Текст книги "Пагода благоуханий"

– Моя машина к вашим услугам, – почтительно пожимая пухлую короткопалую руку, предложил Жаламбе. – Разрешите отвезти вас в город?

– Спасибо. Не полагается. – Не переставая улыбаться, Уэда мягко отстранил Жаламбе и поспешил навстречу японскому генералу из контрольной комиссии. – Увидимся потом, – небрежно уронил он на ходу.

Жаламбе не оставалось ничего другого, как присоединиться к свите и последовать за шефом кэмпэйтай.

– Какие новости, господин генерал? – спросил Уэда, сжавшись на раскаленном сиденье.

– Вы разве не получили нашего последнего донесения? – Генерал ткнул шофера в спину золотой чашечкой длинной японской трубки.

– Никак нет. Мне пришлось задержаться на Формозе. Арита недавно возвратился из ваших краев и рассказывает много интересного. А что случилось?

– В Бакшоне вспыхнул мятеж. Положение очень серьезное. Железнодорожное движение парализовано диверсиями, на шоссе то и дело взрываются самодельные мины.

– Неужели армия не может навести порядок?

– Это не так просто, – генерал снял мутное от пота пенсне и попытался протереть стекла кусочком замши, – когда имеешь дело с невидимым врагом. Саботажники находят приют в каких-то жутких деревнях, которые даже не нанесены на карту, прячутся в лесах. И вообще наши доблестные солдаты оказались неподготовленными к туземным сюрпризам. Жаль, я раньше не знал, что вы будете у Ариты. Вместо того чтобы рассылать глупые инструкции из Тайхоку, он бы лучше приехал в Дошон поучиться. Слышали, какой скандал он устроил в Хайфоне? Приказы генштаба для него уже ничто… Вы случайно не осведомлены, кто его продвигает?

– Очень интересно, – невнятно пробормотал Уэда, занимавший видное место в обществе «Черного океана», и дипломатично перевел разговор: – Значит, мятеж все еще не подавлен?

– Боюсь, что он только разгорается! Продвижение наших войск приостановилось. Мы оказались меж двух огней. Французы восстановили фронт и требуют, чтобы мы оставили Дошон и отошли к границе. Мятежники сковывают нашу активность.

– Кто поднял мятеж? Французская разведка?

– Ничуть не бывало. Французы сами обеспокоены развитием событий на севере. Тут явно поработали большевики.

– Удалось кого-нибудь поймать?

– Конечно! Диверсантов и заложников каждое утро публично расстреливают на центральной площади Дошона.

– Слишком вы, господа военные, скоры на расправу, – подосадовал Уэда. – Следовало бы нас подождать.

– Жаль, что вы не получили подробное донесение.

– Ничего, я ознакомлюсь с ним на месте. Надо будет на французов нажать. В конце концов, это их протекторат, пусть выправляют положение.

– Но они отказываются что-либо делать, пока мы не отведем войска!

– возмущенно фыркнул генерал.

– В самом деле, какая наглость, – насмешливо покачал головой Уэда. – А вам не кажется, что по-своему они правы?

– Не кажется, – отрезал генерал.

– Ничего, я думаю, мы сумеем договориться.

В тот же день, даже не отдохнув с дороги, Уэда нанес визит профессору Тахэю, обосновавшемуся в маленьком домике возле вокзала на улице Травяной ряд, где некогда торговали сеном для слонов, лошадей и скота. Оставив ботинки у порога, Уэда ступил на татами и согнулся в подобострастном поклоне. Он передал хозяину привет от секретаря Усибы и рассыпался в уверениях преданности. Если в разговоре с начальником контрольной комиссии он держался как равный, то к Тахэю – личному другу самого премьера – проявил явное подобострастие. Служанка принесла дзабутон, поставила перед гостем корзинку с горячей салфеткой.

– У вас дело ко мне? – с присущей ему прямотой спросил Тахэй, когда служанка подала чай. – Пожалуйста, не стесняйтесь, Уэда-сан.

– Вы очень добры, сэнсей. Я спешно прилетел, чтобы просить вашего совета, – солгал Уэда.

