Текст книги "Утерянные победы"

Осужден на наблюдение со стороны. Оборонительные бои в нижнем течении Соммы. Прорыв через французскую оборонительную позицию на Сомме. Стремительное преследование. Перемирие.

Участие, которое мне суждено было принять после отставки с поста начальника штаба группы армий фон Рундштедта в наступлении на Западном фронте, настолько незначительно, что в этих воспоминаниях можно было бы на нем и не останавливаться. Если я тем не менее, делаю это, то в первую очередь, чтобы отдать долг благодарности подчиненным мне храбрым войскам и их выдающимся подвигам. Далее, потому, что боевые действия 38-го корпуса после успешного прорыва через французские позиции на Сомме могут послужить примером организации преследования, проводившегося от Соммы через Сену до Луары, во время которого наши войска не давали противнику прийти в себя до тех пор, пока он не был окончательно разгромлен.

В те месяцы, когда другие продолжали работать над замыслом, за который я боролся, вначале передо мной была поставлена скромная задача ожидать, пока будет сформирован штаб моего 38-го корпуса и входящего в его состав батальона связи в Штеттине. Время от времени я получал задания проверять на месте ход формирования новых дивизий в Померании и Познани.

10 мая 1940 года в Лигнице, куда я приехал на пару дней в отпуск, я по радио услышал о начале немецкого наступления. Естественно, все мои мысли и горячие пожелания были в последующие дни с нашими войсками, наносившими удар через Арденны. Удастся ли нам быстро продвинуться через Люксембург и прорваться через бельгийские укрепления по обе стороны от Бастони до того, как сюда подойдут крупные силы французов? Будет ли возможно продолжить безостановочное наступление танков и форсировать Маас у Седана, тем самым обеспечив окружение северного фланга противника? Но одновременно, как это нетрудно понять, голову мою бороздили не совсем приятные мысли об инстанции, в такой момент сославшей меня далеко в тыл, в то время как на Западе осуществлялся план, за который я так долго и настойчиво боролся.

10 мая вечером прибыл приказ, согласно которому штаб 38-го корпуса переводился «вперед», в Брауншвейг. 13 мая я направился оттуда в Дюссельдорф, где мы поступили в распоряжение группы армий «Б». В последующие дни у меня не было других занятий, кроме как в качестве праздношатающегося осматривать взятые штурмом сильно укрепленные бельгийские позиции на Маасе у Маастрихта и на канале Альберта, а также захваченный в результате внезапного нападения, оборудованный по последнему слову техники форт Эбен-Эмаэль (дальнобойные бельгийские батареи в это время еще продолжали вести огонь). Кроме того, я узнавал в штабе группы армий и в штабе 6-й армии о ходе операций. То, что я там услышал, свидетельствовало об отсутствии ясного представления о замыслах противника. ОКХ, по-видимому, также еще не имело таких сведений и отделывалось молчанием относительно своих дальнейших оперативных планов. Оно ограничивалось только удлинением разграничительной линии между группами армий на северо-запад.

16 мая штаб корпуса был переподчинен группе армий «А». На следующий день я представился в Бастони моему бывшему командующему, генерал-полковнику фон Рундштедту. Он, так же, как и мой преемник, генерал фон Зоденштерн, и весь состав моего старого штаба, сердечно приветствовал меня, и только здесь я услышал, как успешно прошло наступление через Арденны и Маас. Наш корпус должен был войти в состав 12-й армии, которая имела задачей продолжать наступление на запад, к нижней Сомме, в то время как новая 2-я армия должна была быть введена в прорыв фронтом на юго-запад между 12-й и 16-й армиями.

Прибыв в штаб 12-й армии, я тотчас стал свидетелем вмешательства Гитлера в руководство операциями сухопутных сил. Поступил приказ, отданный ОКХ по указанию Гитлера, согласно которому танковая группа Клейста должна была продвигаться только до Уазы. 12-й армии было приказано повернуть на юго-запад и перейти к обороне. 2-й армии была поставлена теперь задача действовать между 4-й и 12-й армиями, наступая дальше на запад. Приказ мотивировался тем, что фюрер ни при каких обстоятельствах не хочет допустить, чтобы хотя бы временная неудача немцев дала повод для подъема духа французского народа, который к тому времени уже был сильно подавлен. Он опасался такой неудачи, если 12-я армия, как было ранее предусмотрено, продолжала бы удар дальше на запад, к нижней Сомме, и при этом должна была бы отражать контрнаступление французской армии с южного направления западнее Мааса, направленное ей во фланг.

