Текст книги "Завоевание Тирлинга"

Эрика Йохансен
Завоевание Тирлинга

Erika Johansen

THE INVASION OF THE TEARLING

Печатается с разрешения автора и литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Andrew Nurnberg.

© 2015 by Erika Johansen

© М. Фетисова, перевод на русский язык, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2018

́***

«Встречайте новую Китнисс Эвердин. А если вы пропустили предыдущую книгу – «Королева Тирлинга», – бегите со всех ног на ее поиски».

Entertainment Weekly

«Познакомьтесь с Келси, героиней столь нереально крутой, что Эмма Уотсон уже согласилась ее играть».

Cosmopolitan

«Йохансен – искусный создатель фэнтези-миров, смешивающая Средневековье и современность в лучших традициях Джорджа Р. Р. Мартина… Убедительный, хорошо написанный сиквел, который заставит читателей ждать продолжения».

Kirkus Reviews

***

У каждого ребенка должен быть свой Барти.

Моему отцу, Курту Йохансену

КНИГА I

Глава 1
Холл

Второе Мортийское Вторжение грозило стать побоищем. На одной чаше весов стояла численно превосходящая мортийская армия, вооруженная лучшим оружием Нового Мира, под командованием упрямейшего человека. На другой – тирская армия, вчетверо меньше, вооруженная дешевым кованым оружием, крошащимся при столкновении с доброй сталью. Шансы были ничтожны. Казалось, Тирлингу не избежать катастрофы.

Мученик Кэллоу, «Тирлинг как военная держава».

На мортийской границе быстро рассвело. Мгновение назад на горизонте не просматривалось ничего, кроме туманной голубой линии, и вот уже яркие полосы потянулись вверх от восточного Мортмина, заливая небо. Лучезарное отражение расползалось по озеру Карчмар, пока поверхность не запылала огнем; наваждение исчезло, только когда легкий ветерок лизнул берег, и водная гладь пошла волнами.

В этом краю с мортийской границей все было непросто. Никто точно не знал, где проходит линия раздела. Мортмин утверждал, что озеро находится на мортийской территории, но и Тир не отказывался от претензий на воду, поскольку, если уж на то пошло, озеро открыл видный тирский исследователь по имени Мартин Карчмар. Карчмар упокоился почти три века тому назад, но Тирлинг так и не отрекся от своих притязаний на озеро. Сама по себе вода не представляла ценности – хищная рыба, водившаяся в ней, едва ли годилась в пищу, но озеро было единственным приграничным ориентиром на несколько миль к северу и югу. Оба королевства постоянно старались окончательно утвердить его статус. Однажды, давным-давно, ходили разговоры о заключении договора, но ничего так и не вышло. На восточном и южном берегах озера залегли солончаки, где чередовались полосы мокрого ила и болотных зарослей. Эти равнины тянулись на несколько миль к востоку, а затем переходили в леса из мортийской сосны. Но на западном берегу озера Карчмар солончаки занимали всего несколько сотен футов, а затем резко вздымались Пограничные холмы, крутые склоны которых покрывал густой сосняк. Деревья поднимались на Холмы, перетекали через них, спускаясь на другой стороне к Тирлингу, и сходили на нет к северной Алмонтской равнине.

Хотя крутые восточные склоны Пограничных холмов покрывал необитаемый лес, вершины холмов и западные склоны были усеяны крошечными тирскими деревушками. Жители их занимались собирательством в Алмонте, но в основном разводили скот – овец и коз – и заготавливали шерсть, молоко и баранину, торгуя по большей части друг с другом. Иногда, сбившись в группы и позаботившись о надежной охране, они отправлялись в Новый Лондон, где товары – особенно шерсть – высоко ценили и расплачивались не только бартером, но и звонкой монетой. Деревеньки, раскинувшиеся на склоне – Вудэнд, Идилуайлд, Склон Девина, Гриффен – служили легкой добычей Их жители были вооружены лишь деревянным оружием и обременены скотом, который не желали бросать.

