Текст книги "Загадка песков"

Глава II
«Дульчибелла»

То, что два дня спустя я прогуливался по палубе флиссингенского парохода с билетом до Гамбурга в кармане, может показаться нелогичным исходом, но вы не станете сильно удивляться, если проникните в ход моих мыслей. Вам может прийти в голову, что мною двигало стремление свершить акт жестокого самоистязания, слухи о котором дойдут до знакомых и вызовут запоздалые угрызения совести, а я тем временем буду предаваться скромным утехам и радостям.

Говоря по правде, сидя за завтраком на следующее утро после получения письма, я все еще ощущал ту охватившую меня накануне необъяснимую легкость, но достаточно овладел собой, чтобы взвесить все за и против. Весомый аргументом «за», не принятый в расчет прежде, заключался в том, что присоединиться к Дэвису окажется с моей стороны поступком благородным – ему нужен товарищ, и он действительно нуждается во мне. Я буквально уцепился за это соображение. Оно послужило прекрасным оправданием, когда по прибытии в офис я принялся освежать в памяти «Континентальный путеводитель Брэдшоу», приказал Картеру, своему подручному, раскатать огромную настенную карту Германии и найти для меня Фленсбург. Последний подвиг был не обязателен, но Картеру тоже хотелось чем-то заняться, да и сдержанное недоумение его выглядело забавным. С большей частью изображенного на карте я был знаком довольно неплохо – годы, проведенные в Германии, оказались потрачены не зря. Народ, история, развитие и будущее этой страны живо интересовали меня, и я до сих пор поддерживал отношения с друзьями в Дрездене и Берлине. Название «Фленсбург» навевало воспоминания о датско-прусской войне 1864 года[9]9
  В результате датско-прусской войны 1864 года Пруссия отторгла у Дании провинции Шлезвиг и Гольштейн, положив начало своей территориальной экспансии.


[Закрыть]. К моменту, когда изыскания Картера завершились успехом, я уже забыл про данное ему поручение и взвешивал в уме, сможет ли перспектива увидеть что-либо интересное в этом прекрасном, судя по отзывам, районе Шлезвиг-Гольштейна перевесить столь малопривлекательный способ знакомства с краем в такое позднее время года, да еще в сомнительной компании? И это не говоря о прочих аргументах, которые я холил и лелеял в душе как доказательства отчаянности своего положения. Стоит ли все-таки ехать? Решение качалось на весах, и, полагаю, возвращение из Швейцарии К., вызывающе загорелого, стало последним аргументом.

– Привет, Каррузерс, ты еще здесь? – приветствовал он меня. – Думал, ты укатил уже сто лет назад. А ты везунчик, что уезжаешь сейчас – самое время для прогулок и первых фазанов. Ну и жара тут у вас! Картер, принесите-ка «Брэдшоу»!

Удивительная книга этот «Брэдшоу» – руки волей-неволей сами тянутся к нему, словно к ружью и шомполу в охотничий сезон.

Ко времени ланча последние сомнения испарились, и я вручил Картеру телеграмму для Дэвиса на почтовое отделение во Фленсбурге: «Спасибо. Ожидай 9:34 пополудни 26-го». Три часа спустя пришел ответ: «Очень рад. Прошу, привези риппингилловскую плиту № 3». Сбивающее с толку и тревожное указание, от которого меня вопреки «горячей» сущности предмета пробила дрожь.

И в самом деле, решимость моя неуклонно таяла. Она поколебалась вечером, когда я достал ружье и представил хлопоты, связанные с его перевозкой. Потом поколебалась снова при мысли о списке разнообразных поручений, щедро разбросанных по письму Дэвиса. Исполнение оных превращало меня в деятельное орудие, тогда как я готовил себе роль разочарованного изгнанника или по меньшей мере пассивного союзника. Так или иначе, сразу после ухода из офиса я мужественно взялся за дело.