Здесь уже политический деятель или даже пропагандист стал вмешиваться в дела полководца. С одной стороны, было ясно, что приостановка наступления танковой группы фон Клейста на Уазе таила в себе опасность упустить решительную победу над силами противника в северной Бельгии, которым эта группа как раз должна была выйти в тыл; с другой стороны, приказ предусматривал, что 12-я армия должна перейти к обороне фронтом на юго-запад, а это означало отказ от инициативы в районе между Маасом и Уазой. В действительности же крупного контрнаступления французов в то время нельзя было ожидать. Противнику, по крайней мере, по мнению командования группы армий «А», нужно было еще около недели, чтобы подтянуть необходимые для контрнаступления силы. И это в том случае, если он вообще еще думал о таких планах. А ведь именно прикрытие южного фланга путем наступления с нашей стороны и нанесение удара в направлении на нижнюю Сомму являлись одним из центральных пунктов предложений о проведении операции, с которыми группа армий зимой неоднократно обращалась в ОКХ.

Теперь оказалось, что хотя Гитлер и не обладал смелостью временно взять на себя риск на правом фланге наступающих немецких войск,[64]64
  Послевоенный анализ оперативной ситуации дает основание полагать, что риск контрудара с юга был значительно больше, нежели считал Манштейн. (Прим. ред.)


[Закрыть] он уже осмеливался давать от своего имени указания о ходе отдельных операций сухопутных сил.

Если он в то время вообще мог обосновывать призраком, хотя и временной, неудачи свое вмешательство в руководство операциями, то это объясняется, возможно, тем, что ОКХ, вопреки прежним предложениям группы армий, не ввело своевременно в прорыв 2-ю армию, как только передовые части наступающих немецких войск форсировали Маас, будь то между 4-й и 12-й армиями для продолжения наступления на нижнюю Сомму или между 12-й и 16-й армиями для наступления на юго-запад между Маасом и Уазой. Недостаточная ширина фронта для введения в первый эшелон новых дивизий не могла быть причиной для этого. Ведь в первую очередь было необходимо иметь для обоих только по необходимости противоположных направлений наступления и выполнения соответствующих задач один общий армейский штаб. Введение в бой новых дивизий было бы тогда своевременным и согласовывалось с расширением района операций.

Этот пример еще раз показывает, что оперативный план, по-видимому, никогда не осуществляется в полном объеме, как это мыслит себе его автор, если претворение его в жизнь является уделом других людей, даже тогда, когда для отклонения от плана нет никаких веских причин.[65]65
  Операция «Гельб», даже в том уродливом виде, в котором она была осуществлена, осталась одной из красивейших кампаний войны. Трудно, однако, не согласиться с автором мемуаров: первоначальный замысел был гораздо более емким и цельным, нежели воплощение. (Прим. ред.)


[Закрыть] Если это вмешательство Гитлера (в противоположность приостановке наступления танковой группы фон Клейста под Дюнкерком) и не привело к серьезным оперативным последствиям, то все же поставленная им перед 12-й армией задача на оборону позволила противнику создать новую укрепленную линию на реке Эн. Во второй фазе наступления ее пришлось взламывать в тяжелых боях. Возможность окончательно разорвать фронт противника на этом решающем участке путем продолжения удара была без нужды утеряна. А ведь именно в этом, наряду с окружением войск на северном фланге противника, состояла одна из основных идей нашего предложения о проведении операции, предусматривавшего при любых обстоятельствах переход ко второй фазе наступления.

Между тем наш штаб корпуса был переведен в Люксембург, в живописный небольшой городок Клерф. Наша прежняя роль наблюдателей сменилась задачей руководить переброской нескольких дивизий из числа следовавших за 2-й армией. Не очень почетная задача в тот момент, когда обозначалось решительное поражение на северном фланге противника.

