Текст книги "Слабость Виктории Бергман (сборник)"
Автор книги: Эрик Сунд
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]
Гамла Эншеде
Стокгольм отличается неверностью, он словно гулящая девка, которая начиная с тринадцатого века расположилась в солоноватых водах и завлекает своими островами и шхерами, своей невинной наружностью. Она столь же прекрасна, сколь вероломна, а ее история окрашена кровавыми банями, пожарами и анафемами.
И разбитыми надеждами.
Когда Жанетт утром шла от дома к станции метро, в воздухе висела прохладная дымка, почти туман, а на газонах вокруг вилл поблескивала ночная роса.
Начало шведского лета, думала Жанетт. Долгие светлые ночи и зелень, непредсказуемые перепады температуры от жары к холоду. Вообще-то это время года она любила, но сейчас оно навевало ощущение одиночества. Существует неписаное коллективное требование: пользоваться этим коротким периодом. Радоваться жизни, давать волю эмоциям, ловить момент. Только при этом не учитывается, что от подобных требований возникает стресс.
Начало лета в этом городе коварно, думала она.
Поезд метро в утренний час пик был заполнен почти до отказа. Из-за ограничений движения, связанных с ремонтом путей, и какого-то технического сбоя поезда опаздывали. Жанетт пришлось стоять в толпе, скопившейся в углу возле одной из дверей.
Технический сбой? Она предположила, что кто-нибудь спрыгнул перед поездом на рельсы.
Она огляделась.
Против обыкновения много улыбок. Вероятно, потому, что осталось всего несколько недель до отпуска.
Жанетт задумалась над тем, как ее воспринимают коллеги по работе. Иногда угрюмой занудой, подозревала она. Грубоватой.
Властной? Возможно. Временами вспыльчивой.
Вообще-то она не сильно отличается от многих других начальников следственных групп. Работа требует определенного авторитета и решительности, а ответственность иногда влечет за собой излишнюю требовательность к подчиненным. Порой теряешь терпение и выходишь из себя. Нравится ли она тем, с кем работает?
Йенс Хуртиг относится к ней хорошо – это она знала. Олунд ее уважает. Про Шварца не скажешь ни того ни другого. А про остальных, вероятно, и то и другое сказать можно.
Однако одна вещь ее задевала.
Большинство из них называли ее Жан, а она не сомневалась, что всем известно: ей это не нравится.
Это все-таки указывало на некоторый недостаток уважения.
Их можно разделить на два лагеря. Во главе лагеря “Жан” стоит Шварц, при котором имеется еще целый ряд коллег. Лагерь “Жанетт” состоит из Хуртига с Олундом, хоть они иногда и оговариваются, и оставшейся горстки коллег или новичков, видевших ее имя только на бумаге.
Почему она не пользуется таким же уважением, как остальные начальники? У нее ведь послужной список значительно лучше и показатели раскрываемости преступлений выше, чем у большинства из них. Каждый год при аудиторской проверке заработной платы ей черным по белому демонстрировали, что она по-прежнему получает меньше средней зарплаты начальников ее категории. Когда назначались новые руководители, претендовавшие на высокий оклад, десятилетний опыт забывался, и по службе продвигались другие.
Неужели в основе недостатка уважения лежит чисто половая причина и все дело в том, что она – женщина?
Поезд остановился на станции “Гулльмарсплан”. Вышло много народу, и пока заходили новые пассажиры, она села на освободившееся место в самом конце вагона.
Она – женщина, занимающая одну из должностей, традиционно принадлежащих мужчинам, и ее называют, нередко снисходительно, Жаном.
Ей известно, что многие считают ее мужеподобной. Женщины не бывают шефами в полиции. Они не командуют ни на рабочем месте, ни на футбольном поле. Они не бывают такими, как она, – авторитетными, грубоватыми или властными, что ни возьми.
Поезд дернулся, покинул “Гулльмарсплан” и выехал на мост Сканстулльсбрун.
Жан, думала она. Свой парень.