Полковник Холл удивлялся, как можно так сильно любить клочок земли и при этом благодарить всемогущего Господа, что живешь вдали от него. Холл, сын овцевода, вырос в Идилуайлде, и запах этих деревень – мокрая шерсть, спекшаяся с навозом, – так въелся в память, что он чувствовал его даже сейчас, хотя ближайшее поселение находилось на западном склоне Пограничных холмов, в нескольких милях отсюда и вне поля зрения.

Судьба увела Холла из Идилуайлда. Не сказать, чтобы счастливая, скорее сомнительная: из тех, что одной рукой дают, а другой втыкают нож в спину. Их деревня находилась слишком далеко на севере, чтобы сильно пострадать от первого Мортийского вторжения: однажды ночью разбойничий отряд забрал несколько овец из неохраняемого загона, вот и все. Когда было подписано мортийское соглашение, Идилуайлд и соседние деревушки устроили праздник. Холл с братом-близнецом Саймоном так надрались, что проснулись в свинарнике в деревушке Склон Девина. Отец тогда сказал, что их деревня легко отделалась, и Холл тоже так думал, а потом, восемь месяцев спустя, Саймон попал во вторую государственную лотерею. Холлу и Саймону было пятнадцать и они уже считались мужчинами, но родители позабыли об этом на следующие три недели. Мать готовила любимую еду Саймона, отец освободил обоих от работы. Ближе к концу месяца они отправились в Новый Лондон, как и многие другие семьи. Отец всхлипывал в передней части повозки, мать, нахмурившись, молчала, а Холл с Саймоном изо всех сил старались изображать присутствие духа.

Родители не хотели, чтобы Холл стал свидетелем отправки. Они оставили его в пабе на Большом бульваре, вручив три фунта и наказав никуда не уходить, пока не вернутся. Но Холл не был ребенком: он вышел из паба и пошел за ними к Цитадели. Отец упал в обморок незадолго до отправки, мать пыталась привести его в чувства, поэтому, в конце концов, один лишь Холл стал свидетелем отправки. Один лишь Холл видел, как Саймон растворился в городе и покинул их навсегда.

Той ночью семья осталась в Новом Лондоне, в одном из захудалых трактиров, которые предлагала Кишка. В конце концов, ужасный запах выгнал Холла на улицу, и он бродил по Кишке в поисках лошади, решив последовать за клетками по Мортийской трассе, чтобы освободить Саймона или умереть. Возле одного из пабов он нашел лошадь и как раз пытался распутать сложный узел, когда ему на плечо опустилась чья-то рука.

– Ты что творишь, деревенский крысеныш?

Мужчина был настоящим великаном, выше отца Холла, вооруженным и облаченным в доспехи. Холл подумал, что ему недолго осталось коптить небо, и какая-то его часть даже обрадовалась.

– Мне нужна лошадь.

Мужчина пристально поглядел на него.

– Кого-то отправили?

– Не ваше дело.

– Еще как мое. Лошадь-то моя.

Холл вытащил нож для разделки бараньих туш, надеясь, что незнакомец не разбирается в оружии.

– У меня нет времени спорить. Мне нужна лошадь.

– Убери это, мальчишка, и не глупи. Груз охраняет восьмерка Кейдена. Уверен, ты слышал о Кейдене даже в своей дыре. Им твой ножик – на один зубок.

Незнакомец взял лошадь под уздцы, но Холл поднял нож, преграждая ему путь.

– Не хочется опускаться до воровства, но я спешу.

Незнакомец посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.

– Что ж, бери. Парень ты, вижу, правильный. Фермер?

– Пастух.

Незнакомец еще мгновение его поизучал, а потом сказал:

– Хорошо, парень. Вот как мы поступим. Я одолжу тебе своего коня. У него весьма говорящее имя – Прок. Ты поскачешь на нем по Мортийской трассе и посмотришь на этот груз. Если не дурак, поймешь, что у тебя нет ни единого шанса, и тогда останется два варианта. Или умереть без толку, или развернуть коня и доскакать до моей казармы в Уэллсе, и там мы поговорим о твоем будущем.

– О каком еще будущем?

