Текст книги "Проклятая весна"

– Он отправляется на поиски Рича.

– И как, находит?

– Обычно сначала он находит дикобраза.

– Собаки лучше всех разбираются в людях. Должно быть, твой Рич хороший парень. Он же на деревья лазает? Слышал, он один из лучших.

Снова начался дождь. Коллин открыла заднюю дверь, и Скаут запрыгнул на сиденье. Глаза щипало.

– Да уж, пахнет сильно, – Дэниел вытер лицо краем ворота рубашки. – Вы воду берете из низовьев Проклятого ручья, верно?

– Откуда ты знаешь?

– Вы ее фильтруете?

– Об этом заботится Рич, – проговорила Коллин. – Он добавляет немного хлора, но вообще вода довольно чистая.

– Похоже на то, – кивнул Дэниел. – И холодная. Неудивительно, что лосось любит этот ручей. Правда, добираться туда, чтобы взять образец, будет далековато. Я думал, может, если я дам тебе несколько банок, ты сможешь раз в неделю собрать немного воды из-под крана? Это нетрудно. – Он достал из рюкзака сумку, в которой лежали точно такие же банки с золотыми крышками, которые Коллин использовала для консервации. – Просто наклей на них потом этикетки с датой. Я заеду и заберу.

– Я не могу, – сказала она. Взгляд ее упал на Карпика, наблюдавшего за происходящим из окна грузовика.

– Ну же, Коллин, – надавил Дэниел.

Его старая фраза. «Ну же, Коллин». Как будто он знал все ее тайные желания и страхи, видел ее насквозь.

– Дэниел, я просто… – У нее был дом, ребенок и муж. – Я не могу.

– Ну, если вдруг передумаешь… – Его рука коснулась ее руки, когда он забросил сумку с банками в багажник ее грузовика. Затем небрежно отдал честь.

Коллин снова села за руль. Карпик опустил заднее стекло, и Скаут высунул морду наружу.

– Он воняет. – Карпик зажал себе нос. Коллин повернула ключ, скрежетнул стартер. Она забыла заглушить мотор.

– Куда он делся? – спросил Карпик. Дэниел бесследно исчез.

– Не знаю, Грэмми.

Дома Коллин потуже затянула Скауту ошейник. Карпик зевнул, ссутулившись за столом и выковыривая из тунца кусочки сельдерея. Она откинула ему с глаз челку.

– Откуда у тебя такие красивые каштановые ресницы?

– Купил в магазине ресниц, – ответил он устало. Коллин включила воду на полную мощность, чтобы наполнить ванную, и кран зашипел, брызгаясь.

– Твоему отцу придется этим заняться.

Уже после, вытирая ему волосы полотенцем, она помотала головой, пытаясь прогнать из головы образ Дэниела, воспоминание о дрожи, которая пробрала ее, когда их руки соприкоснулись. Карпик без капризов забрался в постель.

– А где Скаут? – спросил он, уже засыпая.

– На улице, помнишь?

– А, да. – Он зевнул.

– Сладких снов, Печенюшка. – Он сжался в клубочек, потерся носом об атласную окантовку одеяла. Коллин прижала пальцы к его ямочкам на щеках, и он отвернул голову:

– У тебя руки холодные!

– Ты мое чудо, – сказала она и поцеловала его в лоб.

В сумке звякнула дюжина банок, которые ей оставил Дэниел. Коллин не знала, что с ними делать, а поэтому открыла шкафчик под мусоркой, где хранила свои консервы, и поставила их там в два аккуратных ряда.

Она приготовила ужин, наблюдая за тем, как сменяются на плите цифры: шесть, затем семь. Должно быть, Рич снова зашел к Ларку. Избегает ее.

Во дворе залаял Скаут, и Коллин сходила за кочергой – на всякий случай. Уже почти стемнело, когда Рич наконец вернулся домой. В духовке подсыхал мясной рулет. Он включил кроличью лампу, натекшая с его плаща лужа воды блеснула в ее лучах.

– Пахнет вкусно.

– Кажется, на холме кто-то был, – сказала Коллин. – Скаут лаял, как бешеный.

– Медведей у нас больше не водятся. – Рич наблюдал, как она ставит к стене свою кочергу. – А Карпик где?

– Спит.

– Все еще? – спросил Рич, взглянув на темноту за окном. – Хочешь, чтобы я его разбудил?