– Наверное, вас взволновало известие о событиях в Дошоне?

– Не стану скрывать, оно перевернуло все мои планы.

– Не только ваши, Уэда-сан… Вы знаете, что я предупреждал о том, что такое может случиться? Но меня не послушали.

– Я прилетел сюда только затем, чтобы все исправить, – вновь солгал Уэда.

– К счастью, это еще возможно. Но прежде нужно отвести войска. Это в ваших силах? – выразил сомнение Тахэй. – Другого выхода просто нет.

– Изложите мне свой план, сэнсей, – вкрадчиво попросил Уэда. – С тем чтобы я мог немедленно доложить военному командованию. Уверен, что в свете новой ситуации оно более благосклонно отнесется к вашим… к нашим, – поправился он, – предложениям.

– Все очень просто, Уэда-сан. Французы сидят в этой стране около ста лет и превосходно научились справляться с любыми неожиданностями. Вы согласны? Так пусть они и впредь занимаются внутренними делами. В противном случае мы увязнем здесь по уши и все идеи превратить Индокитай в удобный плацдарм для дальнейшего проникновения на юг превратятся в ненужные клочки бумаги.

– Но мы не можем обойтись без военного присутствия, а французы встречают его в штыки. На переговорах в Токио Деку, как я слышал, торговался из-за каждого солдата.

– Здесь-то и коренится основная ошибка. Беда в том, что французские власти сомневаются в искренности наших намерений, и чем дальше, тем больше. Последние наши действия только укрепили их самые худшие подозрения.

– Но должен же быть выход из замкнутого круга? Пока не ликвидирован китайский инцидент, мы не можем позволить себе отвлекаться на умиротворение вьетов. И я целиком согласен с тем, что необходимо заставить французов выполнять взятые на себя обязательства. Мы, со своей стороны, готовы помочь им в борьбе с коммунистическим подпольем. Это отвечает нашим интересам.

– Ваше начальство тоже придерживается такого мнения?

– Точно не знаю, – уклонился Уэда, – но думаю, что смогу с вашей помощью его убедить.

– Собственно, именно на этом и построен мой план. Юридически, геополитически и экономически мне удалось обосновать идею совместного протектората. Став нашими официальными союзниками, французы иначе станут относиться и к ограниченному военному присутствию.

– Позвольте принести вам глубочайшую благодарность за содержательную беседу. – Уэда коснулся лбом татами. – Уверен, что мы плодотворно станем работать вместе. Теперь последний вопрос. Мне нужно коротко переговорить с другом. С глазу на глаз. Есть такое место в Ханое?

– Я бы порекомендовал вам Храм Литературы. Теперь туда почти никто не заглядывает. Очень удобно.

– Храм чего, литературы? – удивился Уэда.

– Да, Ван Миеу, это можно перевести как Храм Словесности. Храм Литературы. Он построен еще в 1070 году. Этот храм имеет секреты акустики. Я бы не советовал вам останавливаться в том месте, где поэты пели свои стихи. Каждое ваше слово будет слышно в любой точке храма, даже на берегу. С точностью совершенно удивительной учтено влияние ограды, деревьев, отражательная способность озерной глади. Зато у задних ворот вы можете беседовать без опасений. Вас не услышат, даже если начнете кричать о помощи. Лучшего места не найти.

– Вы дали необыкновенно мудрый совет, сэнсей, и крайне для меня полезный. Я тут пока на птичьих правах и ничего не знаю.

«Для настоящего разведчика, – с удовлетворением подумал Уэда, – все может оказаться полезным. В том числе и древние черепки».

Позвонив Жаламбе, он назначил встречу у задних ворот Ван Миеу. Они увиделись перед вечером, когда золотой свет над крышами навевает томление и тревогу. Вспугивая ящериц, прошли мимо изъеденных временем скамей, где в черных замшелых трещинах поселились улитки и вездесущие воробьи.

– Картотека, которую вы любезно согласились нам передать, – с места в карьер начал Уэда, когда они остановились у каменной арки со знаком неба, – оказалась довольно любопытной. Когда мы сравнили ваши данные с собственными, выявились занимательные подробности. Есть шансы затравить крупного зверя.