Патологоанатомическое отделение
Работа по установлению личности жертвы шла медленно. Внешне мальчик не походил на шведа. Все зубы удалены, поэтому приглашать судебного одонтолога для идентификации зубной карты не имело смысла.
В патологоанатомическом отделении больницы в Сольне Иво Андрич снял с полки потрепанный шведский фармацевтический справочник.
Предварительные анализы показали, что в теле мертвого мальчика с Турильдсплан присутствует большое количество препарата ксилокаин адреналин. Иво Андрич прочел, что данный препарат является средством для местного обезболивания с активными субстанциями лидокаина и адреналина. Это одно из самых обычных обезболивающих, применяемых в Швеции зубными врачами, и весьма популярное, поскольку адреналин продлевает время действия обезболивания.
Зубной врач, подумал он. Почему бы и нет? Все возможно. Но зачем же понадобилось до отказа накачивать мальчика средствами местного обезболивания?
Напрашивался ответ: чтобы ему не было больно.
Иво Андричу вспомнились собачьи бои, и в голове возникла чудовищно страшная картина. Предчувствие чего-то большего, нежели просто злоба.
Он усматривал здесь некую цель.
Квартал Крунуберг
На третий день после обнаружения трупа по-прежнему не появилось ничего нового, что позволило бы продвинуться в расследовании, и Жанетт очень нервничала. Прокурор фон Квист не изменил своей позиции в отношении Джимми Фюрюгорда, и об объявлении в розыск пока не было и речи.
Позвонив и сверившись с регистром пропавших детей, Жанетт узнала, что там нет никого, чье поверхностное описание совпадало бы с мертвым мальчиком. Конечно, в Швеции находятся сотни, возможно, тысячи детей без документов, но неофициальные источники в церкви и Армии спасения сообщили, что не знают никого, похожего на их жертву.
Стокгольмская миссионерская организация в Старом городе тоже не смогла предоставить необходимой информации. Зато один из сотрудников, дежурящих там по ночам, рассказал, что множество детей обычно обитает под Центральным мостом. – Эти ребята безумно пугливы, – с огорчением добавил он. – Когда мы там появляемся, они подходят, хватают по бутерброду и чашке бульона и сразу удаляются, самым откровенным образом показывая, что вообще-то не хотят иметь с нами дела.
– Неужели социальная служба не может ничего сделать? – спросила Жанетт, хотя знала ответ заранее.
– Крайне сомнительно. Я знаю, что они приезжали туда с месяц назад, но все ребята разбежались и еще несколько недель не возвращались обратно.
Жанетт Чильберг поблагодарила за информацию, подумав, что визит под мост, возможно, мог бы что-нибудь дать, если только ей удастся добиться, чтобы дети стали с ней разговаривать.
Обход квартир в районе вокруг Педагогического института оказался совершенно безрезультатным, а требующая больших временных затрат работа по связи с лагерями беженцев разрослась до масштабов всей Средней Швеции.
Ниоткуда не пропадал ребенок, подходивший под описание мальчика, найденного мумифицированным в кустах метрах в десяти от спуска в метро. Олунд просмотрел многочасовые записи с камер наблюдения на станции и на расположенном в непосредственной близости Пединституте, но ничего необычного не обнаружил.
В половине одиннадцатого Жанетт позвонила Иво Андричу в судебно-медицинский центр в Сольне.
– Скажи, что у тебя для меня что-то есть! Мы в полном тупике. – Ну… – Андрич сделал глубокий вдох. – Дело обстоит так. Вопервых, тело полностью иссушено, то есть мумифицировано… Он замолчал, и Жанетт стала ждать продолжения.
– Я начну заново. Как тебе лучше изложить? На профессиональном языке или по-человечески?
– Излагай, как считаешь нужным. Если я чего-нибудь не пойму, то спрошу, и ты объяснишь.