Хочу.

– Пусть спит, – сказала она вместо этого.

3 сентября

Рич

Лысый холм покрывал туман. Впереди бежал по тропинке Скаут. Рич осматривался по сторонам: нет ли следов сломанного папоротника, не помят ли салал, не повис ли на ветках кустарника обрывок чей-то одежды? На вершине он свернул в сторону, чтобы пройтись вдоль линии деревьев.

– Ты что ищешь? – спросил Карпик.

– Ничего.

Когда они добрались до дерева 24-7, Рич уже запыхался. Карпик прижал ладонь к коре гигантской секвойи. Только здесь беспокойство – боль, похожая на несварение желудка, – переставало стискивать грудь Рича тисками. Это было его дерево. И он найдет способ вывезти отсюда древесину. Поговорит об этом с Мерлом.

– Как отсюда добраться до Ларка? – спросил Рич, проверяя его.

Карпик принялся рассматривать свою ладонь. Рич показал ему свою, для сравнения.

– Наверх до источника иди поскорей, потом мимо Угриного ручья проходи, не робей… – Карпик заколебался. – С одной стороны город стоит, с другой – Убойный ручей звенит. Когда начинаешь Дрожать… – Он прикусил губу, пытаясь вспомнить остальную часть стишка. Дрожащий ручей стекал с Убойного хребта, через участок, где отца Рича насмерть убило упавшей веткой. Пень там все еще стоял – вместе с импровизированным памятником, грудой камней высотой в десять футов.

– Значит, до реки рукой подать! – воскликнул Карпик.

– Хорошо. А в какой стороне дом?

Он показал.

– Ну разве ты у меня не умница?

Карпик убежал вперед. С вершины холма Рич видел, как Коллин выкорчевывает из сада ежевичные корни. Карпик принялся к ней подкрадываться, а Рич присел на корточки и наконец нашел: в грязи отчетливо отпечатался след ботинка. Нога была меньше, чем у него, но больше, чем у Коллин. Он потрогал ямку: следу был уже день, роса успела размыть отпечаток. Внизу Карпик запрыгнул на Коллин, и она принялась его щекотать, а он – вопить. Скаут залаял, пытаясь привлечь их внимание.

– Что скажешь? – запыхавшись, спросила Коллин, когда Рич спустился во двор. Карпик лежал, скорчившись, у нее на коленях. – Может, запечем эту булочку в духовке? – Она здорово развеселилась, пока щекотала Карпика, но теперь тень беспокойства снова омрачила ее лицо. – Ну?

Рич покачал головой, поднял Карпика на руки, подул ему на живот.

– А что это у нас за булочка?

– С шоколадом? – предположила Коллин.

– Нет! – завопил Карпик.

– С арахисовым маслом?

– Нет!

– С изюмом?

– Нет!

– А может, это у нас Печенюшка?

– А ведь точно. – Рич поставил его на землю. Карпик немедленно плюхнулся в траву на спину.

– Печенюшке нужно умыться, – улыбнулась Коллин. Карпик подул на челку, сдувая ее с глаз. – И подстричься.

Рич поднял голову и посмотрел на вершину холма, ощутив на себе чей-то взгляд. Там стоял человек и рассматривал их дом. Смотрел на герань Коллин в горшках на подоконнике. На заднюю дверь, которую они не запирали.

4 сентября

Коллин

Пока они ехали по прибрежной дороге в сторону города, Карпик дергал ремень безопасности и теребил свой галстук на застежке.

– Здесь воняет, – пожаловался он.

– Потерпи, Печенюшка, – сказал Рич. – Мы почти приехали.

– Как там яйца поживают? – спросила Коллин.

– Я хочу домой, – заныл Карпик.

– Там китов в море не видно? – спросил Рич. Карпик тут же поднес к глазам бинокль и уставился в серую даль. Увидит кита – сможет загадать желание.

У общественного центра Уайет выпрыгнул из ржавого пикапа Юджина, за ним следовали Агнес, Мэвис и Гертруда – все трое в бархатных платьях с белыми воротничками, носки их ковбойских сапог уже запачкались и из белых стали коричневыми.

– Подожди минутку, мистер. – Коллин поправила галстук Карпика. – Нельзя идти в церковь встрепанным, как пугало.

Она облизнула большой палец и вытерла с его лба пятно.