В эти дни я получил сообщение, что мой шурин, Эгберт фон Лёш, командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, пропал без вести под Брюсселем. Эгберт, младший брат моей жены, долго жил вместе с нами в Дрездене и Магдебурге, где он посещал школу. Моя жена его особенно любила, и мы относились к нему, как к сыну. Его молодая жена в то время жила у нас в Лигнице. Она, мать и моя жена долгие недели мучились безвестностью и беспокоились, так как долго ничего не было известно о том, что случилось с самолетом, который вел Эгберт, а также о судьбе его экипажа. Можно было только с уверенностью сказать, что он был сбит во время атаки эскадрильи, которой командовал Эгберт. Только после кампании во Франции я смог навести более точные справки. После долгих поисков обломки самолета были найдены в окрестностях Брюсселя. Расспросы местных жителей показали, что самолет был подбит (видимо, огнем зенитной артиллерии) при переходе в пикирующий полет. Двум членам экипажа удалось выпрыгнуть с парашютом. Один из них был убит бельгийскими солдатами еще в воздухе, другой после приземления. Мой шурин и четвертый член экипажа или погибли от зенитного огня, или разбились вместе с самолетом. Эгберт фон Лёш, одаренный юноша, был особенно любим нами. Высокий стройный блондин с красивыми выразительными глазами, он имел очень привлекательную внешность. Его душа была открыта всему прекрасному и доброму – все это соединялось в этом человеке, который очаровывал всех, знавших его. Обладая высоким развитием, он был отличным офицером, любившим свое дело. На случай своей смерти он оставил следующее письмо в эскадрилье: «Я прошу меня не оплакивать. Я – идеалист и умираю так же счастливо, как и жил. Более прекрасной для меня жизни на земле нет. Жаль только, что я больше не смогу служить Отечеству – и потерян для моей жены. Об этом я буду думать в последние минуты моей жизни».

25 мая корпус получил задачу сменить 14-й танковый корпус, который генерал фон Клейст вместе с 9-й танковой и 2-й мотодивизией оставил для прикрытия своего тыла в нижнем течении Соммы, на участке Абвиль – Амьен. 27 мая смена была произведена.

К этому времени в нижнем течении Соммы не было устойчивых фронтов. 14-й танковый корпус вместе со 2-й мотодивизией (которую должна была сменить подходящая 57-я пехотная дивизия) удерживал плацдарм в районе города Абвиль на левом, южном берегу Соммы. 9-я пехотная дивизия имела такую же задачу у города Амьен. Между этими обоими городами на всем протяжении Соммы были только патрули.

Но и противник не был в состоянии выделить достаточно сил для создания нового фронта за нижним течением Соммы. Перед нашим плацдармом у Амьена стояла, по-видимому, одна французская колониальная дивизия и английские части, у Абвиля – одна английская дивизия.

Приказ гласил – удерживать плацдармы. 9-я танковая и 2-я моторизованная дивизия, которая должна была быть сменена у Абвиля, пока оставались в качестве подвижного резерва севернее Соммы. Но затем они, что было совершенно правильно, были сосредоточены для участия в решающих боях у побережья Ла-Манша.

Генерал фон Витерсгейм, командующий 14-м танковым корпусом, сказал мне, передавая приказ, что он не ожидает каких-либо крупных операций противника. Через час после его отъезда прибыло донесение о сильных атаках противника на обоих плацдармах. На обоих участках появились также крупные танковые силы противника. К вечеру обе атаки были отбиты. У Амьена было подбито несколько тяжелых французских танков, у Абвиля – 30 английских легких и средних танков. Здесь только один солдат Брингфорт из расчета противотанкового орудия подбил 9 вражеских танков. Он был первым рядовым солдатом, награжденным по моему предложению Рыцарским крестом.

По моему мнению, вражеские атаки либо имели целью своими действиями на этом участке облегчить положение северного фланга, находившегося под угрозой окружения, либо это были попытки создать новый фронт на нижнем течении Соммы. Для нас возникал тот же вопрос, который я уже раньше ставил в связи с приказом Гитлера о 12-й армии. Надо ли было – как значилось в приказе – и на нижней Сомме вести оборонительные бои или следовало пытаться удержать инициативу в своих руках?

Оборонительная тактика, которая, по-видимому, была предписана 14-му танковому корпусу, дала бы противнику – в этом не было сомнения – возможность создать на нижней Сомме новый сильный фронт обороны. Кроме того, проблематичным было в этом случае и удержание плацдармов в районах Абвиля и Амьена, так как противник подтянул бы сюда силы. Обе мотодивизии, оставленные в качестве резерва севернее Соммы, очень мало подходили для действий на плацдарме. Их можно было не вводить сюда для укрепления обороны плацдармов. Для контратаки их можно было бы использовать только в том случае, если бы противник сжал наши плацдармы, разбил находящиеся там дивизии, а затем перешел Сомму.

