Текст книги "Быть человеком. Концепция человека у Карла Маркса"

Каждый год, начиная с 1967-го, Эрих Фромм жил в Локарно, Швейцария, с апреля по сентябрь, до тех пор, пока не сменил окончательно местожительство с Мехико на Тичино в Швейцарии в 1974 году. Вскоре были установлены контакты с итальянской прессой. Предлагаемый текст был написан Фроммом для «Коррьере делла Сера», вечерней миланской газеты, в которой он был опубликован в январе 1972 года. Данный текст воспроизводит англоязычную рукопись Фромма.

В современном обществе так много вещей, которые мне не нравятся, что трудно решить, с какой именно жалобы начать. Впрочем, это не имеет значения, потому что совершенно ясно: все те вещи, которые мне не нравятся, – это просто различные грани структуры современного промышленного общества, и все они произрастают из одного и того же корня: структуры индустриального общества, как в его капиталистической, так и в советской формах.

Первое, о чем я хотел бы сказать: мне не нравится, что все вещи и почти все люди выставлены на продажу. Не только предметы потребления и услуги, но идеи, произведения искусства, книги, личности, убеждения, чувства, улыбки – все превращено в товар. То же можно сказать о человеке в целом, со всеми его способностями и возможностями.

Отсюда следует кое-что еще: доверять можно все меньшему и меньшему количеству людей. Это не обязательно подразумевает нечестность в бизнесе или ненадежность в личных отношениях; речь идет о более глубоких вещах. Если человек выставлен на продажу, будет ли он завтра таким же, как сегодня? Откуда мне знать, тот ли он, на кого можно положиться? Да, он не убьет и не ограбит меня… Это, конечно, обнадеживает, но такое доверие не очень много значит.

Это, конечно, другой способ сказать, что все меньше людей обладают убеждениями. Под убеждением я понимаю мнение, коренящееся в характере человека, в целостности его личности, которое мотивирует его действия. Я не имею в виду просто центральную идею, которая может легко измениться.

Следующий пункт тесно связан с предыдущим. Старшее поколение имеет тенденцию проявлять характер, в значительной степени сформированный традиционными паттернами и потребностью в успешной адаптации. Многие представители молодого поколения, похоже, вообще не имеют характера. Я не хочу сказать, что они нечестны; напротив, одна из самых приятных вещей в современном мире – честность огромной части молодого поколения. Я имею в виду другое: они живут – эмоционально и интеллектуально – в нищете. Любую потребность они удовлетворяют немедленно, им не хватает терпения учиться, они плохо переносят фрустрацию, лишены собственного центра и чувства идентичности. От этого они страдают и подвергают сомнению себя, свою идентичность, смысл жизни.

Некоторые психологи возводят отсутствие идентичности в добродетель. Они говорят, что молодые люди обладают «характером Протея»[26]26
  Протей – в древнегреческой мифологии сын Посейдона, мог принимать различные облики; сравнение с Протеем символизирует изменчивость, непостоянство (в данном контексте характера). – Примеч. ред.


[Закрыть], стремясь ко всему, ничем не связанные. Однако это просто поэтический способ говорить об отсутствии самости, «человеческом конструировании» по Б. Ф. Скиннеру[27]27
  Беррес Фредерик Скиннер (1904–1990) – американский психолог, рассматривавший в поведении роль не только цепочки «стимул – реакция», но и сознания. – Примеч. пер.


[Закрыть], согласно которому человек является тем, какие условные рефлексы у него выработаны.

Мне не нравятся также общая скука и отсутствие радости. Большинство людей скучает, потому что не интересуется тем, что делает, а наша промышленная система не заинтересована в том, чтобы люди интересовались своей работой. Надежда на последующие развлечения [большие, чем имело предыдущее поколение] считается единственной приманкой, необходимой для того, чтобы компенсировать скучную работу. Однако свободное время и время развлечений уныло. Оно так же управляется индустрией развлечений, как время работы – промышленным предприятием. Люди ищут удовольствий и возбуждения, а не радости; власти и собственности, а не роста. Они хотят иметь много, потреблять много, вместо того чтобы много представлять собой.