– Ладно. Значит, так: если мертвое тело находится в сухой среде с высокой температурой и относительно быстрой циркуляцией воздуха, оно довольно скоро высыхает. То есть разложения не происходит. При масштабном высыхании, как в данном случае, трудно, чтобы не сказать невозможно, отделить кожу, особенно на голове. Кожа лица засохла, и ее просто-напросто не снять с… – Прости, пожалуйста, – нетерпеливо перебила Жанетт. – Не хочу показаться настырной, но меня прежде всего интересует, как он умер и когда это произошло. То, что он засушен, смогла разглядеть даже я.
– Да, конечно. Я, вероятно, немного отклонился. Пойми, определить, когда наступила смерть, почти невозможно, однако я могу сказать, что он мертв не более полугода. Мумифицирование тоже требует времени, поэтому я предполагаю, что он умер где-то между ноябрем и январем.
– Но это все-таки довольно большой временной промежуток. Вам удалось получить ДНК?
– Да, мы взяли ДНК у жертвы, а также из мочи на пластикатовом мешке.
– Что? Ты хочешь сказать, что на мешок кто-то пописал?
– Да, но ведь это не обязательно убийца?
– Верно.
– Правда, на размножение информации по ДНК и получение более детальных данных потребуется около недели. Там имеются кое-какие загвоздки.
– Хорошо. У тебя есть какие-нибудь соображения о том, где могло храниться тело?
– Ну, как я уже сказал… где-то в сухом месте.
В трубке ненадолго замолчали.
– Значит, в принципе, где угодно? – немного подумав, продолжила Жанетт. – А я могла бы, например, сотворить такое у себя дома?
Она представила себе эту отвратительную и совершенно абсурдную картину: мертвый мальчик, который с каждой неделей становится все более засохшим и мумифицированным, у нее дома, в Эншеде.
– Не знаю, как именно ты живешь, но подошла бы даже обычная квартира. Поначалу, возможно, чуть-чуть попахивало бы, но если бы ты имела доступ к маленькому кондиционеру с теплым воздухом и поместила труп в замкнутое пространство, все наверняка получилось бы и даже обошлось бы без жалоб соседей.
– Ты имеешь в виду шкаф?
– Необязательно такое маленькое пространство. Подошли бы гардеробная, ванная комната или нечто подобное.
– Зацепиться тут особенно не за что, – произнесла Жанетт, чувствуя нарастающее раздражение.
– Да, понимаю. Но сейчас я подхожу к тому, что, возможно, тебе чуть-чуть поможет.
Жанетт вся обратилась в слух.
– Предварительный химический анализ показал, что тело буквально напичкано химикалиями.
Наконец хоть что-то, подумала она.
– Во-первых, присутствует амфетамин. Мы обнаружили следы в желудке и венах. Значит, парень ел его или пил, но многое указывает на то, что еще делались инъекции.
– Наркоман?
Жанетт очень надеялась на положительный ответ, поскольку, если речь идет о наркомане, умершем в каком-нибудь притоне и со временем совершенно высохшем, все станет намного проще. Можно будет закрыть дело, сделав вывод, что кто-то из накачанных приятелей юноши, будучи в полной растерянности, отделался от тела, бросив его в кусты.
– Нет, не думаю. Судя по всему, его инъекции производились насильно. Следы от уколов разбросаны по всему телу, и в большинстве случаев иглы даже не попадали в вены.
– Тьфу, черт!
– Да, такие слова напрашиваются.
– И ты совершенно уверен, что он не вводил себе наркотики сам? – Увереннее некуда. Однако амфетамин не самое интересное, примечательно то, что в теле присутствуют обезболивающие средства. А точнее, препарат под названием ксилокаин адреналин, шведское изобретение сороковых годов. Поначалу компания “АстраЗенека” продавала ксилокаин как эксклюзивное лекарство, им лечили папу Пия XII от икоты и президента Эйзенхауэра от ипохондрии. Сегодня препарат является стандартным болеутоляющим, его тебе вводят в десну, когда ты просишь зубного врача обезболить.
– Но… Я уже ничего не понимаю.
