Текст книги "Слабость Виктории Бергман (сборник)"

Гамла Эншеде

Солнце уже несколько часов как взошло и успело высушить утреннюю росу на газоне.

Жанетт Чильберг посмотрела в окно кухни и поняла, что день будет жарким. Безветрие и тепловые волны на черепичных крышах по другую сторону дороги.

Разносчик газет с детской коляской проследовал мимо около семи часов.

Мартин Телин, подумала она. Как и в случае с Джимми Фюрюгордом, алиби Телина трудно поставить под сомнение. В то время когда Фюрюгорд выполнял секретное задание в Судане, разносчик газет находился на лечении – шесть месяцев в Хельсингланде[53]53
  Хельсингланд – одна из северных провинций Швеции.


[Закрыть]. Хуртиг дважды проверил даты, когда его ненадолго отпускали из лечебницы. Мартин Телин явно не замешан.

Часы показывали половину восьмого, и Жанетт завтракала на кухне в полном одиночестве.

Юхан все еще валялся в постели, а где находится Оке, она не знала. Накануне он провел вечер в ресторане с каким-то приятелем. Ночевать домой не явился и не ответил, когда она звонила ему полчаса назад.

“Как, черт возьми, он может шляться по ресторанам, когда у нас нет денег?” – думала она.

Из полученных от отца пяти тысяч две она дала Оке. Кореша угощают, сказал он, уходя. Конечно. Она прекрасно знала, как он ведет себя после нескольких рюмок. Аттракцион невиданной щедрости: угощаю всех! Щедрый кореш Оке. Их деньги. Нет, ее деньги, которые она заняла у отца и которых должно хватить на Юхана тоже.

Они с Оке почти не виделись несколько дней, и ей вспомнился неудавшийся вечер с посещением кинотеатра и ресторана.

Какими они стали разными.

Перемена произошла не за один день, а подкрадывалась медленно, и назвать точную дату невозможно. Пять лет назад, два года назад, полгода назад? Теперь и не скажешь.

Она знала лишь, что ей не хватает их прежнего общения. Несмотря на разные взгляды по целому ряду вопросов, они разговаривали, спорили, проявляли любопытство, удивляли друг друга. Постепенно диалог превратился в два молчаливых монолога. Главными темами разговоров стали работа и материальное положение, но даже тут им не удавалось вести диалог, хоть это, казалось бы, просто.

Общение сошло на нет.

Она чувствовала себя сварливой, он раздражался и отвечал полным безразличием.

Жанетт допила кофе и убрала со стола. Потом пошла в ванную, почистила зубы и встала под душ.

Общение, думала она. Где же оно у нее есть?

С девчонками из футбольной команды – безу словно. Не всегда, но достаточно часто для того, чтобы она скучала по ним, если перерывы между матчами и тренировками оказывались слишком долгими.

С ними она могла общаться. И не только вербально, но и физически. Игра, взаимодействие на поле, когда, чтобы понять друг друга, достаточно взгляда или жеста. Инстинктивное общение благодаря коллективным, физическим движениям.

Когда это срабатывало, получалось потрясающе. Все выходило так легко. Вербальность отпадала сама собой.

Десять – пятнадцать разных индивидуальностей, с разными взглядами, предпочтениями и исходными данными образуют единство. Естественно, не обходится без разногласий, но можно открыто разговаривать друг с другом почти обо всем. Смеяться, шутить или ссориться – не имеет значения.

Два игрока, хорошо взаимодействующие на поле, могли стать друзьями, невзирая на то, что они совершенно разные по характеру.

Тем не менее за пределами стадиона она ни с кем из них не общается. Они знакомы уже несколько лет, встречаются на праздниках, иногда ходят в рестораны или просто выпить пива.

Но домой она никогда никого из них не приглашала.

Она знала, с чем это связано. У нее просто не хватало энергии. Энергия требовалась ей для работы, и она понимала, что пока занимается тем, чем занимается, это суровая необходимость.

