Текст книги "Мой дорогой демон"

Мой дорогой демон
Эвелин и Элис Дейл

Дизайнер обложки Алиса Евгеньевна Григорьева

© Эвелин и Элис Дейл, 2017

© Алиса Евгеньевна Григорьева, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-4112-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В этот вечер в городе Брашове, располагавшемся в центральной части Румынии, разразилась такая гроза, какой не было несколько последних лет. Темное небо, затянутое низкими черными тучами, прорезали всполохи молний. Гром гремел до того пугающе, что даже дворовые собаки искали спасения от стихии под лестницами пабов и навесами невысоких жилых домов. Природа бушевала который час, затапливая холодным дождем булыжные мостовые.

Ливень все не прекращался. Людям только и оставалось, что молить бога о том, чтобы ущерб от насланного на них испытания был не слишком велик. А некоторые суеверные старики и старухи даже стали полагать, что настал конец света. Но, может быть, для кого-то этот вечер и являлся воплощением самых ужасных бед.

Сквозь бушующую стихию к выезду из города медленно продвигалась маленькая черная карета. Она увязала в грязи и почти утопала в мутных водах, размывавших сельские дороги. Судя по гербу, располагавшемуся на ее дверях, можно было предположить, что она принадлежит не бедному роду. Но обшарпанная облицовка и покосившиеся от долгой службы колеса говорили о том, что хозяину давно бы не помешало позаботиться о своем транспорте. Вот только возможностей на это у владельцев было недостаточно. Принадлежала карета коренному дворянскому роду Прутяну, увы, давно обедневшему. В нынешние времена семья состояла лишь из матери и дочери. Последняя и находилась сейчас внутри экипажа. Илинка зябко куталась в промокший плащ, вжимаясь в самый угол, дабы хоть немного отодвинуться от окна. Но ее все равно нещадно заливало холодным дождем. Весь подол белого платья был изрядно испачкан, но девушка была расстроена вовсе не этим. В ее темных, почти черных глазах было выражение тусклой отрешенности, а на пушистых, дугой изогнутых ресницах блестели капельки влаги. То был не дождь, а высыхающие слезы.

Ее тонкие губы были крепко сжаты, словно она пыталась совладать с собой. Девушка не была первой красавицей, но в ее внешности было нечто такое, отчего, увидев хоть раз, забыть Илинку уже было трудно. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы контрастировали с ее белой, алебастровой кожей, гладкой, как самый тонкий шелк. Ей был двадцать один год. Она выросла в дворянской семье, обедневшей после смерти отца. Ее мать, Анка Прутяну, уповала на то, что благодаря удачному замужеству дочери их род смог бы вернуть себе былое процветание. Далеко идущие планы Анки почти осуществились. Этим вечером вершилась судьба ее Илинки, которая должна была стать женой человека, способного навсегда избавить их благородную семью от бедности.

Девушка не воодушевлялась уготованной ей судьбой, но перечить матери не могла. Хотя Илинка и являлась девушкой далеко не робкой, а скорее решительной, всегда имевшей свое мнение, но не смела пойти наперекор матери, ведь несчастная доамна11
  Доамна – обращение к замужней женщине, госпожа (рум.)


[Закрыть] Прутяну так свято лелеяла мечту о воскрешении их рода. Илинка не считала себя страдалицей, принесенной в жертву материнским надеждам, но еще не осознала всего происходившего с ней. Илинка росла избалованным ребенком, не знавшим отказа в любых капризах, получала надлежащее образование, и все предметы туалета были у нее по последней моде. Все изменилось со смертью отца, скончавшегося от чахотки пять лет назад. Без должного управления его ремесленное дело по изготовлению прекрасных багетов ручной работы быстро прогорело. Мать и дочь остались еле-еле сводить концы с концами. Известная некогда фамилия спасала их от нищеты, как и добрые люди, готовые оказать поддержку несчастным женщинам. Но, наконец, случилось то, что позволило доамне Анке Прутяну восхвалить бога за посланную надежду на спасение.

К ее драгоценной дочери посватался первый жених, на котором взволнованная мать и остановила свой выбор. Претендентом был богатый и властный мужчина. Годившийся Илинке в деды, господин Бужор Бырцой выразил вдове свое почтение и страстное желание стать законным супругом прекрасной девушки. Разумеется, весь Брашов знал о трагедии его семьи, случившейся много лет назад. Владелец большого замка немного, как говорили, сошел с ума. После гибели его жены и юного сына, Бужор, и без того весьма необщительный и замкнутый в себе человек, стал и вовсе нелюдим. Когда он отдал управление всеми делами поверенным и продал большую часть земель на другом конце города, то совсем перестал выходить из дома. При нем осталось немного слуг. Слухи ходили разные… Его стали побаиваться, обходить стороной владения, ведь слышали, что стареющий Бужор творит там совсем не объяснимые людскому уму вещи.