Я не раз доказывал командующему 4-й армией, которой мы были подчинены, что мы теперь должны двумя мотодивизиями (или после их смены – двумя пехотными дивизиями) внезапно форсировать Сомму между обоими плацдармами с тем, чтобы охватить с флангов части противника, наступающие на плацдарм, и разбить их. Мне казалось, что лучше вести корпусом маневренный бой южнее, то есть перед рубежом Соммы, до тех пор, пока не будет закончено сражение в северной Бельгии и можно будет продвинуть наш северный фланг через нижнюю Сомму. Наша цель должна была состоять в том, чтобы удержать этот участок и не дать противнику создать сплошной фронт на Сомме. В этом случае нельзя было отрицать, что при таком ведении операций корпус – поскольку он останется один южнее Соммы – может оказаться в трудном положении. Но надо было идти на этот риск, чтобы избежать в интересах дальнейшего ведения операции трудных боев против укрепившегося на Сомме противника.

Продвижение 38-го армейского корпуса от Соммы до Луары

К сожалению, командующий 4-й армией не принял эти наши неоднократно делавшиеся ему предложения. Он не дал нам для этой операции дивизий из второго эшелона, которые предназначались для форсирования реки (объяснялась ли его позиция собственным решением или решением ОКХ – мне неизвестно), и мы были вынуждены вести оборонительный бой на плацдармах. Следовательно, противник имел возможность создать сплошной фронт вдоль Соммы между нашими плацдармами. По обычным понятиям, известна оборона позади реки или же удержание прочных плацдармов перед ней. Но ни в каком учебнике нет сведений о том, что бой может вестись подвижно и перед рубежом реки.

В последующие дни противник продолжал свои атаки на оба плацдарма. У Амьена иногда создавалось серьезное положение. Однако, посетив войска, я убедился, что здесь все было в порядке. Особенно успешно отражал атаки 116-й пехотный полк (под командованием моего полкового товарища по 3-му гвардейскому полку, впоследствии генерала Герлейна).

Напротив, у Абвиля 29 мая возник серьезный кризис. 2-ю мотодивизию сменила здесь 57-я пехотная дивизия, проделавшая напряженные марши и не имевшая еще боевого опыта. Атака, предпринятая вскоре противником, поддержанная английскими танковыми частями, привела в результате на отдельных участках к прорывам и причинила нам большие потери, в том числе, как позже выяснилось, и пленными. Я сам выехал в Абвиль и вынужден был вернуть батальон, который оставил свои позиции на основании ложно понятого приказа и уже следовал через город. В конце концов дивизии удалось восстановить положение.

Так как генерал фон Клюге в создавшейся тяжелой обстановке предоставил на наше решение даже вопрос об оставлении плацдармов, он отклонил наше повторное предложение форсировать Сомму по обе стороны Абвиля силами вновь прибывших 6-й и 27-й дивизий с тем, чтобы взять в клещи наступавшие там части.

Было ясно, что Главное командование намерено избегать всякого риска, пока не будет закончена битва в северной Бельгии и не сможет быть проведено «планомерное» развертывание сил против создаваемого сейчас неприятельского фронта.

Было также ясно, что противник использует это время, чтобы подтянуть резервы и создать новый фронт от конечного пункта линии Мажино в районе Кариньян до устья Соммы. Между Уазой и Маасом Гитлер сам упустил инициативу и тем самым облегчил противнику создание фронта по реке Эн. Наше командование теперь также отказалось от попытки обеспечить себе инициативу южнее Соммы.

Если в первый период немецкого наступления на Западе, по существу, я был в роли наблюдателя, то, по крайней мере, во второй период я мог участвовать в наступлении в качестве командира соединения.

Все попытки побудить Главное командование разрешить нам наступление через Сомму, пока противник не построил и не организовал за рекой сплошную оборону, оказались напрасными. Эти первые дни июня были использованы для подготовки планомерного наступления, которое должна была начать утром 5 июня 4-я армия.