– Да, у мальчика этот препарат не во рту, а во всем теле. Очень странно, если хочешь знать мое мнение. – И вдобавок его еще жестоко избивали?
– Да, досталось ему очень здорово, но обезболивающее средство его поддерживало. Под конец, после нескольких часов страданий, наркотики парализовали ему сердце и легкие. Долгая и чертовски мучительная смерть. Бедняга…
Жанетт почувствовала головокружение.
– Но почему? – спросила она со слабой надеждой, что у Иво имеется разумное объяснение.
– Если не возражаешь, я бы поделился кое-какими соображениями…
– Конечно, давай.
– Первое, что мне чисто инстинктивно пришло в голову, – это организованные собачьи бои. Знаешь, когда два питбуля дерутся, пока один из них не умрет. Так иногда развлекаются в пригородах. – Звучит чертовски маловероятно, – возразила Жанетт, инстинктивно отмахиваясь от чудовищной мысли, хоть и не была до конца уверена, что права. С годами она научилась не отвергать даже самое невероятное. Много раз, когда правда выходила наружу, оказывалось, что жестокая реальность превосходила вымысел. Ей вспомнился немецкий каннибал, который через интернет вступил в контакт с мужчиной, и тот добровольно дал себя съесть. – Да, но я просто рассуждаю, – продолжал Иво Андрич. – Другой вариант, возможно, более вероятен.
– Какой же?
– Ну, что кто-то избил его до неузнаваемости и не остановился перед тем, что мальчик уже умирал. Он напичкал его препаратами и продолжил истязание.
– Помнишь хоккеиста из Вестероса, которому нанесли почти сотню ножевых ударов? – спросила Жанетт, оживившись. – Не могу припомнить. Наверное, это было до моего приезда в Швецию.
– Да, дело было довольно давно. В середине девяностых. Преступником оказался скинхед, сидевший на рогипноле. Хоккеист не скрывал, что он гомосексуалист, а нацист ненавидел гомиков. Он продолжал пырять ножом мертвое тело, хотя ему уже давно должно было бы свести руку судорогой.
– Да, нечто подобное я и имею в виду. Съехавший с катушек псих, преисполненный безумной ненависти и, да… рогипнол или, возможно, анаболические стероиды.
Полного удовлетворения Жанетт не испытывала, но все-таки теперь у нее появилось больше зацепок.
– Спасибо, Иво. Если у тебя возникнут хоть какие-то соображения или идеи, сразу звони.
– Разумеется. Позвоню, если всплывет что-нибудь новое или когда получу более точные результаты химического анализа. Удачи тебе.
Жанетт положила трубку. Она почувствовала, что голодна, и, взглянув на часы, решила позволить себе обстоятельно пообедать в ресторане здания полиции. Она выберет кабинку в глубине зала, чтобы ее как можно дольше никто не тревожил. Через час ресторан заполнится народом, а ей хотелось побыть одной.
Прежде чем поставить поднос с едой на стол, Жанетт прихватила забытую кем-то вечернюю газету. Обычно она избегала читать, что пишут газеты о делах, к которым она имела непосредственное отношение, поскольку считала, что это может повлиять на ее работу, хотя предположения газетчиков чаще всего бывали до смешного маловероятными.
Почти сразу она поняла, что “источником в полиции” является кто-то из ее ближайшего окружения, так как некоторые фрагменты статьи строились на фактах, известных только человеку, хорошо знакомому с расследованием, а поскольку в Хуртиге она не сомневалась, оставались Олунд или Шварц.
– Так вот где ты притаилась?
Жанетт оторвала взгляд от газеты.
Рядом с ней, ухмыляясь, стоял Хуртиг.
– Не возражаешь, если я присяду? – Он кивнул на свободное место напротив.
– Ты уже вернулся? – Жанетт жестом показала, что он может сесть.
– Да, мы закончили около часа назад. Дандерюд[19]19
Дандерюд – пригород Стокгольма, где проживают преимущественно состоятельные люди.