Жанетт вылезла из-под душа, вытерлась и начала одеваться. Взглянув на часы, она сообразила, что рискует опоздать.

Она вышла из ванной, приоткрыла дверь в комнату Юхана и увидела, что тот по-прежнему крепко спит. Потом зашла на кухню и написала ему коротенькую записку: “Доброе утро. Буду поздно. Ужин в морозилке. Только разогреть. Хорошего тебе дня. Целую. Мама”.

На солнце было около тридцати градусов, и она предпочла бы сейчас лежать где-нибудь на пляже вместе с Юханом. Но ясно, что об отпуске речь пойдет еще очень не скоро.

Однако окажется, что отнюдь не так не скоро, как ей думалось.

Квартал Крунуберг

Полчаса спустя Жанетт уже сидела на работе и проводила краткое, безотрадное совещание с Хуртигом, Шварцем и Олундом.

Чуть позже она узнала, что ей разрешают продолжать расследование лишь потому, что было бы некрасиво закрыть дело так быстро.

Говоря открытым текстом, эти три мальчика никого не волновали. Между строк ясно читалось, что в настоящий момент единственной целью ее работы является сбор информации, которая сможет пригодиться в случае, если вдруг обнаружится мертвый мальчик, о пропаже которого кто-нибудь заявит.

Истерзанный, мертвый шведский мальчик, имеющий родственников, которые смогут обратиться в прессу и обвинить полицию в недостаточной активности.

Жанетт не думала, что это станет актуальным, поскольку была убеждена в том, что преступник выбирает жертвы целенаправленно.

Жестокость и методы настолько совпадали, что речь явно шла об одном и том же преступнике. Хотя полной уверенности у нее не было. Иногда к делу примешиваются случайности, затемняющие общую картину.

Она отбросила обычные убийства, когда ревнивый муж душит жену или когда убийством заканчивается пьяная драка и тому подобное. Они интереса не представляют. Обычные мужчины, которые сгоряча лишают кого-то жизни, в психологический портрет преступника не вписывались. Здесь речь шла о пытках и изощренно растянутом истязании, причем преступник обладал доступом к обезболивающим препаратам и навыками их использования. Жертвами являются мальчики, которым к тому же удаляют гениталии. Если и существуют нормальные убийства, то это – нечто противоположное.

В дверь робко постучали, и вошел Хуртиг. Он с расстроенным видом уселся на стул для посетителей.

– Ну? Что будем делать? – спросил он.

– Честно говоря, не знаю, – ответила она, чувствуя, что его апатия передается и ей.

– Сколько нам дали времени? Полагаю, наше дело едва ли считается приоритетным.

– Несколько недель, точный срок не указан, но если мы вскоре ничего не найдем, нам придется отложить это в сторону.

– Ладно. Я предлагаю еще раз связаться с Интерполом, а потом снова проверить лагеря для беженцев. Если это ничего не даст, надо опять съездить к Центральному мосту. Я отказываюсь верить, что дети могут исчезать просто так, без того, чтобы кто-нибудь их хватился.

– Согласна, но ведь у нас, по сути дела, ситуация прямо противоположная, – сказала Жанетт, глядя Хуртигу в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, эти дети ведь скорее появились, а не исчезли.

В половине третьего позвонил Оке. Поначалу она не понимала, что он говорит, так сильно он был возбужден, но когда ему удалось немного успокоиться, она сумела уяснить, что, собственно, произошло.

– Понимаешь? У меня будет выставка. Она уже продала три моих картины, да и галерея просто классная.

“Кто она?” – подумала Жанетт.

– Самый центр, Эстермальм![54]54
  Эстермальм – престижный район в центре Стокгольма.


[Закрыть] Черт, прямо не верится, что это правда.

– Оке, угомонись. Почему ты мне ничего не рассказывал?