– О жизни солдата, парень. Если конечно, ты не намерен провести всю оставшуюся жизнь по уши в овечьем дерьме.

Холл неуверенно посмотрел на незнакомца, силясь понять, в чем тут подвох.

– А что, если я просто ускачу на вашей лошади?

– Не ускачешь. Тебе не чуждо чувство долга – иначе ты никогда бы не впутался в эту глупую затею. И потом, на случай, если придется отправиться за тобой, у меня есть целая армия лошадей.

Незнакомец повернулся и отправился обратно в паб, оставив Холла у коновязи.

– Кто вы? – крикнул Холл ему вслед.

– Майор Бермонд с Правого Фронта. Скачи быстрее, парень. И если с моей лошадью что-то случится, я спущу с тебя твою жалкую овцелюбивую шкуру.

Проскакав всю ночь, Холл догнал груз и убедился, что Бермонд был прав: это была настоящая крепость. Солдаты обступали каждую клетку, тут и там в их рядах краснели мантии наемников Кейдена. У Холла не было меча, но и меч – он это прекрасно понимал – ему бы тут не помог. Он не мог даже подойти поближе, чтобы найти Саймона: когда парень попытался приблизиться к клеткам, один из наемников Кейдена выпустил стрелу, промахнувшись не более чем на фут. Все было, как говорил майор.

Однако он продумал нападение на поставку и то, как все закончится: ужасное будущее, которое он учуял уже во время поездки в Новый Лондон, будущее, в котором его родители смотрели на него и видели только Саймона. Лицо Холла станет для них не утешением, а лишь ужасным напоминанием. Он натянул поводья, готовясь напасть, но тут случилось нечто, чего он не мог объяснить: сквозь кучу плотно набитых пленников в шестой клетке он вдруг заметил Саймона. Клетки находились слишком далеко от Холла, чтобы что-либо разглядеть, но он видел лицо брата. Свое собственное лицо. Если он предпримет самоубийственную атаку, от Саймона ничего не останется, даже могилы. И тогда Холл понял, что дело было не в Саймоне, а в его собственном чувстве вины, его собственном горе. Эгоизм и самоуничтожение, как часто случается, шли рука об руку.

Холл повернул коня, вернулся в Новый Лондон и присоединился к тирской армии. Майор Бермонд стал его попечителем, и хотя Бермонд никогда не признавался в этом, Холл думал, что майор, должно быть, с кем-то сговорился, потому что даже пока Холл служил рядовым в пехоте, его никогда не ставили конвоировать рекрутов. Каждый месяц он отправлял часть своего заработка домой, и во время редких поездок в Идилуайлд родители удивляли его тем, что грубовато гордились сыном-солдатом. Он стремительно взлетел по карьерной лестнице, став старшим помощником генерала в тридцать один год. Работа была неблагодарной: солдатская жизнь под регентством заключалась в том, чтобы разнимать драки и охотиться на мелких преступников. Воинской славы ему было не снискать. Но…

– Сэр.

Холл поднял глаза и увидел лейтенанта-полковника Блазера, своего заместителя.

– Что такое?

– Майор Кэффри подает сигнал, сэр, по вашему приказу.

– Еще пару минут.

Они двое сидели на сторожевой вышке на восточном склоне Пограничных холмов. Батальон Холла стоял здесь уже несколько недель, неустанно работая и одновременно наблюдая за темной массой, ползущей через мортийские равнины. Огромный размер мортийской армии тормозил ее продвижение, но она все равно пришла и теперь раскинула лагерь вдоль всего южного берега озера Карчмар – черный город, занимавший полгоризонта.

В подзорную трубу Холл видел всего четверых часовых, стоящих по западному краю мортийского лагеря. Они оделись так, чтобы слиться с темными илистыми солончаками, но Холл слишком хорошо знал берега этого озера, чтобы пропустить их в занимающемся рассвете. Двое даже не охраняли лагерь, задремав прямо на посту. Мортийцы беспечно отдыхали, как и следовало ожидать. В рапортах Булавы говорилось, что мортийская армия насчитывает более двадцати тысяч, а их мечи и доспехи сделаны из отличного железа с наконечниками из стали. Армия Тира была слаба по любым меркам. Вина отчасти лежала на Бермонде. Холл любил старика, как отца, но Бермонд слишком уж привык к мирной жизни. Он объезжал Тирлинг, словно фермер, проверяющий свои земли, а не как командир армии. Тирская армия была не готова к войне, но она уже стояла на пороге.