Людей больше привлекает все мертвое и механическое, а не жизнь и жизненные процессы. Я называю это тяготение к неживому вслед за Мигелем де Унамуно[28]28
  Мигель де Унамуно (1864–1936) – испанский философ, писатель, общественный деятель. – Примеч. пер.


[Закрыть] «некрофилией», а влечение ко всему живому – «биофилией». Несмотря на тот упор, который делается на удовольствиях, наше общество производит все больше и больше некрофилии и все меньше и меньше – любви к жизни. Все это ведет к великой скуке, которая лишь поверхностно компенсируется постоянно меняющимися стимулами. Чем меньше эти стимулы вызывают поистине живого и активного интереса, тем чаще их требуется менять, поскольку часто повторяющиеся «плоские» стимулы скоро делаются монотонными – это биологически заданный факт.

То, что не нравится мне больше всего, описано в греческой мифологии: греки видели появление «железной расы», что показал Гесиод[29]29
  Гесиод (VIII–VII вв. до н. э.) – древнегреческий поэт. – Примеч. ред.


[Закрыть] в «Трудах и днях»:

 
После того поколенье другое, уж много похуже…
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя,
И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им…
Правду заменит кулак…
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право…
Зевс поколенье людей говорящих погубит и это…
Все же ко всем этим бедам примешаны будут и блага…[30]30
  Гесиод. Труды и дни. Перевод В. В. Вересаева.


[Закрыть] —
 

если только простые люди подымутся и свергнут тех, кто их угнетает.

Несмотря на все это, меня не оставляет надежда. Мы находимся в середине процесса, когда многие народы начинают отказываться от иллюзий; как сказал когда-то Маркс, отказ от иллюзий – это условие отказа от обстоятельств, которые требуют иллюзий.

«La disintegration de las sociedades» – таково было название лекции, которую Фромм прочитал в январе 1969 года на симпозиуме в Национальной медицинской академии в Мехико. Тема симпозиума – «Понимание смерти». Англоязычная версия этой лекции была подготовлена для публикации самим Фроммом и находится среди его неопубликованных работ.

Говоря о «распаде общества», я не имею в виду, что общество – организм, подобный клетке или целой телесной системе. Общества были описаны по аналогии с живыми организмами, например, Освальдом Шпенглером в его книге «Закат Европы» (1918): по его словам, вследствие рождения, возмужания, зрелости и одряхления общества проходят те же стадии развития, что и организм. И хотя аналогии могут быть вдохновляющими, они ничего не доказывают.

Тем не менее мы можем говорить о распаде обществ, не прибегая к таким аналогиям, если понимать общество как систему или структуру. Общее у организма и общества то, что они представляют собой системы и подчиняются определенным законам, свойственным каждой системе, даже если системы очень отличаются друг от друга по своей сути. Такими системами, например, являются человеческий организм, Солнечная система, лингвистические, экологические, политические системы, институции и т. д.

Природа систем заключается в том, что все их части соединяются таким образом, что должное функционирование каждой из них необходимо для должного функционирования всех остальных. Таким образом, система образует единство, отличающееся от простой суммы всех ее компонентов. Из этого факта проистекает следующее.

(1) Система обладает собственной жизнью, независимо от того, органическая это или неорганическая система, потому что она функционирует только до тех пор, пока все ее части остаются интегрированы в той специфической форме, которая требуется системе. Система как целое главенствует над своими частями, и части вынуждены функционировать в составе данной системы или не функционировать вовсе. Система обладает внутренней связностью, делающей ее изменение чрезвычайно затруднительным.

(2) Если попытаться изменить одну изолированную часть системы, то это изменение не приведет к изменению системы как целого. Напротив, система будет продолжать функционировать по-своему, поглотив изменение любой отдельной части таким образом, что очень скоро эффект изменения будет сведен на нет. Конкретным примером могут служить попытки избавиться от трущоб в больших городах, когда как наиболее эффективный способ предлагается строительство новых недорогих домов. Скоро обнаруживается, что новые дома, в свою очередь, превращаются в трущобы, и система трущоб продолжает функционировать, как и раньше. Причина этого кроется в том, что строительство новых домов без фундаментальных изменений системы – образовательных, экономических, психологических и т. д. – оставляет базовую структуру той же самой и, таким образом, система трущоб воспроизводится, превращая со временем только что построенные дома в новые трущобы. Система может быть изменена, если только вместо изменения одного-единственного фактора настоящие перемены произойдут в системе в целом, так что произойдет новое объединение всех ее частей.

