Текст книги "Проклятая весна"

Это воспоминание вызвало в ней волну стыда.

– Ты сказала, что уедешь на выходные, – вяло заметил Дэниел.

Да. Но на самом деле она собрала все свои вещи, сунула под мышку лампу-кролика и пропихнула ключи под дверь хозяйки, испытывая тайное облегчение. Она терпела все это пять месяцев, сидя в одиночестве в комнате и тоскуя по дому, пока Дэниел был поглощен своей учебой.

В постели он клал учебник на свою обнаженную грудь и, напевая себе под нос, читал, пока не заснет, позабыв про Коллин.

– Это ты ведь так и не вернулась назад, – напомнил ей Дэниел.

– Ты знал, где я была.

Дэниел наклонил голову.

– Да ладно тебе, Коллин. Ты просто хотела соскочить, признай это. Тебе подвернулся шанс, и ты воспользовалась им.

– Моя мама заболела! – Ее голос задрожал от гнева. – Теперь-то ты в курсе, каково это?

– Слушай, мне жаль, что я не появился у двери твоего дома, чтобы твоей маме снова выдался шанс назвать меня твоим «маленьким парнем-полукровкой» и выдохнуть струю дыма мне в лицо. Ты это хочешь услышать? Я говорил, что никогда не вернусь сюда. Ты свой выбор сделала, не пытайся теперь свалить это на меня.

– Я совершенно довольна своим выбором.

Дэниел усмехнулся:

– Правда, что ли?

Он выбрался из пикапа и исчез в подлеске.

Коллин пересела за руль. Что она натворила?..

Она повернула ключ в замке зажигания, завела двигатель, поворот дороги так густо зарос кустарником, что она едва успела нажать на тормоза – прямо на дороге стояла Марла в тонкой футболке и джинсах, губы ее побелели от холода. Коллин открыла дверь:

– Садись.

Марла обошла машину и забралась на пассажирское сиденье. Они посидели немного, и зубы у Марлы стучали. Коллин включила обогреватель на полную.

– Где твое пальто? – посмотрела на девушку Коллин.

– Я его забыла.

Коллин медленно повела машину вперед, и Марлу подбрасывало на каждом ухабе дороги.

– Твой парень что, просто бросил тебя там? – спросила Коллин, когда они подъехали к шоссе. Марла уставилась в окно. – Марла. Я тебя видела.

– Я тебя тоже видела.

Щеки Коллин вспыхнули. Она переключила на вторую передачу, затем на третью.

– Ты расскажешь маме? – спросила Марла, когда Коллин притормозила у обочины возле школы.

В воздухе все еще висел прохладный запах мяты.

– А ты?

Марла покачала головой и потянулась к дверной ручке.

– Марла, милая, – сказала Коллин. – Будь осторожна.

Марла выбралась наружу.

– И не делай ничего, о чем пожалеешь, – громко произнесла Коллин, глядя, как за спиной ее племянницы закрываются двери школы. Ей хотелось войти следом, пробежать по коридору к классу Карпика, зайти внутрь. Мерно гудел мотор пикапа.

Коллин не помнила, когда в последний раз чувствовала себя такой одинокой.

Рич

Дом раскалился, словно сауна, оконные стекла затуманил пар, но все равно было приятно вернуться сюда, к семье, вдохнуть сладкий воздух. Колено у Рича болело. Коллин достала из кастрюли банку и поставила ее на стол к остальным: иссиня-черное варенье с процеженными семенами, все как он любил.

Карпик рассказал про первый день в школе: кровь пошла носом, рыбки в классе, перемена, а потом, а потом, а потом – и скрылся в своей комнате.

– Ты весь день варенье варила? – спросил Рич.

Коллин кивнула.

– Ну? – После всех сегодняшних проблем ему хотелось услышать ее голос. – Как тебе твой первый выходной за пять лет?

– Нормально. – Она поставила банку в бурлящую воду, и та стукнула по дну кастрюли.

– А что-нибудь еще осталось? – Она с грохотом поставила на стол миску с остатками варенья и жестянку с крекерами. Консервирование всегда приводило ее в скверное расположение духа.

– Ты все это сегодня собрала? – спросил Рич. Волосы Коллин были собраны, на затылке запеклись потеки ежевичного сока. Он со стоном сел за стол и взял в руки картинку Карпика, которую он сделал в школе, – сушеные макароны, наклеенные на цветной картон. – Уроки труда. Чтению в школе нынче не учат?

– Это ведь только первый день.