– В самом деле, господин Уэда? – Жаламбе облегченно вздохнул. – Рад, что сведения принесли пользу.

– Будем планировать крупную облаву. Пусть ваша тайная полиция целиком переключится на коммунистов. Преступления побоку. Это не убежит, это успеется. Мы войдем в контакт с нашими службами в Китае и затянем на шее большевиков петлю.

– Об этом я всегда мечтал, но не было возможности подобраться со стороны Китая. Англичане нам не очень помогали, так как не были заинтересованы в спокойствии и процветании французских владений.

– А мы заинтересованы, господин Жаламбе! И докажем это на деле. Рад сообщить, что ваши данные помогли нам напасть на след виднейшего деятеля Коминтерна. Совместными усилиями мы должны его взять. Сразу почувствуете, насколько тише станет в Тонкине.

– Весьма лестно. Однако должен сказать, – возразил Жаламбе, – что не только вьетнамские эмигранты, но и местные красные доставляют много хлопот. У них большая и разветвленная организация, притом умело законспирированная. Бить надобно с двух концов.

– Приятно, что наши мнения совпадают. Мы со своей стороны тоже готовы снабдить вас полезной информацией. Возьмем общих клиентов под совместный надзор, выявим связи и поставим капкан. Дело привычное.

– Завтра же можно наметить конкретные мероприятия. Не согласитесь ли побеседовать с моими сотрудниками?

– Ни в коем случае. Я в Ханое не более чем гость. Вы, я говорю о французах, тут полноправные хозяева. Но мы готовы помочь вам навести в доме порядок. На дружеской основе, неофициально. Так прошу и доложить его превосходительству господину генерал-губернатору Деку.

– Совсем не обязательно посвящать адмирала в мелочи полицейского сыска, – с видом сообщника подмигнул Жаламбе. – Мы с вами можем решить все сами.

– Это так. – Уэда проявил настойчивость. – Но, пожалуйста, доложите, что японские власти свято почитают суверенитет Франции и не будут вмешиваться во внутренние дела Индокитая.

– Означает ли это неучастие в оперативной работе? – решился задать прямой вопрос Жаламбе.

– С юридической точки зрения да, – откровенно ответил Уэда. – Мои люди, не жалея сил, помогут вашим во всем, что касается сыска. Но производить аресты будете вы.

– Понятно… – протянул Жаламбе.

– В отдельных случаях я попрошу у вас разрешения принять участие в допросе. Не откажете?

– Что за вопрос! – Жаламбе сделал широкий жест. – Можете хоть живьем изжарить.

– Зачем же? На то у вас имеется гильотина. Судебные формальности остаются в ведении французской стороны. – Уэда совершенно открыто диктовал свои условия. – Лично от вас, господин Жаламбе, требуется только одно. Вы должны развязать нам руки. Предупредите своих людей и, разумеется в мягкой форме, дайте понять генерал-губернатору, что кэмпэй-тай не потерпит никакого вмешательства в свою деятельность… Вы умеете играть в го, господин Жаламбе?

– Нет. – Француз был явно озадачен. – Что это за игра?

– Японская. Но… не имеет значения. Просто там есть такая операция, как окружение крепости. Я намерен приступить к ней немедленно. – Уэда вынул из бокового кармана фотографию. – Подберите все, что у вас имеется на этого человека.

«Вот и мы работаем на гестапо», – меланхолично отметил Жаламбе.

– Какое спокойное лицо, – усмехнулся он, рассматривая снимок. – Почти аскетическое умиротворение. Интеллигент, конечно?

– Кадровый работник компартии, – кивнул Уэда. – Канбо, как говорят здесь. Очень опасен.

* * *

В Европе начинался февраль сорок первого года, когда в Индокитае наступил год Металлической Змеи, отмеченный знаком женской стихии.

Ханойские улицы в новогодний праздник тэт стали розовыми от персикового цвета. На рынке бойко шла торговля глиняными свинками с даосским кружком счастья на прогнутом животе, карликовыми деревцами и красочными лубками, на которых были изображены грозные тигры – хранители стран света, сильные карпы в прозрачном потоке и, конечно, «Четыре красавицы».

