Текст книги "Райский сад"

Глава вторая

Он встал, оглядел пляж, заткнул пробкой бутылочку с маслом и убрал ее в боковой карман рюкзака. Затем подошел к кромке воды, чувствуя, как холодеет песок под ногами. Он оглянулся на девушку: его взгляд выхватил ее, лежавшую на склоне с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль тела. Чуть в стороне от нее валялся рюкзак, и выше по склону виднелись островки чахлой прибрежной травы. Надо сказать ей, чтобы не лежала так долго под палящим солнцем, подумал он.

Он зашел в море и поплыл, рассекая прозрачную холодную воду, потом перевернулся и поплыл на спине, глядя, как с каждым ударом его рук и ног удаляется пляж. Затем снова перевернулся, нырнул, коснувшись руками шершавого песчаного дна, всплыл на поверхность и поплыл медленным размашистым кролем. Выйдя на берег, он подошел к девушке и увидел, что она спит. Нашел в рюкзаке свои часы и отметил время, когда следует ее разбудить. Потом взял бутылку белого вина, завернутую в газету и полотенца, чтобы вино не нагрелось, и, не разворачивая бутылки, вытащил пробку и стал пить прямо из бесформенного кулька. Потом сел на песок: стеречь девушку и смотреть на море.

Море здесь всегда холоднее, чем кажется, подумал он. Вода на местных пляжах, за исключением самых мелких, прогревалась только к середине лета. На пляже, который выбрали они с Кэтрин, дно резко уходило вниз, и вода обжигала холодом. Только активное движение позволяло отчасти согреться. Он смотрел на море, на высокие облака; отметил, что рыболовецкие суда откочевали далеко на запад. Потом снова обратил взор на спящую девушку. Песок на пляже уже просох, и там, где он шевелил его ногой, ветер подхватывал песчинки и уносил их с собой.

На протяжении всей ночи он чувствовал на себе ее руки. И потом, когда проснулся, в окно проникал лунный свет, и она опять занялась черной магией превращений, и он не сказал «нет», когда она вела эти разговоры и задавала вопросы; перемена была настолько резкой, что его пронзила острая боль, и когда у них наконец иссякли силы и все это прекратилось, ее буквально трясло, и она прошептала ему:

– Вот теперь мы сделали это. Теперь мы сделали это по-настоящему.

«Да, – подумал он. – Теперь мы сделали это по-настоящему». И когда она внезапно уснула, как набегавшийся ребенок, и лежала – прекрасная в лунном свете, резко очертившем новую форму ее головы, – он приник к ней и сказал про себя: «Я с тобой. Какие бы мысли еще ни таились в твоей голове, я с тобой, и я люблю тебя».

Утром ему страшно хотелось есть, но он решил дождаться ее пробуждения. Потом не выдержал и поцеловал ее, и она проснулась и улыбнулась ему, лениво сползла с постели, умылась в большом тазу, села перед зеркалом туалетного столика, причесалась, глядя на себя без улыбки, но потом улыбнулась и дотронулась кончиками пальцев до своих щек, натянула через голову рыбацкую блузу и поцеловала молодого человека. Затем встала, так что ее груди толкнулись ему в грудь и сказала:

– Не волнуйся, Дэвид. Твоя хорошая девочка вернулась к тебе.

Но он не мог не волноваться и не думать о том, что будет с ними, если события начали развиваться в таком опасном направлении и в таком бешеном темпе. Что только не сгорит в этом диком костре? «Мы были счастливы, и я уверен, что она была счастлива. Но кто знает? И кто я такой, чтобы судить ее, если я сам участвовал в этом, принял эти перемены и после всего нахожу в себе силы жить? И если Кэтрин это нужно, кто я такой, чтобы препятствовать ей? Тебе необыкновенно повезло с женой, а грех – это то, отчего на сердце ложится тяжесть. Разве тебе тяжело? Нет, с бокалом вина ты чувствуешь себя очень даже неплохо, – сказал он себе, – только что ты станешь пить, когда и вино уже не поможет?»

Он достал из рюкзака бутылочку с маслом и нанес немного на подбородок, щеки и нос девушки, потом нашел в кармане рюкзака бледно-голубой носовой платок и положил его ей на грудь.

