Текст книги "Красный лёд"

Вот он – самый дурной знак для калмыка, хуже уже быть не могло!

Старшие братья и дядья молчали, точно на губы им замок повесили – все три дня ходили смурные.

На четвертый день еще затемно перед рассветом распахнулась дверь, и явилась из глубины юрты… ведьма!

Моя бабка не признала в ней матери: волосы слиплись, лицо бешеное, весь подол и нижняя сорочка в крови. От нее пахло жжеными травами и… кровью.

В юрте горел маленький светоч. Брызги капель обагрили стены их дома, пол был залит кровью. Но самым жутким было чучело их сбежавшей собаки. Зрачки пса закатились, язык вывалился, но дымчатая шкура не вспорота. Вот, чья кровь сбегала по материным лодыжкам.

Бабка много раз видела, как режут овец и баранов, но собака для кочевников – член семьи, талисман дома, защитница очага, и убийство поводыря каравана приравнивалось к убийству мужчины.

Собаку никто не смел обижать.

Бабка кинулась к старшим. Думала, мать помешалась рассудком. Однако никто не сдвинулся с места. Дядья и женатые браться знали: был сотворен кровавый ритуал темной женской магии.

Бабку схватили за косы, чтоб не дрыгалась, а мужчины низко, как шаману, поклонились матери.

Бабка долго потом крутилась возле младшего из женатых, не решаясь спросить о чертовщине. Тот отмахивался от нее, но под конец все же шепнул, мол, запретная магия. Она вытворяется только женами и по ночам. Только жена может с ней совладать. Потому что сущность женщины такова – дочь полуночи, темная, лунная, противоположная свету мужчины. Если Бог Огня и Солнца увидит, покарает ведьму.

Через два дня вернулся отец. Завалило его горную тропу снегами. Не спуститься ни ему, ни стаду. Пришлось поворачивать и искать путь с другой стороны скал. Долго бродили, но вышли к низине, а оттуда три ночи пути. На четвертую он и явился.

Много позже, став невестой, бабка узнала, как совершается этот обряд.

Дух собаки-поводыря посылается женой вслед за мужем, и неспокоен будет дух, пока не отыщет пропавшего. Жив тот или мертв, найдет и на том свете… Отныне душа мужа на веки веков к жене привязана – не разрубишь ту нить ни смертью, ни жизнью. Где бы ни был – вернется к нареченной, днем и ночью ее образ в голове держать будет. Но если умер он, то горем обернется женское колдовство – в кошмарах и в яви от него не отвяжешься.

В те три дьявольских дня моя прабабка проливала кровь и взывала к мужу, раззадоривая себя… в брачном игрище… со смертью. Оттого-то и был выпачкан материнский подол, оттого и глаза горели, как у помешанной, от того и поспешил заблудившийся вслед за поводырём вернуться к горячему лону супруги. Черная магия похоти их души скрепила.

Не было внучек у моей бабки, не сумела она передать тайны женской премудрости по прямой семейной цепи. Но женщины – не мужчины, им не нужно прямое родство. Кто знает, может, загадка, похороненная вместе с моей много видевшей бабкой, отгадается где-то еще? – закончил повесть калмык.

Он больше не глядел на Серафиму. Его лицо переменилось и стало безучастным, словно это не он сейчас поведал странную историю о семье его предков.

Рассказ со счастливым концом оставил едкое послевкусие собачьей крови во рту. Неоднозначность повествования вызвала в кругу путешественников немало вопросов. Сначала они допекали вопросами Соята, но попытки вновь разговорить второго помощника оказались безрезультатными. Тогда альпинисты принялись спорить на тему подлинности рассказа старой женщины и целесообразности ритуала.

– Теоретически тогда любая женщина это может!

– Не может быть!

– …если бы она не любила, то у нее ничего бы не вышло!

– …он, наверно, хотел попросту сбежать из семьи…

– И бросить жену с детьми?

Глеб обернулся на Симу. Предание показалось ему занятным. Он слышал нечто похожее от индейцев. У карелов тоже был обязательный брачный ритуал, связанный с кровью. Ему вдруг стала любопытна реакция супруги, не проронившей ни слова за все время повествования.

