Текст книги "Проклятая весна"

– Не знаю, – признался Рич. – Но я знаю, что три недели назад никакого черепа там не было.

– Ты сказал об этом Мерлу?

– Что я там ошивался в свой выходной? Нет уж, спасибо.

– А зря. Хороший шанс поговорить с ним об использовании его дорог для вывоза твоей древесины. Ты ведь хочешь заключить с ним контракт на выпил досок? – Ларк потянулся за тростями, подцепил пилу стволом своей деревянной винтовки и подтянул ее поближе.

К тому времени, как он забрался в пикап, собаки уже успели свалить на землю жестянку с луком, толкаясь носами.

– Твоя почта.

– «Корнелиус Ларкин», – прочитал Ларк, с таким удивлением, словно это имя принадлежало кому-то другому. Он сунул один конверт в карман, а другой разорвал пополам и выбросил в окно.

Ларк говорил, где надо остановиться, а Рич сбрасывал скорость и вылезал наружу, чтобы установить знаки. Мимо проносились случайные машины.

– Длиннопалый старина Дэнфорт все еще работает на «Сандерсона»? – спросил Ларк через окно. Они остановились на южном конце моста Золотого медведя.

– Ага. – Рич кувалдой вбивал дорожный знак в землю. От ударов у него звенело в руке.

– Удивительно, как еще никто не отрезал его чертовы пальцы, – произнес Ларк.

Рич снова сел за руль.

– Я его спрашивал, как далеко вниз собираются прокладывать дороги в нижней части Проклятой рощи. Он мне не сказал.

– Мерл годами проталкивает планы вырубки, которые составляет Дэнфорт, – рассуждал Ларк, – но это не значит, что он хоть с гулькин нос что-то в этом смыслит. Единственная древесина, которую этот хрен когда-либо держал в руках – это карандаш. Просто спроси его, можно ли тебе посмотреть.

Рич оглянулся через плечо. Осталось еще три дорожных знака.

– Их больше, чем в прошлый раз?

Они проехали вдоль побережья, мимо ветхих домиков, выкупленных под национальный парк. Пока их сдавали в аренду, но по окончании двадцати пяти лет их снесут бульдозером, как и дом Рича. А ведь здесь начинались и заканчивались целые человеческие истории: рождались дети, били посуду, кто-то не спал всю ночь, слушая скрип дерева во время бури и боясь, что оно вот-вот свалится на дом.

– Что толку ставить новую крышу? – Ларк дернул подбородком в сторону последнего дома, стоящего в стороне от остальных. Стены его были ярко-белыми. Сидящий на крыше парень потянулся за мешком, и Рич разглядел, что это пацан Тома Фили.

– Он мог бы отлично научиться карабкаться на деревья, – заметил Ларк. – Ты посмотри только.

– Мог бы, – согласился Рич.

Рич вбил последний дорожный знак; из порезов, оставшихся от колючек, текла кровь.

– Мерл рано или поздно об этом узнает, – сказал Ларк, словно придя к какому-то решению. – И лучше, чтобы он узнал об этом от тебя. И расскажи Коллин. Будь врать своей старушке – попадешься как миленький.

– Я не врал.

– Ага. Ты просто ни черта ей не сказал, не так ли? – Ларк провел обрубленным пальцем по деснам, очищая их от налипшей луковой кашицы. Он вздохнул. – Пойдем посмотрим.

– Сейчас? – спросил Рич. Уже начинало смеркаться.

– В моем возрасте дела на завтра откладывать нельзя.

Рич повернулся к темнеющей лесопилке. В былые времена, когда лесорубы маршировали, словно армия, через прибрежные хребты, «Сандерсон» работал в две смены, каждый день, кроме воскресенья. Скобельные станки обдирали бревна, конвейеры везли кору для просушки, сортировки и упаковки, Олин Роули нарезал бревна, приводя их к одной длине, кромкострогальный станок обстругивал бревна, избавляясь от дефектов, юроки подтягивали бревна за цепи, сортировали их и складывали для сушильных складов и печей. Все здание грохотало и ревело от шума. Сейчас это место выглядело заброшенным. Молодые деревья здесь не обрабатывали: их отправляли на юг, в Эврику или Кресент-Сити, где лесопилки были оборудованы пилами меньшего размера и могли справиться с такой работой.