– Пора вставать? – спросила Кэтрин. – А мне снится такой чудесный сон.

– Можешь досмотреть.

– Спасибо.

Спустя несколько минут она издала глубокий вздох, тряхнула головой и села.

– Пойдем искупаемся, – сказала она.

Они вошли в воду и долго плавали и резвились, словно молодые дельфины. Выйдя на берег, они вытерли друг друга полотенцем, он принес ей кулек с бутылкой все еще холодного вина, и они отпили по глотку, после чего девушка взглянула на Дэвида и засмеялась.

– Вино хорошо утоляет жажду, – сказала она. – Ты не против, если мы будем братьями, нет?

– Нет.

Он потрогал ее лоб, нос, щеки и подбородок и растер остатки масла на висках и за ушами.

– Я хочу, чтобы поскорее загорели все белые места, появившиеся после стрижки.

– Ты ужасно темный, братишка, – сказал он. – Ты даже не представляешь, до какой степени.

– А мне это нравится, – сказала девушка. – И я хочу стать еще темнее.

Они лежали на твердом песке, который уже просох после прилива, но еще не успел нагреться. Молодой человек налил в ладонь немного масла и легонько растер им бедра девушки. Затем начал намазывать живот и груди, и девушка сонно пробормотала:

– В таком виде мы не очень похожи на братьев, верно?

– Да.

– Я так стараюсь быть хорошей девочкой. Правда, милый, тебе нечего опасаться до наступления ночи. Днем мы не позволим себе ничего из того, что бывает ночью.

В гостиничном баре, коротая время за бутылкой вина, их ждал почтальон; он вручил девушке под расписку объемистый конверт с письмами из парижского банка. Он также привез три письма, переадресованные банком для Дэвида. Это была их первая почта с тех пор, как молодожены попросили пересылать их корреспонденцию на адрес гостиницы. Молодой человек дал почтальону пять франков и пригласил выпить с ним еще по бокалу вина. Девушка забрала ключи от номера и сказала:

– Я поднимусь к нам в номер, приведу себя в порядок и встречусь с тобой в кафе.

Выпив вина, молодой человек попрощался с почтальоном и побрел вдоль канала в сторону кафе. Приятно будет охладиться в тени: пока они шли под палящим солнцем с дальнего пляжа, ему напекло голову. В кафе царила приятная прохлада. Он заказал вермут с содовой, достал перочинный нож и вскрыл письма. Все три письма были от издателей, причем два из них содержали газетные вырезки и образцы рекламных объявлений. Он пробежал глазами вырезки и принялся за длинное письмо. Издатель выражал надежду и сдержанный оптимизм. Пока еще рано говорить о том, как разойдется книга, но, вероятнее всего, хорошо. Отзывы идут отличные. Конечно, есть и критические, но этого следовало ожидать. Издатель подчеркнул в рецензиях фразы, которые собирался использовать в рекламной кампании, и выразил сожаление, что не может сообщить более точных сведений о том, как продается книга, ибо не в его правилах давать прогнозы относительно продаж. Эта практика себя не оправдывает. Однако важно, что критики приняли книгу замечательно. В своих рецензиях они преподносят ее как настоящее событие в литературной жизни. Он может сам посмотреть вырезки. Первый тираж напечатали количеством пять тысяч экземпляров, но под давлением восторженных отзывов уже заказали дополнительный тираж. Теперь в рекламных анонсах можно будет указывать: «Дополнительный тираж». Издатель надеялся, что Дэвид счастлив, как того и заслуживает, и наслаждается отдыхом, который он еще более заслужил. Передавал наилучшие пожелания супруге.

Молодой человек подозвал официанта, одолжил у него карандаш и занялся вычислениями. «Два доллара пятьдесят центов умножить на тысячу. Ну, это просто. Десять процентов от двух с половиной тысяч суммы составляют двести пятьдесят долларов. Умножаем на пять и получаем тысячу двести пятьдесят долларов. Из них вычитаем семьсот пятьдесят аванса. Итого за первый тираж мне еще причитается пятьсот долларов.