– Откуда мы знаем, все ли дети его…

– С ума сошел? Жены кочевников не гуляют!

– Ой, да! – поддразнивал чей-то голос.

– Вокруг сотни километров степи!

– Хозяин дома – бог в таких семьях! – уверенно заявила Наталья.

Серафима, белая как полотно, глядела куда-то перед собой невидящими широко распахнутыми глазами. Поволокой сошел с лица костровой горячий румянец, и на фоне сереющей кожи в неверном сиянии Глеб сумел рассмотреть, какими бесстыдно-огненными стали ее нежно-золотистые пряди. Она казалась не просто испуганной – потрясенной!

Глеб схлестнулся взглядами с фотографом – тот в немом удивлении переводил глаза то на Симу, то на него. Он также не понимал, что ее напугало. Борясь с внутренним обещанием, Глеб обхватил ее ладони своей, выводя девушку из оцепенения. Она вздрогнула. Несмотря на жар от костра, руки были ее, как из проруби. Он хотел разжать челюсть и спросить, что это с ней. Сима вдруг беспомощно заморгала и в ужасе вырвала руки.

Не разжал. Не спросил.

Девушка вмиг поднялась и быстрым шагом растворилась в кустарнике.

Глеб устало глядел туда, где минуту назад скрылась его взбалмошная молодая супруга. Она всегда была хронически сумасбродной, легкомысленной, безрассудной, но, при всем прочем, светлой, увлекающейся, фееричной. Куда оно делось? Все исчезло.

– Куда она делась? – невеселые мысли бороздили голову мужчины. Он и хотел бы отвлечься, но не чувствовал в себе силы разогнать тучи тягостных дум.

– Наверное, спустилась к реке, – пожал плечами Андрей. – Привести ее? Ночью принцессе одной небезопасно.

– Я сам. Через четверть часа. Пусть остынет, – хмуро ответил Глеб.

– У нее опять «прекрасное настроение»?

– Да.

– Понятно. Своенравная штучка, – заметил первый помощник.

Мужчина не стал отвечать на ехидное замечание. Но он прав: «своенравная» – еще слабо сказано.

Как же страшно накренилось в них что-то! Она почти шипит при его приближении, режет упреками, бросает ненавидящий взгляд. Ничего от ласковой девочки – исполинская фурия, дикая кошка. Такую и не погладишь – руку с пальцами оторвет.

Почему же он не может ее отпустить? Может. Она разбила бокал их семьи – он несчастлив. Рыжеволосая бестия. Ее такую невозможно любить. Но вопреки здравому смыслу он привез ее в заповедный край и исподволь любуется ее волосами.

Он должен решить. Он решит.

– А где этот выдающийся фотохудожник? – с желчью изрек вопрос Андрей. – Где наш умник?

– Наверняка присел где-нибудь в кусты.

– Черт! – резко вскочил на ноги Глеб.

– Ты чего?

– Эй!

– Куда он пошел? – строго спросил руководитель отряда.

Альпинист слегка отпрянул.

– За те деревья. А что?

– Андрей, пойдем со мной! – негромко скомандовал Глеб.

Мужчины отошли от костра.

– Возьми фонарь и спускайся к реке! Приведи мне ее! – голос его был глухим и строгим.

– Чего ты взбеленился? Ну, подумаешь…

– Делай, что говорю! – оторвал он.

Через двадцать минут безрезультатных поисков двое проводников встретились у реки.

– Этот тоже пропал, – Глеб почти рычал.

– Кто? Этот Сергей Фотографьевич? – не сдержал насмешки Андрей. – Ты думаешь, что они заодно?

Глеб отрывисто выдохнул.

– Вот так фокус выкинула наша принцесса! Думаешь, они где-то воркуют? – помощник задал вопрос в пустоту. – Никогда не пойму этих женщин! Дуры бабы!

– Хватит! – прервал его Глеб. – Куда еще они могли добраться без фонарика?

– Может, выше по течению?

– Не-е-ет! Пороги слишком крутые! На опушке они!

– На опушке, говоришь? Знаю я одно место: метров двести по берегу.

– Веди!