Рич намазал варенье на соленые хлебцы, благодарно вздохнул:

– Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Коллин комплимент проигнорировала. Вернулся Карпик. Из его ноздрей все еще торчали салфетки, из нагрудного кармана комбинезона выглядывала палочка. Коллин ее еще не заметила, иначе бы заставила отдать. Она вечно боялась, как бы он не споткнулся и не выколол себе глаз.

– Давай меняться, – и Рич поменял палочку на крекер. Карпик слизал соль, отдал его обратно и выскочил на улицу.

– У него уже второй раз за неделю кровь из носа идет, – сообщила Коллин.

– У меня тоже кровь носом шла, когда я был мальчиком. – Рич доел крекеры, запил их глотком прохладной воды и зашипел сквозь зубы.

– Да пусть она уже запломбирует этот зуб, – проговорила Коллин с раздражением.

В больнице объявилась новая женщина-стоматолог. Рич покачал головой, достал из морозилки лоток с кубиками льда, взял тряпку для посуды и, прихрамывая, пошел в гостиную, стараясь держать ногу прямо. Проклятие. Сегодня он отвлекся, прислушиваясь к тиканью часов в голове, отсчитывающих дни до первого платежа по кредиту, и не успел среагировать, когда подгнившая ветка сломалась и треснула его по колену с такой силой, что он едва не свалился.

Он откинулся на спинку дивана, утонув в подушках.

Рич прищурился – свет лампы после сна резал глаза. Коллин стояла у его ног.

– Ужин готов.

Она подождала, убедившись, что он может сам встать. Растаявший лед оставил на брюках влажные пятна.

Карпик гонял туда-сюда по тарелке давленую морковку.

Рич потянул салфетку, торчащую из носа Карпика.

– У тебя все еще идет кровь?

Коллин положила на тарелку Рича ломтик жаркого и налила подливку в кратер на его картофельном пюре.

– Думаю, можно их вынуть, – решил Рич. Карпик откинул голову назад, пока он вытаскивал из его носа салфетки. – Смотрю, ты неплохо в саду потрудилась? – Рич разглядывал банки с вареньем, выстроившиеся на столе.

– Вроде того. – За весь вечер Коллин ни разу не встретилась с ним взглядом.

– Пирог готов? – спросил Карпик.

– Мы будем есть его завтра, – ответила она.

Карпик провел вилкой по картофелю, изобразив на тарелке пейзаж своего разочарования.

– Иди почисти зубы. Тебе завтра в школу.

Рич убрал тарелки и, прихрамывая, подошел к раковине. Кран принялся шипеть и брызгаться.

– И так весь день?

Коллин кивнула. Нужно было снова прочистить водопровод. Рич заткнул пробкой слив, дал раковине наполниться, закатал рукава. Стащил из кастрюли, стоявшей на столе, фаршированное яйцо. В начинке чувствовался приятный привкус горчицы.

– Это для Робли и Элизы, – сказала Коллин.

Рич слышал, что они потеряли ребенка. Он не говорил об этом Коллин, но у женщин свои способы узнавать плохие новости.

– На тебе, похоже, вся торговля яйцами и держится, – произнес он.

– Кто-то же должен их покупать. – Коллин оттолкнула его локтем, сполоснула тарелку, которую он мыл. – Иди, положи куда-нибудь ногу.

– Пятно вины. – Он поймал ее руки. Пальцы были фиолетовыми до первой фаланги, под ногтями – черные полумесяцы. Так говорила его мать, когда он приходил домой к ужину с застрявшими в зубах семенами ежевики.

Коллин покраснела и сунула руку обратно в раковину, как будто собиралась так и стоять, пока пятна не отмокнут. Она привыкнет к тому, что теперь в ее распоряжении весь день.

Рич провел ладонью по дверце шкафчика. Когда они потеряли первого ребенка, через несколько месяцев после свадьбы – сгусток крови размером с лимон, Коллин неделю пролежала в постели, пока он разбирал старые шкафы и строил эти, из кедра. Разбил кувалдой старые, строгал кедровые доски. Все было ровным, квадратным, чисто ошкуренным. Он пытался как умел построить для них новую жизнь. Коллин еще привыкнет к тому, что они живут втроем. У них был Карпик. И они были друг у друга.

– Можешь походить по моей спине? – спросил Рич, когда Коллин наконец вошла в спальню. Он задремал, но теперь пришел в себя и с трудом опустился на ковер.