Потом Коллин сидела на раскладном стуле в большом зале, слушала пастора, смотрела, как Энид разворачивает малышку Алсею, как вода стекает с ее макушки в чашу. Она вдыхала ртом и медленно выдыхала носом и все уговаривала себя – не плачь, только не плачь, не плачь – и наконец, все закончилось.

– Она даже не плакала, – заметил Карпик уже позже, когда Коллин сидела в приемной и держала Алсею на руках.

– Она никогда не плачет. – Коллин вытерла ей подбородок. – Она счастливая малышка. Ты тоже таким был, Карпик.

– Можно мне десерт? – спросил он.

– Сначала доешь.

Карпик намазал сыр на крекер, тщательно избегая фаршированных яиц.

– Когда же у тебя появится маленькая сестренка, Карпик? – спросила двоюродная бабушка Юджина, Герти. Остальные сестры ДеВитт давно уже были мертвы.

– У меня была младшая сестра, – сказал Карпик. – Она умерла.

Коллин поудобнее устроила Алсею на руках. Она объясняла ему это после того, как потеряла ребенка, но удивилась, что он запомнил.

– Что? – спросила Герти, переведя взгляд на Коллин.

– У мамы в животе жила крошечная малышка, а потом умерла, – повторил Карпик. Коллин почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. – А я не умер.

– О. – Герти откашлялась.

– Я сейчас вернусь. – Коллин передала Алсею Энид и вышла через двойные двери на парковку, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она не спала допоздна – сначала растирала желтки, потом переложила смесь в кондитерский мешок, наполнила ею упругие белые полусферы яиц. Проснулась она усталой, сожгла тосты на завтрак, а когда гладила рубашку Карпика, то обнаружила, что на ней не хватает одной пуговицы. Даже дождь, казалось, словно специально дразнил ее, брызгая в лицо каплями мороси. И конечно же Энид не пришла заранее, и, разумеется, ничего не успела подготовить. А теперь еще она увидела позабытую на капоте третью кастрюлю с фаршированными яйцами. На сделанной из фольги крышке блестели бисеринки дождя.

«Будь с сестрой полегче. Когда-нибудь только вы друг у друга и останетесь».

Коллин подняла взгляд, оглянулась, словно мама могла стоять там, на другой стороне парковки.

Она пережила десятки таких вечеринок, как эта. Шесть детей, и у всех крестины, дни рождения, школьные спектакли. Она и сегодня справится. Она сосредоточится на том, что у нее есть: Карпик. У нее был Карпик.

– Ты их сколько сделала? – спросила Энид, когда Коллин вернулась ко всем. Ее рука зависла над фаршированными яйцами, словно она пыталась решить, что же делать дальше. Даже сейчас, когда бедра ее потяжелели, а бледную кожу пятнали маленькие оспинки, она все еще была очень красива. «Чтобы такое с собой делать, надо быть красивой», – сказала мама, когда Энид в первый раз отрезала себе волосы. Коллин поняла намек.

Дети Энид набросились на миску с шоколадными конфетами.

– И от кого эти рыжие такого нахватались? – спросил пастор.

– Виновата, – легкомысленно ответила Энид. Казалось, она считает себя виновной за их поведение не больше, чем за цвет их волос.

У отца волосы были темные, но когда он отращивал бороду, по обе стороны рта пробивались две полосы рыжих волос, словно ржавые петли. Коллин задалась вопросом, помнит ли об этом Энид.

– Можешь ее подержать? – Она снова вручила малышку Коллин.

Двери на детскую площадку были распахнуты, и она увидела Рича – он сидел снаружи на пне и разговаривал с остальными мужчинами. На коленях у него стояла бумажная тарелка.

– Безработные засранцы-хиппи, – ругался Юджин. – Я тебе скажу, что их на самом деле бесит. Что куча таких деревенщин, как мы, зашибает большие деньжищи. Девственный лес, как же. Да кому вообще девственницы нужны? Если они опять объявятся, стоит их всех перестрелять.

– Да ты даже в сарай попасть не сможешь, – укорил его Лью Миллер. – Причем находясь внутри. Как ты, черт подери, пережил Вьетнам?

– Убивал всех голыми руками, Лью. Собственными голыми руками.