Жизнерадостные ханойцы обменивались благопожеланиями. Многие потом принесли домой с рынка не только новогодние угощения, но и исписанные от руки квадратики зеленоватой бумаги. Как они только попали в корзинку? То ли вместе с лубком, свернутым в трубку, то ли пиротехник подсунул в коробку шутих?

«Да здравствует Единый национальный фронт борьбы против французско-японских фашистов в Индокитае! Восстание в Бакшоне и Намбо перерастет во всеобщее восстание!»

Японцы, которые тоже празднуют лунный новый год, всячески старались продемонстрировать свою духовную близость. Украсив ворота домов традиционными ветками сосны и бамбука, они добавили и нетленный персиковый цвет. По канонам икэбаны это выражало возвышенную идею вечного единства и благополучия.

До благополучия было, однако, далеко. Положение Индокитая существенно осложнилось после инцидентов на границе с Сиамом, которые к новогодним празднествам переросли в открытый вооруженный конфликт.

Новое правительство Таиланда – так теперь стал именоваться Сиам – начало тайные переговоры о размещении на своей границе с Малайей японских войск. Это было рискованно, поскольку англичане могли опередить Японию и занять приграничные районы Таиланда, и в то же время соблазнительно, ибо возникал шанс получить назад южные провинции, отторгнутые Великобританией в 1909 году. Правительство Коноэ, в свою очередь, обещало премьеру Пибул Сонграму взамен плацдарма для нападения на Малайю и Бирму щедрую компенсацию за счет Французского Индокитая: камбоджийские провинции Баттамбанг и Сиемреап и часть территории Лаоса к западу от Меконга. Японии вторжение тайских войск в Индокитай давало двойной выигрыш, поскольку укрепляло ее позиции в обеих странах и позволяло оказывать добавочное давление на администрацию Деку.

Тайская армия нанесла ряд поражений французским войскам и в первой половине января прорвалась в Камбоджу.

Фюмроль с пеной у рта убеждал Деку бросить на западную границу всю наличную авиацию.

– Вы же видели, как отвечают японцы, встречая энергичный отпор! – доказывал он. – Не мы, а вьетнамские крестьяне заставили их отступить.

– Коммунисты, – уточнил Деку.

– Не суть важно. Главное, что противник отброшен.

– Союзник, – с тонкой улыбкой заметил генерал-губернатор.

– Отчего бы и нам, французам, не продемонстрировать силу? Мы проиграли войну с бошами, уступили японцам, неужели и перед Бангкоком склоним головы? Непостижимо! Я сам готов повести самолет.

Но надежных летчиков не хватало, и Деку предпочел бросить их на подавление нового восстания в Намбо. После отхода японской армии за порядок в стране вновь отвечали французские власти. И все же Фюмролю удалось отыграться. Действуя через сочувствующих де Голлю офицеров, он за спиной генерал-губернатора вошел в тесный контакт с командующим флотом, который при первой возможности атаковал тайские корабли. Неожиданный рейд французских торпедных катеров у острова Чанг обошелся Таиланду чуть не в половину всего флота.

Его величество король Ананда Махидон пришел в отчаяние. Сидя на троне под белым девятиярусным зонтом, он в резкой форме потребовал отставки премьера. Лишь клятвенное обещание Пибул Сонграма в течение двух недель закончить конфликт без потери занятых областей удержало его от крайних мер. Он не верил, что после такого поражения его страна может остаться в выигрыше. Спасти честь тайского королевства могло только чудо. Но Пибул Сонграм не бросал слов на ветер.

Под угрозой нового ультиматума правительство Коноэ принудило Деку заключить перемирие. Акт подписания состоялся на борту японского крейсера «Натори-мару», ставшего на рейде Сайгона. Тайские войска остались на завоеванных рубежах. Пибул Сонграм окончательно уверился в могуществе союзников и под покровом глубочайшей секретности готовил почву для ввода в страну японских дивизий. Фюмроль, который после церемонии подписания напился в сайгонском отеле, дал по физиономии Жаламбе.