(3) Чтобы понять, какие изменения системы в целом необходимы и возможны, требуется должный анализ функционирования системы: изучение причин нарушения функционирования и оценка ресурсов, доступных для изменения системы.

(4) Общий принцип оптимального функционирования системы или ее распада может быть сформулирован следующим образом: система может считаться эффективно работающей, когда все ее части должным образом интегрированы и работают оптимально с минимальной затратой энергии, используя трение между собой и трение системы с соседними системами, контакт с которыми неизбежен. Одним из важных условий должного функционирования является то, что те части системы, которые не приспосабливаются к новым условиям вне системы, способны регенерировать в ответ на эти новые условия и адаптироваться к ним. В противоположность этому распад системы происходит, когда некоторые части утрачивают способность к такой адаптации, когда они окаменевают настолько, что трение внутри системы и противоречия между данной системой и соседними делаются настолько выраженными, что со временем система разрушается и распадается.

Между двумя крайностями – оптимальным функционированием системы и ее распадом – имеется много оттенков частичной дисфункции. Восстановит ли система свое равновесие или распадется, зависит от способности воспринимать адекватные изменения, основанные на анализе системы. Следует отметить, что существуют такие системы, как, например, Солнечная, действующие на основании физических законов, не поддающихся контролю со стороны человека. С другой стороны, есть такие системы, как человеческий организм или общество, которые могут быть изменены вмешательством человека при условии, что такое вмешательство основывается на должном знании функционирования системы, доступности средств, позволяющих проведение систематических изменений, и наличии стремления к ним.

(5) Это не значит, что достаточное знание всегда может предотвратить распад системы. Очевидно, что человеческий организм, по крайней мере до сих пор, ограничен в своей способности производить системные изменения в процессе старения. Подобным же образом общество может быть неспособно к адаптивным изменениям по причине отсутствия материального базиса для них, потому что, например, произошла эрозия почвы, природная катастрофа и т. д.

(6) Очень часто систематические изменения не происходят не потому, что объективно невозможны, а в силу ряда субъективных причин. Возможно, первая из них – непонимание того, как функционирует система и каковы причины ее дисфункции. Во-вторых, в социальных системах это особые интересы существующих внутри общества групп, борющихся против перемен, неблагоприятных для них в данный момент, хотя, объективно говоря, нежелание отказаться от каких-то привилегий ведет со временем к распаду данного класса вместе с обществом в целом. Еще одна субъективная причина заключается в том, что многие люди, в том числе многие ученые, все еще мыслят в терминах устаревшей линейной причинно-следственной концепции. Они выбирают самые очевидные недостатки системы и пытаются найти их причины. Им трудно мыслить в терминах происходящих в системе процессов, когда понимание одной части делает необходимым понимание каждой из остальных; действительно, понимание системы требует гораздо большей гибкости мысли. Тот факт, что мышление и чувства наблюдателя сами по себе являются частями системы, делает понимание общества как системы особенно трудным; наблюдатель видит в системе не ее истинное функционирование, а смотрит с точки зрения собственных желаний и той роли, которую играет в системе.

Общие замечания о природе систем были необходимы для того, чтобы перейти к специфическим проблемам распада обществ. Мы должны помнить то, что уже было сказано о распаде систем: системы распадаются, если противоречия внутри них становятся чрезмерными и если отдельные их части и система как целое теряют способность к регенеративной адаптации в изменившихся обстоятельствах. К этому можно добавить еще одно соображение. Процесс распада общества обычно порождает огромную волну насилия и разрушительности (например, период упадка Римской империи или средневекового общества). Рост насилия сегодня может рассматриваться как указание на тенденции распада технологического общества.