Внимание Холла вернулось, как часто случалось за последние недели, к пушкам, стоявшим в хорошо укрепленной зоне прямо в центре мортийского лагеря. Пока Холл не увидел их своими глазами, он не верил Королеве, хотя и не сомневался, что у нее было свое видение ситуации. Но теперь, когда на востоке посветлело и заблестели очертания гладких железных чудовищ, Холл почувствовал, как желудок привычно скрутило от ярости. Как и всякому человеку, ему было спокойнее с мечом в руке, но что может меч против пушек? Мортийцы пытались нарушить правила ведения войны, известные Холлу с детства.

– Отлично, – пробормотал он, убирая подзорную трубу и не подозревая, что говорит вслух. – Значит, и нам можно.

Он спустился по лестнице, Блазер последовал за ним, спрыгнув за десять футов до земли, прежде чем они начали взбираться на холм. За минувшие двенадцать часов Холл бесшумно разместил более семисотлучников и пехотинцев по восточным склонам. Но после нескольких недель тяжелой физической работы его людям оказалось нелегко сохранять спокойствие и просто лежать в засаде, особенно в темноте. Но если мортийцы заметят какое-то движение на склоне, они тут же насторожатся, поэтому практически всю ночь Холл переходил от поста к посту, чтобы убедиться, что его солдаты еще не повыпрыгивали из засады.

Склон становился все круче, и вот уже Холлу с Блазером пришлось цепляться за камни, скользя ногами по хвое. Оба носили толстые кожаные перчатки и поднимались предельно осторожно: местность здесь была опасная. Скалы пронизывали туннели и пещеры, в которых любили прятаться гремучие змеи.

Тысячи лет борясь за выживание в беспощадной местности, гремучие змеи стали суровыми зверюгами. Толстая кожистая шкура делала их практически неуязвимыми для огня, а клыки выделяли тщательно отмеренную дозу яда. Один неверный шаг по этому склону мог стоить жизни. Когда Холлу с Саймоном было десять, Саймон поймал змею в клетку и попытался ее приручить, но игра продолжалась меньше недели. Сколько бы Саймон ни кормил гремучника, приручить его не получалось: на каждое движение он реагировал попыткой напасть. В конце концов Холл с Саймоном отпустили змею, открыв клетку и бросившись бежать вверх по склону что было мочи. Никто не знал, сколько живут змеи: «питомец» Саймона мог быть где-то здесь, скользя в числе своих собратьев прямо за скалами.

Саймон.

Холл закрыл и снова открыл глаза. Как умный человек, он научил свое воображение не пускаться слишком далеко по Мортийской трассе, но последние несколько недель из-за раскинувшегося перед ним западного Мортмина Холл поймал себя на том, что думает о своем брате-близнеце чаще обычного: где мог быть Саймон, кто теперь им владеет, как его используют. Наверное, в качестве рабочей силы: Саймон считался одним из лучших стригалей на западном склоне. Холл твердил себе, что было бы глупо использовать такого человека для чего-либо, кроме тяжелой работы, но кто сказал, что миром правит логика? В голову периодически закрадывалась мысль, что Саймона могли заставить заниматься чем-то еще.

– Вот зараза!

Блазер тихо выругался, и Холл, придя в себя, украдкой оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что его лейтенанта не укусили. Но Блазер лишь поскользнулся. Холл продолжил карабкаться, встряхивая головой, чтобы избавиться от нежелательных мыслей. Отправка Саймона была раной, которая и не думала заживать.

