежало. Коренастый держал голову за волосы, с нее капала кровь, а он крутил ее из стороны в сторону, вглядываясь в искаженные, безвольно расслабленные черты. Ваэлина бы снова стошнило, если бы было чем. «Микель! Они убили Микеля…»

– А может, и тот, – задумчиво произнес коренастый. – После смерти-то лица меняются. Но особого семейного сходства я тут не вижу.

– Ну, Брэк-то точно узнает. Он говорил, что уже видел мальчишку раньше.

Нытик снова скрылся в тени.

– А кстати, где он? Пора бы уж ему подойти.

– Угу, – согласился коренастый, возвращая свой трофей в мешок. – Сдается мне, что он не придет.

Нытик помолчал, потом буркнул:

– Эти мне мелкие говнюки из ордена!

«Брэк… У него, значит, было имя». Ваэлин мимоходом подумал, станет ли кто-нибудь носить траурный медальон по этому Брэку, есть ли у него вдова, или мать, или брат, которые возблагодарят его за прожитую жизнь и за добро и мудрость, которые он оставил после себя. Нет, вряд ли: все же Брэк был наемным убийцей, он прятался в лесу, чтобы убивать детей. Брэка никто оплакивать не станет… и этих двоих тоже. Мальчик стиснул лук и поднял его, целясь в горло коренастому. Этого он убьет, а второго только ранит, выстрелит ему в ногу или в живот. После этого он заставит его говорить, а потом убьет и его тоже. «За Микеля!»

В лесу раздался рык. Поблизости кто-то таился, кто-то могучий и грозный.

Ваэлин стремительно развернулся, натянул лук – но было поздно. Тяжкая гора мышц снесла его, лук вылетел у него из руки. Мальчик потянулся было за ножом, инстинктивно отбиваясь ногами – но отбиваться оказалось не от кого. Вскакивая на ноги, он услышал крики, вопли боли и ужаса, и что-то влажное брызнуло ему в лицо, и глаза защипало. Мальчик пошатнулся, ощутил железный вкус крови, лихорадочно протер глаза – и растерянно уставился на стоянку, где теперь воцарилась тишина. В свете костра он увидел два желтых глаза, горящих на окровавленной морде. Глаза встретились с ним взглядом, волк моргнул – и исчез.

В голове крутились беспорядочные, разрозненные мысли. «Он шел за мной по следу… Какой ты красивый… Пошел за мной, чтобы убить этих двоих… Красивый волк… Они убили Микеля… Не вижу семейного сходства…

А ну, прекрати!!!»

Он заставил свои мысли угомониться, глубоко вздохнул и успокоился достаточно, чтобы подойти ближе к костру. Коренастый лежал навзничь, его руки тянулись к глотке, которой у него больше не было, на лице застыл ужас. Нытик успел пробежать несколько шагов, прежде чем его догнали. Голова у него была выворочена под острым углом к плечам. Судя по тому, какая вонь от него исходила, под конец ужас взял над ним верх. Волка и след простыл – только шорох в подлеске, качающемся на ветру.

Мальчик нехотя обернулся к мешку, который так и лежал у ног коренастого. «Что я могу сделать для Микеля?»

* * *

– Микель погиб, – сказал Ваэлин мастеру Соллису. С лица у него капала вода. Когда ему оставалось несколько миль, пошел дождь, и он был мокрым насквозь, когда поднялся в гору, к воротам. Он словно оцепенел от усталости и пережитого в лесу потрясения и сумел выдавить из себя всего несколько ключевых слов: – В лесу убийцы.

Соллис подхватил Ваэлина: мальчик пошатнулся, ноги внезапно отказались его держать.

– Сколько?

– Трое. Те, кого я видел. Они тоже мертвы.

Он протянул Соллису обрезанный хвостовик своей стрелы.

Соллис попросил мастера Хутрила подежурить на воротах и повел Ваэлина внутрь. Вместо того чтобы отвести его в комнату мальчиков в северной башне, мастер привел его к себе, в небольшую комнатку в бастионе южной стены. Соллис развел огонь, велел Ваэлину снять мокрую одежду и протянул ему одеяло, чтобы мальчик согрелся, пока огонь начинал лизать поленья в очаге.