Зайдя к Ланкастеру, я заказал ружье для Дэвиса. Приняли меня прохладно и вручили изрядный счет, который до момента встречи с приятелем приходилось списать на свои расходы. Распорядившись доставить дробовик и дробь-«четверку» в свои апартаменты, я купил рейвенскую смесь, смутно предчувствуя, что мне в очередной раз придется не ради себя самого заняться контрабандой. После стал ломать голову, где найти фирму «Кэри и Нилсон». Дэвис говорил о ней так, будто та известна не менее Английского банка или Пассажа, а не специализируется на «стяжных болтах», что бы ни крылось за этим названием. Звучало оно, впрочем, важно и побуждало разыскать эти предметы любой ценой. В моем представлении они связывались с «небольшим ремонтом» и пробуждали дополнительные опасения. В Пассаже я поинтересовался насчет «риппингилловской плиты № 3» и был удостоен зрелища громоздкого и неуклюжего скобяного изделия, работающего на залитом в две вместительные емкости керосине и распространяющего зловещий аромат горячего масла. Убежденный в сокрушительной эффективности устройства, я скрепя сердце заплатил за него, но поймал себя на мысли: какие бытовые нужды могли заставить заказать эту штуковину, да еще мимоходом, в виде приписки к телеграмме? В отделе товаров для яхт я спросил стяжные болты, но получил ответ, что их нет в наличии. Зато, мол, они наверняка есть у «Кэри и Нилсона»: их магазин в Майнериз, на востоке Лондона. Это означало путешествие почти столь же продолжительное, как до Фленсбурга, только в два раза более утомительное. Сообразив, что магазин уже вот-вот закроется и мне не успеть, я, утомленный проделанной работой, вернулся домой в кэбе. Потом, забыв одеться к обеду – само по себе эпохальное событие! – ваш покорный слуга распорядился принести жаркое из расположенной на первом этаже кухни и провел остаток вечера за сборами и отправкой писем, пребывая в мрачной сосредоточенности человека, приводящего в порядок свои дела.

Так прошла та последняя душная ночь. Изумленный Уизерс застал меня завтракающим в восемь утра, а в 9.30 я уже разглядывал стяжные болты и приходил в себя после адского вояжа по подземке до Олдгейта. Я особо упирал на 3/8 дюйма и оцинковку и получил товар с заверением в его качестве, но не составив представления о назначении оного. За одиннадцатишиллинговыми непромокающими костюмами меня направили в некий жуткого вида вертеп на задворках, который, по словам продавца, он всегда всем рекомендует. Там меня встретил грязный, увешанный побрякушками еврей, предложивший (по стартовой цене в восемнадцать шиллингов) два вонючих оранжевых балахона, отдаленно напоминающих очертания человеческой фигуры. Смрад от них исходил такой, что я поспешил капитулировать на четырнадцати и опрометью кинулся в офис (время подходило к одиннадцати) с двумя непрезентабельными свертками в коричневой упаковочной бумаге. Аромат в конторе распространился такой, что Картер настоятельно поинтересовался, не желаю ли я переслать поклажу в свою квартиру, а К. стал пытать насчет плана предстоящей поездки. Но я не собирался просвещать К., так как знал: комментарии его либо окажутся раздражающе завистливыми, либо заденут так или иначе мою гордость.

В последний момент я вспомнил про призматический компас и телеграфировал в Майнериз просьбу доставить его ко мне на дом, чувствуя облегчение при мысли, что могу таким образом избегнуть перекрестного допроса на предмет размеров и качеств.

Ответ гласил: «Нет в продаже. Спросите у изготовителя геодезических приборов». Ответ одновременно озадачивающий и обнадеживающий, поскольку из всех запросов Дэвиса призматический компас беспокоил меня сильнее всего. Открытие, что ему понадобился геодезический инструмент, порождало не меньше загадок. В тот день я сдал последние резюме и отчеты – прокрустово ложе, под которое растягиваются и ужимаются непокорные факты, – и распрощался с благодушным и снисходительным М., исполняющим обязанности моего начальника, который искренне пожелал мне приятного отпуска.

В семь я взирал на кэб, навьюченный моими собственными пожитками и коллекцией громоздких и нелепых предметов, ставших результатом недавних покупок. Повторная девиация треклятого призматического компаса – я в итоге faute de mieux[10]10
  За неимением лучшего (фр.)