Она села на край кровати и стянула с себя носки, и Рич застонал, когда она встала ему на спину, а ее холодные пальцы уперлись в плоть над его копчиком.

– Ты правда хотел уехать? – Коллин балансировала на его спине, сведенные судорогой мышцы вдоль его позвоночника перекатывались под подошвами ее ног.

– Что? – хрипло выдавил он, придавленный весом.

– Марша говорила, что ты хотел уехать в Орегон.

Она остановилась, пальцы ног обхватили его лопатки. Марша снова говорила об Астрид, мутила воды реки их совместной жизни.

– Я был просто глупым ребенком.

Когда Астрид наконец вышла из задней комнаты дома Миллхаузеров, она показалась Ричу меньше ростом, какой-то бесцветной. После того, как Коллин потеряла их первенца, она выглядела точно так же, и тогда он чуть не сказал ей то, о чем никогда не говорил ни одной живой душе.

Он втянул воздух, пахнущий сладким железистым мускусом, на плите закипала вода, Астрид скулила в соседней комнате – жуткий звук, такой издает пианино, когда по его клавишам пробежалась кошка.

«Это не ребенок. Хватит его так называть», – строго проговорила ему Астрид по пути туда. Он коснулся клавиши пианино.

– Это тебе еще дешево обошлось, – сказала Джун Миллхаузер, глядя на него своими разными глазами – один голубой, другой карий. Она протянула ему котелок, чтобы он наполнил его из крана на улице. – Ты ее в это втянул, ты и поможешь ей выбраться.

Но потом он выдохнул, и желание прошло. Он ничего не сказал Коллин, а сейчас говорить об этом и подавно не стоит. К счастью, Коллин не все могла прочитать по его лицу.

– Почему не уехал? – спросила она, разворачиваясь и медленно спускаясь вниз, к пояснице.

– Ларк упал.

Он мог бы приехать в общежитие штата Орегон, стучаться во все двери, пока не нашел бы Астрид. Но дни шли, а он все не появлялся, и когда она вернулась, то уже была помолвлена с каким-то будущим дантистом. Она прямо так сразу ему об этом и сказала, будто закрывала счет в банке.

После этого Рич целый год носил в нагрудном кармане мушку, которую она ему подарила, рыбачил с ней при каждом удобном случае, наблюдал, как она плещется в воде – блестящее перламутровое тельце из павлиновых перьев, крылья из лосиного волоса, хвост из шерсти гризли, – и каждый раз вытаскивал форель длиной в полруки. А потом он однажды просто положил мушку на верхнюю полку и больше к ней не прикасался.

– Ты когда-нибудь думал о том, как бы сложилась твоя жизнь? – Коллин спустилась на пол. – Если бы ты уехал.

– Ну, у меня и так все отлично сложилось. – Рич сел. – Почему ты об этом вдруг задумалась?

– Не знаю.

Он ждал, что она продолжит, но что бы ее ни тревожило, Коллин решила держать это при себе.

7 сентября

Коллин

Коллин услышала крики Мелоди, как только открыла дверь пикапа. Кит встретил ее во дворе.

– Давно начались роды? – она схватила свою сумку.

– Пару часов? Я работал двойную смену. Как только вернулся домой, сразу же тебе позвонил.

Коллин протиснулась мимо. На кровати в спальне лежала Мелоди, задыхаясь. Ее маленькая дочка сидела на подушке рядом и гладила по голове.

– Началось, – прохрипела Мелоди.

– Готовы мы или нет, – согласилась Коллин.

Она вымыла руки, собрала полотенца. В коридоре она услышала, что у Мелоди начались схватки. Коллин посмотрела на свое отражение в тусклом зеркале, ее сердце бешено билось, хотя она делала это уже две дюжины раз.

Дыши.

– Дыши вместе с ней, – велела она Киту. Он остался вместе с ней на первых родах – немногие мужья на такое соглашались, но судя по его виду, в этот раз он этого не выдержит. Коллин пошла на кухню и поставила на огонь чайник. – Ну, как тут у нас дела? – Она пощупала живот Мелоди, и в груди вспыхнул страх. Ребенок снова лежал вниз ногами. Глаза Мелоди расширились от ужаса.

– Почему ты не… – Коллин сверилась с часами. «Скорая помощь» будет здесь только через час.

– Мы не можем поехать в больницу, – умоляюще проговорила Мелоди. Новая судорога схваток. Теперь они происходили с интервалом в три минуты и длились по минуте. Коллин расстелила на полу спальни шторку для душа.

