Текст книги "От Сталинграда до Берлина. Операции советских войск и вермахта. 1942-1945"

Другим важным мероприятием (также являвшимся полумерой) было повышение оснащения войск тяжелым и автоматическим оружием. Оперативный отдел Генерального штаба предложил направлять в войска первого эшелона новые, более эффективные образцы оружия по мере их появления, не снимая при этом с вооружения и более старые системы. Таким образом, планировалось повысить эффективность и плотность огня в подразделениях. Однако наиболее перспективные новинки, такие как, например, танк «Тигр», поступали в производство очень медленно. Проведенные в июле 1942 г. испытания двух образцов продемонстрировали, что эти танки не будут пригодны для использования на поле боя, по крайней мере до конца года.

Вряд ли, меняя в сентябре 1942 г. руководство Генерального штаба, Гитлер ожидал, что такая перестановка поможет ему решить или, по меньшей мере, значительно смягчить стоящие перед ним проблемы. Тот ограниченный круг старших офицеров, который он ввел в состав высшего руководства армии вместе с К. Цейцлером после замены Ф. Гальдера, также не включал в себя особо выдающихся военачальников. Скорее наоборот, этот символический жест привел к обесцениванию высших командных постов сухопутных войск, поскольку на них были назначены молодые генералы. Тем не менее эта замена явилась не просто выражением личной неприязни фюрера к Ф. Гальдеру. Возможно, то, что хотел продемонстрировать Гитлер, отражало более глубоко укоренившуюся в нем враждебность ко всему тому, что олицетворяли собой немецкий офицерский корпус, Генеральный штаб армии и в особенности высший генералитет. Именно туда он и решил влить свежую кровь. Для того чтобы обеспечить себе свободу действий, в том числе и в вопросах кадровых перестановок, Гитлер взял под свой личный контроль деятельность Управления личного состава армии, поставив во главе его своего старшего адъютанта генерал-майора Рудольфа Шмундта. Фюрер поставил перед Р. Шмундтом задачу скорейшего продвижения по служебной лестнице на самые высокие посты в первую очередь молодых офицеров, прошедших проверку на поле боя. Примером такой карьеры мог послужить сам Р. Шмундт, которому в то время было всего сорок семь лет и который получил звание генерала менее года назад. Кроме того, Гитлер предложил отказаться от традиционной для Генерального штаба политики подготовки хороших полевых командиров из числа офицеров Генерального штаба и, наоборот, необходимости прохождения каждым офицером Генштаба практики в качестве войсковых командиров. Фюрер вообще говорил, что намерен упразднить характерные для формы офицеров Генерального штаба красные лампасы и серебряные петлицы.

Вступив на должность начальника Генерального штаба сухопутных войск, К. Цейцлер сразу же дал понять, что не намерен принимать роль марионетки фюрера. Уже в первые дни своего пребывания на этом посту он одержал важную победу в той необъявленной войне, которая велась среди высшего военного руководства. В армии и ее руководстве уже долгое время рассматривали вмешательство А. Йодля и возглавляемого им оперативного штаба ОКВ в работу над директивами фюрера, особенно теми, которые напрямую касались стратегических задач на Восточном фронте, как на нежелательное и даже вредное вмешательство в ее дела. Такое раздражение особенно усилилось после того, как фюрер принял пост главнокомандующего сухопутными войсками, тем самым превратив Генеральный штаб армии в свой второй личный штаб. Недовольство действиями ОКВ еще более усугублялось тем, казалось бы, непоколебимо недосягаемым положением, которое В. Кейтель и А. Йодль занимали в военной иерархии. Воспользовавшись тем, что А. Йодль попал в опалу, К. Цейцлер немедленно после своего назначения потребовал, чтобы штаб ОКВ отныне не принимал участия в разработках директив фюрера, касающихся Восточного фронта, и добился своего. Отныне эти директивы должны были облекаться в форму оперативных приказов ОКХ. Кроме того, он добился изменения порядка проведения ежедневных совещаний у фюрера, посвященных анализу обстановки. Вместо доклада А. Йодля, на котором он освещал ход боевых действий на всех театрах, как это было принято раньше, теперь совещание открывал начальник Генерального штаба армии своим докладом об обстановке на Восточном фронте. Только после него слово получал А. Йодль, которому оставалось ввести присутствующих в курс дела о том, что происходило на других театрах. И наконец, под предлогом того, что каждый «должен знать только то, что ему необходимо», К. Цейцлер в дальнейшем добился, чтобы офицерам оперативного штаба ОКВ был закрыт доступ к подробной информации относительно операций, проводившихся на Восточном фронте. В конечном счете он достиг очень важной цели. Теперь, хотя об этом нигде не заявлялось официально, Восточный фронт становился заботой исключительно командования армии, а за ОКВ оставались прочие театры военных действий, такие как Западная Европа, Балканы, Италия и Северная Европа. Таким образом, исключалась жестокая конкуренция и соперничество между двумя военными ведомствами, что, несомненно, было на благо Германии.