И когда однажды он возник на пороге дома Прутяну, Анка, совсем растерявшись, не сразу признала его. Осунувшийся, со впалыми щеками и заострившимся орлиным носом, глубоко посаженными, взирающими исподлобья тусклыми глазами, господин Бырцой мало напоминал того всесильного и властного мужчину, каким некогда являлся. Годов ему было за шестьдесят. Но так как в карманах его не убавилось золота, воля матери пала под натиском скупых комплиментов о том, что прекраснее ее дочери он не видывал домнишоары22
  Домнишоара – обращение к незамужней девушке (рум.)


[Закрыть]. Сомнения Анки были недолгими. Она молила Господа простить ее скорое решение, так как оно было во благо их семьи. И, в конце концов, мать получила зарок, что будет находиться, как и дочь, на содержании у милостивого господина Бырцоя. Он обещал щедро покрыть все их долги, и доамна Прутяну дала согласие на его брак с Илинкой. Свадьба не должна была быть пышной, чтобы местные горожане не судачили о неравном браке. Потому в этот злосчастный непогожий вечер, со слезами на глазах, растроганная мать проводила свое дитя до кареты, отдав ее во власть будущему мужу.

Облаченная в материнское атласное свадебное платье, Илинка выглядела довольно смиренной. Но в душе у нее бушевала буря не меньше свирепствующей над городом и его окрестностями. Будучи сдержанной и рассудительной, девушка старалась всему находить разумное объяснение. И если сейчас бедная мать выбрала ей такую судьбу, то, может, она сама рано или поздно сможет ее изменить? Многие ее подруги уже давно связали себя узами брака с нелюбимыми мужчинами, потому для нее не было чем-то богохульным выходить замуж не по любви. Несмотря на то, что, перечитав десятки дамских романов о великом чувстве, сама она еще ни разу не была влюблена.

Наконец, карета остановилась. Но в темноте наступившей ночи и царившей непогоды девушка не разглядела, куда прибыла. От одной мысли, что ей придется вновь оказаться под холодным дождем, она поежилась. Через несколько мгновений дверь ее экипажа распахнулась, и кучер господина Бырцоя подал ей руку, помогая выйти. Натянув капюшон, Илинка выскользнула на улицу. Девушка быстро пробежала по размытой ливнем узкой дорожке, ведущей к церкви, и замерла на пороге. Двери были приоткрыты, изнутри повеяло уютным теплом и запахом растаявшего воска и ладана. Она зашла внутрь. Церковь святого Гэврила знали в округе все, вот только от старости местное убранство уже обветшало. Теперь в ней редко совершались таинства обряда бракосочетания или крещения. Зачастую здесь отпевали покойников, но девушка была не из тех, кто боялся суеверий или страшился проклятий. Илинка всегда считала – бояться нужно живых, только они могут причинить истинную боль.

Девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, когда из полумрака к ней выступил будущий супруг. Бросив мимолетный взгляд на его лицо, невеста ощутила, как по позвоночнику пробежала липкая дрожь ужаса. «Он станет моим мужем? О боже…» Бужор протянул ей свою высохшую, жилистую ладонь и тихо произнес сиплым голосом, больше похожим на замогильное дыхание тех, кто отправлялся из стен этой церкви в последний путь на кладбище:

– Доброго вечера. Я рад, что вы не заставили долго ждать себя. Оставьте ваш плащ, он вымок до нитки. И идемте же… Скорее.

Жених оказался немногословен. Девушка скинула на руки кучера плащ, оставшись в подвенечном платье, испорченном дождем. Илинка ступила следом за своим будущим мужем к алтарю. Убранство места, которое должно было стать свидетелем соединения их судеб, оставляло желать лучшего. Но девушка не была счастливой невестой, чтобы запомнить этот миг навсегда. Голос священника, произносившего брачные клятвы и благословляющие обеты, звучал уныло и сонно, гулко отражаясь от обветшавших стен старой церкви. Сердце Илинки неистово билось, с каждым ударом прощаясь с прежней жизнью.

И спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Бужор тронул ее дрожащие губы брачным поцелуем, напомнившим ей прощальное касание к мертвецу. Девушка тихо вздохнула, стараясь совладать с собой и не расплакаться. Впереди была еще вся ночь, а может, и вся жизнь, которую ей придется оплакивать неустанно.