На участке по обе стороны Абвиля действовал 2-й армейский корпус (командир – генерал граф Брокдорф). Между ним и 38-м корпусом был выдвинут у Эльи 15-й танковый корпус генерала Гота. Плацдарм у Амьена со стоявшей там 9-й дивизией занял 14-й танковый корпус (командир – генерал фон Витерсгейм), который одновременно перешел в подчинение действующей слева армии. Таким образом, для 38-го корпуса осталась полоса наступления около 20 км по обе стороны от Пикиньи. В этой полосе в первом эшелоне первую атаку должна была предпринять 46-я Судетская пехотная дивизия (командир – генерал-майор фон Гаазе) справа, 27-я Швабская дивизия (командир – генерал-лейтенант Бергман) – слева. 6-я Вестфальская дивизия (командир – генерал-майор фон Бигелебен)[66]66
  Из этих трех опытных командиров дивизий генерал фон Гаазе был казнен после 20 июля 1944 года, генерал Бергман погиб на Востоке, генерал фон Бигелебен умер во время войны. (Прим. авт.)


[Закрыть] оставалась сначала во втором эшелоне с тем, чтобы войти в прорыв после форсирования реки дивизиями первого эшелона.

Местность на нашем северном берегу была слегка холмистой; она медленно понижалась к Сомме, не давала укрытия войскам в связи с отсутствием лесов, а прибрежная местность южнее реки круто поднималась вверх и позволяла противнику хорошо обозревать район наших исходных позиций. Сама долина Соммы, шириной в несколько сот метров, не позволяла просматривать обе передовые позиции благодаря зарослям кустарника на берегу реки. На южном берегу, в долине, расположились деревни Брельи, Эльи, Пикиньи и Дрель, которые, видимо, особенно прочно удерживались противником. Как и большинство французских деревень с их массивными домами и стенами, они были отличными опорными пунктами для обороняющегося. На возвышенности, которая находилась на южном берегу и уходила в глубину оборонительной полосы противника, деревни и большие леса также создавали противнику выгодные условия для закрепления и укрывали его артиллерию.

В полосе корпуса стояли две французские дивизии, одна дивизия колониальных войск и 13-я Эльзасская пехотная дивизия. По данным разведки, необходимо было считаться с тем, что противник располагал не меньшим количеством артиллерии, а, может быть, даже и превосходил нас. В связи с таким характером местности и соотношением сил я полагал, что успеха в наступлении быстрее всего можно достичь путем использования момента внезапности. Поэтому штаб корпуса приказал собственной артиллерии не открывать огня вплоть до начала атаки. Мы отказались также от огневой подготовки атаки. Только после начала атаки предусмотрено было открытие сильного огня по высокому южному берегу и по расположенным в долине деревням, чтобы исключить всякое сопротивление оттуда при форсировании реки.

Пехота обеих дивизий, снабженная надувными лодками, понтонами и штурмовыми мостиками, в ночь перед атакой была выдвинута в прибрежный кустарник на нашей стороне реки. На рассвете она должна была внезапно форсировать реку, обходя деревни. Форсирование на рассвете 5 июня полностью удалось на всем фронте благодаря внезапности. Только потом противник оказал сопротивление на высоком берегу реки и в расположенных около реки деревнях. Противник сражался мужественно: африканцы – с присущими им жаждой крови и презрением к жизни, а эльзасцы – так упорно, как только можно ожидать от этого аллеманского племени, которое в Первую мировую войну дало много хороших солдат, сражавшихся на немецкой стороне. Действительно, было трагедией встретиться тогда с этими юношами как с врагами. Когда я беседовал с пленными, многие из них не без гордости рассказывали, что их отец служил в германской армии, гвардии или кайзеровском флоте. Я вспоминал тогда многих эльзасских рекрутов, которых я сам обучал в 3-м гвардейском полку и которые в большинстве своем были отличными солдатами – как, например, мой бывший дальномерщик, ефрейтор Дешан.

Начало атаки я наблюдал на командном пункте корпуса в небольшом лесу сравнительно близко от фронта. Как только стало ясно, что форсирование реки везде прошло удачно, я переместился вперед. Начался бой за овладение господствующим высоким берегом реки и деревнями около реки, которые надо было взять с тыла. Примечательной была сравнительно слабая активность артиллерии противника, что отнюдь не соответствовало числу засеченных нами батарей. Очевидно, французская артиллерия еще сильно жила опытом позиционной войны. Ее огонь был недостаточно маневренным, и она не могла или была почти не в состоянии в соответствии с требованиями маневренной войны быстро сосредоточить сильный огонь. Она не использовала в такой степени, как мы, действий выдвинутых вперед наблюдателей и не имела подразделений, которые можно было бы сравнить с нашими дивизионами АИР (артиллерийской инструментальной разведки). И в этом случае победитель, очевидно, слишком долго почивал на своих лаврах. Во всяком случае, для нас было приятной неожиданностью то обстоятельство, что деятельность неприятельской артиллерии была не такой, какой она была в условиях позиционной войны в Первую мировую войну.