Укачивая Алсею на руках, Коллин смотрела, как Карпик гоняется за Уайетом по детской площадке. Подтянулись опоздавшие на крещение гости и навалили себе на бумажные тарелки макаронный салат. Вдова погибшего установщика чокеров торопила своих луноликих детей. Таким детям на лоб разве что штамп компании не ставили. «Сандерсон» обеспечивал их зимней одеждой, а на Рождество им дарили корзину, доверху наполненную мандаринами. Однажды Эвелин МакКерди – ее отца разрубили пополам в результате несчастного случая на такелажных работах – оставила мандарин на своей парте. Коллин пробралась в класс на перемене, взяла мандарин и съела его в женском туалете. Даже после того, как она вымыла руки, она еще долго ощущала на пальцах цитрусовый аромат кожуры. Девочкам, чьи отцы утонули, собирая мидии в одолженном ялике, рождественские корзины никто не дарил.

Коллин поудобнее перехватила Алсею.

– Заведи еще одного ребенка, – посоветовала двоюродная бабушка Юджина, Герти. Она наклонилась к Коллин, словно собиралась поведать некий секрет. Белые волосы Герти вились кудрявыми локонами. От нее пахло тальком и чем-то кислым. Коллин через силу улыбнулась, и Герти похлопала ее по руке. – Милая, ты холодна как лед.

У Коллин возникло желание ее отшлепать. Она, конечно, его подавила и вместо этого позволила Герти заняться пеленками Алсеи. Ей было почти девяносто, и вдовой она пробыла уже больше полувека. Ее единственный сын умер от полиомиелита. Она до сих пор носила в медальоне его фотографию.

По комнате пронесся хор смешков. Вошел Юджин, положив руку на бедро Энид. Рич никогда не прикасался к Коллин на людях.

– Только посмотрите на этих двоих, – цыкнула Герти. – Помяни мое слово, скоро мы снова сюда вернемся. Ну. Ты тоже еще молода.

Но когда это Коллин чувствовала себя молодой? Даже в подростковом возрасте Энид казалась ей не младшей сестрой, а непутевой и беспечной дочерью. Она посмотрела на Рича, который, наклонив голову, вслушивался в угасающий вечер.

– Без братьев и сестер одиноко, – сказала Герти.

– У Карпика есть кузены. – даже для самой Коллин это прозвучало неубедительно.

– Заведи еще одного ребенка. – Герти снова похлопала ее по руке. Кожа у нее обвисла, вся покрылась старческими пятнами. – Не видела ни одного мужчины, которому бы не нравилось этим заниматься, сколько бы лет ему ни было.

Карпик вернулся в зал.

– А теперь мне можно торт? – спросил он. Торт горбился на блюде, как осыпавшийся песчаный замок. Дот отрезала ему кусочек.

– Здорово, когда дети не плачут. – Она улыбнулась спящей на руках Коллин Алсее.

Они нашли себе место за столом, и Карпик принялся облизывать с вилки глазурь. Коллин поцеловала его в макушку. Ее милый мальчик. Ее маленькое чудо.

– Печенюшка, – прошептала она. – Откуда у тебя такие красивые каштановые волосы?

– Марла! – заорала Энид. – Положи это все в пикап!

Марла подняла ящик со льдом.

– У нее сегодня свидание, – пояснила Энид. – Она меня саму в пикап отнесет, если я ее попрошу, – только бы разрешила ей пойти.

Когда-то, еще до рождения Карпика, Коллин так мечтала о собственном ребенке, что сердце ее разрывалось пополам, даже когда она просто желала маленькой Марле доброй ночи. И посмотрите только, как она выросла: уже почти взрослая девушка, прекрасные белокурые волосы, кожа настолько бледная, что на висках проступают голубые венки. Ужасно красивая. «Красота до добра не доведет, – однажды сказала мама Коллин, когда она еще училась в старшей школе. – Вмиг забеременеешь и окажешься связана семьей еще до того, как вообще поймешь, чего хочешь в жизни. Лучше уж быть невзрачной».

– Мне нужно пиво, – объявил Юджин. Они уже успели вытряхнуть скатерти, вытерли и сложили столы.

– А дети? – спросила Коллин.

– Ну пусть отопьют, если хотят. Я им личное пиво покупать не буду.

Дети втиснулись за угловой столик в «Одной-единственной».

– Я хочу картошку с сыром, – потребовал Уайет.