Правда, за ужином после кино он намекал, что у него что-то наклевывается, но в то же время она думала о том, как он почти двадцать лет сидел дома, как она содержала и всячески поддерживала его самого и его искусство. А теперь он отнес картины в галерею, ни слова ей не сказав.

В трубке слышалось его дыхание, но он молчал.

– Оке?

Еще через несколько секунд он очнулся.

– Ну… не знаю. Просто поддался импульсу. Прочел статью в журнале “Перспективы искусства” и решил сходить туда, поговорить с ней. Все вроде бы оказалось именно так, как она писала в статье. Поначалу я боялся, но, пожалуй, все время понимал, что действую правильно. Просто-напросто пришло время.

Значит, вот почему он не вернулся домой вчера вечером, подумала Жанетт.

Он объяснил, что женщина, представляющая одну из крупнейших художественных галерей Стокгольма, пришла в полный восторг от его работ. Благодаря ее контактам он еще до открытия выставки продал несколько картин почти за сорок пять тысяч.

Хозяйка галереи рассчитывает, что сумма увеличится как минимум в четыре раза, и уже пообещала ему еще одну выставку, в своем копенгагенском филиале.

– Почти в “Луизиане”[55]55
  “Луизиана” – музей современного искусства в Копенгагене.


[Закрыть], – засмеялся Оке. – Хотя это всего лишь маленькая галерея в центре города.

У Жанетт потеплело на душе, но, радуясь тому, что у него дело наконец сдвинулось с мертвой точки, она нутром чувствовала: что-то не так.

Разве его искусство принадлежит только ему?

Сколько ночей они просидели, обсуждая его картины. Кончалось это чаще всего тем, что он плакал оттого, что у него ничего не получается, и ей приходилось утешать его и уговаривать продолжать идти проторенным путем. Она верила в него.

Она знала, что он талантлив, хоть и не была авторитетом в данной области.

– Оке, ты меня все время удивляешь. Но это просто из ряда вон.

Жанетт не смогла сдержать смеха, хотя на самом деле ей хотелось спросить его, почему он предпринял этот шаг втайне, без нее. Они ведь так долго об этом говорили.

– Наверное, я боялся, что у меня ничего не выйдет, – сказал он под конец. – Ты же всегда поддерживала меня. Черт, ты ведь платила за меня, чтобы я мог продолжать. Как меценат. Я очень ценю все, что ты для меня сделала.

Жанетт не знала, что и сказать. Меценат? Значит, вот как он ее рассматривает? Как личный банкомат?

– И знаешь что? Знаешь, кто будет выставляться в Копенгагене одновременно со мной? В том же месте! Д-и-з-е-л-ь-Ф-р-а-н-к, – громко смеясь, произнес он по буквам. – Адам Дизель-Франк! Ну, я должен заканчивать. Встречаюсь с Александрой, чтобы обсудить некоторые детали. Увидимся вечером!

Значит, ее зовут Александра.

Они положили трубки. Жанетт так и осталась молча сидеть за письменным столом. В течение двадцати лет он ничего не предпринимал для того, чтобы продать хоть что-то. А сейчас вдруг продает все сразу. Господи, ведь он неоднократно отказывался, когда она находила ему контакты. К ним должен был приехать галерист из Гётеборга. Оке отменил приглашение, потому что “был не в силах”. В другой раз он “плохо себя чувствовал”, в третий – это не имело смысла, поскольку он такой “никудышный”.

Гамла Эншеде

Когда Жанетт свернула к дому, ей пришлось резко затормозить, чтобы не въехать в припаркованную возле гаража чужую машину. Регистрационный номер красной спортивной машины указывал, кто ее владелец. “Ковальска” – так называлась галерея, в которую обратился Оке, и Жанетт вычислила, что владельцем машины, должно быть, является Александра Ковальска.

Она открыла дверь и вошла в дом.

– Ау!

Никто не отозвался, и она поднялась на второй этаж. Услышав голоса и смех, доносившиеся из ателье Оке, она постучалась.