Рич притормозил у места, где по водопропускной трубе тек Проклятый ручей, убегая под Безымянную дорогу, и посмотрел на лес вдоль Хребта 24-7.

Ларк опустил стекло, присвистнул.

– Да, таких мест больше не встретишь.

Из верхней части Проклятой рощи тут же вышел мужчина с рюкзаком – казалось, он откликнулся на свист.

– Знаешь, что там индейское захоронение? – поинтересовался Ларк у мужчины. Глупый вопрос – он был индейцем – симпатичным, примерно возраста Коллин. За ухом у него лежал карандаш. – Ты – пацан Долорес, – узнал Ларк. Он высунул руку из окна и пожал мужчине руку, как будто они были старыми товарищами. Рич его не узнал. Он и Долорес забыл, вспомнил, только когда Ларк назвал ее имя – девушка, которая любила танцевать с солдатиками, квартировавшимися здесь во время войны. Она всегда откидывала голову, когда смеялась, обнажая шею.

– Дэниел. – У Ларка память на лица была феноменальная – он помнил каждого человека, которого когда-либо встречал в своей жизни. – Ну как, стал врачом?

– Разве что рыбным, – ответил мужчина. Ларк рассмеялся. Мужчина окинул Рича взглядом, как бы прикидывая его рост. – Рыбный доктор, неплохо. – Ларк снова рассмеялся. – Но отсюда до реки больше мили, разве нет?

– Да, – подтвердил Дэниел, но дальше тему развивать не стал.

– Как Джордж? – спросил Ларк. – Я его в последнее время на реке не видел. Проблемы с лодкой?

– Можно и так сказать.

– Ну да. Я видел, он ее так лососем нагружал, что вода поднималась над ватерлинией на добрых два дюйма. Чудо, что он ее не потопил, – вспомнил Ларк. Мужчина покачал головой.

– Нынче рыба плохо идет на нерест. Половина ручьев заилена.

– Рич, а ведь в Проклятом ручье все еще много лосося водится? – спросил Ларк.

Тот кивнул.

– Обычно да.

– Боюсь, это ненадолго, – сказал Дэниел. – Слишком мало рыбы возвращается обратно в реки. Очень уж агрессивно ее ловят в открытом море.

– Что ж… – Ларк смахнул с колен приставшую грязь. – Если в этой реке осталась хоть одна рыбина, Джордж ее точно найдет. Чертовски хороший рыбак твой дядя. Тебя подвезти?

– Да я уж сам. – Мужчина поправил рюкзак. – Спасибо.

– Ты здесь поосторожнее ходи, студентик. С такими длинными волосами тебя кто-нибудь может принять за одного из этих любителей природы и пристрелить. Сколько нынче дают за любителей природы, Рич? Двадцать пять баксов?

– Что-то вроде того, – кивнул Рич.

– Раньше за пуму давали пятьдесят. Но их теперь немного осталось. – Ларк сощурился. – Пустынная дорога вроде этой может быть опасна. Лучше бы тебе держаться подальше.

– Буду иметь в виду. – Дэниел отсалютовал на прощание и скрылся в кустах. Ларк проводил его взглядом.

– Как думаешь, что он тут делает? – спросил он.

– Кто знает. – Рич потер плечо, готовясь поехать домой.

– Повезло, что он натолкнулся на нас, а не на кого-нибудь похуже.

Юджин в тот раз погнался за хиппи с бейсбольной битой. Точно проломил бы кому-нибудь голову, не вмешайся Харви. Рич выжал сцепление.

– Погоди. – Ларк наклонился, заглянул ему в глаза. – Сколько с тебя взял Мюллер?

– Двести пятьдесят.

Ларк втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Благодаря тебе старик будет пользоваться огромным спросом у шлюх в солнечном Сан-Диего. – Дерево 24-7 светилось золотисто-оранжевым светом, на его кроне плясали последние солнечные лучи. – Только посмотри на него? Сколько в ней сейчас? Двадцать восемь и пять?

– Тридцать с мелочью. С тех пор, как этому хребту дали название, прошло сто лет.

– Рич Гундерсен. Решил поставить на самого себя. Твой отец был бы чертовски горд. – Ларк дважды стукнул по приборной панели – словно мула подгонял. – Пора бы одному из вас, Гундерсенов, заработать побольше, чем на две вязанки дров.