[Закрыть], купил подержанный в одной из безвкусных лавчонок неподалеку от вокзала Виктория, которые выглядят как ювелирный магазин, а на самом деле являются ломбардами, – едва не заставила меня пропустить мой поезд. Однако в 8.30 я отряхнул со своих ног лондонскую пыль, а в 10.30, как уже говорилось, мерил шагами палубу флиссингенского пароходика на пути к идиотскому отпуску на далеком Балтийском море.

Западный ветер, прохладный после полуденной грозы, подгонял корабль, скользивший по спокойному фарватеру[11]11
  Основную часть морских терминов см. в конце книги.


[Закрыть] эстуария[12]12
  Эстуарий – однорукавное воронкообразное устье реки, впадающей в море или океан.


[Закрыть] Темзы. Мы миновали цепочку светящихся плавучих маяков, охраняющих морские дороги к столице империи, словно часовые покой спящей армии, и скользнули в темный простор Северного моря. Ярко сияли звезды, пьянящие ароматы с утесов Кента робко вливались в присущие пароходу резкие запахи – летняя погода не спешила прощаться. Природа, видимо, решила не принимать участия в моей епитимье и лишь свысока посмеивалась над надуманными страданиями. Необоримое ощущение мира и покоя, соединенное с восхитительным чувством физического пробуждения, которое охватывает нервического горожанина, оставившего позади духоту и рутину мегаполиса, вопреки желанию прочно завладело мной. Поддаваясь этому влиянию, я делал циничные прикидки. Если погода удержится, я могу провести в обществе Дэвиса пару не таких уж скверных недель. Если нет, что скорее всего, то мне легко будет отказаться под этим предлогом от погони за гипотетическими утками. В последнем случае железная логика фактов неизбежно вынудит его поставить яхту на прикол – не взбредет же Дэвису на ум плыть домой своим ходом в такое время года! Потом я могу воспользоваться удобно подвернувшимся шансом и провести некоторое время в Дрездене или еще где-нибудь. Разработав столь удобную программу, я решил претворять ее в жизнь.

Из Флиссингена на восток до Гамбурга, оттуда на север во Фленсбург – вот вкратце содержание следующего утомительного дня моего путешествия. Дамбы, ветряные мельницы, зеркальные каналы, покрытые стерней поля и шумные города; к наступлению сумерек мы оказались в тихом, плоском, как стол, краю. Поезд катил неспешно от одной маленькой станции к другой, и в десять вечера, усталый и разморенный, я уже стоял на платформе Фленсбурга, обмениваясь приветствиями с Дэвисом.

– Жутко любезно с твоей стороны было приехать.

– Пустяки. Здорово, что ты пригласил меня.

Оба мы чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже в тусклом свете газовых фонарей я подметил, насколько его обличье отличается от моих представлений о яхтсмене: никаких тебе белых штанов и аккуратной синей куртки. А где украшенная блестящей кокардой фуражка, где легкая вальяжность, так непринужденно превращающая неопытного салагу в лихого морского волка? Зная, что у меня эта шикарная форма, новая, с иголочки, лежит в чемодане, я ощутил странный укол совести. На нем были потрепанный норфолкский пиджак, заляпанные грязью сапоги, серые (или, быть может, некогда белые?) фланелевые брюки и простая твидовая кепка. Протянутая мне рука оказалась мозолистой и заляпанной вроде как краской, другая, в которой он держал пакет, была замотана бинтом, давно требующим замены. Это был миг, когда мы изучали друг друга. Он подверг меня застенчивому, торопливому осмотру, словно ища знакомые черты; во взгляде его читалось нечто вроде беспокойства и быть может – надо же! – нечто вроде восхищения. Лицо приятеля казалось одновременно знакомым и незнакомым: те же добрые голубые глаза, открытые черты, высокий лоб, те же стремительные импульсивные движения; но что-то в нем переменилось. Однако неловкий момент первой встречи был краток, да и свет не слишком хорош. Зашагав по платформе, нагруженные моим багажом, мы принялись болтать на отвлеченные темы.

– Боюсь, я представляю не слишком приглядное зрелище, – со смехом заявил он. – Но тут уж ничего не изменишь. Весь день занимался покраской, только что закончил. Надеюсь, завтра будет ветер – последнее время стоял безнадежный штиль. Однако вещей же ты с собой притащил – целую уйму!