Внутри все стихло, и Жанетт открыла дверь. На полу лежало несколько картин Оке, а за столом сидел он сам и поразительно красивая светловолосая женщина лет сорока в черном облегающем платье и с легким макияжем. Очевидно, это и есть Александра, подумала Жанетт.

– Хочешь отметить вместе с нами? – спросил Оке, указывая на стоящую на столе бутылку вина. – Только тебе придется принести еще один бокал, – добавил он, заметив, что у них нет для нее бокала.

“Черт возьми, что тут происходит?” – подумала Жанетт, глядя на выставленные на стол хлеб, сыр и оливки.

Александра засмеялась и посмотрела на нее. Смех женщины Жанетт не понравился. Показался наигранным.

– Может, мы познакомимся? – Александра многозначительно подняла брови и встала. Она оказалась высокой, чуть выше Жанетт. Она подошла к Жанетт и протянула руку.

– Алекс Ковальска, – представилась она, и Жанетт поняла по акценту, что она не из Швеции. – Жанетт… Сейчас принесу бокал.

Александра, или Алекс, как она предпочитала чтобы ее называли, просидела у них почти до полуночи, а потом вызвала такси. Оке уснул на диване в гостиной, а Жанетт осталась в одиночестве сидеть на кухне со стаканом виски.

Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться, что Алекс Ковальска человек коварный. Речь тут, похоже, шла не только о картинах Оке. Алекс весь вечер прямо у нее на глазах беззастенчиво бросала на него долгие взгляды и отпускала ему комплименты.

Несколько раз Жанетт намекала Алекс, не выходя за рамки приличий, что той пора бы отправляться домой. Но она, улыбаясь, продолжала сидеть и просила Оке принести еще бутылку дорогого вина, которое привезла с собой.

В течение вечера Алекс пообещала Оке еще одну выставку – в Кракове. Она была оттуда родом, и у нее там имелись влиятельные знакомые. Очень многое в ее разговорах о грядущем шумном успехе Жанетт сочла откровенно провокационным. Преувеличенное восхищение искусством Оке и потрясающие перспективы – еще куда ни шло. Но комплименты! Алекс описывала Оке как уникально компанейского человека, а как художника она считала его безумно талантливым и интересным. Его глаза назывались искренними, проницательными, мудрыми и так далее. Александра даже сказала, что у него красивые запястья, а когда Оке, улыбаясь, принялся их разглядывать, провела пальцем по венам на тыльной стороне ладони, назвав их линиями художника. Жанетт сочла большую часть сказанного Александрой за вечер откровенной патетикой, но Оке явно пребывал в восторге от такого множества комплиментов.

Эта женщина – змея, думала Жанетт, уже предчувствуя разочарование, которое испытает Оке, когда его надежды оправдаются не полностью.

Погасив на кухне свет, она пошла в гостиную, чтобы разбудить храпевшего Оке. Но привести его в чувство оказалось невозможно, и ей пришлось улечься в постель в одиночестве.

Спала Жанетт плохо, ее мучили кошмары, и, проснувшись, она чувствовала себя подавленной. Одеяло намокло от пота, и вставать совершенно не хотелось, но остаться в постели было нельзя.

Хорошо бы иметь нормальную работу, думала она. Работу, куда можно позвонить и, сославшись на нездоровье, спокойно взять выходной. Рабочее место, где тебя могут заменить, и дела, с которыми за день или два ничего не произойдет.

Она потянулась, вздрогнула и откинула одеяло в сторону. Сама не зная, как это произошло, она вдруг оказалась на ногах. Тело рефлекторно приняло решение за нее. Бери ответственность на себя, сказало оно. Выполняй свой долг и не сдавайся.

Приняв душ, она оделась и спустилась на кухню, где как раз завтракал Юхан. Ощущение недовольства жизнью отступило, и она почувствовала себя готовой к новому рабочему дню. – Ты уже встал? Ведь только восемь часов. – Она заправила кофеварку.