Коллин сидела под лампой-кроликом и шила, когда Рич вернулся домой.

– Ты где был? – спросила она.

– Помогал Ларку с дорожными знаками. – Он опустил ключи в деревянную миску.

– Ужин в духовке.

– Где Карпик? – поинтересовался он, снимая ботинки. Коллин бросила на него взгляд поверх очков.

– Спит. Уже девять вечера.

Рич прошаркал на кухню, достал тарелку. Мясной рулет с печеной картошкой – все как он любит. Он услышал, как Коллин вышла на улицу, в темноте вспыхнул свет фонаря. Через минуту хлопнула дверь пикапа. Коллин вернулась в дом, с шумом закрыв за собой входную дверь.

– Пришли новые страховые карточки, – сообщила она. – Одну я положила тебе в бардачок. – Она гневно выдохнула через ноздри. – Ты ничего мне не хочешь сказать?

Рич подумал о бумагах, о ключе от почтового ящика, спрятанного в потайном отделении. Как ему это все объяснить? Как рассказать ей про будущее, о котором он мечтал?

– Коллин.

– Что «Коллин»? – Она ходила взад-вперед по ковру гостиной, не снимая ботинок. – Это что?

Рич поймал упаковку презервативов, которую она ему бросила, и прочистил горло, скрывая облегчение. Она не злилась на него за то, что он опустошил их сбержения, связал их кредитом, который, возможно, никогда не сможет выплатить, рисковал своим и ее будущим. Нет, она злилась из-за упаковки резинок, которую он забыл принести в дом.

Он бросил презервативы на кухонный стол рядом с тарелкой.

– Не клади их сюда, – потребовала она, скрестив руки.

Рич не знал, сколько еще он сможет себя сдерживать. Все его тело жаждало ее прикосновений. Но он не хотел снова подвергать ее таким испытанием. Ни в коем случае. Никогда.

Он провел пальцем по краю тарелки.

– Еще одного раза я не вынесу.

– Ах, ты не вынесешь? – Она протопала по коридору, хлопнула дверью ванной.

Рич ел под шум воды, льющейся по другую сторону стены. Когда Коллин закончила, он принял душ. Она уже лежала в кровати, когда он вошел в спальню и бросил презервативы в прикроватную тумбочку.

Она лежала на боку, отвернувшись. Рич-то надеялся, что она будет лежать на спине. Он лег в постель, погладил ее шею, лопатки, почувствовал, как напряглось ее тело, ощутил запах гераниевого лосьона. Теперь он мог сказать: я рискнул, я очень сильно рискнул. Он даже почти это сказал.

Он хотел притянуть ее к себе, но остановился. Он никогда не смог бы забыть, как стоял в одиночестве у дверей «неотложки» после того, как срочно отвез ее в больницу, и линолеум под ногами был весь испятнан кровью. Оставшись один, беспомощный, в холодном коридоре, он торговался, он обещал, он клялся. Никогда больше.

Рич поднял руку и выключил лампу.

Они лежали неподвижно, разделенные двенадцатью дюймами темноты.

2 сентября

Коллин

– Я хочу еще одного ребенка, – сказала Коллин, ставя на стол завтрак. Она не спала полночи, все думала об этом. – Почему мы не можем хотя бы это обсудить?

Рич принялся ковыряться вилкой в яичнице. Она скрестила на груди руки.

– Если бы ты просто пришел домой вовремя, может быть…

– Господи, Коллин. Мы это уже проходили. Это не имело никакого значения.

– Откуда ты знаешь?

– Я ничего не мог поделать. – Рич опустил вилку. – Даже если бы ты вызвала «скорую помощь», никто и ничего не мог поделать.

На глаза Коллин навернулись слезы.

– Почему мы не можем просто попытаться еще раз?

На лицо Рича набежала тень: выражение, которое она не смогла прочитать.

– Ты нужна Карпику, – сказал он.

Коллин ждала, что он скажет что-нибудь еще. Скажет: «Ты нужна мне». Когда он этого не сделал, она пулей вылетела из кухни и забралась обратно в постель. Она понимала, что ведет себя по-детски, но продолжала упрямо лежать, пока Рич мыл на кухне посуду. Когда он вышел в коридор, чтобы попрощаться, Коллин притворилась, что снова заснула – а затем и правда заснула вскоре после его ухода. Через час она проснулась от боли в животе. Между ног медленно сочилась кровь, в воздухе повис тошнотворно-сладкий металлический запах. Ее тело, как и каждый месяц до этого, спрашивало: «Что, хочешь еще одного ребенка?»