Сергей нежно поглаживал кончики пальцев любовницы.

Сима нервно сжимала жестянку с крепленым вином, булькающим от внезапных коротких судорог неспокойного тела.

– Ты дрожишь. Объясни мне еще раз: что произошло? Ты умчалась такая расстроенная, – он старался говорить вкрадчивее и мягче.

Слишком напряжена и ершиста – что-то лепечет про миф и умершую собаку. Он хотел ее поцеловать – она отстранилась.

И снова этот невнятный лепет…

– Ты выпей, выпей еще! Тебе надо успокоиться, прийти в себя.

– Да ты пойми, наконец: собака, кровь, жена – все это правда! – не унималась она. – Это было со мной!

– О чем ты? Неужели ты воткнула нож в горло собаки и забрызгала ее кровью весь дом? – усмешка заиграла в его лице. – И твой муж не калмык. Ты сама себя накрутила! Много собак попадают под автомобили, гибнут – это не значит, что ты была ведьмой!

– Нет, конечно! Но мне тогда снилось… Или нет! Это был вовсе не сон… Понимаешь, я делала что-то похожее… Я была той женой!

– Ты с ума сошла! Тебе следует успокоиться! Давай, иди ко мне! Я согрею, – Сергей потянул на себя рукав ее комбинезона. – Да, иди сюда.

Серафима принялась неуверенно отпираться. Ее начало мутить от вина.

– Я… я… мне не хочется. Пожалуйста… не надо.

– Ну-ну… ну, ты чего? Любовь моя! Зачем ты хочешь поссориться?

– Не хочу!

– Я и так от тебя натерпелся сегодня! Ты совсем непослушная! – в его голосе прозвучала гневная нотка.

– Ну, послушай же меня! – ей все настойчивее приходилось упираться ему в грудь.

– Милая, ну я же люблю тебя! – он с силой дернул ее на себя и прижал, вырывая из ее губ поцелуй. – Ты достаточно меня подразнила. Теперь я хочу…

– О чем… – попыталась она, мужчина уже вторгся в рот языком.

Девушка слабо заскулила.

– Эй, кто там?! – раздалось в десятке шагов от нее.

– Кто-то идет, – озадаченно прошептал фотограф и отстранился от Серафимы.

Шаги быстро приблизились. Глеб и Андрей нависли над парочкой, устроившейся на пышном мхе.

– Опа! – едко воскликнул первый помощник.

– Что здесь, мать вашу, творится? – взгляд главного упал на недопитую наливку. – В кружке вино?!

И тут Глеб не сдержался. Он выдрал жестяную склянку из трясущихся пальцев и зашвырнул ее далеко в черноту. Несколько капель пролились, и в воздухе повис тяжелый дух спиртовой настойки.

– Ты – пошёл отсюда! – фонарик в руке проводника жестоко распорол темноту лезвием света.

Сергей хотел было огрызнуться, но дрожавший от напряжения голос супруга любовницы более чем красноречиво разъяснил, что этого делать не стоит.

Он решил, что примирительный тон чуть охладит пыл раскаляющейся «беседы».

– Глеб! Глеб, послушай меня. Симе требовалась поддержка. Мы… мы… просто разговаривали. Как друзья, да! Мы ведь коллеги…

– Убирайся, – очень тихо произнес он. Это было последнее предупреждение.

– Даже не думай с ним спорить, – быстро предупредил Андрей, глядя на потуги фотографа сохранить мужское достоинство на глазах у девчонки. – Он не шутит. Пошли! – и он начал подталкивать Сергея к краю поляны.

Они уже отошли на двадцать шагов, когда Сергей повернулся к заместителю Глеба и с мольбой в голосе заговорил:

– А что, если он ударит ее?! Нам нельзя уходить! Мы должны вернуться!

– Эй, остынь, герой! – придержал он Сергея. – Скорее ударят тебя. Ее он не тронет.

– Но она там…

– Тебе же сказали: не высовывайся! Забудь о ней! Иначе… никто из нас не будет церемониться! Ты уже основательно подмочил себе репутацию! Только попробуй еще раз приблизиться к моей жене, – угроза зазвучала в его голосе.