Сампан дядюшки Вема стоял теперь на реке Ньюэ – притоке Красной – в тихой заводи. Обложенный со всех сторон зелеными ветками, он почти не отличался от плавучих островков, которые, застряв у заболоченного берега, пускают цепкие корни. Вем любил праздновать тэт на второй день, когда спокойно, без суеты, друзья собираются у огонька за чашкой густого горячего фо. Это истинно народное блюдо, доступное рикшам и кули, равно любезное и бездомному бродяге, и солидному отцу семейства, который, позавтракав чашкой фо, будет сыт дотемна.

Ветерок, пролетающий над рекой, далеко разносил дразнящий запах мясного бульона, щедро заправленного кориандром и перцем. Гости дядюшки Вема не уставали нахваливать фо.

– Даже фо-сон-вой из слоновьего мяса, который едят принцы, не идет ни в какое сравнение с вашим волшебным фо, – одобрительно поцокал языком монах, пришедший на пир в оранжевой тоге.

– А перец какой! – подхватил Дык. – Все нутро огнем горит.

– Чем перец злее, тем место счастливее, – наставительно заметил Танг1 и поднял крохотную чашечку с рисовой водкой. – Пусть река Ньюэ принесет вам удачу, дядюшка.

1 Танг – монах.

– Я старый человек, – отмахнулся Вем. – И ничего мне не надо. Но хочется, прежде чем умру, увидеть свободную родину и погулять на свадьбе детей. – Он обнял Кхюе и Дыка. – Разве я многого прошу?

– Большего не бывает, дядюшка, – без улыбки ответил Танг. – Счастье родины и счастье детей… Что может быть выше! А вот о смерти вы рановато заговорили.

– И о свадьбе, – упрямо тряхнула головой Кхюе. – Можно ли думать о семье, когда идет борьба? – Она не удержалась от вздоха. – Нет, не скоро будет наша свадьба. Но мы все равно жених и невеста. Дык принес мне бетель, и я взяла его.

– Зачем ждать и страдать порознь? – возразил Вем. – Пусть вместе страдают. Дружные муж и жена могут выкачать воду из Тихого океана. Разве не так?

– Это уж им самим придется решать, – уклонился от спора Танг. – Славно, однако, мы отметили праздник. Я, признаться, уже забыл мирный запах домашнего очага… Пора и за дело приниматься. Ты проводишь меня? – обратился он к Дыку.

– Позвольте мне пойти с вами? – попросил Вем. – Пусть они хоть сегодня побудут вдвоем…

– Вы совершенно правы, – Танг похлопал юношу по плечу. – Я как-то забыл, что ему завтра вновь предстоит дорога. Совсем одичал в монашеской келье. Перестал понимать простые вещи. Того и гляди, стану святым, – пошутил он. – Я помогу вам спустить лодку, дядюшка.

Оставшись одни, Кхюе и Дык долго молчали, пристально следя за догорающими угольями в очажке. Под тихий плеск воды и шелест осоки хорошо было думать и вспоминать. Временами за бамбуковой загородкой поднимали возню нападавшие в трюм крабы.

– Ты обещал научить меня писать, – нарушила молчание девушка.

– Обязательно. Как только смогу надолго задержаться в Ханое, мы начнем уроки.

Оба знали, что это будет не скоро.

– Я бы хотела помогать тебе переписывать зеленые квадратики.

– Глупенькая, – улыбнулся Дык. – Листовки не обязательно должны быть зелеными. Просто попалась такая бумага… Но я бы тоже хотел, чтобы ты нам помогала.

– Это важно?

– Очень. Люди должны знать правду. Можно перекрыть реку, закрыть колодец, но кто может зажать народу рот? На этот раз нам понадобится много листовок, и на них должно быть больше слов. Без типографии никак не обойтись. Поэтому я и тороплюсь. А то бы мы могли не расставаться хоть целую неделю.

– Я понимаю… Кто написал листовку? Ты?

– Нет, мне такое пока не по плечу. Это товарищ Танг постарался. Я хоть и был тогда в Намбо, но у меня даже слов таких не найдется. Очень трудно написать о том, что видел.

– Расскажи.