Коллин почистила зубы, помочилась, уставилась на окровавленную салфетку.

– Мама? – позвал Карпик. Она потянулась к ручке и спустила воду.

После завтрака она ожесточенно воткнула лопату в грядку с горохом. «Я могу родить еще одного ребенка», – подумала она и принялась выдергивать побеги ежевики за корни. Скаут с лаем подбежал к краю двора.

– Скаут, – позвала Коллин, но пес не сдвинулся с места. Она встала, пересекла двор. – Скаут, тихо. – Она положила руку ему на голову – лай перешел в низкое рычание – и посмотрела вверх, на склон холма, следя, не движется ли что-то среди деревьев. Волоски на шее встали дыбом. Карпик играл в траве с игрушечными машинками.

«Кто бы ни убил этого ребенка, он мертв уже сто лет как», – сказал Рич, когда Коллин спросила его о черепе. И все же она беспокоилась. Сто лет назад это все еще был чей-то ребенок, чей-то маленький мальчик, бегущий сквозь папоротники. Она смахнула с коленей приставшую землю.

Вернувшись домой, она достала ключи от пикапа из деревянной миски. Лай Скаута ее испугал. Карпик плашмя упал на сиденье «Шевроле».

Стоял настолько густой туман, что Коллин еле-еле могла различить ограждение, идущее вдоль края обрыва. Она согнулась за рулем. Каждый раз, когда земля вокруг ручья Новой надежды обрушивалась в океан, а оползень уносил с собой участок прибрежного шоссе, в Калтрансе начинали говорить, что пора бы перенести эту дорогу подальше от воды.

«Нет тумана – нет секвойных лесов, – говорил Рич. – Нет лесов – нет зарплаты». Что бы ни говорили, было непросто жить в браке с мужчиной, который никогда и ни на что не жаловался.

Дорога свернула от лагуны. Карпик болтал ногами. До «Таинственных деревьев» – придорожной ловушки для туристов, сразу за которой лежал город, – оставалась всего одна миля. Для ребенка, впрочем, это казалось целой вечностью.

– А вот и Малыш! – закричал Карпик. Сквозь туман проступила синяя голова быка, огромная, словно «Фольксваген». Огромный Пол Баньян, торчащий из тумана по пояс, манил горожан заглянуть в сувенирную лавку, где любой желающий мог купить деревянные часы или брелок в виде снежного человека. Поговаривали, что в подсобке тебе могли показать и товар поинтереснее: корзины и бисерные поделки, добытые из могил индейцев, древесные наросты размером с обеденный стол, выпиленные из гигантских секвой. Такого рода вещами люди торговали, когда у них заканчивались деньги.

Коллин свернула к оврагу, к одноэтажному дому Мелоди Ларсон, стоящему в стороне от грунтовой дороги, окна которого вечно дребезжали, когда мимо проносились груженые лесовозы. Мелоди открыла дверь, лицо у нее было красное.

– Карпик, хочешь покормить рыбок? – Мелоди открыла дверь и провела его к аквариуму. Он сел, скрестив ноги, и принялся за ними наблюдать. – Я снова делала упражнения. Ощущения такие, будто он постоянно шевелится.

Муж Мелоди, Кит, работал на консервном заводе, а не на лесозаготовках. У них не было ни страховки, ни денег на УЗИ, но он так сильно хотел мальчика, что Мелоди начала говорить о малыше в мужском роде.

– Можешь проверить? – попросила Мелоди. Лоб у нее был потный. Она откинулась на спинку дивана и приподняла рубашку. Коллин потерла руки, чтобы согреть их, и пощупала твердый живот Мелоди. Вот нога, вот локоть. Она нащупала голову.

– С ним все в порядке? – с тревогой посмотрела на нее Мелоди. Коллин снова ощупала ее живот.

– Расположен верно, просто его голова… немножко странно наклонена.

Мелоди вздохнула.

– Надеюсь, он родится в выходные. Кит будет дома.

Коллин еще раз пощупала твердый изгиб черепа малыша.

– Позвони мне, когда начнутся роды. – она встала.