14 октября 1942 г. Гитлер издал оперативный приказ № 1, в котором он заявлял, что «летняя и осенняя кампании этого года, за исключением продолжающихся операций на некоторых участках фронта, завершены». Сутью приказа было начало перехода к обороне перед началом зимы. Однако на деле все вышло наоборот. Гитлер приказал группам армий «Север», «Центр» и «Б» переходить к обороне на занятых рубежах, однако 6-й армии предписывалось продолжать наступление в районе Сталинграда, а группа армий «А» должна была ждать дальнейших указаний. Это означало, что по крайней мере в двух районах, где немецкие войска продвигались вперед, фюрер намеревался продолжить наступление.

В оперативном приказе № 1 и дополнении к нему, изданном через несколько дней, Гитлер возвел в ранг официальной доктрины необходимость упорной обороны занятых рубежей, формы ведения боевых действий, опробованной им в зимней кампании 1941–1942 гг. Он настаивал на стойком удержании занятых к зиме позиций. Фюрер не оставлял войскам места для маневра и отступления; каждый участок фронта должен был отстаиваться любой ценой. Отрезанные и окруженные части должны были продолжать обороняться до того момента, пока не будут деблокированы. Каждый командир нес личную ответственность за «неукоснительное выполнение» этого приказа. В дополнении Гитлер распространил ответственность за выполнение приказа и на нижестоящие звенья. «Каждый офицер, – предписывалось в дополнении к приказу, – вплоть до командира взвода должен осознать свой священный долг выстоять в любой обстановке, даже если противник обойдет его на флангах, вклинится на одном из участков, окружит, даже если фронт будет прорван вражескими танками, а оборонительные позиции будут окутаны дымом или подвергнуты газовой атаке». Приказ должен был быть несколько раз зачитан всем офицерам и унтер-офицерам.

Глава 2
Отступление

Если к концу лета в высших военных эшелонах Германии царила напряженная обстановка, едва ли меньшая напряженность ощущалась в советском военном руководстве. 30 августа немецкие войска прорвали внешний рубеж обороны вокруг Сталинграда, вынудив русских отойти на внутренние оборонительные позиции, которые проходили почти в черте города[16]16
  История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. ⁄ Институт марксизма-ленинизма. М., 1961 (далее цитируется как ИВОВ). Т. 2. С. 438.


[Закрыть] (еще 23 августа 14-й танковый корпус немцев вышел к Волге севернее города. – Ред.).

Два дня спустя советское командование обратилось к войскам с призывом стойко оборонять город. 3 сентября советский Верховный главнокомандующий И.В. Сталин объявил, что Сталинград «со дня на день может быть захвачен врагом», если советские войска между Доном и Волгой немедленно не перейдут в контрнаступление[17]17
  Еременко А.И. Сталинград. М., 1961. С. 159–163.


[Закрыть].

5 сентября советское командование спешно бросило в контрнаступление три резервные армии, состоявшие из необученного пополнения[18]18
  ИВОВ. Т. 2. С. 517.


[Закрыть].

Ф. Гальдер через несколько дней отметил в своем дневнике, что наступающая на Сталинград 6-я армия значительно продвинулась вперед, успешно отразив контрнаступление на северном участке[19]19
  Гальдер Ф. Военный дневник, запись от 10 сентября 1942 г.