– Они держались целый месяц! Когда японцы начали отводить войска, чтобы пустить обратно французов, народ не захотел возвращения кабалы. Прежняя власть развалилась, как прогнивший плод. Во многих общинах и уездах товарищи установили новые, революционные порядки. Понимаешь, Хоанг? Кусочек нашей земли стал свободным! И это могло бы стать началом полного освобождения. Но не стало. Наших разгромили. Они слишком поторопились. Французы бросили против них авиацию. Целых двадцать бомбардировщиков! Многие деревни были сожжены дотла, тысячи мирных жителей нашли смерть под бомбами, сгорели заживо. А потом нагрянули каратели. Жандармы поголовно истребляли все население восставших районов. Особенно отличился жандарм Пэтай. Он не жалел даже детей. Тюрьмы были забиты до отказа. Но если ты думаешь, что арестованных ждал суд, то ошибаешься. Людей буквально пришивали друг к другу колючей проволокой и бросали в море.

Вот как закончилась попытка обрести свободу. Зная о том, что в Бакбо и Чунгбо еще не готовы к восстанию, руководящие товарищи просили партком Намбо подождать с выступлением, но весть о нем уже облетела весь город, и люди сами вышли на улицу. Они пошли на верную смерть. Теперь видишь, как необходимо всем и каждому рассказать о событиях в Намбо? Послушай, что пишет товарищ Танг. – Дык прилег на циновку и, повернувшись к свету, нашел запомнившееся ему место. – «Пусть зверская расправа с нашими братьями укрепит наши сердца и раздует в них пламя возмущения. Пусть Намбо станет для нас примером героизма и трудным уроком на будущее». Вот как умеет сказать товарищ Танг.

– Раньше я бы плакала, узнав про такое. Теперь – нет!

– Если о каждом случае народного возмущения люди станут узнавать вовремя, врагам придется туго. Еще продолжался террор в Намбо, когда отказались подчиняться приказам солдаты. В знак протеста против кровавых зверств они захватили блокпосты в Теранге и Долыонге и двинулись к городу Винь. Как только партия узнала о восстании, она обратилась к народу с призывом поддержать солдат. К сожалению, они не сумели долго продержаться.

– Я хочу быть с тобой, – прошептала девушка.

– Кажется, на сей раз они у нас в кармане, – сказал Уэда, опуская бинокль. – Взгляните на тот островок, прилепившийся к берегу, господин Жаламбе. Вам не кажется подозрительным поднимающийся над ним дымок?

– Может, горит что-нибудь? – усомнился Жаламбе, приникая к окулярам.

– Чему же гореть, если вокруг вода? Нет, когда мои люди дважды засекли поблизости от реки этого субъекта, я сразу смекнул, что они скрываются на воде. Мы обшарили квадрат за квадратом, прежде чем обнаружили эту сплавину. Не сомневаюсь, что она скрывает лодку. Больше спрятаться негде.

– С берега туда не очень-то подберешься. Трясина.

– Прикажите оцепить дамбу, – процедил Уэда сквозь стиснутые зубы.

– Живо на катер! Я останусь наблюдать здесь. На случай, если они попытаются скрыться в траве, оставьте мне снайпера.

* * *

Конспиративная квартира, которую Уэда снял для деликатных встреч, находилась в туземной части города. Это была убогая хижина из обмазанного глиной тростника, затерявшаяся в извивах грязного переулка, настолько узкого, что туда едва могла въехать арба.

Жаламбе казалось, что из темных глубин за ним неусыпно наблюдают сотни враждебных глаз. Он всегда неуютно чувствовал себя в туземных кварталах.

От свидания с Уэдой ничего хорошего для себя он не ждал. Из парочки, взятой на сампане, до сих пор не удалось выколотить ничего путного, а канбо, за которым так усиленно охотился Уэда, словно сквозь землю провалился. Есть от чего прийти в уныние.

«Не мог подыскать уголок поприличней, обезьяна, – уныло подумал Жаламбе. – Того и гляди, всадят нож между лопаток».

– С чем пришли, господин Второе бюро? – встретил его вопросом японец.