Они проехали мимо старой фермы Бола, мимо школы, мимо «Улья», где на стеклянной витрине выставили свежую выпечку. Дот всегда замешивала в тесто секретный ингредиент: творожный сыр.

Они проехали мимо почтового отделения; мимо заколоченной лачуги, в которой коптили лосося – скоро он пойдет на нерест, и лодки будут толпиться в устье реки; мимо «Одной-единственной» таверны с белой линией на дверью, отмечающей, как высоко поднялась вода в шестьдесят четвертом году, во время рождественского наводнения, когда вода в мутных ручьях поднялась до пояса, а целые хребты сползали вниз, погребая под собой дороги. Если бы ее отец подождал лет десять и вышел на реку в Рождественский день 1964 года, то он умер бы не как обычный браконьер, а как настоящий мученик. Белые линии виднелись повсюду: у основания шпиля заброшенной церкви, рядом с чердачными окнами жилых домов. Еще целый год после наводнения через реку можно было перебраться только на лодке. Может, мир и ожидает смерть в огне, как писал Роберт Фрост, но здесь, в округе Дель-Норт, на берегу реки Кламат, людей сгубит именно вода.

Коллин свернула на дорогу, ведущую к лесопилке. Пикап Рича стоял на своем обычном месте, небо отражалось в спокойных водах пустующей запруды, когда-то доверху набитой бревнами, которых хватило бы на то, чтобы отстроить три бара. В детстве они с Энид таскались по этой парковке, пытаясь разыскать «Меркурий» их матери. Потом Коллин позволяла Энид забраться внутрь, опустить козырек, чтобы ключи упали на сиденье, включить обогреватель и вернуться с тем, что осталось от зарплаты матери – обычно это была мелочь, которую ей выдали в качестве сдачи.

Надо подумать о чем-то другом.

– Четыре дня до начала занятий в детском саду, Карпик, – сообщила она сыну. Его эта идея не впечатлила, а вот у Коллин от мысли об этом перехватывало горло. Миновав рощу, «Шевроле» загрохотал по колдобинам Безымянной дороги. Если они нашли череп, то где вся остальная часть? В газете недельной давности, которую она нашла в пачке, присланной Маршей вместе с Ричем, говорилось, что больше ничего отыскать не удалось.

Доверху груженная бревнами фура появилась из-за поворота. Пронеслась мимо, держа курс на хребет Оленье ребро. Клочья тумана на секунду расползлись в стороны, и сквозь них показалась дорожная развилка. Коллин съехала на грязную двухколейку дороги Оленьего ребра, которая пролегала вдоль основания хребта. По бокам ее теснил кустарник. Коллин казалось, будто она ведет назад во времени. Будь жива ее мать, она бы давно уже устроила скандал с Сандерсоном, с округом, добралась бы до любого, у кого есть автоцистерна и шланг с распылителем.

«Верна умеет поднять шум», – говорили люди. Это правда. Шум мама наводила изрядный.

Приборная панель жалобно лязгала, пока пикап катился вперед по глубоким колеям. В кабину просачивался травянистый запах вчерашнего дождя. С другой стороны хребта, вне пределов их видимости, доносилось жужжание пил. Рич был где-то за этим хребтом, у Затерянной дороги, за домом Энид.

– Дре-ве-сина, – сказал Карпик и улыбнулся. Волосы падали ему на глаза – надо бы их подровнять.

На склонах холмов уже созрела ежевика, ягоды свисали с ветвей черными гроздьями. Над дорогой клубился туман, ветви кустарника терлись об окна. Наконец показалась ферма. Они выехали на длинную дорогу между полями, усаженными сучковатыми яблонями, мимо пруда, где бледные руки отца тянулись к Коллин через коричневую воду: «Пинайся, горошинка. Продолжай пинаться».

Карпик выскочил из машины, как только она остановилась.

– Пять минут, – предупредила она. Из дома вышла Джоанна, пристроила на бедре Кэмбер.

– На крещение? – спросила она, услышав, что сегодня Коллин требуется четыре десятка яиц, и отправила Джудит в курятник.

Коллин задумалась, не обиделась ли она на то, что ее не пригласили.