[Закрыть].

Русские еще не знали, каких жертв от них потребует очередная летняя кампания. Цена войны для советской стороны уже была колоссальной. К 6 млн (а возможно, и 8 млн) потерянными убитыми и пленными (за 1941 г. и первые три квартала 1942 г. до 1 октября потери Красной армии (убитые и пропавшие без вести, попавшие в плен) составили 5 531 539 человек (Россия и СССР в войнах XX в. ⁄ Под ред. Г.Ф. Кривошеева) добавились миллионы жертв среди гражданских жителей, а также 1 млн или более погибших от голода прошлой зимой в одном только Ленинграде. Советский Союз потерял 47 % своей обжитой территории, на которой до войны проживало около 80 млн человек. В этих районах выплавлялось до 71 % чугуна и 58 % стали, добывалось до 63 % каменного угля, производилось 42 % электроэнергии[20]20
  ИВОВ. Т. 3. С. 7.


[Закрыть].

К концу немецкого наступления 1941 г. в руках оккупантов оказались территории, на которых выращивалось примерно 38 % зерновых и скота, производилось 84 % сахара[21]21
  Там же. С. 166.


[Закрыть].

Советское командование

Однако такая цена не казалась советскому режиму чрезмерной. Сталин вел поединок не на жизнь, а на смерть и понимал, что не стоит считать жертвы тогда, когда речь идет о том, падет коммунистическая система или останется у власти. На самом деле способность жертвовать территориями и жизнями своих граждан исторически была характерна для русской военной стратегии. Однако вопрос выживания в войне с более подготовленным в военном отношении противником в конечном счете стал диктовать новые условия. То, что они окажутся еще более жесткими, стало ясно сразу же, как только прошел первый шок после начала вторжения. С этого времени советское руководство не покладая рук работало над преодолением кризиса, вызванного потерями территорий. В тяжелые дни лета 1942 г., когда всем снова стало казаться, что немецкие армии способны пройти маршем в глубь территории коммунистической Родины куда только ни пожелают, вновь назрел болезненный вопрос: а не окажутся ли все эти усилия бессмысленными на фоне падения воли народа к сопротивлению? Моральный дух как в войсках, так и среди гражданского населения снова стал падать. Бремя страданий, поражений, совершенных ошибок казалось, как никогда, невыносимым. Вера и надежда, порожденные успехами, достигнутыми прошлой зимой, рассеялись. Казалось, настал предел терпению людей, которые больше не желали иметь командование, столько раз уже ставившее их на грань катастрофы.

С самого начала Второй мировой войны в сентябре 1939 г. до середины 1941 г. политика Советского Союза представляла собой странную смесь амбиций и осторожности. Агрессивное и одновременно нерешительное руководство страны раздувало в военных кругах наступательный дух, но вместе с тем всеми способами старалось избежать прямого военного столкновения. Подписание советско-германского договора в августе 1939 г. и добавленных к нему в сентябре секретных протоколов дало Советскому Союзу значительные новые территории на западе, свободу действий в соседних странах Восточной Европы и формальный иммунитет от агрессии со стороны Германии. Достигнутая в зимней войне с Финляндией 1939–1940 гг. победа и некоторые территориальные приобретения достались стране ценой потери как международного политического, так и военного авторитета. Победы Германии в 1940 г. во Франции и Голландии привели к сомнениям той и другой стороны в целесообразности пакта. Почти наверняка Иосифу Сталину не нравилась перспектива внезапно оказаться в Европе один на один с Гитлером. В Германии справедливо рассматривали как шантаж и угрозу действия Советского Союза в Прибалтике и Бессарабии и подготовку новой агрессии против Финляндии. После середины 1940 г. росло обоюдное недовольство договором, однако только Германия была готова предпринять в связи с этим конкретные шаги. В ноябре советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов отправился в Берлин с целью добиться новых уступок для своей страны, но в ответ получил почти не завуалированное предупреждение о том, что Германия не намерена более терпеть экспансию русских на запад. Предупреждение возымело действие: в апреле 1941 г. Советский Союз ничего не предпринял в связи с захватом Германией Балкан, традиционной сферы российских интересов. Вплоть до дня немецкого вторжения советская сторона скрупулезно соблюдала график поставок в Германию, оговоренных экономическим соглашением с Германией. Немецкая сторона, в отличие от русской, проявляла в этом гораздо меньше рвения.