Достигнув вершины холма, Холл устремился на поляну и обнаружил там своих людей. Все как один выжидающе глядели на него. Последние месяцы они упорно работали, никто не жаловался, как обычно бывает на военной стройке, и закончили так быстро, что у Холла появилась возможность несколько раз проверить всю операцию, прежде чем мортийская армия достигла равнины. Укротитель ястребов, Джаспер, тоже ждал: двенадцать его зашоренных подопечных сидели привязанными к длинной жердочке на гребне холма. Ястребы обошлись в копеечку, но Королева внимательно выслушала просьбу и, не моргнув глазом, утвердила оплату. Холл подошел к одной из катапульт и положил руку на рычаг. Коснувшись гладкой древесины, он почувствовал прилив гордости… Полковник любил механизмы, постоянно ища, как бы сделать все на свете быстрее и лучше. В начале военной карьеры он придумал крепкий и гибкий лук, теперь горячо любимый тирскими стрелками. По ссуде на гражданское строительство он испытал и утвердил оросительную систему с насосом, которая теперь доставляла воду Кадделла к внушительному выжженному участку южного Алмонта. Но тут стояло его величайшее изобретение: пять катапульт, каждая – шестьдесят футов в длину, с толстым рычагом из тирского дуба и легчайшей чашей из сосны. Каждая могла бросить, по крайней мере, две сотни фунтов почти на четыреста ярдов по ветру. Рычаги крепились к основаниям веревкой, по обе стороны от каждого рычага стояло по солдату с топором. Заглянув в чашу первой катапульты, Холл увидел пятнадцать внушительного объема холщовых связок, обернутых тонким слоем небесно-голубой ткани. Изначально Холл планировал метать валуны, как в старину, чтобы сровнять с землей значительную часть мортийского лагеря. Но эти связки, придуманные Блазером, оказались куда лучше, хотя и стоили нескольких недель не слишком приятной работы. Ветер пошевелил верхнюю вязанку, холщовые края заколебались, и Холл попятился, подняв стиснутую руку в утренней тишине. Его воины схватили оружие и перебросили его через плечо.

Блазер начал напевать. Он всегда напевал, когда нервничал: такой уж у него был тик. Слушающий вполуха, Холл узнал мелодию «Королевы Тирлинга»: фальшиво, но узнаваемо. Песня овладела его людьми: за последние несколько недель Холл не раз ее слышал, когда они шкурили древесину или затачивали мечи.

«Мой подарок вам, королева Келси», – подумал он и махнул рукой.

Топоры вспороли воздух. По склону, нарушая утреннее спокойствие, прокатилось эхо чудовищного скрипа и хруста: рычаги катапульт осознали, что свободны. Один за другим они взмывали вверх, набирая скорость, устремляясь в небо, и Холл почувствовал, что его сердце наполнилось неподдельной радостью, никогда не исчезавшей с тех пор, как ребенком он опробовал первую ловушку на кроликов.

Мое творение! Работает!

Рычаги катапульт достигли своего предела и остановились с грохотом, эхом прокатившимся по склону. Это разбудит мортийцев, но будет слишком поздно. Вытащив трубу, Холл следил за полетом голубых вязанок, несущихся к мортийскому лагерю. Достигнув пика, они начали падать, все семьдесят пять штук; небесно-голубые парашюты раскрылись, поймав ветер, холщовая ноша невинно раскачивалась на ветру.

Теперь мортийцы зашевелились. Холл разглядел очаги активности: солдаты выскакивали с оружием из палаток, часовые отступали в лагерь, готовясь к нападению.

– Джаспер! – крикнул он. – Две минуты!

Джаспер кивнул и начал стягивать шоры со своих ястребов, угощая каждую птицу кусочком мяса. Майор Кэффри, обладающий сверхъестественным даром распознавать заслуживающих доверие наемников, нашел Джаспера в деревеньке на мортийской границе три недели назад. Сейчас мортийские ястребы нравились Холлу не больше, чем в детстве, когда птиц использовали, чтобы выискивать легкую добычу над склоном, но он по-прежнему восхищался умением Джаспера обращаться со своими подопечными. Ястребы внимательно наблюдали за укротителем, задрав голову, словно собаки, ожидающие, когда хозяин бросит палку. Из мортийского лагеря донесся предупредительный крик: они заметили парашюты. Теперь, когда сопротивление ветра снизилось, они падали быстрее. Холл смотрел в подзорную трубу, считая себе под нос, когда первая вязанка исчезла за одной из палаток. Прежде чем первый вопль огласил равнину, прошло двенадцать секунд.