– Так, – сказал он, протянув Ваэлину кружку горячего молока. – Теперь расскажи, что произошло. Все, что вспомнишь. Ничего не пропускай.

И Ваэлин рассказал ему про волка, и про человека, которого убил он сам, и про нытика, и про коренастого… и про Микеля.

– Где?

– Что, мастер?

– Ну… останки Микеля.

– Я их похоронил.

Ваэлин подавил приступ дрожи и отхлебнул еще молока. Тепло обожгло ему нутро.

– Вырыл яму ножом. Не мог придумать, что еще с ними делать.

Мастер Соллис кивнул и уставился на обломок стрелы, который держал в руке. Его бледные глаза были непроницаемы. Ваэлин огляделся. Комната выглядела совсем не такой голой, как он ожидал. На стенах висело оружие: алебарда, длинное копье с железным наконечником, какая-то палица с каменным набалдашником и еще несколько ножей и кинжалов разного вида. На полках стояло несколько книг, и, судя по отсутствию пыли, мастер Соллис держал их тут не для красоты. На дальней стенке висело нечто вроде ковра, сделанное из козьей шкуры, растянутой на деревянной раме. Шкура была украшена странной смесью схематично нарисованных человеческих фигурок и непонятных знаков.

– Боевое знамя лонаков, – сказал Соллис. Ваэлин отвел взгляд с таким чувством, будто он подглядывал. К его удивлению, Соллис продолжал: – У лонаков мальчики с малолетства становятся частью военных отрядов. У каждого отряда – свое знамя, и все члены отряда на крови клянутся умереть, обороняя его.

Ваэлин вытер с носа каплю воды.

– Мастер, а что означают эти знаки?

– Перечисление битв, в которых участвовал отряд, сколько голов они захватили, какие почести даровала им их верховная жрица. У лонаков страсть к истории. Детей наказывают, если они не в состоянии рассказать наизусть сагу своего клана. Говорят, у них одна из обширнейших библиотек на свете, хотя никто из чужаков ее никогда не видел. Они обожают свои легенды и часами могут сидеть у костра, слушая шаманов. Особенно они любят героические повествования, байки о том, как немногочисленный отряд выстоял и одержал победу над превосходящими силами противника, как отважный воин-одиночка отправился в поход во чрево земли за утерянным талисманом… о том, как мальчик сразился в лесу с наемными убийцами и одолел их при помощи волка.

Ваэлин взглянул на него пристально:

– Это не байка, мастер.

Соллис подкинул в огонь новое полено. Над очагом взлетели искры. Он, не глядя на Ваэлина, потыкал в поленья кочергой и сказал:

– В языке лонаков нет слова «тайна». Ты не знал? Для них все достаточно важно, чтобы это записать, запомнить и пересказывать снова и снова. В ордене такого поверья не существует. Мы сражались в битвах, после которых на поле оставалось лежать больше сотни трупов, и все же нигде об этом не упомянуто ни словом. Орден сражается, но зачастую он сражается в тени, без славы, без награды. И знамен у нас нет.

Он бросил обломок Ваэлиновой стрелы в огонь. Мокрые перья зашипели в пламени, потом скукожились и исчезли.

– Микеля задрал медведь. Медведи в Урлише встречаются редко, но несколько этих зверей все еще бродит в чаще. Ты нашел останки, доложил об этом мне. Завтра мастер Хутрил принесет их, и мы предадим нашего павшего брата огню и возблагодарим его за дарованную жизнь.

Ваэлин не удивился и не был потрясен. Было очевидно, что тут есть нечто, чего ему знать не положено.

– Мастер, почему вы предупредили меня, чтобы я не помогал другим?

Соллис некоторое время смотрел в огонь, и Ваэлин уже решил, что он не ответит, когда мастер сказал:

– Предавая себя ордену, мы рвем все связи с родной кровью. Мы это сознаем, чужаки – нет. Иногда даже орден не может быть защитой от вражды, бушующей за нашими стенами. Мы не всегда можем тебя защитить. Мы не думали, что на других тоже могут напасть.