– Да, мне не спалось. У нас сегодня вечером матч, – ответил он, перелистывая утреннюю газету, и, отыскав спортивный раздел, начал читать.

– Важный матч? – Жанетт достала чашку и тарелку, поставила их на стол, открыла холодильник и вынула молоко и простоквашу. Юхан не ответил.

Жанетт принесла кофе, налила себе и, сев напротив сына, повторила вопрос.

– Матч на кубок, – пробормотал он, не отрывая глаз от газеты.

Жанетт опять ощутила бессилие от того, что ничего не знает. Не имеет представления о том, как выглядит обычный день собственного ребенка. Она припомнила, что за весь семестр даже ни разу не была у него в школе, да, только на празднике по случаю окончания учебного года.

– С кем вы встречаетесь и что за кубок?

– Перестань! – Он сложил газету и встал. – Тебя ведь это все равно не интересует.

– Юхан, ты неправ, конечно интересует, но ты же знаешь, что я должна много работать и… – Она сбилась с мысли и задумалась. Неужели ей нечего сказать, кроме жалких оправданий? Ей стало стыдно.

– Мы встречаемся с “Юргорденом”. – Он взял свою тарелку и отнес ее в мойку. – Сегодня финал, и папа вроде собирался прийти посмотреть. – Он вышел в прихожую.

– Тогда мы победим! – крикнула она ему вслед. – “Юргорден” вам и в подметки не годится.

Он не ответил, прошел к себе в комнату и закрыл дверь.

Уже собираясь уходить, Жанетт услышала, что Оке шевелится на диване, и заглянула в гостиную. Еще не до конца проснувшийся муж сидел, потирая лицо. Волосы дыбом, глаза воспаленные.

– Я ухожу, – сказала она. – Когда приду домой, не знаю. Возможно, поздно.

– Да, да. – Он посмотрел на нее, и по его усталому взгляду Жанетт поняла, что в данный момент его совершенно не волнует, придет она домой или нет.

– Не забудь, у Юхана вечером матч. Он хочет, чтобы ты пришел.

– Посмотрим. – Он встал. – Схожу, если успею, но не уверен. Я должен встретиться с Алекс и составить каталог выставки, а это требует времени. Но тогда ведь можешь пойти ты? – Он иронически усмехнулся.

– Прекрати. Ты же знаешь, что не могу. – Она развернулась и прошла через прихожую к входной двери. Туфли и сапоги вперемешку с гравием и большими клочками пыли.

Неполноценна, подумала она. Бесполезна и эгоцентрична.

– Я потом позвоню и узнаю результат.

Прежде чем он успел ответить, она вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.

Квартал Крунуберг

В сторону города транспорт, как обычно, двигался еле-еле, но после площади Гулльмарсплан дело пошло лучше, и когда Жанетт парковала машину, часы показывали начало десятого. Рабочий день она решила начать с длинной прогулки вокруг острова Кунгсхольмен, чтобы вытряхнуть из головы личные размышления и освободить место для профессиональных.

Когда Жанетт вошла к себе в кабинет, за ее столом сидел Хуртиг и ждал ее.

– Начальство задерживается, – ухмыльнулся он.

– Почему ты сидишь здесь? – Она подошла и жестом изгнала его на стул для посетителей.

– Жанетт, поправь меня, если я ошибаюсь, – начал он. – Но в данный момент наши дела совсем плохи, так?

– К чему ты клонишь? – кивнув, спросила Жанетт.

– Я взял на себя смелость немного покопаться в старых делах, где встречается особо жестокое насилие…

– Ясно, и?.. – Она вдруг оживилась, поскольку знала, что Хуртиг не стал бы ее беспокоить, не будь у него веских аргументов.

– По чистой случайности я обнаружил вот это. – Он бросил на стол коричневую бумажную папку. На обложке значилось: “Бенгт Бергман. Расследование закончено”.