– Пока обрадовать нечем, – развел руками Жаламбе. – Но есть основания полагать…

– Это я уже слышал от вас в прошлый раз, – грубо перебил японец, продолжая приветливо улыбаться. – Когда же вы наконец перестанете пить и начнете работать?

Жаламбе молча проглотил обиду. Возразить по существу ему было нечем, а оскорбления его не задевали.

– Как мои красные? Что вам удалось из них вытянуть?

– Мы работаем с ними, – излишне бодро заявил Жаламбе. – Они от нас не уйдут.

– Это не работа! – ударив кулаком по столу, вскочил Уэда. – Я слушаю вас, господин Жаламбе, – сказал он, садясь на место. – Продолжайте.

– Не исключено, что девчонка действительно ничего не знает. Она производит впечатление форменной дикарки. Кусается и воет. Но парень!

– Не спрашивая разрешения, Жаламбе закурил. – Нам удалось установить его личность. Это некто Нго Конг Дык, мелкий служащий «Сентраль электрик». Мы его давно разыскивали.

– Теперь он у вас. И что же?

– Не все сразу, – сказал Жаламбе, деликатно отгоняя дым в сторону. – Впрямую расколоть не получилось, поищем другие возможности… Он сейчас в тюремном лазарете. – Жаламбе старался не смотреть на японца. – Пусть немного передохнет.

– Я принимал вас за контрразведчика, господин Жаламбе, – пренебрежительно процедил Уэда. – А вы просто заштатный вышибала. Я отказываюсь с вами работать… Интересно, в новой Франции найдется хоть парочка профессионалов или все остались в немецкой зоне? Придется проконсультироваться с господином послом Сотомацу.

– Зачем же так ставить вопрос? – Жаламбе притворился глубоко обиженным.

Он сидел с опущенной головой, как проштрафившийся школяр, и растирал пальцами сигаретный пепел.

– Скажите, господин Жаламбе, – вкрадчиво осведомился Уэда. – За что вас ударили по физиономии в баре отеля «Катина»?

– Вы знаете? – дернулся, как от электрического разряда, Жаламбе.

– Впрочем, что же тут удивительного. – Он осуждающе поцокал языком. – Просто безобразная пьяная драка, господин Уэда. Вы, японцы, победители, и вам не понять психологии побежденных.

– Са-а1, – озадаченно кивнул Уэда. – Любопытная точка зрения. Но почему господин Фюмроль именно вас посчитал ответственным за уступку тайской стороне?

1 Междометие, выражающее раздумье при ответе (яп.).

– Вероятно, потому, что ему было проще дать по морде мне, а не генерал-губернатору. Наконец, я оказался ближе. Можно сказать, подвернулся под руку. Очень просто.

– Са-а, – повторил Уэда. – А что, – спросил он, круто меняя тему,

– господин Фюмроль остался недоволен условиями перемирия?

– Вас это удивляет? Стоило нам впервые за двадцать лет одержать маленькую победу, как нас тут же принудили капитулировать. Тут хоть кто взвоет.

– У меня создалось впечатление, что он очень непоследовательный человек. Сам не знает, чего хочет. Он из тех, кто, полюбовавшись зацветающей вишней у ворот Курамон, приходит потом с топором, чтобы срубить эту вишню. Любя Японию, он ухитряется ненавидеть японцев. Боюсь, что он плохо кончит.

– Фюмроль интересует вас? – насторожился Жаламбе.

– Как вам сказать, – уклончиво качнул головой Уэда. – К партнеру всегда приглядываешься… Не провали вы дела с этими речными голубками, я бы, возможно, предоставил вам шанс расквитаться.

– Простите, господин Уэда, но я не совсем понимаю…

– Все крайне просто, господин Жаламбе. Человек вашей профессии мог бы понять с полуслова… Вас не очень удивит, если я признаюсь, что мы начали следить за господином Фюмролем с того самого момента, как он высадился в Хайфоне?

– Ах, вот в чем дело! – догадался Жаламбе и с живейшим интересом спросил: – И что же?