На лагерь опускались все новые парашюты. Один приземлился на телегу с боеприпасами, и Холл словно завороженный смотрел, как ослабли веревки. Мгновение сверток дрожал, а потом резко открылся, когда пять разъяренных змей поняли, что свободны. Их пестрые шкуры замелькали, извиваясь, по копьям и стрелам, падая с повозки и исчезая из виду. Склон огласился криками, и менее чем через минуту лагерь погрузился в полнейший хаос. Солдаты сталкивались друг с другом, полуодетые мужчины неистово махали мечами у самых своих ног. Некоторые пытались забраться повыше: на повозки, палатки и даже друг другу на спины. Но большинство бежало из лагеря, отчаянно пытаясь унести ноги куда подальше. Офицеры выкрикивали приказы, но безрезультатно: всеми завладела паника, и теперь мортийская армия утекала из лагеря во все стороны, устремляясь на запад к Пограничным холмам, или на восток и юг через равнину. Некоторые даже бездумно бросились на север, с плеском выбежав на мелководье озера Карчмар. У них не было ни доспехов, ни оружия, многие до сих пор оставались голышом. На щеках некоторых белела пена для бритья.

– Джаспер! – крикнул Холл. – Давай!

Одного за другим Джаспер подсаживал своих ястребов на толстую кожаную перчатку, покрывающую его руку от пальцев до плеча, и подбрасывал в воздух. Люди Холла с беспокойством смотрели на набирающих высоту птиц, но отлично выдрессированные ястребы не обращали никакого внимания на тирских солдат, устремляясь к мортийскому лагерю. Они пикировали прямо на разбегающихся людей, утекающих из южного и восточного концов лагеря, растопыривая когти, когда снижались, и Холл наблюдал, как первый вцепился в шею удирающего солдата в наполовину застегнутых штанах. Ястреб выдрал его яремную вену, приправляя утренний свет тонким кровавым туманом.

Из западной части лагеря волна за волной мортийцы бездумно неслись к деревьям у подножия холма.

Но на верхушках деревьев засели полсотни тирских лучников, и теперь мортийцы падали один за другим, а их тела, изрешеченные стрелами, вязли в грязи. Со стороны озера тоже раздались крики: решившие спрятаться в нем мужчины осознали свою ошибку и теперь спешили обратно к берегу, мыча от боли. Холл улыбнулся с оттенком ностальгии. Зайти в озеро было обрядом посвящения среди детей Идилуайлда; ноги Холла по-прежнему украшали доказывающие это шрамы.

Основная часть мортийской армии покинула лагерь. Холл бросил тоскливый взгляд на десять пушек, оставшихся без присмотра. Но теперь добраться до них не было никакой возможности: повсюду среди палаток скользили гремучие змеи, ища, где бы угнездиться. Он задумался, где генерал Жено: бежал ли со своими людьми или лежал среди сотен трупов у подножия склона? Холл уважал Жено как солдата, но знал и слабости этого человека, сродни тем, которыми страдал сам Бермонд. Жено хотел воевать спокойно и рационально. Он не признавал ни исключительную храбрость, ни сокрушительную некомпетентность. Но Холл знал, что каждая армия пронизана подобными аномалиями.

– Джаспер! – крикнул он. – Твои птички на славу потрудились. Зови их обратно.

Джаспер громко, пронзительно свистнул и стал ждать, подтягивая ремни, удерживающие кожаную перчатку на предплечье. Через пару секунд ястребы полетели обратно, кружа над холмом. Джаспер периодически посвистывал, каждый раз разным тоном, и одна за другой птицы опускались и усаживались ему на предплечье, угощаясь парой кусочков кролика в награду, прежде чем вновь получить шоры и вернуться на жердочку.