Все же продвижение через долину Соммы было небезопасным, так как наведенный нами мост был в сфере действия огня противника из деревни Брельи. Однако я благополучно добрался до 63-го пехотного полка 27-й дивизии, который под командованием отличного командира, полковника Грейнера, только что овладел, хотя и со значительными потерями, высоким берегом. Замечательным было поведение раненых, которые под защитой мертвого пространства, образуемого высоким берегом, ожидали пока еще не прибывшего транспорта. Затем я вновь переправился через Сомму и по другой переправе добрался к 40-му полку той же дивизии, действовавшему на левом фланге корпуса. Он залег в это время у леса около Нейли, который находился в полосе наступления соседнего 14-го танкового корпуса и еще удерживался противником. Здесь, к сожалению, мы понесли немалые потери, так как полк обстреливался с тыла из удерживаемого противником населенного пункта Эльи. Все же мы овладели также и господствующими над долиной реки высотами.

Действовавшая справа 46-я пехотная дивизия также удачно форсировала реку и овладела высоким берегом. Итак, можно было быть довольным результатами первого дня наступления, хотя бои за населенные пункты и затянулись до ночи.

От соседнего корпуса нам стало известно, что 15-й танковый корпус также форсировал реку. Правда, его дальнейшее продвижение еще долго задерживалось противником, стойко оборонявшим крупный населенный пункт Эррейн. В результате этого противнику удалось блокировать столь необходимые для автомашин дороги.

Левый сосед, 14-й танковый корпус, который наступал с плацдарма в районе Амьена после артиллерийской подготовки, не смог развить наступление танков, очевидно, ввиду наличия здесь больших минных полей противника. В дальнейшем корпус был повернут на юг, так что наше продвижение проходило затем без связи с ним.

Наступление 5 июня, кроме овладения высоким берегом реки, дало также такой выигрыш пространства южнее Соммы, что ночью были переброшены через реку первые батареи. Но оставалось еще неясным, разбит ли противник или же он будет пытаться организовать упорную оборону в глубине своей позиции. В такой ситуации донесения, могущие прояснить этот важнейший вопрос, обыкновенно отсутствуют. Туман неизвестности – единственное, что есть на войне всегда, – скрывал от нас обстановку и намерения врага.

Неосторожное продвижение вперед может принести тяжелое поражение. С другой стороны, потеря нескольких часов может дать противнику возможность организовать новую оборону, которую затем снова придется прорывать с тяжелыми потерями.

Военачальнику, который в такой обстановке будет ждать, пока надежные донесения не прояснят ему положение, вряд ли улыбнется военное счастье. Он упустит выгодный момент. По этой причине ранним утром 6 июня я уже был на выдвинутом на южный берег Соммы командном пункте 46-й дивизии. Конечно, после напряжения вчерашнего дня войска еще не совсем пришли в себя. Я указал на необходимость незамедлительно начать преследование, так как дивизия, по-видимому, не имела непосредственного соприкосновения с противником. Затем я поехал вперед, приказав двинуться подразделениям полка 42-й дивизии, которые не имели приказа, хотя перед ними слышался шум боя, и прибыл в правофланговый полк корпуса. Полк, собственно, был готов к наступлению, но хотел выждать результатов артиллерийского обстрела лежащей впереди деревни Куази, прилегающих высот и опушек леса. Разведывательных сведений о противнике не было. Так как я предполагал, что ни деревня, ни высоты, ни опушки леса не заняты противником, я приказал командиру немедленно выступить широким фронтом, но в расчлененных боевых порядках. Если противник действительно находится перед фронтом, он обнаружит себя и будет подавлен артиллерией. При наступлении в указанном мною порядке не надо было опасаться больших потерь.