Так, теперь второй тираж. Допустим, это будут две тысячи экземпляров. Мой гонорар – двенадцать с половиной процентов от пяти тысяч – кажется, так сказано в контракте. Значит, я получу еще шестьсот двадцать пять долларов. А что, если двенадцать с половиной платят только с тиража больше десяти тысяч? В любом случае мне полагается еще как минимум пятьсот долларов. Значит, в общей сложности – тысяча».

Дэвид начал читать рецензии и не заметил, как выпил весь вермут. Он заказал еще и вернул официанту карандаш. Он еще не успел дочитать газетные вырезки, когда появилась девушка с объемистой пачкой писем.

– Я не знала, что тебе прислали рецензии, – сказала Кэтрин. – Дай мне взглянуть на них. Пожалуйста, позволь мне посмотреть их.

Официант принес девушке вермут и увидел у нее в руках газетную вырезку с фотографией молодого человека.

– C’est Monsieur?[11]11
  Это месье? (фр.)


[Закрыть] – спросил он.

– Да, – ответила девушка и протянула ему газету.

– Только в другой одежде, – заметил официант. – Здесь написано о вашей свадьбе? А можно взглянуть на фото мадам?

– Нет, здесь пишут не о свадьбе. Это рецензия на новую книгу месье.

– Бесподобно, – сказал официант, потрясенный до глубины души. – Мадам тоже писательница?

– Нет, – ответила девушка, не отрывая глаз от статьи, – мадам – домохозяйка.

Официант недоверчиво рассмеялся:

– Мадам, наверное, играет в кино.

Они прочитали несколько рецензий, потом девушка отложила одну из них и сказала:

– Меня пугают эти статьи. У меня не укладывается в голове, что тот, о ком здесь пишут, и тот, кого я знаю, тот, кто живет той жизнью, что мы живем, – один и тот же человек.

– Я этим уже переболел, – сказал молодой человек, – а для тебя это все пока в новинку. Не пугайся, ты скоро привыкнешь.

– Но эти рецензии ужасны, – сказала она. – Подобные статьи могут уничтожить тебя, если ты поверишь в то, о чем здесь пишут. Надеюсь, ты не думаешь, будто я вышла за тебя замуж только потому, что тебя превозносят критики?

– Нет, я так не думаю. Давай дочитаем рецензии, а потом можно будет снова запечатать их в конверт.

– Я понимаю: тебе необходимо прочесть их. Я не так глупа, чтобы поднимать из-за этого шум. Но оставить их потом у себя, хотя бы и в конверте? Это все равно что возить с собой урну с прахом.

– Любая женщина была бы счастлива, если бы критики похвалили ее непутевого мужа.

– Я не все, и непутевый муж не про тебя. Пожалуйста, не будем спорить.

– Разве мы спорим? Давай договоримся: ты читаешь и, если тебе попадается дельная или свежая мысль, говоришь мне об этом. Кстати, книга уже начала приносить доход.

– Замечательно. Как я рада. Но мы и так знаем, что ты написал хорошую книгу. Если бы критики назвали ее никчемной и она не принесла ни единого цента, я была бы ничуть не менее счастлива и горда за тебя.

«А я нет», – подумал молодой человек, но не стал произносить этого вслух. Он продолжил чтение, разворачивая и снова складывая вырезки и убирая их в конверт. Девушка тоже вскрывала конверты и без малейшего интереса читала свои письма. Потом стала смотреть на море. Ее лицо за время путешествия стало темно-золотым, волосы были гладко зачесаны назад – так, чтобы казалось, будто она только что вышла из воды. На висках волосы выгорели до цвета белого золота и резко оттеняли смуглую кожу. Она смотрела на море, и в глазах ее затаилась грусть. Затем она снова вернулась к письмам. Одно из них – длинное, отпечатанное на машинке – она прочитала с особым вниманием. Потом занялась остальными. Глядя на девушку, молодой человек подумал, что она лущит их как горох.

– Что тебе пишут? – спросил он.

– В основном это чеки.

– Крупные?

– Да, два довольно крупных.

– Прекрасно.

– Разве? Для тебя же деньги ничего не значат.

– Я так говорил?

– Нет. Но ты так думал.

– Прости. И какая там сумма?