– Отзывай лучников, – приказал Холл Блазеру. – И найди Эммета. Пусть пошлет гонцов к генералу и Королеве.

– С каким донесением, сэр?

– Передай им, что я выиграл для нас время. По крайней мере, две недели, пока мортийская армия не перегруппируется.

Блазер ушел, и Холл снова повернулся к озеру Карчмар: в лучах восходящего солнца водная гладь слепила красным огнем. Зрелище, в детстве обычно наполнявшее его сердце мечтами, теперь показалось ужасным предостережением. Да, мортийцы разбежались, но ненадолго, а стоит людям Холла отдать восточный склон, как не останется ничего, что удержит мортийскую армию от уничтожения старательно выстроенных рубежей обороны Бермонда. Прямо за холмами начинается Алмонтская равнина: тысячи квадратных миль плоской земли с небольшой возможностью для маневра, с беззащитными обособленными хуторами и деревеньками. Мортийцы в четыре раза превосходили числом, в два – качеством оружия, и если они спустятся к Алмонту, эндшпиль может быть только один: резня.

* * *

Вот уже несколько лет Ивен служил хранителем тюрьмы: с тех пор, как его отец вышел в отставку, за все это время у него не было ни одного заключенного, которого он признал бы поистине опасным. Большинство из них оказывались людьми, не согласными с Регентом. Они, как правило, попадали в темницу слишком голодными, избитыми и не годились ни на что, кроме как дотащиться до камеры и упасть. Некоторые из них умерли, несмотря на заботу Ивена, хотя Па говорил, что в том нет его вины. Ивену не нравилось находить на койках их хладные тела, но Регента, казалось, это совершенно не волновало. Однажды ночью Регент даже приволок в подземелья одну из своих женщин: красивую, словно из папиной сказки, рыжеволосую леди. На шее у нее красовалась веревка. Регент сам отвел ее в камеру, всю дорогу понося на чем свет стоит, и прорычал Ивену: «Ни еды, ни воды! Она не выйдет, пока я не скажу!»

Ивену не нравилось держать в темнице женщину. Она не говорила и даже не плакала, только безразлично смотрела на стену своей камеры. Не подчинившись приказам Регента, Ивен дал ей еды и воды, внимательно следя за временем. Увидев, что веревка на шее причиняет ей боль он, не выдержав, зашел в камеру и ослабил удавку. Хотел бы он быть лекарем, способным исцелить кольцо ободранной красной плоти на ее горле, но Па научил его лишь основам первой помощи при порезах и тому подобном. Па всегда терпимо относился к медлительности Ивена, даже когда из-за нее случалась беда. Но для того, чтобы в течение ночи не дать женщине умереть, не требовалось большого ума, а Па разочаровался бы, потерпи Ивен неудачу. Когда на следующий день Регент пришел забрать женщину, Ивен испытал небывалое облегчение. Регент попросил у нее извинений, но женщина вылетела из темницы, не удостоив его даже взглядом.

С тех пор, как трон заняла новая Королева, у Ивена было не слишком много работы. Королева освободила всех заключенных Регента, что смутило Ивена. Но Па объяснил, что Регент отправлял людей в тюрьму, если они говорили то, что ему не нравилось, а Королева – только за плохие поступки. Па сказал, что это разумно, и, как следует пораскинув мозгами, Ивен пришел к выводу, что он прав.

Двадцать семь дней назад (Ивен отметил это в книге) трое королевских стражников ворвались в подземелье. Они вели связанного пленника, седовласого мужчину. Он выглядел очень усталым, но – благодарно отметил Ивен – невредимым. Они даже не спросили у Ивена разрешения, прежде чем поволокли заключенного в третью камеру, но Ивен не возражал. Раньше он никогда не видел королевских стражников так близко, но слышал о них от Па: они защищали Королеву от опасности. Эта работа казалась Ивену самой прекрасной и важной в мире. Он радовался тому, что служит главным тюремщиком, но, родись он поумнее, больше всего на свете Ивен хотел бы стать одним из этих высоких крепких мужчин в серых мантиях.