В конце апреля 1941 г., в дни, когда кампания на Балканах близилась к завершению, посол Германии в Советском Союзе проинформировал Гитлера о том, что «Сталин готов пойти на новые уступки»[22]22
  Зонтаг Р., Бедди Д. Советско-германские отношения. 1939–1941 гг. Вашингтон, 1948. С. 332.


[Закрыть].

6 мая И.В. Сталин, который прежде предпочитал осуществлять свои полномочия, находясь за политической ареной, впервые принял официальный пост руководителя Советского государства, став председателем Совета народных комиссаров. Немецкий посол прокомментировал этот шаг тем, что, сознавая нарастающую угрозу, советский лидер решил занять официальную должность в правительстве и получить возможность лично заниматься проблемами сохранения добрососедских отношений с Германией[23]23
  Там же. С. 336.


[Закрыть].

Накануне войны оба диктатора решительно и стремительно вели свои народы к катастрофе. Гитлер, который пока еще не полностью подмял под себя всех своих советников, отбрасывал все аргументы против готовящейся авантюры в России. Подчиненные И.В. Сталина вряд ли имели возможность высказывать ему то, чего он не хотел слышать. Тем не менее ему тоже приходилось предпринимать значительные усилия для того, чтобы придерживаться выбранного курса. Развертывание немецких войск на Востоке, которое к весне 1941 г. приняло невиданный размах, можно было игнорировать или трактовать по-своему, однако оно не могло укрыться от внимания широко разветвленной разведывательной сети Советского Союза. Об этом свидетельствует приказ о повышении боеготовности в военных округах на западной границе, отданный 10 апреля 1941 г.[24]24
  Эриксон Дж. Советское Верховное командование. Нью-Йорк, 1962. С. 574.


[Закрыть]

Тем не менее немецкий посол заверил Гитлера в том, что эти меры представляют собой ответную реакцию советской стороны, обусловленную «хорошо известным стремлением русских застраховать себя на 300 %»[25]25
  Зонтаг Р., Бедди Д. Советско-германские отношения… С. 331.


[Закрыть].

При правильной оценке советским руководством причины немецкого развертывания те же соображения безопасности, несомненно, должны были заставить его принять куда более действенные меры и отдать приказ совершенно иного содержания, по сравнению с тем, который получили в войсках. Но И.В. Сталин предпочел хранить завесу непроницаемости, холодно игнорируя официальные предупреждения Великобритании и США. Очевидно, он не до конца отдавал себе отчет в надвигающемся военном конфликте между Германией и Советским Союзом, слухи о котором, по наблюдениям немецкого посла, уже ходили по стране, а конкретные факты, подтверждающие эти слухи, могли быть получены от любого лица, совершившего поездку из Германии в Москву[26]26
  Эриксон Дж. Советское Верховное командование. С. 574; Зонтаг Р., Бедди Д. Советско-германские отношения… С. 334.


[Закрыть].

14 июня 1941 г. советское официальное агентство новостей ТАСС опубликовало коммюнике, в котором заявлялось, что по информации, имеющейся у советского правительства, Германия так же строго соблюдает договор о ненападении, как и Советский Союз, а для слухов о намерениях немецкой стороны нарушить этот договор не было никаких оснований[27]27
  ИВОВ. Т. 3. С. 10.


[Закрыть].

Советский Союз тоже не жил мирной жизнью: во второй половине 1930-х гг. он воевал в Испании, на Дальнем Востоке и в Финляндии. Нельзя сказать, что он был настолько же не готов к войне, как, например, Великобритания или США. Однако он был плохо подготовлен к войне. Это было связано в основном с пороками системы управления, которые, несмотря на значительные успехи, не позволили достичь такого уровня боеготовности, какой к началу 1940-х гг. был достигнут Германией, поднявшей военное искусство до настоящих высот.