– Не слишком большая, но достаточная. Деньги переведены в банк на мое имя. Ведь я теперь замужем. Я же говорила, что нам лучше пожениться. Конечно, это не бог весть какой капитал, но на жизнь хватит. Мы можем их тратить, и в этом нет ничего плохого – ведь на то они и деньги, чтобы их тратить. И это не считая того, что я получаю ежемесячно, и не говоря уж о том, что я получу, достигнув двадцати пяти лет, и той суммы, которая перейдет в мое распоряжение, когда мне исполнится тридцать. Все эти деньги – наши, и мы можем делать с ними все, что захотим. Какое-то время о деньгах можно вообще не думать. Все очень просто.

– За вычетом аванса книга принесла мне тысячу долларов, – сказал он.

– Ну разве это не прекрасно, тем более что она только что вышла?

– Конечно, прекрасно. Закажем еще по вермуту?

– Давай что-нибудь другое.

– Сколько ты уже выпила?

– Только одну порцию. Но словно и не пила.

– Я выпил уже две и тоже не распробовал.

– Есть здесь что-нибудь стоящее? – спросила она.

– Ты когда-нибудь пробовала арманьяк с содовой? Арманьяк у них хороший.

– Ладно, давай попробуем.

Официант принес арманьяк, и молодой человек попросил вместо газировки в сифоне принести бутылку холодного перье. Официант разлил арманьяк в большие фужеры, а молодой человек добавил в них лед и перье.

– Сейчас арманьяк ударит нам в голову, – сказал он. – В действительности его не стоит пить до обеда.

Девушка сделала большой глоток.

– Хороший, – сказала она. – Чистый, свежий, отвратительно здоровый вкус. Очень отчетливый. Чувствуешь?

– Да, – сказал он, переводя дыхание. – Чувствую.

Она отпила еще и улыбнулась. В уголках ее глаз разбежались морщинки. В сочетании с холодным перье тяжелый коньяк заиграл.

– Напиток героев, – сказал молодой человек.

– Я не прочь стать героем, – сказала девушка. – Ведь мы не похожи на обычных людей. Чтобы выразить свою любовь, нам не требуется называть друг друга «любимый», «милая», «дорогая, «любовь моя». «Милая», «дорогая», «дражайшая» – это почти непристойно. Достаточно имен, данных нам при крещении. Почему мы должны быть как все?

– Ты очень умная девушка.

– Послушай, Дэви, – сказала она, – оставь предрассудки. Почему мы не можем продолжить наше путешествие, если оно доставляет нам удовольствие? Мы будем делать все, что ты пожелаешь. Если бы ты был европейцем, по закону мои деньги стали бы нашей общей собственностью, но они в любом случае твои. Понимаешь? Твои.

– Да черт с ними, с деньгами.

– Хорошо, черт с ними. Но мы их потратим, и я очень этому рада. После ты можешь написать об этом в книге. Во всяком случае, до тех пор, пока у меня не появится ребенок, мы можем себе это позволить. Хотя будет ли у меня ребенок? Ладно, от этих разговоров становится скучно и неинтересно. Разве нельзя просто жить и не обсуждать всего этого?

– А что, если я хочу писать? Стоит мне сказать, что я не должен чего-то делать, как у меня появляется желание это сделать.

– Ну так пиши, глупый. Ты не давал обещания, что не будешь писать. Кто тебе сказал, что я возражаю против того, чтобы ты писал? Ну кто?

На самом деле временами в ее словах проскальзывало недовольство, однако сейчас он не мог припомнить, когда именно; его мысли были заняты другим.

– Если хочешь писать – приступай. Я найду, чем себя занять. Надеюсь, мне не придется уехать, чтобы ты мог писать?

– Скоро сюда начнут прибывать отдыхающие. Если ты хочешь продолжать путешествовать, куда мы поедем дальше?

– Куда скажешь. Значит, ты согласен путешествовать, Дэви?

– Смотря сколько.

– Пока не надоест. Полгода. Девять месяцев. Год.

– Хорошо.

– Правда?

– Конечно.

– Ты ужасно хороший. Если бы у тебя не было других достоинств, я полюбила бы тебя за решительность.

– Легко быть решительным, когда не знаешь, куда это тебя заведет.

Он допил напиток героев, который теперь уже не казался ему таким хорошим. Он заказал еще бутылку холодного перье и, чтобы напиток был крепче, не стал добавлять лед.

– Мне тоже сделай покрепче, – сказала девушка. – И давай наконец обедать.