Мы знаем в истории множество обществ, распавшихся таким образом, что можно было бы думать о них как об умерших и замещенных совершенно новыми социальными системами. Однако встречаются социальные системы, избегнувшие коллапса, в которых радикальные системные изменения вели к сохранению системы. Одним из наиболее часто упоминаемых примеров является распад социальной системы в Римской империи. Хотя последнее слово о причинах падения Рима еще не сказано, широко распространена идея о том, что причина распада Римской империи может быть найдена в ее неспособности приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, особенно в отсутствие технологического базиса, который позволил бы разрешить экономические противоречия, развившиеся внутри системы. Таким образом, подвижная космополитическая система Римской империи была заменена феодализмом, который властвовал в Европе около тысячи лет.

Когда мы говорим о распаде системы, это не значит, что все ее части уничтожаются. Люди или их потомки выживают вместе со значительной частью своих знаний и культуры; в самом деле, когда Европа перешла от Средневековья к Ренессансу и затем к современной эре, многие строительные элементы, созданные греческим и римским обществами, были использованы для создания совершенно иной системы.

Существует много других примеров полного распада социальных систем. Есть также общества, в которых произошли такие системные перемены, которые привели к радикальной реинтеграции прежней системы. Очевидным примером этого могут служить системные изменения, произошедшие в капиталистической системе между началом XIX и серединой XX века. К этим переменам привел ряд факторов, особенно стремительный рост производительности труда, связанный с использованием все более эффективной техники, а в последнее время – кибернетики и автоматики. Более того, перемены были связаны с неизбежностью возникновения больших централизованных предприятий, которые, в свою очередь, в значительной мере порождались новыми технологическими возможностями и были связаны с потребностью превращения рабочего в потребителя, с социальным и политическим давлением профсоюзов, с потребностью в более образованном населении, которое могло бы управлять все более сложными машинами.

Насильственная революция – не обязательно доказательство распада системы. Все условия для существования буржуазного общества XIX века уже имели место перед французской революцией[31]31
  Имеется в виду Великая французская революция (1789–1799) – буржуазная революция во Франции, приведшая к свержению абсолютной монархии и провозглашению республики; имела огромное международное значение, способствуя распространению прогрессивных идей во всем мире. – Примеч. ред.


[Закрыть], и революция только освободила общество от оков, которые сделали бы дальнейшие системные изменения невозможными. В современной истории мы видим некоторые яркие примеры противостояния системных изменений распаду общественных и политических систем. В Британской империи наблюдались признаки медленного распада, начавшегося в конце XIX века и продолжавшегося в XX столетии, несмотря на победу в двух великих войнах. С другой стороны, германский империализм испытал определенные изменения, но продолжил развиваться в терминах своей базовой структуры, хотя нация потерпела полное военное и политическое поражение в тех же двух войнах.

Изучение нарушений функционирования британской системы в противоположность продолжению функционирования системы немецкой (и, следует добавить, японской) дает нам прекрасный материал для понимания причин как распада, так и адаптивной реинтеграции экономических и политических систем. До сих пор таких исследований было немного, но, несомненно, они будут проведены и дадут много материала для понимания причин этих процессов. Впрочем, один факт уже ясен: экономические условия гораздо более важны, чем чисто военные, и экономическое завоевание и проникновение заменяют старые формы милитаристского захвата.

До сих пор мы говорили о проблеме реинтеграции в противовес распаду социальных систем чисто теоретически. Однако многие из нас осознают, что эта проблема сегодня, в 1969 году, не только теоретическая. Существует серьезный вопрос: не находится ли западная система в процессе распада или же реинтеграция возможна? Несомненно, западная социальная система выглядит находящейся на вершине своей силы. Развитие теоретической мысли породило технические приложения, которые, кажется, исполняют мечты прошлых поколений. Способность системы к производству материальных ценностей на базе новых технологий увеличивается все нарастающими темпами. Недавние исследования Луны, с таким энтузиазмом встреченные большинством жителей западного мира, представляются доказательством силы и эффективности нашей системы. Однако эти величайшие успехи западной системы не отменяют того факта, что она находится перед лицом серьезной системной дисфункции и опасности распада. Позвольте мне кратко перечислить некоторые противоречия, которые могут привести к распаду нашей технологической системы.