Главной и постоянной слабостью советских вооруженных сил было отсутствие инициативы во всех звеньях, что приводило к догматизму, рабской зависимости от приказов сверху и приверженности четким утвержденным схемам даже тогда, когда они противоречили здравому смыслу и приобретенному опыту[28]28
  ИВОВ. Т. 1. С. 439.


[Закрыть].

Эта слабость еще более усугубилась после массовых чисток 1930-х гг., когда из армии были удалены наиболее опытные и независимые командиры (в 1938–1941 гг. для усиления боеготовности Красной армии было сделано очень много. Но, безусловно, не все и с недочетами. – Ред.), а почти абсолютным условием выживания стал конформизм. Определенное негативное влияние на обстановку в армии оказал и так называемый культ личности, связанный с именем И.В. Сталина, однако представляется сомнительным, что этого явления можно было полностью избежать при сложившейся советской системе.

Несмотря на то что советское командование имело возможность изучить опыт первых кампаний Второй мировой войны на Западе, некоторые самые важные уроки были либо неверно истолкованы, либо в некоторых случаях неправильно усвоены. На основе опыта гражданской войны в Испании были сделаны выводы о бесполезности крупных танковых соединений, а также о том, что в будущей войне боевая авиация будут использоваться только для непосредственного прикрытия поля боя. Как следствие, были расформированы механизированные корпуса Красной армии, а авиационные предприятия сосредоточились на производстве истребителей и самолетов непосредственной огневой поддержки[29]29
  Там же.


[Закрыть].

С 1939 г. (когда ошибочно были расформированы старые мехкорпуса, с 1938 г. назывались танковыми) и до 1940 г., когда было создано девять новых мехкорпусов, самой крупной советской войсковой единицей, имеющей на вооружении танки, была танковая бригада. Согласно советской военной доктрине того времени, танк рассматривался как оружие, предназначенное главным образом для поддержки пехоты. Со второй половины 1940 г., очевидно под влиянием опыта немецких войск во Франции, механизированные корпуса и танковые дивизии были восстановлены, однако в связи со стремлением получить большее количество таких соединений лишь немногие из них были укомплектованы полностью[30]30
  Там же. С. 457.


[Закрыть].

Для советского командования война с Финляндией явилась тяжелым уроком. Она вскрыла глубоко укоренившуюся слабость военной структуры. Финский маршал Карл Маннергейм метко сравнивал действия советских войск с игрой оркестра под управлением плохого дирижера, в котором музыканты не способны придерживаться общего ритма. Как позже признали сами русские, многие из офицеров «не имели ясного представления о современной войне» и не могли ни планировать, ни командовать, ни организовать взаимодействие войск[31]31
  ИВОВ. Т. 1. С. 462.


[Закрыть].

Военному престижу Советского Союза за рубежом был нанесен огромный урон, который, возможно, стал еще более болезненным после недавних успешных боев против японской армии на озере Хасан и на реке Халхин-Гол на Дальнем Востоке.

Возможно, именно опыт войны с Финляндией побудил И.В. Сталина настойчиво пытаться любой ценой избежать столкновения с Германией. Вскоре после нее Советский Союз начал демонстрировать открытое стремление не дать вовлечь себя в крупный военный конфликт на любой стороне. Когда в апреле 1940 г. немецкие войска заняли Норвегию под предлогом опередить в этом англичан и французов, которые намеревались через Норвегию направить войска в помощь финнам, в Германии были уверены, что придется объяснять этот шаг русским. К безмерному удивлению немецкой стороны, это вторжение вызвало у русских «огромный вздох облегчения», даже несмотря на то, что советско-финская война к тому времени уже закончилась[32]32
  Зонтаг Р., Бедди Д. Советско-германские отношения… С. 140.


[Закрыть].

Насколько значительными были недостатки, выявленные в ходе той войны, продемонстрировали последовавшие за ней реформы в Красной армии. В апреле 1940 г., сразу же после окончания боевых действий, в армии отказались от прежних схематичных и чересчур упрощенных уставов и наставлений и приступили к созданию системы подготовки командных кадров, ориентированной на реальные боевые действия. В мае были восстановлены генеральские и адмиральские воинские звания и отменены некоторые другие пережитки уравниловки, остававшиеся в армии со времен революции. В августе был упразднен институт комиссаров. Тем не менее на состоявшемся в декабре 1940 г. совещании командного состава отмечалось, что подготовка офицеров в значительной степени продолжает оставаться шаблонной и что в вопросе развития инициативы и гибкости удалось добиться лишь незначительных успехов[33]33
  ИВОВ. Т. 1. С. 463.