Глава третья

В ту ночь, когда они еще не спали, она сказала в темноте:

– Совсем не обязательно заниматься этой дьявольщиной каждую ночь. Пожалуйста, имей это в виду.

– Хорошо.

– Мне и раньше все очень нравилось, и я всегда твоя девушка. Не думай, что ты одинок. Пойми: я такая, какая нужна тебе, и такая, какая нужна мне, но в обоих случаях я всегда твоя. Можешь не отвечать. Я просто говорю тебе об этом, чтобы ты спал спокойно, мой хороший любимый муж и брат. Я люблю тебя. Когда мы поедем в Африку, я стану твоей африканской девушкой.

– Разве мы собирались в Африку?

– А разве нет? Ты не помнишь? Мы же говорили об этом сегодня. Поэтому мы можем поехать туда или в любое другое место. Но разве мы не собирались туда?

– Почему ты сразу не сказала?

– Не хотела давить на тебя. Я же сказала: куда захочешь. Я поеду с тобой куда угодно. Но я подумала, что тебе захочется именно в Африку.

– Сейчас неподходящее время для Африки. В это время года там сильные дожди, высокая трава и слишком холодно.

– А мы заберемся в теплую постель и будем слушать, как по железной крыше стучит дождь.

– Нет, слишком рано. От дождей развезло дороги, и мы не сможем никуда поехать, и трава такая высокая, что за ней ничего не видно.

– Куда же нам тогда ехать?

– Можно в Испанию, но праздник в Севилье уже прошел, кстати, как и праздник святого Исидора в Мадриде. Выходит, для Испании тоже не время. Ехать на Баскское побережье опять слишком рано – там сейчас холодно и дожди. Словом, кругом дожди.

– Хорошо, а есть в Испании хоть одно место, где жарко и можно купаться так же, как здесь?

– Так же, как здесь, в Испании купаться нельзя. Тебя арестуют.

– Вот тоска. В таком случае пусть Испания подождет, я хочу стать еще темнее.

– Зачем?

– Не знаю. Почему иногда нам чего-то хочется? Сейчас я хочу этого больше всего на свете. Вернее, это то, чего нам с тобой не хватает. Разве ты не испытываешь особого волнения, когда видишь меня такой темной?

– Хм… более чем.

– И разве мог ты подумать, что я стану такой?

– Нет, конечно. Ведь ты блондинка.

– Вот видишь, у меня получилось. Я похожа на львицу, а они бывают очень темными. Но я хочу стать темной до кончиков пальцев, и ты тоже станешь темнее, чем индеец, и мы будем еще сильнее отличаться от всех остальных людей. Теперь понимаешь, почему это важно?

– И кем же мы тогда будем?

– Не знаю. Возможно, просто самими собой. Только другими. Пожалуй, так будет лучше всего. И мы продолжим наше путешествие, верно?

– Конечно. Можем перебраться за Эстерель и поискать там местечко вроде этого.

– Можем. На свете есть множество диких мест, где нет людей даже летом. А если взять напрокат машину, то вообще сможем добраться куда угодно. Хоть в ту же Испанию. Если мы как следует загорим, нам будет нетрудно удержать загар, если только не придется жить в городе. Но ведь мы и не собирались жить летом в городе.

– И насколько темной ты намерена стать?

– Насколько возможно. Там будет видно. Жаль, во мне нет индейской крови. Я намерена стать такой темной, что ты не сможешь устоять. Я не могу дождаться завтрашнего дня, чтобы поскорее оказаться на пляже.

Она так и заснула, приподняв лицо вверх, словно лежала на пляже под солнцем. Потом она повернулась к нему, свернувшись клубком, а молодой человек лежал без сна и думал о прошедшем дне. «Возможно, я в любом случае не смог бы начать сейчас работать, а может, это сигнал, что мне пока и рано думать об этом. Нужно просто жить и наслаждаться тем, что есть. Когда у меня возникнет потребность писать, я буду писать. И тогда уже ничто меня не остановит. Моя последняя книга получилась хорошей, значит, теперь я обязан писать еще лучше. Та чепуха, которой мы здесь занимаемся, всего лишь забава, хотя как знать, что забава, а что всерьез? Пить коньяк средь бела дня – это черт знает что такое, но что делать, если обычное столовое вино тебя уже не берет? Недобрый знак. Она легко превращается из девочки в мальчика и обратно. И вот она спит, спокойная и прекрасная, и ты тоже заснешь, потому что единственное, что ты во всем этом понимаешь, – это то, что тебе хорошо. Ты не променял свои принципы на деньги, – подумал он. – Насчет денег она права. Да и в остальном тоже. У нас действительно есть еще время, когда можно ни о чем не задумываться. Что она там говорила о своей гибельной натуре?» Он никак не мог вспомнить. Что-то такое она говорила, но что именно, он забыл.