– Подними ее, – сказала Коллин Киту. – Ей надо сесть на корточки.

– Зачем? – не понял Кит. Девочка начала плакать.

– Помоги ей. Держи ее, – инструктировала Коллин, заставляя голос звучать спокойно. – А теперь встань на колени позади. Поддерживай ее за спину.

Коллин подняла температуру термостата до 30 градусов, включила в гостиной телевизор и прибавила громкость. Девочка сидела на полу и всхлипывала.

– Займись ею, – велела Коллин Киту. Он встал, и она заняла его место. – Температуру не убавляй. И включи духовку, здесь должно быть жарко.

Она считала, прислушиваясь к неглубокому дыханию Мелоди:

– Можешь присесть на минутку на край кровати? – Мелоди надела одну из больших футболок Кита. Коллин проверила расширение матки. Очередная схватка – Мелоди затрясло.

– Пора, милая, – сказала Коллин.

Она подождала, пока Мелоди опустится на корточки, а затем присела позади нее. Просунула руки ей под мышки, напрягла все силы, чтобы помочь удержаться в вертикальном положении, и обняла Мелоди, прижав ее спину к своей груди.

– Готова тужиться? – комната вокруг, казалось, сужалась. – Хорошо, Мелоди. Начинаем. Раз, два, три…

Скольжение гладкой кожи Мелоди по ее коже, брызги крови на занавеске для душа, запахи. Коллин охватывало беспокойство – она знала, сколько всего не так может пойти, когда ребенок лежит в неправильном положении. Она вытесняла эти мысли, отгоняла собственную грусть. Держала Мелоди, чувствуя, как прилипает к ее спине собственная рубашка, мокрая от пота, но видела это все словно бы со стороны. У Мелоди родится ребенок, Коллин поможет ему появиться на свет, и после того, как она очистит ему дыхательные пути, спеленает и положит, розового и сморщенного, на обнаженную грудь Мелоди, то сможет поехать домой – пустая, измученная, одинокая.

Она пыталась вернуться в свое тело, крепче обхватила Мелоди, помогая ей тужиться, и тужиться, и тужиться – так сильно, что начала болеть спина.

По лицу Коллин стекал пот. Она достала чистое полотенце из стопки, вытерла мокрый лоб Мелоди, все еще держа ее второй рукой.

– Хорошо, милая. Еще один раз. Давай, тужься…

Мелоди выгнулась дугой и застонала:

– Я не могу.

– Нужно это сделать, – сказала Коллин.

– Я не могу, – задыхалась она.

– Сможешь. Давай. Я буду тужиться вместе с тобой. – Она вытерла пот с шеи Мелоди. – Хорошо? Тужься. Давай, тужься. Тужься!

Коллин почувствовала, как тело Мелоди прижалось к ее телу, и вскрикнула с ней в унисон.

– Вот так. Молодец. Еще один раз, поехали. – Она посмотрела на часы: четверть второго. Мелоди тяжело дышала. – Тужься, давай, раз, два, три.

Наконец Мелоди закричала, и показалась нога младенца.

– Кит! – позвала Коллин.

Он появился, оглушенный, потряс головой, пытаясь прийти в себя. Он увидел болтающиеся ноги и подался вперед.

– Не трогай! – закричала Коллин, вытягивая вперед руку, чтобы его остановить. – Дотронешься – он может среагировать и вдохнуть околоплодную жидкость. Иди сюда. – Они снова поменялись местами. – Так, Мелоди, дорогая, еще один раз. Вот так.

Мелоди закричала. Показался низ ребенка.

– Это мальчик! – объявила Коллин, по лицу Мелоди лились слезы. – А он у вас акробат. Тужься. Хорошо. еще раз. – Коллин присела, занимая позицию. – Раз, два, три, тужься! – Раз – и ребенок оказался у нее на руках. – О боже, – пробормотала она.

Мелоди осела на пол, от боли ее колотило. Коллин наклонила малыша, руководствуясь исключительно мышечной памятью. Надо было очистить ему дыхательные пути, но внимание Коллин занимало другое: отсутствующая верхушка черепа, маленький, неправильной формы бугорок обнажившегося мозга. Она чувствовала, как яростно колотится его маленькое сердечко, но он не плакал. Его розовое сморщенное лицо казалось идеальным – до самых бровей. Она вытерла ему нос и рот, помассировала. Сначала стоило перерезать пуповину, но времени на это не было.