– Я тоже, – сказала Энид.

– Мы только что поели, – заметила Энид. У барной стойки Дэниел разговаривал с Бесси МакКуэйд – в школе они учились в одном классе. Столько лет отсутствовал, а теперь от него не продохнуть. Бесси бросил муж. Она жила рядом с Лесопильным ручьем вместе с сыном, у которого была заячья губа, и примерно пятьюдесятью кошками. Коллин помнила, как раздулись в отвращении ноздри мужа Бесси, когда он увидел верхнюю губу своего новорожденного сына, как он попятился, когда Коллин положила младенца ей на грудь.

– А, тетя Коллин?

– Что? – не поняла она.

В другом конце зала Бесси МакКуэйд отвесила Дэниелу пощечину. Кел стоял за барной стойкой, скрестив руки. Дэниел поднялся, бросил несколько купюр рядом со своим стаканом, сунул в карман блокнот, засунул за ухо карандаш. Больше всего Коллин поразило выражение лица Бесси.

– Смотри, чтобы тебя дверь по лицу не ударила! – крикнул кто-то в спину Дэниела.

– Наверное, он что-то не так понял, – подмигнул Юджин. Коллин захотелось ткнуть его пальцем в глаз.

– Эти хиппи трахаются, словно кролики, – проговорила Энид, ставя на стол тарелки с картошкой фри.

– Энид, – осадила ее Коллин.

– Что? Это правда. Что они там с деревьями делают, эти любители девственной природы?

– Да не в этом же смысле.

– А кто знает.

«Не раздувай огонь», – говорила мама, когда Энид начинала ее подкалывать. Снова потек разговор. Бесси МакКуэйд провела пальцем по ободку своего бокала, извлекая из него тонкий, пронзительный звук, слышный только Коллин. Дэниел спрашивал ее о сыне; Коллин поняла это по наклону плеч Бесси, по тому, как она сидела за барной стойкой с очень одиноким лицом, хотя ее окружало множество людей.

– Что я пропустил? – Рич сел за стол рядом с ней и принялся покачивать ногой. Чего он вообще так нервничал? Она положила ему на бедро ладонь, и он замер. Потом переплел свои пальцы с ее и положил их руки на стол, у всех на виду.

6 сентября

Коллин

Пока они шли через стоянку, Карпик держал Коллин за руку, но оказавшись за двойными дверями – из школьного кафетерия пахло бургерами, – он вырвался на свободу. Она слишком коротко подстригла ему челку, и лоб у него теперь казался очень белым и уязвимым. Ей захотелось прикрыть его ладонью. Доска объявлений возле его класса была обклеена бумажными рыбками: «В ЭТОЙ ШКОЛЕ МЫ ПЛАВАЕМ ВСЕ ВМЕСТЕ». Коллин нашла взглядом его рыбку – Г-р-э-м —, но когда она повернулась, Карпик уже вбежал в свой класс, сунув под мышку красную коробку для ланча. Поток детей огибал ее, словно ручеек.

Коллин задержалась в вестибюле, пытаясь справиться с охватившим ее одиночеством. Она тысячи раз проходила мимо фотографий выпускников и сейчас остановилась возле класса 1942 года выпуска – год, когда Рич должен был окончить школу, год, когда родилась Коллин. Там училась Астрид Фицпатрик, высокая и гордая. «Такая холодная девушка», – говорила Марша. «Она была очень резкой», – объяснил однажды Рич. Это был не комплимент и не оскорбление. Рич вообще ни разу не сказал никому плохого слова.

Рядом с Астрид стояла пухленькая, улыбающаяся, неузнаваемая, за исключением привычных очков, девушка – Гейл Малони, так ее звали, пока она не вышла замуж за Дона. Коллин посмотрела в сторону ее кабинета, Гейл Портер посмотрела в ответ. Коллин еще несколько секунд изучала фотографию, чувствуя на себе пристальный взгляд.

– Слышала? – Коллин обернулась, Гейл внезапно очутилась рядом с ней и теперь прикрепляла к доске для объявлений расписание. – Элиза потеряла ребенка.

Элиза должна была рожать всего на несколько недель позже Коллин. Она жила за домом Гейл и Дона, через несколько почтовых ящиков от Ларсонов. Это был ее первый ребенок, поэтому она хотела рожать у врача, а не дома. Коллин даже однажды отвезла ее в клинику, чтобы показать, что между ними нет никаких обид.