[Закрыть].

Советскому Союзу удалось добиться впечатляющих успехов в разработке новых вооружений. Так, были созданы реактивные системы залпового огня знаменитые «Катюши», оснащенный дизельным двигателем средний танк Т-34, скорость, броня и вооружение которого превосходили любой из немецких аналогов. Кроме того, на вооружение Красной армии поступил самый тяжелый в то время танк КВ («Климент Ворошилов») также с дизельным двигателем и весом почти 60 тонн (КВ-1 весил 47,5 тонны, КВ-2 – 54 тонны. – Ред.). Однако ко времени начала немецкого вторжения новые танки и ракетные системы, а также новые модели боевых самолетов еще не были запущены в массовое производство (запущены были, но выпущено было недостаточно, хотя и не так мало – к 22 июня 1942 г. РККА имела 1225 Т-34 и 639 КВ. – Ред.). Производство вооружений, как это предусматривалось пятилетним планом, находилось на высоком уровне и постоянно росло, но при этом не уделялось должного внимания выпуску новых образцов[34]34
  ИВОВ. Т. 1. С. 415–416, 453.


[Закрыть]. (В 1939–1941 г. были предприняты чрезвычайные меры по внедрению и производству именно новейших образцов техники. – Ред.)

Очевидно также и то, что советское командование не смогло сделать правильных выводов из побед, одержанных Германией в Европе. В качестве главной причины поражения Польши и Франции виделось отсутствие у войск воли к сопротивлению, а также деятельность в этих странах так называемой «пятой колонны»[35]35
  Там же. С. 441.


[Закрыть].

Такие объяснения, спроецированные на период крупных поражений Советского Союза, порождали обстановку всеобщей бессмысленной подозрительности, а временами и парализующего страха. Кроме того, советское командование не имело четкого представления о том, как будет проходить начальный период войны. Предполагалось, что сначала обе стороны должны провести мобилизацию и стратегическое развертывание, следовательно, в течение нескольких недель не будут в состоянии проводить крупные операции. Из этого следовало, что войска пограничных округов в состоянии сами сдержать наступление противника до тех пор, пока не будут завершены мобилизационные мероприятия в Красной армии, и она не будет в состоянии перейти в наступление[36]36
  Там же. С. 441, 471.


[Закрыть].

В июне 1941 г. оборона западных областей Советского Союза была возложена на Ленинградский, Особый Прибалтийский, Особый Западный, Особый Киевский и Одесский военные округа[37]37
  Районы ответственности делились между военными округами следующим образом: Ленинградский военный округ – от границы с Финляндией на побережье Арктики до Карельского перешейка; Прибалтийский Особый военный округ – вдоль границы с Восточной Пруссией; Западный Особый военный округ – от южной границы Литовской ССР до северной границы Украинской ССР; Киевский Особый военный округ – от северной границы Украинской ССР до границы с Румынией; Одесский военный округ – от границы с Румынией до устья Дуная.


[Закрыть].

В случае начала войны командования военных округов преобразовывались во фронтовые командования (аналог немецких групп армий). Всего в составе фронтов предполагалось иметь 12 армий, три из которых дислоцировались в районе советско-финской границы, а остальные девять должны были прикрывать территорию страны от Балтийского до Черного морей[38]38
  Платонов С.П. Вторая мировая война. 1939–1945 гг. М., 1958. С. 178.


[Закрыть].

Трудно поверить в то, что западные военные округа перед войной находились в том плачевном состоянии (как это было принято считать в постсталинские времена при Хрущеве. – Ред.), вряд ли они были готовы к подобным испытаниям. Почти на всем протяжении границы войска располагались в районах, которые еще два года назад (а некоторые – Северная Буковина и Бессарабия – и год назад) не принадлежали Советскому Союзу. Пограничные укрепления и линии коммуникаций все еще находились в стадии строительства. Гораздо лучше оборудованная так называемая линия Сталина, проходившая за старой границей страны, к тому времени была заброшена (преувеличение. – Ред.) и даже не упоминалась в военных планах[39]39
  ИВОВ. T. 1. С. 473.