– Сними с нее рубашку! – приказала она Киту, кладя ребенка на влажную грудь Мелоди. Сердце малыша билось слабо, но отчетливо – лишь легкое трепыхание по сравнению с оглушительными ударами ее собственного сердца, отдающимися в висках.

Когда Рич вернулся домой, Коллин полоскала из шланга грязную одежду. Карпик играл со Скаутом на заднем дворе.

– Что случилось? – спросил Рич. Ее испачканные кровью брюки лежали на камнях мокрой подъездной дорожки. Она встала и повернула вентиль, перекрывая кран – словно так можно было остановить свой собственный поток эмоций.

– Мелоди родила, – проинесла Коллин.

– С малышкой все в порядке?

Коллин покачала головой.

– С малышом.

Он ждал, будто чувствовал, что это еще не все. Если она расскажет ему прямо сейчас, то развалится на части. Нужно дождаться, пока Карпик ляжет спать.

Коллин последовала в дом следом за Ричем. Он привычно положил ключи в деревянную миску. Рич вырезал ее для нее много лет назад – это случилось после того, как он потеряла их второго ребенка. Каждый раз он мастерил что-то новое: кухонные шкафчики, набор шашек, резной знак на входной двери – «ДОМ ТАМ, ГДЕ ТВОЕ ❤».

Каждую их потерю он воплощал в чем-то физическом, настоящем, в чем-то, что он мог закончить и отставить в сторону.

После того, как сегодня она держала на руках этого маленького мальчика, ей хотелось швырнуть эту миску в стену. Она видела, как он умирает, и ничего не могла с этим сделать – разве что только прибраться, устроить Мелоди поудобнее, сесть в пикап на школьной стоянке и зарыдать. Как объяснить Ричу, что эти роды были так похожи на ее собственные роды, что потеря этого ребенка была похожа на то, как она потеряла свою собственную малышку?

– Рыба рано пошла на нерест, – сказал Рич. – Я подумал, стоит сходить посмотреть.

Его слова повисли в воздухе, невысказанный вопрос.

– Возьми с собой Карпика, – отозвалась Коллин.

Рич

Они присели у берега напротив водозаборной трубы и уставились в воду, такую прозрачную, что можно было легко разглядеть дату выпуска у лежащей на дне монетки, и такую холодную, чтобы вмиг заморозить воздух в легких.

– Вот там один! – крикнул Карпик. Он попятился назад и наткнулся на Рича. – А вон еще! – Он вскарабкался на руки Рича. Тот засмеялся.

– Они же тебя не укусят.

Затаив дыхание, Карпик во все глаза смотрел, как лосось поднимается вверх по течению. В обхвате каждая рыбина была по двенадцать дюймов, длиной – примерно с домашнюю кошку, из деформированных челюстей торчали длинные зубы. Когда Рич был маленьким, лосося было настолько много, что ручей становился красным.

– А куда они идут? – спросил Карпик, хотя Рич уже объяснял ему, что такое нерест.

– Они возвращаются домой из океана, чтобы отложить икру перед смертью, – стал объяснять Рич, стараясь его не напугать. – Их тела удобрят почву, помогут деревьям вырасти высокими. Они возвращаются, чтобы умереть там, где родились и где родились их родители, а до них – родители их родителей.

– Но откуда они знают, куда надо плыть? – Карпик осмелел настолько, чтобы отойти на полшага в сторону.

Рич пожал плечами.

– Они учили, где какой ручей. Прямо как ты.

– А мы можем поймать одного?

– Нет. Для этого нужно иметь лицензию. Юроки могут ловить лосося, но только в миле от реки. – Рич кивнул на поток рыбы. – А эти ребята заплыли уже слишком далеко. Ты только посмотри.

– Три, четыре, пять! Как их много! – Карпик побежал вдоль берега – как и Рич в свое время. Первый лосось, которого он поймал в сеть, был таким тяжелым и сильным, что легко мог быть затянуть Рича в воду и утопить, если бы на помощь не поспешил Ларк. – Они быстрые! – Карпик вернулся, запыхавшись, и сел рядом с Ричем, чтобы перевести дух. – Жалко, что мамы с нами нет.

– Мама их уже видела.

– Просто было бы здорово, если бы она пошла с нами.

– Да, Печенюшка. Было бы здорово.

12 сентября

Коллин

Старые шины, лежащие вдоль тропинки, ведущей к входной двери Робли и Элизы, были засажены ирисами. Некоторые из них увяли и погибли, а некоторые цвели пышным цветом, словно росли в теплице. Удивительно, если учитывать, что дом стоял на дне узкого тенистого оврага, совсем рядом с домом Мелоди Ларсон. Кит отвез ее к своей маме, в Эврику, чтобы она не оставалась одна.