Вот вам и благодарность за все мои экспедиции на окраины Лондона.

– Кто-то надавал мне кучу поручений!

– Ну, я же не настаивал, – рассеянно заметил Дэвис. – Но спасибо, что все привез. Тут, как понимаю, плита. Это, судя по весу, патроны. Стяжные болты, надеюсь, не забыл? Без них, конечно, можно обойтись… – Я безучастно кивнул, чувствуя себя немного задетым. – Но они проще тросовых талрепов, а здесь их не достать. Этот чемодан… – протянул он, окидывая поклажу озабоченным взглядом. – А, ладно, рискнем! Ты не мог бы обойтись одним «гладстоном»? Дело в том, понимаешь, что ялик… Да и люк тоже… – Дэвис терялся в раздумьях. – Ну ничего, попробуем. Кэбов тут, боюсь, нет, но идти недалеко, и носильщик поможет.

Холодок неприятных предчувствий пробежал по спине, когда приятель взвалил на плечо мой «гладстон» и подхватил свертки.

– А ты разве не захватил никого из своих людей? – промямлил я.

– Людей? – Вид у него был смущенный. – О, наверное, мне стоило сказать тебе, что я не держу наемных матросов – яхта совсем маленькая. Надеюсь, ты не рассчитывал на роскошь? Некоторое время я управлялся один. От матроса толку не будет никакого, одно неудобство.

Все эти жуткие истины он выпалил бодрым тоном, вовсе не сгладившим для меня эффекта их осознания. Наши сборы прервались.

– Не поздновато ли возвращаться на борт? – произнес я неживым голосом. Кто-то выключал газовые фонари, а носильщик демонстративно позевывал. – Полагаю, лучше нам остановиться на ночь в отеле.

Повисла напряженная пауза.

– О, разумеется, ты можешь так и поступить, если хочешь, – промолвил Дэвис в явном замешательстве. – Но вряд ли стоит тащить весь этот ворох до гостиницы, а все они, насколько мне известно, в противоположной от гавани стороне, а поутру опять на яхту. На ней вполне удобно, а спать после такого утомительного путешествия ты будешь как убитый.

– Вещи можно оставить здесь, – робко возразил я, – и взять с собой только мою сумку.

– Знаешь, я в любом случае возвращаюсь на борт, – парировал товарищ. – Никогда не ночую на берегу.

Похоже, переговоры наши подошли к вежливому, но решительному концу. Ледяное отчаяние охватило меня и парализовало волю к сопротивлению. Что ж, придется принять худшее, и чем скорее, тем лучше.

– Идем, – буркнул я.

Тяжко нагруженные, мы, спотыкаясь о рельсы и камни, добрели до гавани. Дэвис подвел меня к лестнице, поросшие водорослями ступени которой исчезали в темноте.

– Если ты залезешь в ялик, – сказал он в своей порывистой манере, – я смогу сгрузить тебе вещи.

Я спускался осторожно, держась за мокрый канат, другой конец которого был привязан к крохотной лодочке, и чувствовал, что собираю на брюки и манжеты отвратительную слизь.

– Держись! – жизнерадостно предупредил Дэвис, когда я, ступив одной ногой в воду, едва не шлепнулся.

Кое-как вскарабкавшись в ялик, я стал ждать развития событий.

– Теперь подведи его к стенке причала и привяжи к кольцу, – послышалось сверху, вслед за чем вниз полетел мокрый трос, по пути сбивший с меня кепку.

– Надежно? Подойдет любой узел, – услышал я, возясь с треклятой веревкой.

Затем огромный темный предмет закачался у меня над головой и опустился в ялик. Это был мой чемодан. Положенный поперек, он в аккурат занял всю центральную часть шлюпки.

– Вошел? – донесся взволнованный вопрос с причала.

– В самый раз.

– Отлично!

Цепляясь за скользкую стенку, я старался удержать ялик на месте и поочередно принимал вещи, размещая их, насколько хватало разумения. Ялик тем временем оседал все глубже, а неустойчивая надстройка становилась все выше.