[Закрыть]. Шишка в строительной отрасли, а жесткий диск полон детского порно. Жуткая тоска. – Хуртиг обошел вокруг стола, поставил свой поднос и сел. – Жена пребывала на грани срыва, а дочка, лет четырнадцати, просто стояла и смотрела, как мы забираем папашу. – Фу. – Жанетт покачала головой. – А Олунд и Шварц? Они тоже вернулись?
– Конечно, они тоже собирались перекусить.
Хуртиг принялся за еду, а Жанетт отметила, что вид у него немного усталый. Сколько же часов ему удалось поспать?
Вероятно, не больше двух.
– А в остальном все нормально? – спросила она.
– Утром звонила мать, – сказал он, не переставая жевать. – Отец покалечился и лежит в больнице в Йелливаре.
Жанетт отложила нож и вилку и посмотрела на него:
– Что-нибудь серьезное?
– Самое невероятное. – Хуртиг покачал головой. – Он, очевидно, угодил правой рукой под дисковую пилу, мать сказала, что большинство пальцев смогут спасти. Она отыскала их и сунула в мешок с кусочками льда.
– О господи.
– Но большой палец она не нашла. – Хуртиг ухмыльнулся. – Вероятно, достался коту. Но не волнуйся, правая рука для отца это нестрашно. Он любит столярничать и играть на скрипке, а в обоих случаях левая рука важнее.
Жанетт задумалась над тем, что она вообще знает о своем коллеге, и призналась себе, что не слишком многое.
Детство Хуртиг провел в Квиккйокке, окончил школу в Йоккмокке, а гимназию – в Будене[20]20
Йоккмокк и Буден – муниципальные центры в Лапландии, самой северной провинции Швеции.
[Закрыть]. Потом точно несколько лет работал, но она не помнила кем, а когда в университете Умео начали готовить полицейских, он поступил в первую же группу. После практики в полиции Лулео перевелся в Стокгольм. Голые факты, думала она, из личного – только что у него есть квартира в районе Сёдер[21]21
Сёдер – разговорное название района Сёдермальм, в переводе означает “Юг”.
[Закрыть], живет один. Девушка? Возможно.
– Но почему больница в Йелливаре? – спросила она. – Они ведь по-прежнему живут в Квиккйокке?
Он перестал жевать и посмотрел на нее.
– Ты полагаешь, там есть больница? В деревне, где живет от силы пятьдесят человек?
– Она такая маленькая? Тогда понятно. Значит, твоей матери пришлось везти отца в Йелливаре? Это, наверное, несколько десятков километров.
– До больницы в Йелливаре двести километров, на машине обычно чуть больше четырех часов.
– Надо же, – произнесла Жанетт, устыдившись пробелов в знании географии.
– А-а… Это не так-то просто. Чертовы кулички под названием Лапландия велики. Прямо-таки офигенного размера.
– Как ты думаешь, он вкусный? – немного помолчав, спросил Хуртиг.
– Что значит “вкусный”? – Жанетт посмотрела на него с удивлением.
– Большой палец отца, – ухмыльнулся он. – Как по-твоему, кот его оценит? Хотя особенно много мяса на мозолистом пальце старого паразита-лопаря ведь быть не может? Как тебе кажется?
Саам, подумала она, и об этом я тоже не имела понятия. Она решила в следующий раз, когда Хуртиг пригласит ее выпить с ним пива, обязательно согласиться. Если хочешь быть хорошим начальником, а не просто притворяться таковым, то пора познакомиться с подчиненными поближе.
Жанетт встала, взяла свой поднос и пошла принести две кружки кофе. Прихватив заодно несколько печений, она вернулась.
– Есть что-нибудь новое о телефонном разговоре?
– Да, я получил отчет прямо перед уходом сюда, – проглотив еду, ответил Хуртиг.
– И?.. – Жанетт отхлебнула горячего кофе.
Хуртиг опустил нож и вилку.