Так как командир, очевидно, сомневался в правильности моего мнения, я сам поехал вперед на своей легковой машине. Мы достигли въезда в деревню Куази и натолкнулись на баррикаду, которую никто, однако, не защищал. Из деревни доносились одиночные выстрелы, очевидно, отставших солдат. После короткой разведки мы въехали в деревню, которую противник оставил, так же, как и прилегающие высоты, и опушку леса. С этими сведениями я вернулся в полк, который к этому времени уже выступил, и рекомендовал ему в будущем самому производить разведку. Естественно, командир корпуса существует не для того, чтобы изображать из себя разведывательный дозор. В данной обстановке, однако, был необходим яркий личный пример – тем более что войска еще не знали меня, и я был уверен, что предварительным условием действительного преследования является инициатива начальников. Особую радость доставил мне восторг моего адъютанта обер-лейтенанта фон Швертнера и моего молодого водителя фельдфебеля Нагеля, вызванный нашим случайным разведывательным рейдом.

Вечером я побывал в двух полках 27-й дивизии, которые наступали на деревню Сейсмон. Несколько неожиданно я остановился на переднем крае у одного командира роты. После того как он информировал меня об обстановке, он счел уместным в свою очередь воспользоваться присутствием высокого начальника. Я должен был, лежа на животе, разложить мою большую карту и подробно информировать его об общей обстановке, насколько я ее сам знал. Только после того, как я утолил его жажду знаний, я смог поехать обратно, взяв одного раненого, который также горячо интересовался моей информацией об обстановке. К счастью, обратный путь был недолог, так как командный пункт корпуса был перенесен за это время ближе к фронту в лес.

7 июня была введена в бой на правом фланге корпуса 6-я пехотная дивизия, которая еще за день до этого выдвинулась на южный берег Соммы. Бравые вестфальцы, которые всегда были хорошими солдатами, показали замечательное стремление к продвижению вперед. Когда я утром прибыл в эту дивизию, я узнал, что сильно пересеченный участок Пуа, который мог быть хорошим прикрытием для противника, был преодолен, городок Пуа уже взят, а полк стремительно наступал на деревню, расположенную по ту сторону этого участка. Правда, Пуа и дороги, ведущие в этот городок, находились под довольно неприятным воздействием огня дальнобойной артиллерии противника. Несколько развеселил нас один водитель машины с боеприпасами, который во время обстрела дороги искал укрытия под своей машиной, нагруженной снарядами.

Вечером я вновь был в одном полку 46-й дивизии, который располагался еще перед рубежом реки Пуа. Но и здесь удалось к вечеру оставить этот рубеж позади, после того как было обеспечено необходимое взаимодействие с тяжелым оружием и артиллерией, взаимодействие, которое здесь сначала было плохо организовано.

27-я дивизия, которой пришлось вести самые тяжелые бои, была отведена во второй эшелон, так как преследование развивалось в хорошем темпе. Ее должна была сменить на левом фланге корпуса только что приданная ему 1-я кавалерийская дивизия.

8 июня продолжалось преследование, причем темп снова задавали вестфальцы. 46-я дивизия донесла о 100 вражеских танках, против которых вылетели штурмовики. Однако захватить эти танки, используя налет штурмовиков, не удалось. Они скрылись, хотя при более решительных действиях их можно было взять трофеями.

Ход боев 7 и 8 июня дал возможность командованию корпуса судить о том, что разбитый противник не в состоянии оказывать сопротивление, кроме как на непродолжительное время и на отдельных участках. Можно было предполагать, что противник стремится спасти оставшиеся силы, отведя их за Сену. За нижним течением этой реки он будет, вероятно, пытаться снова организовать сопротивление, используя еще оставшиеся резервы. Корпус должен был, следовательно, сделать все, чтобы быстрыми действиями форсировать Сену, прежде чем враг найдет время и возможность организовать оборону реки. Хотя корпус к вечеру 8 июня был еще в 70 км от Сены, командование корпуса отдало приказ дивизиям первого эшелона не только достичь 9 июня Сены своими моторизованными передовыми отрядами, но и форсировать ее. Основная часть пехоты и артиллерии на конной тяге должна была быстрым маршем следовать за моторизованными передовыми отрядами с тем, чтобы на следующий день также достичь Сены. 6-я дивизия должна была форсировать Сену у Анделя, 46-я дивизия – у Вернона.

От войск требовалась чрезвычайная выдержка: четыре дня подряд вести бои и преследование. На войне бывают моменты, когда высший командир должен ставить самые жесткие требования войскам, если он не хочет упустить благоприятного случая, в результате чего войскам пришлось бы дорого заплатить за то, что было упущено.