Открыв папку, Жанетт увидела, что там содержится около двадцати машинописных листов.

– Лучше расскажи, что тебе о нем известно, и если это покажется интересным, я потом все прочту, – сказала она, закрывая папку. – Насчет интереса – это как посмотреть. Бенгт Бергман за прошедшие годы побывал здесь на допросах семь раз, в последний раз в прошлый понедельник.

– В прошлый понедельник? В какой связи?

– Некая Татьяна Ахатова обвинила его в изнасиловании. Она проститутка и… – Хуртиг запнулся. – Плевать на нее, меня насторожил не сам факт, а жестокость. И когда я сравнил с другими заявлениями, то обнаружил там то же самое.

– Избиение?

– Да. Девушек жестоко избивали, некоторых ремнем, и всех насиловали анально при помощи какого-то предмета, вероятно бутылки.

– Полагаю, осужден он ни разу не был, поскольку не значится в регистре.

– Именно. Доказательства оказались слишком слабыми, а большинство жертв были проститутками. Получалось слово против слова, и если я правильно прочел, то алиби ему во всех случаях составляла жена.

– Значит, ты считаешь, что нам стоит его допросить?

Хуртиг улыбнулся, и Жанетт поняла, что главное он приберег под конец.

– Два заявления касаются полового принуждения несовершеннолетних, девочки и мальчика. Брата и сестры, родом из Эритреи. Там тоже не обошлось без избиения…

Жанетт сразу схватила папку и принялась листать материалы. – Черт, Хуртиг, я рада, что работаю с тобой. Сейчас посмотрим… вот оно!

Она достала небольшой документ и пробежала его глазами.

– Июнь 1999 года. Девочке было двенадцать, мальчику десять. Жестокое избиение, следы ударов плетью, половое принуждение, дети иностранного происхождения. Дело закрыто по причине того… Что тут написано? Показания детей сочли недостоверными, поскольку их свидетельства не совпадали. Здесь тоже алиби предоставила жена. Привязать его к нашим делам будет трудно. Нам нужно что-то еще.

Хуртиг уже об этом подумал.

– Можно попытаться, – сказал он. – В бумагах Бергмана я нашел имя его дочери. Мы, например, могли бы позвонить ей. – Я что-то не понимаю? Чем, ты думаешь, она сможет нам помочь? – Как знать, а вдруг она, в отличие от жены, не выразит готовности составить отцу алиби. Конечно, это всего лишь попытка, но подобное иногда срабатывает. Что скажешь?

– Ладно, но звонить будешь ты. – Жанетт протянула ему телефон. – Ее номер у тебя есть?

– Разумеется, – ответил Хуртиг, залихватским жестом открывая блокнот и набирая номер. – Мобильный номер, адреса, к сожалению, нет.

Значит, ты знал, что я соглашусь? – засмеялась Жанетт.

Хуртиг молча улыбнулся ей, ожидая ответа.

– Да, здравствуйте… Мне нужна Виктория Бергман. Я правильно позвонил? – У Хуртига сделался удивленный вид. – Алло? – Он наморщил лоб. – Она положила трубку.

Они посмотрели друг на друга.

– Давай немного подождем, а потом попробую я. – Жанетт встала. – Может, разговаривать с женщиной ей понравится больше. Мне все равно необходима чашка кофе.

Они вышли в коридор и направились к кофейному автомату.

В тот момент, когда Жанетт вынимала из автомата горячую пластиковую чашку, к ним подбежал Шварц, за которым по пятам следовал Олунд.

– Вы слышали? – Шварц поправил кобуру.

– Слышали что? – Жанетт покачала головой.

– Об ограблении фургона с ценным грузом на Фольккунгагатан.

Жанетт показалось, что Шварц улыбнулся.

– Биллинг хочет, чтобы мы поехали туда и немного помогли. Там явно маловато народу.