– К твоей… жене? Наташа твоя жена?! А я думал…

– Ты слишком много думаешь! В основном, о себе! – перебил того Андрей. – Я предупредил!

Серафима похолодела.

Глеб все также продолжал возвышаться над ней. Может, ждал, пока скроются в лесу уходившие, или пытался совладать с клокочущей яростью.

Ее муж не из тех, кто сыплет кулаками за «просто так». Прежде он редко выходил из себя. Его трудно было вывести из равновесия. Сейчас она его не узнавала. Лицо скрывалось во мраке ночи, но отрывистое дыхание не предвещало хорошего.

Сима приготовилась к самому страшному.

– Ты получишь от меня развод! Утром я еще сомневался, но не сейчас. Это уже слишком! – он говорил размеренно.

Она нутром почувствовала, какое усилие он делал над собой, чтобы сохранить этот холодный ровный тон, не сорваться и не усугубить ситуации.

– Но почему? – невольно сорвался вопрос с ее губ.

– Почему?! – голос возвысился, и он замолчал.

– Что такого ужасного в кружке вина? – ей отчего-то захотелось рассказать, что ее так расстроило, почему она оказалась здесь… с тем… человеком. – Мне нужно было расслабиться. Позволь…

– Ты – пустышка! – внезапно выговорил мужчина.

В ней что-то рухнуло от этих слов. Она услышала в себе, как высокая стопка из прочитанных ею книг пошатнулась и с грохотом высыпалась на дне пространства ее внутреннего мира.

– Ч-что? – смешанный поток чувств затопил ее разум.

– Ты растеряла себя, опустилась. В тебе ничего не осталось от той, с которой мы пять лет назад стояли у алтаря. Ничего. Я попытался… но… все! Это конец! После возвращения соберешь вещи и… Дальше распоряжайся своей жизнью сама. Я не стану тебе препятствовать. Это больше не наша семья.

Серафима будто оглохла. Звуки леса больше не доходили до ее сознания. Заветные слова о свободе, о которых она грезила несколько месяцев, прозвучали ей приговором. Она сумела порадоваться победе где-то там, на задворках, где-то задним умом. Тогда отчего вдруг стало так грустно… горько… тоскливо?

До конца не осознавая происходящее, девушка спотыкающимся языком слабо выговорила:

– Ты меня больше не любишь?

Он раздумывал больше минуты.

– Почти ничего не осталось от… этого чувства… как и от тебя, – мужчина как-то весь сгорбился.

Сима застыла. Осознание приходило к ней постепенно.

Глеб повернулся и скорым шагом пошел к лагерю. Ей хотелось остаться и подумать – столько всего случилось за последние дни – но чувство самосохранения подсказывало, что необходимо поторопиться за электрическим лучом света от… его фонаря. Одной… ей не найти дорогу в кромешной тьме.

К палаткам Сима подходила с тяжелым сердцем. Чувство радости, которое, как она считала, придет вместе с известием о разводе, растворилось в океане недобрых предчувствий.

Глеб обратился громко и сразу ко всем:

– Как вы знаете, завтра мы выйдем на высоту более двух километров над уровнем моря. Нас ждет нелегкий подъем. Я не забыл о правилах в нашем отряде, как и о принципе равенства голосов, но на правах старшего и ответственного за вашу безопасность я призываю каждого из вас добровольно отказаться от употребления горячительных напитков на время путешествия, – громогласно объявил он. – Алкоголь негативно сказывается на обмене веществ, в том числе и на теплообмене. В связи с прогнозируемым ухудшением погодных условий и снижением температуры, злоупотребление может привести к переохлаждению и даже к летальному исходу. Моя настоятельная просьба заключается в том, чтобы избавиться от тар, содержащих алкоголь, во избежание новых казусов, влекущих за собой несчастные случаи и вред здоровью. В противном случае, я сворачиваю экспедицию, и мы возвращаемся домой, – он был настроен серьезно.

Мужчины начали поглядывать друг на друга. Требование было озвучено, и никто не сомневался, с кем именно был связан упомянутый «казус».