– Лови! – раздался последний приказ сверху, и мне в руки шмякнулся влажный мягкий сверток. – Поосторожнее, там мясо! Теперь возвращайся к трапу!

Я повиновался и вскоре увидел Дэвиса.

– Груза многовато, и сидит он глубоко. Но надеюсь, мы управимся, – заметил мой компаньон. – Садись на корму, а я буду грести.

Я был слишком подавлен, чтобы испытывать любопытство по поводу того, как можно грести со всей этой пирамидой, или даже беспокоиться насчет риска пойти ко дну по дороге. Я занял указанное место, а Дэвис тем временем извлек лежавшие на днище весла, для чего потребовалось несколько рывков, от которых вся конструкция затряслась, заставив ялик опасно закачаться на воде. Как удалось ему занять позицию для гребли, не имею ни малейшего представления, но мы потихоньку вышли на чистую воду. В темноте я едва различал на носу голову Дэвиса. Отчалили мы от места, выглядевшего как вход в узкий залив, и оставили за спиной огни большого города. Слева располагался широкий фронт освещенных причалов, кое-где виднелись смутные очертания пришвартованных пароходов. Миновав последние фонари, мы оказались на более широком водном пространстве. Стал ощущаться ветерок, по обоим берегам вздымались темные холмы.

– Я расположился немного вглубь по фиорду, – пояснил Дэвис. – Терпеть не могу ошиваться в городах, да и хороший плотник здесь нашелся. Ага, вот она! Сгораю от нетерпения узнать, как она тебе понравится!

Я приподнялся. Мы входили в окруженную деревьями бухточку и приближались к огню, мерцавшему на мачте небольшого суденышка, очертания которого постепенно проступали из темноты.

– Подходи осторожно, – предупредил Дэвис, когда мы подплыли к борту.

В один миг он запрыгнул на палубу, закрепил трос и оказался с моей стороны.

– Ты подавай, – распорядился он, – а я буду принимать.

Работенка была не из легких, радовало лишь то, что нести вещи дальше не надо, – слабое утешение, поскольку на горизонте замаячила следующая проблема. Когда пирамида перекочевала на палубу, я перекинул через борт дряблый сверток с мясом – обертка его под воздействием влаги уже выказывала гнусное намерение расползтись – и последовал за ним. В голове смутно всплыла картина последнего моего визита на яхту: безупречный костюм, стремительная гичка, молодцеватые матросы, удобный трап с поручнями и медь, горящая под августовским солнцем, убранные, выскобленные добела палубы и уютные шезлонги под навесом на корме. Какой жуткий контраст с этой полуночной вылазкой с куском сырого мяса в руках и среди дорожных баулов! Горше всего было нарастающее ощущение собственных незначительности и подчиненности, которое никогда не возникало у меня во время прежних прогулок на яхтах.

Дэвис очнулся после очередного приступа задумчивости по поводу моего чемодана.

– Я проведу для тебя экскурсию по внутренним помещениям, а потом мы загрузим вещи и отправимся на боковую.

Он нырнул по трапу вниз, я осторожно последовал за ним. Смешанный аромат керосина, кухни, табака и смолы ударил в ноздри.

– Голову береги, – посоветовал Дэвис, когда я на ощупь вошел в каюту. Он чиркнул спичкой и зажег свечу. – Лучше тебе присесть, так удобнее будет оглядываться.

В этом совете, не исключено, содержалась доля сарказма, поскольку я, настороженно осматриваясь вокруг, скрючился и втянул голову, чтобы не удариться о потолок, казавшийся в неверном свете еще ниже, чем на самом деле, и, видимо, представлял собой забавную фигуру.

– Понимаешь, – подбодрил меня Дэвис, – тут вполне достаточно места, чтобы сидеть не нагибаясь.

Строго говоря, это вряд ли соответствовало истине, но я человек невысокий, а он вообще коротышка.

– Некоторые переживают по поводу места над головой, но мне всегда было наплевать. А это вот швертовый колодец, – пояснил мой приятель, когда я, попытавшись вытянуть ноги, натолкнулся на какой-то острый край.

Саму дьявольскую конструкцию я видеть не мог, поскольку она пряталась под столом, крышка которого, как оказалось, покоилась с одной стороны именно на ней. Как выяснилось, это узкий длинный треугольник, идущий вдоль судна и разделяющий и без того узкое пространство каюты пополам.