– Как мы и думали. Звонивший находился неподалеку от небоскреба “Дагенс нюхетер”, а точнее, на Роламбсвэген. А у тебя? – Хуртиг взял печенье и обмакнул его в кружку с кофе. – Что ты сделала за первую половину дня?
– Плодотворно побеседовала с Иво Андричем. Похоже, парень до отказа накачан химикалиями.
– Что? – Хуртиг посмотрел на нее вопросительно.
– Обезболивающими средствами в огромных количествах. Путем инъекций. – Жанетт набрала воздуха. – Судя по всему, насильно. – Тьфу, дьявол!
После обеда Жанетт попыталась связаться с прокурором фон Квистом, но его секретарша сообщила, что в настоящее время прокурор находится в Гётеборге, где ему предстоит участвовать в какой-то дискуссионной программе, и что он вернется только завтра.
Жанетт зашла на сайт телевизионной программы и прочла, что дискуссия в прямом эфире будет посвящена возросшему насилию в пригородах. Кеннету фон Квисту, отстаивавшему ужесточение принимаемых мер и более долгое тюремное наказание, предстояло, в частности, сразиться с бывшим министром юстиции.
По пути домой Жанетт заглянула к Хуртигу, и они условились встретиться на Центральном вокзале в десять часов. Было важно как можно скорее поговорить с кем-нибудь из детей, обитающих под мостом.
Гамла Эншеде
В половине пятого движение на площади Санкт-Эриксплан было совершенно хаотичным.
Старая “ауди” обошлась Жанетт в восемьсот крон – за детали и две бутылки “Джеймсона”, – но она считала, что дело того стоило. После произведенного Олундом ремонта машина шла идеально, как часы.
Туристы из провинции, непривычные к суматохе большого города, пытались поделить с более опытным местным населением ограниченное пространство. Получалось неважно.
Стокгольмская дорожная сеть выстраивалась в то время, когда поток автомобилей был меньше, и, откровенно говоря, подходила скорее для небольшого провинциального городка, чем для миллионного мегаполиса, когда-то претендовавшего на проведение летних Олимпийских игр. Не улучшало ситуацию и закрытие на ремонтные работы одной полосы на мосту Вестербрун, и чтобы добраться до Гамла Эншеде, Жанетт потребовалось больше часа.
При удачном стечении обстоятельств она доезжала меньше чем за пятнадцать минут.
Войдя в дом, она столкнулась с Юханом и Оке. Они собирались на футбол и были одеты в одинаковые форменные футболки с соответствующими зелено-белыми шарфами. Их вид явно свидетельствовал о предвкушении победы, но Жанетт знала по опыту, что через несколько часов они вернутся разочарованные и подавленные. Стишок о том, что их команда не способна победить, который обычно издевательски скандировали фанаты противников, уже много раз себя оправдывал.
– Сегодня мы победим! – Оке быстро чмокнул ее в щеку и подтолкнул Юхана к выходу. – До скорого!
– Меня, наверное, не будет дома, когда вы вернетесь. – Жанетт видела, что Оке расстроился. – Мне надо на работу, вернусь где-нибудь после полуночи.
Оке пожал плечами, закатил глаза и вышел вслед за Юханом.
Закрыв за ними дверь, Жанетт сбросила туфли и пошла в гостиную, где улеглась на диван в надежде немного отдохнуть. Примерно через три часа нужно ехать обратно, и ей хотелось попробовать чуть-чуть вздремнуть.
В голове хаотично вертелись обрывки мыслей, и задачи, связанные с расследованием, перемешивались с практическими заботами. Нужно подстричь траву, написать письма и провести допросы. Надо быть хорошей матерью, способной заниматься своим ребенком. Научиться любить и испытывать страсть.
Наряду с этим нужно успевать жить.
Или как раз этим она и занимается? Живет.
Сон без сновидений, без настоящего отдыха. Маленький перерыв в постоянно продолжающемся движении. Кратковременная свобода от бесконечного, длиною в жизнь перемещения собственного тела.
Сизиф, подумала она.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?