[Закрыть].

Более глубокий анализ позволяет сделать вывод о том, что в то время Красная армия представляла собой громоздкий механизм с непредсказуемыми результатами применения даже в самых благоприятных условиях и очень малой надеждой на успешные действия при неожиданном нападении. Она была поставлена перед необходимостью действовать в обстановке почти полной внезапности, что характерно для всех современных войн. Директива, оповещающая военные округа на границе о том, что страна находится на пороге войны, была передана туда в 00.30 22 июня. Через три часа, прежде чем это предупреждение дошло до войск на границе, германская армия вторглась на советскую территорию[40]40
  Там же. Т. 2. С. 11.


[Закрыть].

Поскольку советская сторона неохотно публиковала данные статистики, почти все данные, касающиеся численности советских войск (и, в гораздо большей степени, данные о потерях) в тот период, являются приблизительными. Наиболее авторитетные советские источники говорят о том, что к 1941 г. численность вооруженных сил СССР составляла 4207 тыс. солдат и офицеров[41]41
  Там же. Т. 1. С. 460.


[Закрыть].

Общее количество советских военнослужащих в западных округах можно оценить как 3 млн солдат и офицеров (2680 тыс. – Ред.). Вне всякого сомнения, планы мобилизации предусматривали немедленный массовый призыв в армию сразу же после начала боевых действий. Не подлежит сомнению и то, что эти планы удалось частично выполнить даже в условиях, в которых оказалась страна после немецкого нападения.

В технике и вооружении Красная армия имела впечатляющее количественное превосходство, однако качественно и то и другое в основном уступало немецким образцам. Например, из дислоцированных в Европе примерно 6 тыс. самолетов (6500. – Ред.) а весь парк боевой авиации вооруженных сил СССР состоял из примерно 8 тыс. машин (всего имелось 16 тыс. боевых самолетов, но часть требовала ремонта, а 5 тыс. находилось на Дальнем Востоке и на южной границе. – Ред.), только 1100 были самолетами новых типов. По данным немецкой разведки, на вооружении танковых частей и соединений близ границы Советский Союз имел 10 тыс. танков (на самом деле 12 378. – Ред.) а всего в Красной армии было 15 тыс. танков (на самом деле около 23 тыс. – Ред.)[42]42
  Гальдер Ф. Военный дневник. Запись от 2 июля 1941 г.


[Закрыть].

Подавляющая часть этой техники представляла собой машины устаревших типов, однако в западных военных округах имелось примерно 1475 новых танков КВ и Т-34, каждый из которых превосходил любой танк противника [43]43
  ИВОВ. Т. 1. С. 475.


[Закрыть].

Производство новейших образцов вооружения росло стремительными темпами. Так, за первые пять с половиной месяцев 1941 г. было выпущено 1500 танков КВ и Т-34 (в предыдущем году было произведено всего 400 единиц этой техники).

Подводя итог, можно сказать, что в начальный период войны Советский Союз не столь уж явно уступал Германии (за исключением господства в воздухе), а в течение очень короткого времени имел все возможности превзойти противника в численности войск и, возможно, в производстве вооружений.

Испытав шок от вторжения, советское правительство приняло ряд вполне предсказуемых решений, направленных на централизацию военно-политического руководства страной и дальнейшее повышение роли коммунистической партии. 23 июня 1941 г. была создана Ставка Главного командования Красной армией, которую возглавил народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко[44]44
  Там же. Т. 2. С. 21.


[Закрыть].

В тот же день был восстановлен институт армейских комиссаров, которые получили равные полномочия с командирами. Спустя неделю вся государственная власть, включая контроль над вооруженными силами, была сосредоточена в руках Государственного Комитета Обороны (ГКО) в составе пяти человек, который возглавил И.В. Сталин. Важный пост в ГКО занимал нарком внутренних дел Лаврентий Берия, подчиненные которому войска НКВД (тайная полиция) занимали позиции за линией фронта с целью вылавливать дезертиров и не допускать отступления без приказа[45]45
  Там же. Т. 1. С. 57; Эриксон Дж. Советское Верховное командование. С. 598.