– Яхта, понимаешь ли, плоскодонная, и с поднятым швертом осадка у нее незначительная. Этим объясняется и низкое межпалубное пространство. На глубокой воде шверт опускается. Получается, что, так или иначе, ты можешь ходить практически везде.

Мой морской опыт не позволял толком уразуметь сказанное, но то, что я уразумел, звучало не слишком обнадеживающе. Последняя фраза Дэвиса долетела с бака, куда он проник, юркнув, словно кролик в нору, через раздвижную дверь, и хлопотал, ставя чайник на плиту, в которой я опознал сильно постаревшего и побитого жизнью близнеца риппингилловского изделия № 3.

– Скоро закипит, – доложил приятель. – И мы приготовим грог.

Глаза мои попривыкли к тусклому свету и смогли обозреть прочую обстановку, описать которую можно буквально в нескольких словах. По бокам каюты размещались два длинных диванчика, упиравшихся в задней части каюты в шкафчики, один из которых был низким, образуя нечто вроде миниатюрного буфета с подвешенной над ним полкой для стаканов. Над диванчиками палуба нависала очень низко, но поднималась до высоты плеча ближе к центру, где небольшая рубка со световым люком создавала немного дополнительного пространства. Сразу за дверью размещался компактный умывальник. Вдоль обеих стен шли багажные сетки, на которых валялись свертки флагов, карты, головные уборы, коробки для сигар, банки с вареньем и тому подобное. К баковой переборке крепилась книжная полка, забитая томами разных форматов. Некоторые из них были затиснуты вверх ногами, у иных отсутствовали корешки. Пониже книг на стеллаже размещались анероид и хронометр в добротном чехле. Все деревянные части сияли белой краской, и взгляд менее придирчивый, чем мой, вполне мог счесть обстановку не лишенной приятности. К задней переборке было небрежно пришпилено несколько кодаковских снимков, а прямо над дверью висела фотография юной девушки.

– Сестра, – пояснил Дэвис, который вынырнул из камбуза и перехватил мой взгляд. – Ну, теперь давай спустим наше добро.

Он взбежал по трапу, и вскоре мой чемодан навис черной громадой над люком, и снова начались пыхтение и возня.

– Боюсь, он слишком велик, – донеслось сверху. – Мне жаль, но тебе придется распаковать его на палубе – пустой уж как-нибудь засунем.

Бесконечная череда пакетов образовала пирамиду в тесном пространстве у моих ног, а спина заныла от наклонов и приседаний. Дэвис вернулся и с нескрываемой гордостью провел меня в спальную каюту (другую он величал салоном). Разожженная свеча осветила две узкие и короткие койки, застеленные одеялами, но без простыней. Под ними размещались выдвижные ящики, один из которых Дэвис отвел мне, наивно полагая, что его будет достаточно для моего гардероба.

– Как распакуешься, можешь спустить вещи через световой люк прямо на койку, – объявил он. – Хотя вряд ли тут хватит места для всей твоей поклажи. Я к тому, что не мог бы ты…

– Нет, – отрезал я.

Абсурдность ситуации поразила меня – два человека, скорчившиеся, как мартышки, умудряются спорить.

– Если ты выйдешь, я смогу выйти тоже, – добавил я.

Дэвиса, похоже, уязвило это подобие перебранки, но я протиснулся мимо него, поднялся по трапу, весь кипя от возмущения, и, раскрыв треклятый чемодан, стал при бледном свете луны рыться в его содержимом. Махнув на все рукой и решив, что чем скорее, тем лучше, я спустил часть вещей вниз, торопливо покидал остальные назад – пока Дэвис не обнаружил весь мой гардероб – и застегнул замки. Потом уселся на своего белого монстра и поежился, потому как в воздухе витала осенняя прохлада. Мне пришло в голову, что, если пойдет дождь, все может стать еще хуже. Эта мысль заставила оглядеться вокруг. Миниатюрная бухточка была спокойна, как стекло; звезды в воде и звезды на небе; несколько белых домиков на берегу; огни Фленсбурга на западе, на востоке во мраке терялся, расширяясь, фиорд. Дэвис возился внизу, производя приглушенные звуки: он дергал что-то, толкал, стучал молотком. Время от времени раздавался громкий всплеск – это некие предметы вылетали через люк и падали в море.