– Да-да. Раз он так сказал, лучше отправляйтесь. – Жанетт пожала плечами.

Двое коллег, кивнув, умчались по коридору.

– Пиф и Паф, – улыбнулся Хуртиг. – Честно говоря, по-моему, Шварцу больше нравится ловить грабителей, чем сидеть тут и читать старые рапорты.

– А кому нет?

Десятью минутами позже Хуртиг еще раз набрал номер и передал трубку Жанетт, которая бросила взгляд на часы. “10:22, – записала она, – звонок ДОЧЕРИ БЕНГТА БЕРГМАНА”.

После трех сигналов в трубке послышался женский голос.

– Бергман. – Голос был низким, почти мужским.

– Виктория Бергман? Дочь Бенгта Бергмана?

– Да, все верно.

– Здравствуйте, меня зовут Жанетт Чильберг, я из стокгольмской полиции.

– Вот как, и чем я могу быть вам полезна?

– Ну… Ваш телефон дал мне адвокат вашего отца, который интересуется, не согласитесь ли вы выступить в предстоящем судебном заседании в качестве свидетеля и охарактеризовать моральный облик отца.

Хуртиг кивнул и одобрительно улыбнулся ее лжи.

– Ловко, – прошептал он.

– Вот как, и поэтому вы мне звоните, – немного помолчав, ответила женщина.

– Я понимаю, если вам это кажется неприятным, но мне сказали, что вы можете рассказать вещи, которые будут свидетельствовать в его пользу. Вам ведь известно, в чем он обвиняется?

– Ты с ума сошла! – покачал головой Хуртиг.

Жанетт отмахнулась от него и услышала, как женщина вздохнула.

– Нет, сожалею, но я уже более десяти лет ни с ним, ни с матерью не общаюсь, и, откровенно говоря, меня удивляет, что он думает, будто я вообще захочу иметь с ним дело.

Ответ женщины заставил Жанетт задуматься, не прав ли был Хуртиг.

– Надо же, это не вполне соответствует тому, что я слышала, – продолжила она лгать.

– Да, ничего не поделаешь. Зато, если это вас интересует, я могу с полной уверенностью утверждать, что он виновен. Особенно если речь идет о том, что болтается у него между ног. То, что там висит, он навязывал мне с тех пор, как мне было три или четыре года.

Прямота в ответе женщины лишила Жанетт дара речи, и ей пришлось откашляться.

– Если то, что вы говорите, правда, то меня интересует, почему вы на него никогда не заявляли.

“Черт возьми, это еще что такое?” – подумала она, а Хуртиг с торжествующей улыбкой поднял вверх большой палец. – Я сохраню это при себе. Вы не имеете никакого права звонить сюда и спрашивать о нем. Он для меня умер.

– Да, понимаю. Я вас больше не побеспокою.

Раздался щелчок, и Жанетт положила трубку.

Что это такое?

Чего бы она ни ожидала, звоня дочери Бенгта Бергмана, она оказалась совершенно не готова к тому, что услышала.

Хуртиг сидел молча и ждал, пока она что-нибудь скажет.

– Мы вызовем его, – в конце концов проговорила она.

Йес! – Хуртиг встал. – Хочешь допросить его сама? Или предоставишь мне?

– Я возьму его на себя, но если хочешь, можешь присутствовать.

Когда Хуртиг закрыл за собой дверь, зазвонил телефон, и Жанетт увидела, что это ее начальник.

– Где тебя, черт возьми, носит? – возмущенно спросил Биллинг.

– Я у себя в кабинете, а что?

– Мы ждем тебя уже почти пятнадцать минут. Ты что, проморгала, что у нас сейчас совещание руководителей групп?

Жанетт хлопнула себя по лбу.

– Нет, отнюдь. Сейчас буду.

Положив трубку, она бросилась со всех ног по коридору и по пути в конференц-зал поняла, что день будет долгим.