– У меня в кабинете лежит список, – сказала Гейл Портер. – Можешь записаться, если хочешь принести им что-нибудь поесть.

Без Карпика в машине было пусто и одиноко. Коллин пересекла дорогу и поехала вверх по склону холма Реква, на вершину мыса. Большую часть ночи она пролежала без сна, прислушиваясь к дыханию Рича. Он как всегда встал рано утром и поднялся на холм в предрассветных сумерках, как будто сегодняшний день ничем не отличался от любого другого дня, в то время как она впервые приготовила два ланча, а не один. Она уставилась на океан. Двигатель пикапа заурчал, остывая. Клубился туман, скручиваясь спиралями вдоль узкой полосы прибрежного парка. Вдалеке на береге что-то блестело, подмигивая, как сигнальное зеркало – может, солнечный свет отражался от вод заводи, а может, там разбили стекло. Она долго сидела и смотрела на горизонт. К тому времени, когда Коллин снова завела двигатель, в пикапе стало холодно.

Вернувшись к знаку «Стоп», она остановила машину, не вынимая ключ из замка зажигания. Левая дорога привела бы ее к пустому и безмолвному дому.

Сейчас у нее должен был быть ребенок. Ребенок, которого нужно кормить, помогать отрыгивать, петь перед сном, пока Карпик занят в школе. Она свернула направо, пересекла мост Золотого медведя и свернула на речную дорогу, усыпанную опавшими листьями, заваленную сухими ветками, зажатую между водой и лесом. По такой дороге не стоило ездить без бензопилы, лежащей в багажнике. Она проехала мимо двух потускневших медведей, отмечавших то место, где до наводнения стоял старый мост. В тот год подхваченные потоком воды бревна и коряги бились об деревянные опоры, пока те не сдались и не треснули. Коллин совсем забыла об этих медведях, все еще охраняющих свой невидимый мост. Она перегнулась через кресло и опустила стекло пассажирского окна. Если она будет слышать шум реки, может, ей удастся не съехать в воду.

Старая лесовозная двухколейная дорога взбиралась по гребню мимо свалки, а когда ты добирался до вершины, перед тобой открывалась великолепная картина: устье реки, песчаная отмель, дикий океан. У спускавшейся к побережью дороги стоял черный пикап. Коллин услышала пронзительный крик, затем смех. Она сбросила скорость и привстала, чтобы взглянуть вниз с крутого обрыва.

На одеяле стояла девушка, парень тянул его за уголки, словно в шутку пытаясь выдернуть его у нее из-под ног. Коллин смотрела, как девушка, раскинув руки, кружится на месте, дразня своего спутника, затем – стремительный выпад, разворот, они сливаются в поцелуе, взмывает и опадает вихрь белокурых волос – Марла. Марла, здесь, с парнем.

Коллин вдавила в пол газ, дорога здесь была узкой, тропинка, а не дорога. Шипы кустарника с пронзительным скрежетом царапали двери машины.

Мысленный голос, звучащий совсем как Энид, вворачивался в ее череп.

Почему ты их не остановишь?

Они выглядят такими счастливыми.

Что за чушь собачья.

Энид, мы живем только один раз.

Вот именно.

Шины наехали на что-то твердое, и пикап отскочил назад. Коллин вышла из машины и принялась продираться сквозь кустарник, пока не нашла поваленное бревно, скрытое за зарослями. Сдвинуть его с места не получалось. Она убрала упавшие на лицо волосы и посмотрела назад, в ту сторону, откуда приехала. Развернуться на этой узкой тропинке было невозможно: ей бы пришлось проехать задом до самого поворота. Она медленно огляделась, словно надеялась найти какой-то другой выход. Внизу она заметила серую черепичную крышу: рядом была радилокационная станция.

Коллин спустилась вниз по склону, пробираясь сквозь папоротники. Нижние окна забетонировали, чердачные – разбили. Радар увезли, но оболочка станции так и осталась стоять. Она успешно выполнила свою работу: обманула немецкие подводные лодки, заставила их думать, что здесь стоит ферма. Коллин ходила в школу с полудюжиной таких же ребят, как Дэниел, никому не нужных отпрысков солдат, служивших на радиолокационной станции, которые провели здесь всю войну, сгорбившись и вслушиваясь в шум эфира.