Потом ему надоело вспоминать, он посмотрел на девушку и тихонько, стараясь не разбудить, коснулся губами ее щеки. Он любил ее всем сердцем – такую, как есть, и, засыпая, вспоминал нежность ее щеки на своих губах и думал о том, как завтра они будут загорать, чтобы стать еще темнее. Интересно, насколько темной она может стать и насколько темной она была уже все это время?

Глава четвертая

День клонился к вечеру. Небольшой приземистый автомобиль катился по черной дороге, бегущей сквозь холмы и поля. Справа они все время видели темно-синий океан, который отделяли от шоссе ровный пляж Андайе[12]12
  Город у границы с Испанией на берегу Атлантического океана.


[Закрыть] – целых две мили желтого песка – и пустынный бульвар вдоль границы пляжа. Впереди со стороны океана громоздились большой отель и здание казино, а слева тянулись молодые деревца и баскские виллы – белые и бревенчатые, в окружении собственных садов. Молодые люди медленно вели машину вдоль бульвара, поглядывая на великолепный пляж и горы Испании, в сумерках казавшиеся голубыми. Машина миновала казино и большой отель и двигалась к концу бульвара. Впереди находилось устье реки, впадавшей в океан. Было время отлива, и за ярким песчаным пляжем они увидели старинный испанский городок, зеленые холмы за заливом и у самого горизонта маяк. Они остановили машину.

***

– Красивое место, – сказала девушка.

– Вон в том кафе есть столики под деревьями, – сказал молодой человек. – Похоже, это единственное место во всей округе, где растут старые деревья.

– Странно, – сказала девушка, – почему здесь кругом только молодые посадки? И почему они насажали столько мимозы?[13]13
  Мимоза является символом залива Ла-Напуль. В феврале в городке Мандельё-ла-Напуль ежегодно проводится праздник мимозы.


[Закрыть]

– Хотят перещеголять Лазурный берег.

– Наверное. Здесь все кажется слишком новым. Но пляж замечательный. Во Франции я не видела таких больших пляжей и такого мелкого мягкого песка. В Биаррице вообще кошмар. Подгони машину ближе к кафе.

Они поехали по правой стороне дороги. Молодой человек остановил машину у бордюра и выключил зажигание. Дэвид и Кэтрин заняли столик под деревьями, и им было приятно есть, сознавая, что люди за соседними столиками ничего о них не знают.

Ночью поднялся ветер, и в их угловом номере на верхнем этаже большого отеля было слышно, как волны тяжело обрушиваются на песок. В темноте молодой человек подтянул одеяло повыше, и девушка сказала:

– Ты рад, что мы остались здесь ночевать?

– Мне нравится слушать шум прибоя.

– Мне тоже.

Они лежали рядом и слушали море. Ее голова покоилась у него на груди, и она потерлась о нее подбородком, потом приподнялась в постели, прижалась щекой к его щеке. Поцеловала его, и он почувствовал, как ее рука дотронулась до него.

– Хорошо, – сказала она в темноте. – Прекрасно. Ты точно не хочешь, чтобы я изменилась?

– Не сейчас. Я замерз. Пожалуйста, не отпускай меня. Я хочу согреться.

– Обожаю, когда ты замерзаешь рядом со мной.

– Если здесь будет и дальше так холодно, нам придется спать в пижамах. Забавно будет завтракать в постели в пижамах.

– Это голос Атлантического океана, – сказала она. – Послушай его.

– По-моему, здесь хорошо, – сказал он. – Если хочешь, можем пожить здесь какое-то время. А нет – поедем дальше. На свете есть столько мест, куда можно поехать…

– Давай поживем несколько дней, а там будет видно.