– Так вот, любезный… – Уэда снисходительно смерил собеседника взглядом. – Ваш пациент, которого вы зачем-то уложили на больничную койку, был частым гостем господина Фюмроля. Неоднократно замечен и сфотографирован там. Это, собственно, и позволило нам выявить его контакты. Они весьма многообещающи. От вьетнамской эмиграции до большевистского подполья в Ханое. У меня есть подозрение, что этот хрупкий юноша был связным между интересующим нас лицом и господином Фюмролем. Видите, как мы много теряем из-за вашей нерасторопности? – С железной последовательностью он вернулся к началу разговора: – Пора взяться за ум.

– Постойте, постойте! – Жаламбе схватился за лоб. – Кажется, я начинаю кое-что понимать. – Он отрицательно покачал головой. – Вы попали в самую точку, но тем не менее вы ошибаетесь, сударь. Фюмроль тут ни при чем. Французский маркиз – и неумытые туземные коммунисты! Смешно. Тут дело другого рода. Этот самый Дык разыскивался нами в связи с саботажем на электростанции. Понимаете? Еще прежний губернатор обратил внимание на перебои в подаче энергии, которые совпадали по времени с разного рода мероприятиями властей. Вот какая штука. Фюмроль только жертва подобных забав. Простое сопоставление фактов позволяет легко вычислить искомое неизвестное. Это некто Тхуан, повар, перешедший Фюмролю в наследство от Катру. И как это раньше не приходило мне в голову? – Он ударил себя по лбу. – Словно кто глаза занавесил!

– Надо брать, пока не ушел.

– Фюмроль в этот час может оказаться дома, – озабоченно вздохнул Жаламбе.

– Вы что же, боитесь его? – презрительно скривил губы Уэда.

– Не в том дело. Незачем показывать ему нашу кухню. Пропал повар, и все.

– Вероятно, вы правы, – вынужденно согласился Уэда. – Можете найти способ выманить его из норы?

– Раньше это не составило бы никакого труда. – Жаламбе принялся сосредоточенно обкусывать ногти. – Но теперь, когда отношения слегка осложнились… Вот если бы натравить на него губернатора! Предлог нужен. – Он нетерпеливо закружился на месте. – Железный предлог. Послушайте, Уэда, – сказал он с фамильярной деловитостью. – Каковы будут условия мира с Таиландом?

– Зачем вам? – полные губы Уэды сжались в ниточку.

– Мне на такие секреты, извините, плевать, а предлог нужен солидный. Что мне сказать Деку? Какие новости не терпят отлагательств?

– Япония поддержит притязания Таиланда? Это не секрет. Мир будет подписан в Токио? Новость, не заслуживающая особого интереса. – Уэда принялся размышлять вслух: – Скажите, что тайская армия начала новое наступление.

– Источник информации? – мгновенно отреагировал Жаламбе.

– Сошлитесь на меня. Утром я принесу его превосходительству извинения за ошибку.

– Тогда я бегу! Пока выберешься из этой чертовой дыры, сколько времени потеряешь…

– Погодите, – задержал его Уэда. – Выйдем вместе. У меня поблизости спрятан автомобиль.

– Отлично! Подбросите меня до моей лавки.

– Нет. Сначала вы пошлете людей к господину Фюмролю и позвоните генерал-губернатору. Как только майор уедет, пусть без промедления входят в дом. Если мы с вами чуточку и опоздаем, то не беда. Главное, чтоб птичка не упорхнула.

– Как, вы тоже желаете?

– Не хочу, чтобы вы наделали глупостей с самого начала. Новый шанс едва ли скоро представится.

Мадам Деку ждала Фюмроля на верхней ступеньке лестницы. На ней было смело открытое платье из лазоревого шифона.

– Как это мило с вашей стороны. – Она протянула руку для поцелуя.

– Я очень рада, что Жан наконец вытащил вас.

Они проследовали в столовую, где все осталось в том же виде, что и при прежнем хозяине.

Хотя радио ревело во всю мощь и вокруг стола сновали только вышколенные лакеи-французы. Деку не начинал делового разговора. Кофе пили в полном молчании.

Наконец мужчины смогли уединиться в кабинете.

– Плохие новости, – отрывисто сказал Деку. – Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.