Из-за угла вышел Дэниел. Она застыла, словно надеясь, что так он ее не заметит.

– Коллин?

– Что ты здесь делаешь? – выпалила она.

Он показал ей кувшин, доверху наполненный ягодами, пальцы у него были фиолетовыми от ежевичного сока. Здесь и шагу нельзя было ступить, не зацепившись о тростник – он бы покрыл собой все дома, стоявшие на побережье, если бы его не выпалывали. Их разделяло три шага: времени едва хватило, чтобы сделать вдох, задержать дыхание, заправить за ухо выбившуюся прядку волос. Циферблат его наручных часов блеснул на свету. Мигнул маленький солнечный зайчик. Неужели это его она заметила с мыса?

– Карпик сегодня пошел в школу. – От океана повеяло холодом. Коллин обхватила себя за плечи. Дэниел изучил ее взглядом.

– Ты в порядке?

Она кивнула, по щекам текли слезы.

– Во сколько он заканчивает?

– В три тридцать. – Ее голос надломился, и она села в мокрую траву.

– Ну что ты. – Дэниел присел на корточки рядом, и Коллин всхлипывала ему в плечо, пока он ее не обнял.

– Прости. – Наконец она подняла голову. – Не знаю, что со мной не так.

– Почему ты считаешь, что с тобой что-то не так?

Каждый раз – после теплой струйки крови в нижнем белье, судорог, сгустков крови размером со сливу, плюхающихся в унитаз, после трех экстренных абортов, без которых она бы умерла от потери крови, и особенно после смерти их дорогой пасхальной девочки, – Коллин неделями обдумывала, что она сделала не так. Где она допустила ошибку. Если бы она только не поднимала тот пакет с собачьим кормом. Если бы только пила больше воды. Если бы, если бы, если бы. Должно быть, с ней что-то не так – иначе почему это постоянно происходит?

Она шмыгнула носом, вытерла глаза.

– Прости. Просто… У тебя есть дети?

Дэниел покачал головой.

– А ты их хочешь?

Он убрал от нее руку.

– Нет.

– Хотела бы я тоже так думать, – проговорила Коллин. – До того, как родился Карпик, мы потеряли двоих. – Она покачала головой, глаза снова наполнились слезами. – Ну почему я не могу быть просто благодарной хотя бы за него?

– Ну чего ты. – Дэниел обнял ее. Это было приятно – приятно, когда кто-то тебя обнимает, приятно, когда можно плакать, не скрывая своих слез. Он отступил.

– Рич ко мне даже не прикасается, – призналась она. – В апреле я потеряла ребенка. Маленькую девочку. Двадцать вторая неделя. Все остальные выкидыши случались гораздо раньше, но сейчас… Он как будто больше мне не доверяет.

– Скольких ты уже потеряла?

– Ох. – Она глубоко вздохнула. – Почти каждую весну по одному, за исключением Карпика.

Это было такое облегчение – рассказать об этом кому-то, кроме медсестер, излить свою душу вне мрачных больничных стен.

– Коллин, я… Мне очень жаль.

Она пожала плечами:

– Видимо, не суждено.

Должна же была быть причина. «Просто природа так распорядилась». «Все к лучшему». Как же ее ранили и злили эти пустые утешения, когда она всего лишь хотела понимать, почему.

– Люди вечно не могут подобрать правильные слова, да? – спросил Дэниел. Коллин кивнула. В груди ее ослабло напряжение, и чувствовала она себя теперь гораздо лучше.

– Что поделаешь? Я хочу попытаться снова, но Рич… Он даже не хочет попробовать еще раз.

Дэниел провел рукой по траве. Она наклонилась, стукнулась плечом о его плечо. Он посмотрел вверх.

Коллин чувствовала, как внутри нее щелкнули и отворились засовы, как старый код вновь открыл давно уже закрытый замок. Ей стоило развернуться и сейчас же уйти, вернуться в пикап, который ей купил Рич, в пикап, который стоял на ее подъездной дорожке утром, днем и вечером, как большое двухтонное напоминание о произошедшем.

Но вместо этого она сняла очки, взяла в ладони теплое лицо Дэниела. Он провел пальцами по ее пальцам, словно желая их убрать, затем его ладони скользнули по предплечьям, к локтям, к плечам, огладили ребра. Она выпрямилась, чтобы он не почувствовал маленькую жирную складку на животе.