Джоанна окинула пикап взглядом. «Быстрее было бы пешком дойти», – прочитала Коллин на ее лице. Она вспомнила низкое, горловое рычание Скаута и подумала: не спросить ли Джоанну, не видела ли она кого-нибудь, гуляющего по оврагу, но это было бы глупо. Кого сюда могло занести?

Из курятника показалась Джудит, с трудом удерживающая тяжелый поднос с яйцами. Джоанна споро переложила их в картонные коробки, принесенные Коллин, сунула пятидолларовую купюру за пояс и вытащила доллар для сдачи. Над хребтом пролетел вертолет, оставляя за собой шлейф брызг и слабый запах хлора.

– Идите внутрь, – велела Джоанна девочкам. Зачем подобрала с земли ком грязи и бросила его в сторону ручья, где, сгорбившись, пил воду енот. Он встал на задние лапы, прижал передние к груди, словно подтягивал невидимые подтяжки.

– Пошел! – Джоанна решительно направилась к нему, громко топая, и енот бросился прочь. – Они охотятся за цыплятами, – объяснила она, поправляя шланг, который Коллин заметила только сейчас. Он тянулся через поля откуда-то со стороны Затерянного ручья. – Олений ручей пересох.

– Когда?

В детстве они всегда брали воду из Оленьего ручья – он был чище, чем Затерянный, и вода в нем была слаще.

– В пятницу? – Джоанна прищурилась, припоминая дату. – Ну, еще потечет. Вода всегда находит дорогу.

Карпик

Яйца были холодными. Птенцы внутри не шевелились. Но Карпик все равно не выпускал их из рук, глядя из окна пикап на солнечные блики, пляшущие на водах Безымянного ручья. Отец его учил: «Затерянный, Безумный, Блуждающий, Роковой, Голодный, Бегущий, Новой надежды, словно изучаешь нити паутины. Дороги заводят в тупики, но если ты знаешь, где какой ручей, то всегда можешь найти путь домой». Мама свернула на Затерянную дорогу, дорогу к форту Юджина. Навстречу им выехал эвакуатор, который тащил за собой красный «Вагонер» тети Энид с разбитыми стеклами.

– Энид, – выругалась мама себе под нос.

На другом конце болотистого луга показался форт Юджина. Из печной трубы вырывался дым. Козы вскарабкались на дерево, дом-трейлер балансировал на шлакоблоках, а прямо под ним тек Затерянный ручей, разделяя двор на две отдельные территории: с одной стороны кошачий вольер тети Энид, обнесенный проволокой, с другой – свалка дяди Юджина. Карпик прижался носом к окну. По бокам дома-трейлера высились пристройки. Форт Юджина был сырым и бесформенным, как размокшая печенька, коридоры шли под наклоном – совсем как гоночный трек для игрушечных машинок, раздвижные двери прятались в стены, когда их открываешь. Сердце Карпика в нетерпении отсчитывало последние секунды до встречи с двоюродной сестрой: Аг-нес, Аг-нес.

– Не гладь кошек, пожалуйста, – попросила мама, остановив машину. Карпик спрыгнул на сторону дяди Юджина – кладбище ржавых остовов машин и велосипедов со спущенными шинами, – перепрыгнул через ручей и взбежал по ступенькам.

– Кто это? – тетя Энид, кормящая малышку на диване, вышла в коридор. – Привет, Карпик. Сам приехал?

Мэвис и Гертруда подняли глаза от своих книжек-раскрасок.

Где же Агнес? Он не решился задать этот вопрос вслух: ему не хотелось, чтобы тетя Энид снова назвала его любовничком. Тетя Энид вообще часто его дразнила и никогда не извинялась. Она была громкой, коротко, по-мужски, стригла светлые волосы – словом, полная противоположность маме с ее тихим голосом и шелковистым мышино-каштановом хвостиком.

Карпик проскользнул мимо тети Энид, пронесся мимо оставленных на стене маркером линий, которыми отмечали рост его кузенов. Комната Агнес оказалась пуста. По коридору проскакал сверчок и выпрыгнул в открытую дверь, которая стучала о внешнюю стену дома-трейлера. Лестницы там не было – нужно было прыгать прямо вниз.

– Поймал! – Уайет выскочил из травы и потряс сомкнутыми ладонями, словно пытаясь выкинуть на костях две шестерки. Неподалеку появилась Агнес, из ее растрепанной косы выбились рыжие прядки, а в руках она держала банку. Уайет сунул руку в банку и выдернул ее как раз вовремя, чтобы Агнес успела захлопнуть крышку. Затем он щелкнул пальцем по стеклу. – Давай, убей его, идиотка.