Меньше чем через полчаса карета Бырцоев покатила в сторону фамильного замка в сопровождении нескончаемой грозы.

1 глава

С венчания Бужора и Илинки прошло три дня, и они стали настоящей вечностью для девушки. Новоиспеченный супруг ни разу и не заговорил с женой за все это время, а брачная ночь не настала. Девушка с опасением ждала ее до рассвета, не смыкая глаз, но Бужор так и не пришел – ни в первую ночь, ни в последующие. Илинка сама не горела желанием отдаваться престарелому мужу, хотя и полагала, что этого ей все равно рано или поздно не избежать. В книгах, что девушка некогда прочла, происходившее действо между супругами в первую ночь после свадьбы представлялось ей неким священным таинством. Но ее супруг не был мужчиной ее мечты, поэтому Илинка не грезила принадлежать ему. Оказавшись в чужом огромном доме, пусть и наполненном десятками слуг, молодая жена лишь иногда покидала свою спальню. Замок, где теперь она стала хозяйкой, был старинным, величественным и мрачным. Опасным… На каждом окне располагались массивные кованные решетки, всем видом дающие понять, что призваны не защищать от непрошеных гостей, а препятствовать обитателям покидать его территорию. Фасад замка, увитый плющом, представлял собой кладку безликих серых камней, поросших мхом. В длинных и глухих коридорах легко можно было заблудиться, среди бесчисленного множества дверей, за которыми располагались пустые комнаты. Два крыла замка соединял большой зал с камином, который хозяин приказывал растапливать очень редко, и поэтому внутри дома всегда веяло холодом. Девушка провела в новом жилище еще слишком мало времени, чтобы привыкнуть к нему. В нужное время она появлялась в столовой, а по вечерам принимала горячую ванну в обществе молчаливых служанок, которые искоса бросали взгляды на новую госпожу.

Илинка не была слезливой, не падала в обмороки и театрально не заламывала руки в надежде на спасение. Она не проливала ночами горьких слез о своей несчастной судьбе, так как не готова была провести в заточении годы, когда мир так не познан вокруг. И, несмотря на ту роль, которую ей в этот раз выбрала мать, девушка верила, что впереди была еще вся жизнь, чтобы успеть сменить декорации.

Новый день, казалось, не имел конца. Еще на рассвете Бужор расположился в своем кабинете и погрузился в чтение старинных фолиантов, имевшихся у него в избытке. Шел двадцатый час суток, только для старика не имело значения, скрылось ли солнце за горизонтом или, может, вновь уже встало. Бырцоя не интересовало течение времени, он относился к нему довольно пренебрежительно – ведь что есть мгновение? Всего лишь песчинка в огромной пустыне, конца которой нигде не существовало.

Старик утомленно выдохнул, потирая переносицу в попытке сосредоточиться на буквах, которые уже плыли перед его глазами. Сколько же времени он провел над этой книгой сегодня? Бужор откинулся в кресле, расслабленно запрокинув голову назад, и закрыл глаза.

Усталость растекалась по телу предательским ядом. Но за последние пятнадцать лет мужчина научился контролировать как разум, так и свое тело, и проклинал дьявола, искушавшего его на отдых. За всю свою долгую жизнь старик прекрасно сумел уяснить единственно важную истину – бездельничает только глупец, смирившийся с тем, что однажды его бренное тело будет сброшено в хладную могилу, а на похоронах пара-тройка отъявленных лицемеров прольет скупую слезу, сетуя о такой большой потере в их жизни. Тонкие, испещренные морщинами губы Бужора изогнулись в кривой усмешке, отчего его и без того старое лицо стало выглядеть еще более безобразным. Сколькие похороны он посетил, скольких страдальцев видел? В искренность скольких верил? В свои шестьдесят пять лет Бужор Бырцой имел за плечами три брака, в последний из которых он вступил всего несколько дней назад. Некогда разбитый гибелью своего сына, а в дальнейшем и смертью своей первой жены, Бужор не сумел справиться с тяжелой утратой и на долгие годы заперся в своем огромном замке, потеряв какую-либо связь с окружавшим его миром. Именно тогда ему довелось узнать, какова цена человеческой искренности. Немногочисленные слуги неустанно обсуждали между собой безумие хозяина – некоторые сами пытались сбежать со службы, но, как бесчестных рабов, их ловили и все равно наказывали. Многие крестьяне воодушевлялись грядущей независимостью, поддаваясь волнениям, что творились в стране после только завершившейся русско-турецкой войны. Рабы вдруг поверили в свое право на свободу тела и души и даже пытались бороться за него, но их действия так и не увенчались успехом. Самым верным же слугам Бырцоя оставалось продолжать свой труд на прежнем месте и с хозяином переживать самые страшные времена. Но были ли они истинно преданы ему? Раз за разом перетиравшие старику кости слуги молились богу в надежде, что вскоре все их беды кончатся и над их жилищем вновь засияет солнце. И неважно, что бы привело к такой удачной развязке. Даже если бы то была смерть их хозяина, они бы обрадовались справедливости Господней, а после, как самые набожные во всем Брашове крестьяне, поставили бы ему свечку за упокой. Но годы шли… А тучи изредка расходились над домом Бырцоя, обрекая на безрадостную участь всех тех, кто некогда свято верил в то, что переживет проклятого старика. А все потому, что он сам четко знал, что никому из них никогда не доведется узреть его гибель. Никогда.