Кулак, в котором Соллис сжимал кочергу, побелел, на щеке вздулся желвак от сдерживаемого гнева.

– Я ошибался. И Микель поплатился за мою ошибку.

«Отец, – подумал Ваэлин. – Они хотели меня убить, чтобы нанести ему рану. Кто бы они ни были, они не знают моего отца».

– А как же волк, мастер? Почему волк стремился мне помочь?

Мастер Соллис отложил кочергу и задумчиво потер подбородок.

– Этого я не понимаю. Я много где побывал и многое видел, но никогда я не видел, чтобы волк убивал людей и чтобы волк убивал не ради еды.

Он покачал головой.

– Волки себя так не ведут. Тут все не так просто. Тут замешана Тьма.

Ваэлина затрясло еще сильнее. «Тьма…» Слуги в доме его отца иногда говорили о ней, обычно вполголоса, когда думали, что их никто не слышит. Это то, о чем говорят, когда случается то, чего случаться не должно: когда родятся младенцы с родимыми пятнами, обезображивающими лицо, когда у собаки рождаются котята, а в море находят дрейфующие корабли без команды. Тьма…

– Двое твоих братьев вернулись прежде тебя, – сказал ему Соллис. – Ступай, скажи им про Микеля.

Очевидно, беседа была окончена. Соллис ему больше ничего не скажет. Это было понятно и печально. Мастер Соллис знал много интересных историй и умных вещей, он разбирался не только в том, как правильно держать меч или под каким углом следует рубить человека по глазам, но Ваэлин подозревал, что большую часть того, что он знает, никто и никогда не услышит. Мальчику хотелось побольше узнать о лонаках, их боевых отрядах и их верховной жрице, ему хотелось узнать о Тьме, но Соллис не отрываясь смотрел в огонь, погруженный в собственные мысли, как, бывало, его отец. И потому Ваэлин встал и ответил: «Хорошо, мастер». Он допил свое теплое молоко, закутался в одеяло, собрал мокрую одежду и направился к двери.

– Никому об этом не говори, Сорна.

Голос Соллиса звучал повелительно – таким тоном, какой мастер использовал прежде, чем пустить в ход розгу.

– Никому ни о чем не рассказывай. Эта тайна может стоить тебе жизни.

– Хорошо, мастер, – повторил Ваэлин. Он вышел в стылый коридор и направился в северную башню, ежась и кутаясь в одеяло. Холод был такой, что мальчик боялся упасть, не дойдя до лестницы, но молоко, которым напоил его мастер Соллис, согрело и насытило его достаточно, чтобы у него хватило сил пройти свой путь.

Ввалившись в дверь, он обнаружил в комнате Дентоса и Баркуса. Оба бессильно сидели на своих топчанах, на лицах у них отражалась усталость. Как ни странно, после прихода Ваэлина они оживились, вскочили и бросились приветствовать его, хлопая по спине и осыпая натянутыми шутками.

– Что, Сорна, заблудился в темноте? – усмехнулся Баркус. – Ты бы меня, может, и обошел, кабы меня не унесло течением.

– Течением? – переспросил Ваэлин, застигнутый врасплох теплой встречей.

– Я раньше времени полез в воду, – объяснил Баркус. – Выше по течению, перед тесниной. Ну я вам скажу, я думал, что тут мне и конец! Меня выбросило на берег прямо напротив ворот. Но Дентос все равно успел раньше.

Ваэлин бросил одежду на свой топчан и подошел к огню, наслаждаясь его теплом.

– Так ты, значит, был первым, Дентос?

– Ага. Я-то думал, первым будет Каэнис, но его мы пока не видели.

Ваэлина это тоже удивило: Каэнис в лесу чувствовал себя увереннее, чем все они, вместе взятые. Впрочем, ему недоставало силы Баркуса и проворства Дентоса.

– Ну, по крайней мере, остальных мы обошли, – заметил Баркус, имея в виду мальчишек из других групп. – Из них еще никто не вернулся. Ленивые олухи!