– Карпик, смотри! – Агнес подняла банку повыше. Карпик спрыгнул вниз и подошел к ним. За стеклом сидела лягушка. Вид у нее был донельзя угрюмый, и никакого внимания на сверчков, сидящих по стенкам банки, она не обращала.

– Она умственно отсталая, – объяснил Уайет. Он любил смотреть, как кошки до смерти мучили кузнечиков.

– Лягушки едят мух, – сообщил Карпик.

– Лягушки едят мух, – передразнил его Уайет, насмешливо прижав к груди руки. – Почему ты его всегда с собой носишь? – он ткнул пальцем в бинокль Карпика, висящий у него на шее. – Это что, такое ожерелье для мальчиков?

Они завернули за угол и столкнулись с тетей Энид. Агнес показала ей лягушку.

– Ты ее трогала? У тебя бородавки вырастут.

– Не вырастут. – Агнес скривилась. – Бородавки – это мерзко.

Карпик спрятал твердый нарост на большом пальце, жалея о том, что он недостаточно смелый, чтобы просто его откусить.

– Карпик, не убегай, – предупредила его мама. По грунтовой дороге медленно ехала автоцистерна, за ней шел мужчина, поливая кустарники из шланга.

– Ты уверена, что это все? – спросила мама у тети Энид, читая список.

– Эй, Карл! – закричала тетя Энид. Мужчина развернулся, и струя из шланга окатила кусты, заодно обрызгав козу с черным ухом, которая поедала сорняки, растущие вокруг водосточной трубы. – Как Хелен?

– Как и всегда! – крикнул в ответ мужчина.

Карпик закашлялся, во рту появился неприятный привкус.

– Лучше б он ежевику опрыскал. – тетя Энид кивнула в сторону ягодных кустов. – Их только эта зараза берет. Карпик, ты что, в носу ковырялся?

Мама присела рядом, прижала салфетку к его носу. Он почувствовал укол страха.

– Откинь голову назад, – велела мама, когда они сели в пикап.

– Ни пуха, – пожелала тетя Энид. – Агнес!

Она выскочила из зарослей.

– Где твой брат? И не вздумайте скормить эту лягушку кошкам, слышишь?

Агнес помахала Карпику рукой и улыбнулась, отчего на щеках у нее проступили ямочки. Она раскрыла кулак: наружу вылетели две мухи.

Коллин

По днищу пикапа стучал гравий. С тех самых пор, как Коллин вручила Энид крестильное платье, ее терзало странное, гнетущее чувство. Она уже привыкла доставать его из корзины для шитья и любовно раскладывать на столе. Словно оно на самом деле предназначалось для совсем другого ребенка.

Энид отбросила его на спинку стула – после ссоры с Тайсом Уиланом у нее было плохое настроение. Осколки стекол «Вагонера» блестели на земле, словно колотый лед.

Карпик потер глаза.

– Готов вздремнуть? – спросила Коллин. Он упрямо покачал головой, но глаза у него закрывались. Приготовить на обед что-нибудь быстрое: например, тунца. Кусты желтели на глазах там, где их уже успел опрыскать Карл. К завтрашнему дню ежевика и папоротники – все, чего коснулась отрава и что не было деревьями? – пожухнут, и дорога станет шире. Коллин свернула за поворот и резко затормозила: на расстоянии вытянутой руки от ее переднего бампера стоял Дэниел.

– Ай, – простонал Карпик. Дэниел зашагал к ней с такой целеустремленностью, что ей захотелось заблокировать двери.

Вместо этого Коллин опустила стекло.

– Коллин, – сурово поприветствовал он ее: все же она чуть его не сбила. – Привет, приятель, – кивнул он Карпику. Перевесил рюкзак со спины на грудь, в нем звякнуло стекло. – Кинжальный ручей ведь в той стороне? – Дэниел кивнул на дорогу позади нее.

– Да, но пешком туда не дойдешь – слишком далеко.

Может, он попросит подвезти его до города?

– Ты удивишься, как далеко я могу забраться, – На губах Дэниела появилась улыбка.