Это неправильно, промелькнуло у нее в голове, когда она опустилась на влажную траву. Что ты делаешь? Тебе просто грустно. Сердце Дэниела билось о ее ребра, холодный ветерок касался ее голого живота, дыхание участилось, их ноги переплелись. Когда Дэниел попытался отодвинуться, она напряглась, заставила его войти еще глубже. Сейчас. Сейчас. Сейчас.

Он перевернулся на спину, и они лежали бок о бок, задыхаясь, под шум прибоя, бьющегося о камни внизу. Коллин подтянула колени к груди и обняла их, как велела медсестра – так повышались шансы на зачатие. Кто знал, сколько еще таких шансов у нее будет?

– Что ты делаешь?

– Ничего. – Она повернула голову, улыбнулась. – Почему ты вернулся?

– Я же говорил. – Дэниел погладил ее по ребрам. – Исследование.

– А на самом деле?

Его рука замерла.

– Мама больна.

Коллин посмотрела на него, но Дэниел уставился в небо. Она запомнила Долорес Байвотер бесстрашной женщиной. Как-то раз она назвала Глорию Адэр отсталой деревенщиной за то, что она заставила своего сына – он учился в одном классе с Коллин и Дэниелом – встать голыми коленями на гравий в качестве наказания. После этого его ноги все были покрыты кровавыми бороздами. Еще он заикался.

«Не лезь не в свое дело, шлюха», – с усмешкой произнесла миссис Адэр. Мама никогда не произносила таких слов. Миссис Адэр была некрасивой женщиной, а на шее у нее красовалось скопление маленьких родинок. А вот мать Дэниела была невероятно красива. Ее деревянные серьги – маленькие пучки нежных белых сосулек – звякнули, но лицо осталось совершенно спокойным.

«Что вам сделалал ваш муж, что теперь вы вымещаете злобу на маленьком мальчике? – вслух спросила миссис Байвотер. – Он ведь вам изменяет, да?», – догадалась она, и в уголках ее красивого рта мелькнула победная улыбка. Как такая женщина могла заболеть?

– Почему ты перестала ходить за яйцами? – спросил Дэниел.

– Откуда ты…

– Я уже несколько месяцев беру пробы из вашего ручья. Дворняжка ваша лает будь здоров.

Коллин качнула травинку пальцем.

– Это пес Рича. – Произнеся это имя, она почувствовала острый приступ вины.

Дэниел приподнялся на локте.

– Ты не могла бы просто налить в эти банки немного воды из-под крана? Ну правда. Раз в неделю. У меня целая вечность уходит, чтобы дойти до Проклятого ручья.

– Ричу это не понравится. – Коллин села.

– А какой он? – спросил Дэниел.

– Рич? – Рич был человеком, который ловил пауков и выпускал их на улицу вместо того, чтобы просто прихлопнуть. Когда родился Карпик, он начал убивать ядовитых, но перед тем как шлепнуть паука лодонью, всегда с сожалением вздыхал. – В Риче нет ни грамма подлости, ни одного злого намерения. – Она натянула водолазку.

Дэниел помог ей с пикапом: проехал всю дорогу задним ходом, вывернув шею, чтобы видеть, куда едет. Он мычал себе под нос какую-то мелодию, о зубы постукивал мятный леденец. Коллин молчала. Она всегда была верна Ричу – и в мыслях, и в действиях, но тут открылась дверь, и она вошла в нее, даже не успев ни о чем подумать. Она ущипнула себя за мочки ушей. Надо подумать о чем-то другом.

Черный пикап исчез. Дэниел выехал на пустую обочину.

Коллин хотелось поехать домой, раздеться, принять душ.

Дэниел заглушил двигатель, откинулся на спинку сиденья и вдохнул. Она ощутила запах мяты.

– Жалко, – сказал он.

– Что жалко? – легкость, которую она ощущала совсем недавно, исчезла.

– Что ты ушла.

– Я не ушла. Я вернулась домой.

– Ну да.

– Это ты мне так и не позвонил, – возмутилась Коллин.

– У вас даже телефона не было.

– Я доехала аж до Кресент-Сити, чтобы позвонить тебе из телефона-автомата, – упрекнула Коллин. – Я тебе в общежитие звонила, наверное, дюжину раз.