Коллин забрала запеканку с тунцом с соседнего сиденья и закрыла дверь пикапа, толкнув ее бедром. Дождь усеял крышку из фольги блестящими каплями. На крыльце стояла детская коляска. В прошлый раз Коллин пришлось оставить фаршированные яйца на коврике перед дверью, но сегодня Робли вышел ей навстречу. В дом он ее, впрочем, не пригласил. Лицо у него было красное, потрескавшееся – все от работы на открытой воде.

– Как она? – спросила Коллин, становясь рядом с ним под навесом. Робли пожал плечами.

Коллин пришлось надавить на живот Мелоди Ларсон, чтобы вытолкнуть послед. К тому времени, как он с влажным шлепком упал в ведро, ребенок уже перестал дышать. Завтра она поедет на отпевание.

– Доктор сказал, что она была идеальна, – сказал Робли. – От пальцев ног до самых бровей. Просто у нее не было мозга, который объяснил бы ей, как дышать.

Коллин потребовалось мгновение, чтобы понять смысл его слов.

– О, – сказала она. – Мне так жаль. Я не знала.

Она оглянулась на дом Ларсонов. Рассказал ли кто-нибудь Робли о ребенке Мелоди, о его отсутствующей верхушке черепа? Может быть, они с Китом стояли здесь, на крыльце, пили пиво вместе. Соседи, объединенные одним общим горем, общим ужасом.

Робли наморщил нос, словно пытаясь сдержать слезы. Он провел пальцем по ржавой шляпке гвоздя, торчащей из перил.

– Элиза мне все говорила, что нужно их починить, что ребенок может пораниться. А я подумал – куда спешить, понимаешь? Она же не сразу начнет повсюду ползать. – Робли шмыгнул носом, повернулся ухом к двери, прислушиваясь к Элизе. – Ты знаешь, что Дэниел вернулся? Он теперь ученый. Кандидат наук. Учился в колледже и всякое такое. – Коллин ощутила, как краснеет ее лицо, но Робли, казалось, этого не заметил. – Кажется, его мама очень больна, – продолжил он. – Он к нам заходил. Считает, что это все может быть связано с ядом, который использует «Сандерсон». По правде говоря, когда они распыляют отраву с вертолетов, особенно весной, когда начинается сезон вырубки, ощущается это не очень. Даже вода из-под крана приобретает привкус яда. – Робли покачал головой. – Не знаю. Он казался каким-то ненормальным. Хочет, чтобы мы подписали петицию, запрещающую «Сандерсону» распылять отраву. – Робли хмыкнул. – Как будто его можно остановить какой-то чертовой петицией.

На мгновение он вроде бы воспрял. Коллин знала, что бывают моменты, когда ты забываешь о своем горе, пусть даже всего на несколько секунд.

– Впрочем, я об этом задумался. Видела ирисы, которые выращивает Элиза? – спросил Робли, и Коллин повернулась, чтобы бросить на них взгляд. – Недавно мимо проезжал грузовик – обрабатывал сорняки на обочине. Всю эту дрянь смыло к нам вниз. А у Гейл Портер, которая живет неподалеку, погибли все пчелы.

Оконные стекла начали тихо дребезжать: из-за поворота показался груженый лесовоз. Робли подождал, пока он проедет мимо.

– Я этой отравы не боюсь, – продолжил он, когда шум грузовика стих и вдалеке послышался визг тормозов. – Но что, если он прав? Что, если они нам просто не рассказывают обо всем этом дерьме? – От сковороды поднимался аромат запеченного тунца. – Давай я. – Он взял запеканку. – Элиза уже неделю не выходила на улицу. Я ухожу на работу, возвращаюсь через три дня, а она как будто вовсе не двигалась.

– Это нормально, – произнесла Коллин, чувствуя, как в груди поднимается волна печали. – Такое бывает, особенно… Особенно после такой большой потери.

– Спасибо за это. – Робли кивнул на запеканку. – И за то, что отвезла ее в клинику, когда я был на работе. Я тебя за это так и не поблагодарил.

Потом Робли ушел, а Коллин вернулась в свой пикап и поехала по подъездной дорожке – мимо ирисов, растущих в своих шинах-клумбах, мимо пустого одноэтажного дома Мелоди Ларсон, мимо ржавеющих белых ульев во дворе Гейл Портер.