– Ага, – подтвердил Дентос. – Я нескольких из них обогнал по пути. Они выглядели растерянными, как девственница в борделе.

Ваэлин нахмурился.

– А что такое «бордель»?

Те двое насмешливо переглянулись, и Баркус сменил тему.

– Мы тут на кухне несколько яблок сперли.

Он откинул свое одеяло и продемонстрировал добычу.

– И пирожков еще. Когда остальные вернутся, устроим пир.

Он поднес ко рту яблоко и смачно его укусил. Все мальчишки сделались заядлыми ворами, воровали тут все, любая мелочевка очень быстро пропадала с концами, если не была надежно спрятана. Соломы в их тюфяках давно не осталось – ее заменили лоскуты материи или мягкой кожи. За воровство карали жестоко, но никто не читал нотаций на тему о том, что это безнравственно или бесчестно, так что вскоре мальчики сообразили, что наказывают их не за то, что они воруют, а за то, что попадаются. Баркус был у них самым ловким воришкой, особенно когда дело касалось еды, и Микель ему немногим уступал, хотя он был больше по части одежды… «Микель…»

Ваэлин уставился в огонь и закусил губу, решая, как лучше высказать заготовленную ложь. «Это плохо, – решил он. – Трудно врать своим друзьям».

– Микель погиб, – сказал он наконец. Он не сумел придумать, как сказать это помягче, и скривился от внезапно сгустившейся тишины. – Он… его медведь задрал. Я… я нашел то, что от него осталось.

Он услышал, как у него за спиной Баркус выплюнул откушенное яблоко. Раздался шорох: Дентос тяжело опустился на койку. Ваэлин скрипнул зубами и продолжал:

– Завтра мастер Хутрил принесет тело, чтобы мы могли предать его огню.

В очаге треснуло полено. Холод почти отступил, кожа у него начинала чесаться от жара.

– Чтобы мы могли возблагодарить его за прожитую жизнь.

Никто ничего не сказал. Ваэлину показалось, что Дентос плачет, но ему не хватило духу обернуться и посмотреть. Через некоторое время он отошел от огня, подошел к своей койке, разложил вещи сушиться, снял с лука тетиву и повесил на место колчан.

Отворилась дверь, вошел Норта, весь промокший, но торжествующий.

– Четвертый! – воскликнул он. – А я-то думал, последним приду!

Ваэлин никогда еще не видел его таким веселым. Это выбило его из колеи. Как и то, что Норта не обратил внимание на их печаль.

– Я заблудился, даже дважды! – со смехом сообщил Норта, бросая вещи на топчан. – И волка видел!

Он подошел к огню, растопырил пальцы, вбирая тепло.

– Так перепугался, что с места двинуться не мог!

– Ты видел волка? – переспросил Ваэлин.

– Ну да! Здоровенная такая зверюга. Но он, похоже, уже был сыт. У него морда была в крови.

– А что это был за медведь? – спросил Дентос.

– Чего?

– Черный или бурый? Бурые крупнее и злее. А черные обычно людей вообще избегают.

– Да не медведь! – сказал озадаченный Норта. – Я говорю, волк это был!

– Не знаю, – сказал Ваэлин Дентосу. – Я же его не видел.

– А тогда откуда ты знаешь, что это был медведь?

– Микеля медведь разорвал, – сказал Баркус Норте.

– По следам от когтей, – сказал Ваэлин, осознав, что обмануть товарищей будет сложнее, чем он думал. – Он… его на куски разорвали.

– Прямо на куски? – с отвращением воскликнул Норта. – Микеля – на куски?

– Потому что дядя говорил, что в Урлише бурые не водятся, – тусклым голосом сказал Дентос. – Они только на севере живут.

– Ручаюсь, это был тот самый волк, что я видел! – в ужасе прошептал Норта. – Волк, которого я видел, он и сожрал Микеля. Он бы меня сожрал, если бы не был сыт!

– Волки людей не едят, – сказал Дентос.

– А может, он бешеный был! – Норта, ошеломленный, плюхнулся на койку. – Меня едва не сожрал бешеный волк!