– Кинжальный ручей бежит не спеша, а Вилочный рядом течет, кружа, – продекламировал Карпик.

– Рич его научил, – пояснила Коллин.

– Ты, – Дэниел указал на Карпика. – Память у тебя хорошая, прямо как у твоей мамы.

Коллин покраснела. Их дружба началась со школьного задания в одиннадцатом классе. Дэниел Байвотер. Коллин Хинкл. Их поставили в пару случайно. Коллин надеялась, что в качестве темы выпадет маяк в Кресент-Сити, и класс захихикал, когда вместо него они вытянули бумажку с надписью: «радиолокационная станция».

«Я могу отвезти нас в библиотеку», – предложил Дэниел. В ту же субботу они поехали в Аркату, в университет. Впервые Коллин оказалась наедине с парнем в машине. Она зарылась в книги, лежащие на столе, не осмеливаясь поднять взгляд на высокий потолок здания, в которое так боялась войти. На обратном пути Дэниел предложил ей пойти посмотреть на станцию. «В исследовательских целях». Он остановил машину, они вышли и в молчании пошли вдоль берега. Там и тут то и дело виднелись влюбленные парочки. Существовала лишь одна причина, по которой девушка могла пойти на радиолокационную станцию вместе с парнем.

Дэниел говорил много – может, потому что он тоже нервничал. Рассказал о том, как его отец служил здесь во время войны – белый мужчина, которого дома дожидались жена и дети. Как мать познакомилась с ним, танцуя в «Головорезе», и как через девять месяцев Дэниел появился на свет, а отец уехал. Он рассказывал, как ловил угрей на речной косе, где река впадала в океан, и как однажды, когда ему было тринадцать лет, волна ухватила его за лодыжки и потащила прочь, и как дядя успел поймать его, прежде чем Дэниела утянуло течением. Говорил о каноэ: дядя вырезал его из бревна секвойи, которое нашел плавающем в реке, привязал к лодке и отбуксовал до дома. О том, что дядя вырезал на дне сердце, легкие и почки, потому что секвойя была живой, и каноэ тоже было живым. Совсем как река. Они сидели, прижавшись плечом к плечу у холодной шлакоблочной стены радиолокационной станции, и Коллин гадала, думает ли Дэниел о своем отце, как она иногда думала о своем собственном. Наконец он взял ее за руку, словно они пришли сюда только для этого.

«Хорошая у тебя память», – прошептал Дэниел, когда она отбарабанила на презентации все даты и они оба вернулись за свои парты. Сердце Коллин стучало в ребра. Ей очень хотелось снова взять его за руку, но, конечно, она этого не сделала. В следующем месяце он окончил школу на год раньше срока и уехал.

– Да там не на что смотреть, кроме вырубок, – сказала ему Коллин.

– Пытаешься сбить меня с дороги, Коллин Хинкл?

– Гундерсен. – Она одернула воротник водолазки, надеясь, что жаркий румянец, который выступил у нее на ключицах, не поднимется выше.

Они стояли посреди Проклятой рощи. Ниже по склону журчала вода, стекая в водопропускную трубу под дорогой.

– А что там? – спросил Карпик. Он отстегнул ремень безопасности и встал, держась за спинку водительского кресла.

– Здесь? – Дэниел достал из рюкзака банку из-под варенья. Внутри плескалась вода. – Да просто образцы. Вообще я надеялся, что ты мне поможешь. – Он встретился взглядом с Коллин, со звоном забросил рюкзак обратно за спину и свистнул. Из кустов выскочил Скаут, с его шерсти капала вода.

– Скаут! – закричал Карпик. Коллин открыла дверь. Следом выскочил Карпик, и Скаут налетел на него, опрокинул на землю и принялся облизывать ему лицо.

– Он весь мокрый! – вскрикнул он. Скаут отряхнулся и упал на спину, поджимая передние лапы.

– Он хочет, чтобы ему почесали животик, – объяснил Карпик.

– Я так и думал, что он чей-то, – сказал Дэниел. Коллин заставила Карпика забраться обратно в машину. – Красивая собака.

Она покачала головой. Скаут выглядел так, словно его собрали из частей других собак: черно-серое веретенообразное тело, пятнистые лапы охотничьей собаки, длинная шерсть английской овчарки, белый кончик хвоста, как у питбуля.

– Часто он убегает? – спросил Дэниел.