[Закрыть].

В первый же день войны пять военных округов на западной границе были преобразованы в Ленинградский, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный фронты.

В районе границы внезапность нападения немцев вызвала замешательство, а кое-где и панику. Основным принципом советской стратегии, несмотря на его нереальность в сложившейся обстановке, оставалось удержание позиций первыми эшелонами до тех пор, пока не будет подготовлено контрнаступление. Сформированный на третий день войны на самом угрожаемом направлении, в районе западнее Москвы, резервный фронт в составе четырех армий первоначально был нацелен на проведение контрнаступления. Однако уже с 1 июля его пришлось объединить с войсками разбитого Западного фронта[46]46
  ИВОВ. Т. 2. С. 35.


[Закрыть].

Все еще пытаясь остановить отступление, И.В. Сталин приказал расстрелять командующего Западным фронтом Павлова и его штаб, а через несколько дней применил те же драконовские меры и в отношении командования Северо-Западного фронта[47]47
  Эриксон Дж. Советское Верховное командование. С. 626.


[Закрыть].

Впредь командир, допустивший отступление подчиненных ему войск, должен был заплатить за это жизнью. Для офицера любого ранга постоянным риском стала возможность окончить жизнь в результате выстрела из пистолета в основание черепа сзади. В течение первых двух недель июля 1941 г. советское руководство, которое под давлением реальных событий на фронте избавилось от прежних иллюзий, приступило к организации отчаянной, упорной и жестокой борьбы. 3 июля И.В. Сталин, никогда прежде не делавший публичных выступлений, в обращении к народу по радио призвал к «отечественной» войне против чужеземного агрессора, к применению тактики «выжженной земли» в районах, которым грозит оккупация, к ведению партизанской борьбы на захваченных территориях. Создание Ставки Верховного главнокомандования (вместо Ставки Главного командования) во главе со Сталиным продолжила централизацию власти, начатую после немецкого вторжения. Этот процесс был завершен после того, как И.В. Сталин принял пост народного комиссара обороны (19 июля 1941 г.) и Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами (8 августа 1941 г.).

На протяжении всей войны Ставка Верховного главнокомандования оставалась высшим советским органом военного планирования и контроля. Подчинявшаяся Государственному Комитету Обороны, Ставка представляла собой скорее комитет стратегического планирования, нежели Генеральный штаб, хотя она и обладала правом отдавать приказы через Генеральный штаб Красной армии, штабы родов вооруженных сил или фронтовым командирам напрямую. В число ее примерно двенадцати членов входили начальник Генерального штаба армии, начальник штаба ВМФ, высокопоставленные представители командования и видные эксперты технических родов войск.

Более настоятельной необходимостью, чем реорганизация в высших эшелонах командования, что было прежде всего в интересах укрепления власти И.В. Сталина, было создание эффективной системы управления на поле боя. Трое из пяти первых командующих фронтами продемонстрировали свою непригодность на занимаемых постах. Таким же и даже большим был уровень некомпетентности командиров более низкого звена. В результате чисток пострадало слишком много опытных командиров (основные чистки офицерского корпуса, помимо братоубийственной Гражданской войны, произошли в начале и в конце 1920-х гг., а не в конце 1930-х, как принято считать. – Ред.), а многие другие слишком быстро были выдвинуты на высшие командные должности (Красная армия быстро увеличивала численность. – Ред.). Единственным решением в сложившейся обстановке стало привести штатную организацию соединений и объединений в соответствие с возможностями командного состава. К середине июля стрелковые и механизированные корпуса были упразднены, а количество дивизий в армиях сократилось до пяти-шести. Численность личного состава стрелковой дивизии, которая в мирное время составляла 12 тыс. человек, в результате потерь и кадровой реорганизации сократилась до 6–9 тыс. солдат и офицеров. Танковые дивизии были разбиты на более мелкие части, которые теперь напрямую подчинялись командующим армиями. Роль танковых войск вновь была ограничена непосредственной поддержкой пехоты.