– Хорошо. Тогда я, пожалуй, начну писать.

– Это будет чудесно. Завтра осмотрим окрестности. Ты ведь сможешь работать в номере, если я буду уходить? До тех пор, пока мы не найдем более подходящего жилья?

– Конечно.

– За меня можешь не волноваться. Ты всегда должен помнить, что я люблю тебя. Мы с тобой вдвоем против целого мира. Пожалуйста, поцелуй меня.

Он поцеловал ее.

– И еще: я не сделала ничего плохого – ничего такого, что могло бы повредить нам с тобой. Просто я не могла иначе. Ты должен это знать.

Он ничего не сказал, продолжая слушать, как в ночи за окном тяжелые волны падают на твердый мокрый песок.

К утру море оставалось бурным, хлестал дождь. Испанский берег скрылся во мгле, и даже когда дождь слегка утихал и на горизонте появлялись просветы, по ту сторону ревущего моря были видны лишь тяжелые облака, окутавшие подножие гор.

Кэтрин ушла сразу после завтрака, набросив плащ от дождя. Дэвид остался работать в номере. Слова полились у него так легко и свободно, что он даже засомневался, не стоит ли выбросить все написанное в мусорную корзину. Слишком уж просто все получалось. «Спокойнее, – сказал он себе. – Это очень хорошо, когда удается найти простые слова. Чем проще, тем лучше. Просто не значит примитивно. Ты должен понимать всю сложность того, что хочешь выразить, но излагать мысль простым и ясным языком. Ведь не думаешь же ты, что все происходившее в Гро-дю-Руа было так просто, как тебе удалось это описать?»

Он продолжал писать простым карандашом в обычной разлинованной школьной тетради, которая здесь называлась cahier, и даже проставил на обложке римскую цифру один. Наконец он закончил, убрал тетрадь, картонную коробку с карандашами и конусообразную точилку в чемодан, оставив на столе пять затупившихся карандашей, чтобы завтра перед работой их поточить, снял с вешалки в шкафу плащ и спустился по лестнице в фойе отеля. Заглянул в темный бар, который в дождь казался особенно уютным – несмотря на раннее время, здесь уже было несколько посетителей, – и повесил ключи на стойку. Портье достал из ящика для почты записку.

– Мадам оставила для месье.

Молодой человек развернул записку: «Дэвид, не хотела тебя беспокоить, в кафе, люблю, Кэтрин». Он набросил старый теплый непромокаемый плащ, нащупал в кармане boina[14]14
  Берет (исп.).


[Закрыть] и вышел из отеля под дождь.

Она сидела за угловым столиком небольшого кафе, перед ней стояло мутное желтоватое питье, на тарелке лежал один-единственный маленький темно-красный свежевыловленный рак в окружении останков своих собратьев. По всему было видно, что Кэтрин сидит здесь давно.

– Где ты был, странник?

– Прошелся по улице.

Он заметил на ее лице следы дождя, и взгляд его сосредоточился на тех изменениях, которые произвели капли воды с ее загорелой кожей. Даже вымокнув под дождем, она выглядела необыкновенно хорошенькой, и он снова почувствовал себя счастливым.

– Как ты продвинулся? – спросила Кэтрин.

– Неплохо.

– Значит, ты все-таки работал. Отлично.

Официант обслуживал троих испанцев за столиком у двери. Потом подошел к ним и поставил на стол бокал, бутылку «Pernod»[15]15
  Зд.: абсент.


[Закрыть] и воду в крошечном кувшинчике с узким горлышком. В воде плавали кусочки льда.

– Pour Monsieur aussi? [16]16
  Зд.: Принести бокал для месье? (фр.)


[Закрыть] – спросил он.

– Да, пожалуйста, – сказал молодой человек.

Официант наполнил высокие бокалы абсентом до половины, потом начал медленно доливать в бокал девушки воду.

– Я сделаю это сам, – сказал молодой человек, и официант с видимым облегчением поставил бутылку на стол. Молодой человек начал лить воду тоненькой струйкой, а девушка наблюдала, как желтоватая жидкость в стакане приобретает молочно-опаловый цвет. Она почувствовала, как бокал теплеет под ее пальцами, а потом, когда желтый цвет окончательно сменился молочным, вдруг похолодел, и молодой человек начал цедить воду по каплям.