– Обращайся с ним хорошо, – распорядился командир с ярко-рыжими волосами. – Приказ Королевы.

Хотя волосы стражника его восхитили, Ивен старался на них не пялиться, потому что сам не любил, когда на него пялятся. Он запер камеру, отметив, что заключенный уже лег на койку и закрыл глаза.

– Как его имя и в чем его преступление, сэр? Я должен записать в книгу.

– Жавель. Преступление – предатель.

Мгновение рыжеволосый начальник смотрел через прутья камеры, а потом покачал головой. Ивен наблюдал, как мужчины топают к лестнице, их голоса плыли за ними по коридору.

– Я бы перерезал ему горло.

– Думаете, он в безопасности с этим тупицей?

– Это между Королевой и Булавой.

– Он знает свою работу. Отсюда еще никто никогда не убегал.

– И все же вечно держать в тюремщиках идиота…

Ивен вздрогнул. Раньше, пока он не стал таким здоровенным, его величали так плохие парни, и он научился не обращать на это слово внимания, но услышать его от королевского стражника оказалось гораздо обидней. И теперь в его голове появились мысли о чем-то новом и ужасном: об угрозе замены. Когда Па собрался на пенсию, он пошел прямо к Регенту, чтобы убедиться, что Ивен может остаться. Но Ивен не был уверен, что Па разговаривал с Королевой.

Новый заключенный, Жавель, оказался самым легким на памяти Ивена. Он почти не говорил: всего пару слов, чтобы сообщить Ивену, что поел, хотел пить или просил опустошить нужник. На какое-то время Ивен даже забыл о Жавеле, думая только о том, что может лишиться работы. Что он будет делать, если это произойдет? Он даже не мог заставить себя рассказать Па, как королевские стражники его обозвали. Он не хотел, чтобы Па знал.

Через пять дней после появления Жавеля по тюремной лестнице протопало еще трое королевских стражников. Один из них был Лазарем Булавой, о котором знал даже Ивен, редко покидающий свои камеры. Ивен слышал от Па множество историй о Булаве. Тот утверждал, что Булава феерожденный и его не может удержать ни одна камера. («Кошмар тюремщика, Ив!» – восклицал Па, потягивая чаек.) Если остальные королевские стражники казались внушительными, Булава был в десять раз внушительнее, и Ивен подошел рассмотреть его настолько близко, насколько осмеливался. Начальник Стражи в его подземелье! Ивену уже не терпелось рассказать Па.

Двое других стражников несли заключенного, словно мешок с зерном, и когда Ивен открыл первую камеру, бросили мужчину на койку. Как показалось Ивену, Булава смотрел на заключенного ужасно долго. Наконец, он выпрямился, прочистил горло и плюнул: внушительный сгусток желтой слизи приземлился заключенному на щеку.

Ивен подумал, что это плохо: какое бы преступление ни совершил этот человек, несомненно, он уже достаточно натерпелся. Он был жалким, щуплым существом, голодным и страдающим от жажды. Грязь запеклась в толстых рубцах, покрывавших ноги и туловище. Другие рубцы – темно-красные – пересекали запястья. С головы были выдраны внушительные клочки волос: на их месте остались заплатки покрытой струпьями плоти. Ивен не мог вообразить, что с ним стряслось.

Булава повернулся к Ивену, щелкнув пальцами:

– Тюремщик!

Ивен шагнул вперед, стараясь казаться как можно выше. Па выбрал Ивена в ученики, хотя его братья были куда умнее, именно по этой причине: Ивен был крупный и сильный. Но он все равно доставал Булаве только до носа. Он подумал, знает ли Булава, что он медлительный.

– Смотри за ним в оба, тюремщик. Никаких посетителей. Никаких прогулок. Ничего.

– Да, сэр, – выпучив глаза, ответил Ивен, глядя на покидающих тюрьму стражников.

На этот раз его никто не обозвал, но только когда они ушли, Ивен понял, что забыл спросить, как мужчину зовут и в чем его преступление, чтобы записать в книгу. Дурак! Булава, несомненно, подмечает такие проступки.