Самое важное противоречие, возможно, заключается в том, что богатые нации богатеют, а бедные становятся относительно беднее, и серьезных попыток изменить эту тенденцию не делается. Ничто не указывает на угрожающую опасность более ясно, чем всеми принятое предсказание экспертов катастрофического голода в неразвитых странах в 1980-х годах.

Другое противоречие лежит в глубоком разрыве между традиционными религиозными и гуманистическими ценностями, все еще принятыми в западном мире, и новыми технологическими ценностями и нормами, служащими им полной противоположностью. Согласно традиционным ценностям, следует творить добро, истину, красоту, иными словами, то, что служит развитию и росту человека. Новые технологические ценности призывают делать то, что технически возможно. Если технически возможно добраться до Луны, следует сделать это, несмотря на то, что гораздо более неотложные задачи на Земле остаются нерешенными. Если технически возможно произвести безумно разрушительное оружие, следует сделать это, несмотря на то, что это оружие угрожает уничтожением всему человечеству. Существует разрыв между осознанным набором ценностей, которым все еще учат детей и которым все еще верит большинство взрослых, и противоречащим им набором ценностей, следуя которым люди напрасно тратят энергию, мучаются угрызениями совести и испытывают чувство бесцельности существования.

Еще одно противоречие заключается в том, что, хотя индустриальное общество во всем мире повышает грамотность и уровень образования, этот прогресс совершенно не благоприятствует способности граждан критически мыслить. Одновременно с ростом образованности телевидение создает новый тип неграмотности, при котором потребителю скармливаются картинки; используются его глаза и уши, но не мозг. Короче говоря, пока мы производим все более эффективные машины, сам человек теряет некоторые свои самые важные качества. Он превращается в пассивного потребителя, направляемого крупной организацией, не имеющей другой цели, кроме той, чтобы становиться больше, производительней, расти быстрее.

Чем более могущественным становится человек в отношении природы, тем более он бессилен перед машиной. Хочу привести несколько примеров, чтобы показать, что вся наша система пребывает в состоянии серьезного неравновесия, а некоторые ее части, похоже, утратили свою адаптивную и регенеративную силу. Эта потеря адаптивной функции особенно ясно проявляется в неспособности (1) отказаться от ядерного оружия и тем самым от парализующей угрозы полного уничтожения; (2) преодолеть все увеличивающийся разрыв между миром богатых и миром бедных; (3) принять меры для того, чтобы человек контролировал машину, а не превращался в ее слугу.

Исторический вопрос, стоящий перед западным обществом, заключается в том, имеет ли оно еще жизненную силу, чтобы произвести необходимые системные изменения для предотвращения распада, или мы уже утратили контроль и тем самым обречены на катастрофу. Большинство наблюдателей полагает, что мы все еще обладаем техническими способностями для реинтеграции, и что наша возрастающая слабость кроется в том, что мы не анализируем систему, а также в том, что частные интересы главенствуют над интересами реинтеграции системы как целого. Некоторые исследователи, такие как Жак Эллюль[32]32
  Жак Эллюль (1912–1994) – французский философ, социолог, критик технологии. – Примеч. пер.


[Закрыть] во Франции и Льюис Мамфорд[33]33
  Льюис Мамфорд (1895–1990) – американский историк, социолог и философ техники. – Примеч. пер.


[Закрыть] в Соединенных Штатах, выражают мало надежды на то, что распад может быть остановлен, хотя и не исключают такой возможности. Другие, привыкшие к линейному причинно-следственному образу мыслей, верят, что устранение симптомов может остановить распад системы; меньшинство полагает, что необходимо уничтожить систему в целом, чтобы построить более совершенную. (Они, по-видимому, не понимают, что такое уничтожение в лучшем случае приведет к столетиям кровопролития и варварства, а учитывая современный уровень разрушительных сил, возможно, не только к уничтожению современной системы, но и к физическому уничтожению большей части человечества, если не всей жизни на Земле.)

Если мы хотим выжить, то изучение распада систем, и в особенности систем социальных, представляет не только высочайший теоретический интерес, но и жизненную необходимость. Никогда еще способность человека к пониманию, к критическому и аналитическому мышлению не была столь необходима для выживания человеческой расы, чем сегодня.