– А почему воду нужно лить так медленно? – спросила девушка.

– Когда наливаешь воду слишком быстро, абсент теряет крепость и уже никуда не годится. Пить его уже невозможно. По правилам полагается ставить поверх бокала стакан, на дне которого есть маленькая дырочка. В стакан засыпают лед; он тает, и вода медленно капает в абсент. Но тогда, естественно, окружающие сразу поймут, что ты пьешь абсент.

– Пока тебя не было, сюда заглянула парочка G.N., и мне пришлось выпить свою порцию залпом, – сказала девушка.

– G.N.?

– Так их здесь называют. На велосипедах, в форме цвета хаки, с черной кожаной кобурой. Пришлось поглотить улику.

– Поглотить?

– Извини. Поскольку я ее «поглотила», у меня начал заплетаться язык.

– С абсентом следует быть осторожнее.

– Наоборот. В голове появилась такая легкость.

– И только?

Он закончил приготовление абсента для девушки. Напиток получился крепким.

– Можешь пить, – сказал он. – Меня не жди.

Она сделала большой глоток, после чего он взял у нее бокал и попробовал сам.

– Благодарю, мадам. То, что надо, чтобы взбодриться.

– Ну тогда приготовь для себя, чтец газетных вырезок, – сказала она.

– И как это понимать? – спросил молодой человек.

– Я ничего не говорила.

Однако она сказала это, и он продолжил:

– Перестань поминать мне эти вырезки.

– Почему? – громко произнесла она, склонившись к нему через стол. – Почему я должна перестать? Только потому, что сегодня утром ты писал? Ты думаешь, я вышла за тебя, потому что ты писатель? Думаешь, я вышла за тебя и за эти вырезки?

– Ладно, остальное выскажешь, когда мы останемся одни.

– Будь уверен, молчать не стану.

– Догадываюсь.

– Тут и догадываться нечего. Можешь не сомневаться.

Дэвид Борн поднялся, снял с вешалки пальто и не оглядываясь вышел за дверь.

Кэтрин подняла свой бокал и маленькими глотками пила абсент.

Дверь распахнулась, на пороге появился Дэвид и прошел к столу. Он был в пальто, boina низко надвинут на лоб.

– Ключи от машины у тебя?

– У меня.

– Могу я их получить?

Она отдала ему ключи.

– Не глупи, Дэвид. Просто сегодня шел дождь, и ты был единственный, кто вздумал в такую погоду работать. Сядь.

– Ты этого хочешь?

– Пожалуйста.

Он сел. «Как все бессмысленно, – думал он. – Вместо того чтобы уйти, сесть в эту проклятую машину и убраться отсюда и послать Кэтрин ко всем чертям, ты вернулся, чтобы взять у нее ключи, и теперь сидишь перед ней как последний идиот». Он взял свой бокал и отпил. Абсент по крайней мере хорош.

– Какие у тебя планы на ленч? – спросил он.

– Я заранее согласна на все, что ты предложишь. Ведь ты еще любишь меня, правда?

– Не говори ерунды.

– Отвратительная ссора, – сказала Кэтрин.

– И кстати, первая.

– Это я виновата, что опять начала донимать тебя с этими вырезками.

– Ни слова больше об этих чертовых вырезках.

– Все из-за них.

– Просто ты постоянно думала о них, когда пила. Ты заговорила о них из-за того, что пила.

– Не знаю, с чего меня понесло. Ужасно. На самом деле это была всего лишь шутка. Признаю: неудачная.

– Раз ты заговорила об этом, значит, все время держала это в голове.

– Ну ладно. Мне казалось, мы покончили с этим.

– Да.

– Тогда зачем говорить об этом снова и снова?

– Не надо нам было пить абсент.

– Не надо. Конечно. Особенно мне. Тебе-то он только на пользу. Разве нет?

– Так и будем продолжать? – спросил он.

– Я-то уж точно собираюсь остановиться. Это уже просто скучно.

– «Скучно» – единственное слово в английском языке, которого я не выношу.

– Тебе повезло, что в английском языке есть только одно такое слово.

– О, черт. Ешь свой ленч без меня.