Бужор недовольно поморщился, когда раздавшийся стук в дверь отозвался в его больной голове оглушающим боем. Мужчина выпрямился, устремив взгляд к дверям, когда те со скрипом распахнулись. Он ждал этого момента – пришло время, наконец, позволить супруге поближе познакомиться с тем, кто одарил ее кровом, богатством и статусом. Ведь отныне старику была отдана ее жизнь перед лицом бога и его свидетелями. Бужор не владел ее душой, но желал бы владеть телом, вот только не мог пока что себе этого позволить, потому, как ее невинность была для него слишком ценна. Время еще не пришло.

– Вы пожелали меня видеть, домнул33
  Домнул – обращение к мужчине, господин (рум.)


[Закрыть]? – Илинка ступила на старый паркет и с одобрения мужа вошла в комнату.

Она равнодушно посмотрела в глаза Бырцоя, прежде чем окинуть взглядом убранство кабинета, невольно отметив его противоречивую роскошь и непривлекательность. Впрочем, весь замок с первого дня ее пребывания здесь показался девушке неприятным, под стать его хозяину. Бужор коротко кивнул вошедшей девушке, молча поднявшись из-за стола, и неспешно ступил навстречу:

– Наконец-то нам удалось встретиться. Моя работа отнимает большую часть свободного времени, – он холодно улыбнулся ей уголками губ. Девушка продолжала стоять неподвижно, настороженно наблюдая за тем, как старик все ближе подходил к ней. Она перехватила его изучающий взгляд, ответив ему довольно равнодушным. А ведь он был ее супругом… Это никак не укладывалось в голове Илинки, когда ей даже смотреть на этого пожилого человека было неприятно:

– У вас крайне уютный замок, и такой огромный, наверное, здесь даже можно потеряться.

– Я хотел бы кое-что прояснить, – Бырцой прервал ее, чуть повысив голос. Илинка замолчала, с неким удивлением взглянув на Бужора. – Это касается правил поведения в моем доме. Ведь за этим я позвал вас сюда. Теперь вы, как моя супруга, обязаны неукоснительно следовать моим рекомендациям, дабы исключить неприятные ситуации, которые могут случиться вследствие вашего недопонимания. Как вам ваша спальня? Удобная?

– Вполне, – Илинка подавила усмешку, пытаясь скрыть замешательство, в какое ее вверг мужчина, – но…

– В этом доме сначала говорю я, а затем внимательно выслушаю все то, что вы пожелаете сказать, моя драгоценная супруга, – старик заложил руки за спину и замер в шаге от нее, всем своим видом походя на хищника, выхватившего в кои-то веки достойную добычу.

От его потертого сюртука, местами и вовсе проеденного молью, пахло жженым воском, табаком и тлеющей тканью. Кажется, именно так пахнет старость? Но при его денежном состоянии отчего же не баловать себя хотя бы дорогой одеждой? Илинка уже успела понять за эти пустые и тусклые дни, проведенные в доме своего супруга, что он был не из тех, кто тратил золото для удовлетворения своих прихотей. Илинка сглотнула, почувствовав, как учащенно забилось сердце, отзываясь беспокойством во всем теле. От Бужора не укрылось ее волнение, и, выдержав паузу, с удовлетворением вбирая в себя частое дыхание девушки, он продолжил:

– Отныне мой дом – это ваш дом, Илинка, и я очень надеюсь, что в будущем вы ощутите всю прелесть сего места. В замке пять этажей…