Сам не знаю, как это произошло. Возможно, я прочитал нечто трогательное на его лице, выражение которого невольно ассоциировалось у меня с забинтованной рукой. Быть может, это было одно из тех мгновений ясновидения, когда две наши сущности, основная и лучшая ее половина, разделяются, и я смог узреть свой упрямый эгоизм в противовес простой, благородной натуре моего приятеля. Возможно, виной всему атмосфера тайны, окружившая все это предприятие и затмевавшая пустяковые размолвки, тайна, смутно читавшаяся в том, что Дэвис пригласил меня, осознанно проигнорировав факт нашего несходства. А быть может, виной всему были просто звезды и бодрящий прохладный воздух, пробудившие задремавшие во мне, инстинкты молодости и жажды приключений. Не исключено, все вышеперечисленное слилось воедино под воздействием безжалостного чувства самоиронии, шептавшего, что мне вопреки всем ухищрениям грозит опасность выставить себя на посмешище. Так или иначе, в мгновение ока настроение мое переменилось. Ореол мученика исчез, раненое тщеславие умолкло, столь бережно хранимый капитал воображаемого самопожертвования испарился, не оставив, впрочем, ни малейшего сожаления. В итоге явился модно одетый, но растрепанный молодой человек, сидящий в темноте на мокром от росы чемоданище, по сравнению с которым сама яхта кажется игрушечной. Это был молодой человек, еще не освоившийся в новой для него атмосфере, еще обиженный и сердитый, но уже устыдившийся своего поведения и решивший радоваться жизни.

Я забегаю вперед, конечно, ибо хотя перемена оказалась радикальной, быстрой она не была. Но в любом случае именно там и тогда брала она свое начало.

– Грог готов! – послышалось снизу.

Кое-как спустившись, я, к удивлению своему, обнаружил, что весь хлам волшебным образом исчез и в каюте царит порядок. На столе красовались стаканы и лимоны, а душистый аромат пунша заглушил все прочие запахи. При виде этих приятных перемен я выказал мало радости, но достаточно, чтобы лицо Дэвиса просветлело. Приятель принялся радостно демонстрировать мне отсеки для хранения грузов, хвастаясь «вместительностью» своего плавучего вертепа.

– А вот и твоя плита, – завершил он экскурсию. – А старую я вышвырнул за борт.

Надо заметить, имелась у него маленькая слабость – стремление под малейшим предлогом выкидывать что-нибудь за борт. Позже я пришел к выводу, что без новой плиты можно было вполне обойтись, так же как и без стяжных болтов, но это дало ему прекрасную возможность потешить свое диковинное пристрастие.

Мы покурили и поболтали немного, после чего встала проблема ложиться в кровать. Раз десять стукнувшись головой и коленками, причудливо изогнувшись, я залез в койку и устроился между двумя грубыми одеялами. Дэвис, двигаясь весьма проворно, вскоре улегся тоже.

– Довольно удобно, не правда ли? – спросил он и задул, не вставая, свечу – ловкость маневра говорила о долгой практике.

Лежать было колко, а на подушке обнаружилось мокрое пятно, происхождение которого выяснилось, когда тяжелая капля шлепнулась мне на лоб.

– Надеюсь, палуба не протекает? – поинтересовался я настолько ненавязчиво, насколько мог.

– Чертовски извиняюсь! – возопил Дэвис, выкатываясь из койки. – Видно, роса очень сильная. Вчера я столько конопатил, и надо же, видно, пропустил это место. Сейчас поднимусь и накрою его брезентом.

– А что у тебя с рукой? – зевнув, спросил я, когда приятель вернулся. Любезность его напомнила мне о повязке.

– Ничего страшного, потянул пару дней назад, – последовал ответ. После чего прозвучала совершенно неожиданная реплика: – Рад, что ты привез призматический компас. Без него, конечно, вполне можно обойтись, однако… – Голос глухо зазвучал из-под одеяла. – Вдруг да пригодится.