Бужор, наконец, отступил от нее, возвращаясь к своему столу, и девушка вздохнула свободнее. Старик вновь расположился в кресле и принялся набивать табаком трубку, а его супруга поморщилась от желания скорее завершить эту встречу. А Бырцой уже вновь созерцал корешки толстых томов многочисленных книг. Он принялся перебирать страницы тонкими, некрасивыми пальцами, кожа на которых была сухой и потрескавшейся. Хозяин задержал внимание на одной главе, той самой, в которой заключался смысл всей его жизни. «Илинка рядом… Та самая, что родилась в священный день…» Бужор резко захлопнул книгу, обратив лицо к жене, вдруг решившейся подойти к его столу. Он, словно очнувшись ото сна, встрепенулся, совсем позабыв о том, что прежде говорил. Его взгляд забегал, а голос стал более тихим и хриплым, когда, затянувшись трубкой, старик снова завел заунывные речи:

– Напротив вашей спальни располагается моя. Следом за ней идут гостевые комнаты, далее, как вы уже могли заметить, мой кабинет, куда никому не дозволено заходить без моего разрешения. Все книги, что вы видите здесь, нельзя трогать, но в вашем распоряжении находится великолепная библиотека, некогда собранная мной. Великие произведения, самое подходящее чтение для вас – это первая дверь от лестницы у входа. В те дни, когда мне будет необходимо отлучиться, роль хозяина в замке выполняет мой управляющий Марку. Если возникнут проблемы, то он поможет вам. В иное время вы можете полностью рассчитывать на меня. Обо всех выездах с территории будьте любезны докладывать мне лично, а если дело не терпит отлагательств, что же… – он с деланным сожалением вздохнул, обратив внимание на всю безысходность таковой ситуации, – вам придется подождать.

Напряженно слушая его, Илинка невольно передернула плечами от того, что каждое сказанное супругом слово походило на речи священника, продолжавшего оплакивать ее сломленную молодость. Однако Бужора явно не интересовало то, каким образом его жена воспримет озвученные правила, ведь все, что требовалось от нее – это их неукоснительное соблюдение.

– И сразу же после ужина вам придется отправиться в свою спальню, где вы будете находиться до тех пор, пока я не позову вас. Помимо всего прочего выходить из комнаты в ночное время не дозволяется.

– Я услышала все сказанное вами, но посмею предположить, что… – девушка даже смиренно потупила взор, но голос ее звучал четко и спокойно, – моя мать немного ошиблась в выборе моего подвенечного платья. Мне больше к лицу был бы сейчас наряд рабыни, – старик резко вскинул на нее ошарашенный взгляд, но Илинка не смотрела на него. – Вы мой супруг или надзиратель? Я проявлю уважение к вашим правилам, но разве я пленница в вашем замке, совершенно не похожем на место, которое я смогла бы назвать домом? Прошу прощения… – она отступила назад, когда старик вдруг поднялся, оскорбленный поведением супруги. Ее темный взгляд схлестнулся с его разъяренным. Дурак бы не понял того, на что намекала эта дерзкая девчонка, скрывавшая острый язык за напускной маской смирения. Ноздри мужчины широко раздувались, а взгляд, пожалуй, впервые за время беседы отражал хотя бы какие-то эмоции. Бужор походил на коршуна:

– За вашу дерзость я могу позволить себе лишить вас большего, нежели то, о чем мы сейчас говорили, – он зашипел, угрожающе глядя в лицо той, что осмелилась оскорбить его своей непокорностью, – но вскоре вы поймете, что в моем доме лучше знать меньше, ложиться раньше, а спать крепче.

– Я и не думала вам перечить, но…

– На первом этаже кухня и комнаты слуг… – и он вновь прервал ее. Бырцой продолжил рассказывать совсем спокойно и беспечно, будто бы в нем не было ярости секунду назад. Илинка ощутила, как волна негодования сменялась презрением, зарождавшимся где-то в самом сердце. – А чердак и подвал не место для такой доамны, как вы. Надеюсь, мы поняли друг друга? За соблюдением правил Марку будет неотрывно следить, но будьте уверены, все это – для вашей безопасности. Можете идти.

Бужор отвернулся от девушки, когда та на секунду опустилась в поклоне и, не удостаивая более своего супруга взглядом, направилась к дверям. Она едва сдерживала дрожь от неприязни, испытываемой рядом с этим мужчиной. Илинка вышла в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и, задержав дыхание, попыталась дождаться, когда же сердце вновь забьется в нормальном ритме. Это был их первый состоявшийся разговор. Первый из тысячи? А может, и вовсе первый и единственный. О степени безумства Бужора Бырцоя девушка по-прежнему не бралась судить, но твердо поняла только одно – любое чувство страха перед ним всегда будет затмеваться самым ярым и искренним отвращением.