Никто не вызвался спорить с главным проводником. Никто не роптал, как ни странно. Молча развязали рюкзак с провиантом и выдворили бутылки. Каждый понимал, кого именно он защищает, но согласились с ним, и от этого Серафиме стало вовсе неловко.

Четыре стеклянные тары легли священной жертвой к ногам проводника, глядящего на всех тяжелым взором.

– Андрей!

– Без проблем! Всегда мечтал попробовать горлышко лезвием ножа… Как гусар!

– Аккуратнее там! Осколки собери! – напомнил Глеб.

– Босс, обижаешь! – он состроил оскорбленную мину.

Глеб не проронил больше ни слова. Все молча разошлись по своим местам. Конюхи растянули треугольник обветшалой брезентовой палатки и немедленно исчезли в ней. Остальные тоже решили отойти, наконец, ко сну.

Что это было? Зачем он так сделал? Хотел доказать, что он все еще способен управлять ее судьбой? Что ему подчиняются? Что он не собирается прощать за проступки?

Что, черт возьми, это было?!

Глава восьмая

 
♫♫ исп. Jozef Van Wissem & «SQÜRL» – The Taste Of Blood
 
 
Кровь.
Густая кровь тягучим водопадом
Струится вниз к затопленному полу,
Как будто сами стены источают
Нектар отъятой жизни.
        Тяжелый, пропитанный гемоглобином
        Спертый воздух насыщен испарениями
        И оставляет на губах поганый привкус.
                От красного тумана в голове
                Она не замечает,
                Что все предметы в спальне
                Качает на волнах кровавой речки.
                Мир утопает в пурпурном океане,
                А солнце излучает красный свет.
        Но это не играет роли… для нее…
        Пусть сгинут все миры!
        Сейчас лишь Он ее Вселенная.
        Багряно-черный сок умершего проводника
        Есть мост. К Нему.
Нога Его вступает в храм любви,
Где вместо простыней
– кровавый шелк
И плоть взамен роскошных одеяний.
         Он здесь. Дрожь ей подсказывает: Он рядом.
         Его дыхание рождает священный трепет.
         Она не чувствует зловоний —
         Нектар кровавый для нее, как амбра.
                 Она зажмурилась.
                 Он – бог. Ослепнешь, если взглянешь.
         Но чувства трудно обмануть:
         Он насыщает взгляд горячим телом смертной,
         Что призвала Его к полуночи. Зов был услышан.
Она, как полотно, бела. Едва не вскрикнула,
Когда нечеловеческие губы прильнули к ней.
Горячий, терпкий поцелуй воспламеняет страсть.
Она вся перед Ним.
Его желание священно,
Как непреложны и законы Бытия.
                Его рука блуждает по предплечью
                К ее лицу, затем спускается к груди.
                И ниже, дальше, глубже.
Прикосновения божественной руки,
Залитой темной кровью,
Рождают боль. Кровавый след
Ожогом остается на прозрачной коже.
Ее телесный холст, до этих пор неоскверненный
Краской, теперь Его, и Он – художник ей.
        Она кричит. Ее нутро объято пламенем.
        Она – Его, Он в ней.
        Их поцелуи горячее солнца,
        Но солнце их не видит.
        Царица ночь их ласки подсмотрела.
Он брал, не милуя, она – пылала.
И солнечные кудри ее спутались,
Напившись сладкой крови.
Он целовал, она шептала волшебную поэму о любви
– сильнейшее заклятье, что доступно смертным.
И Он внимал.
         От жарких стонов воздух накалился.
         Дыхание утроилось.
         Багряные ладони зачерпнули белую постель,
         Раскрашивая в огненном забвении
         Их ложе пястями пунцового оттенка.
                Их ноги, шеи, пальцы сплетены.
                Он изрыгнул победный стон,
                И роковая клятва совершилась.
                Теперь Его душа на паперти любви
                Томиться будет вне ее объятий.
        Отныне Она – богиня Его дум, Его желаний.
        Он надкусил прекрасный плод.
        Она познала сладость быть любимой.
        Теперь они – одно:
        Жена для Мужа, Муж своей Жены.
        Ее благословил закат, Его – рассвет,
        На веки вечные одним кольцом земли обручены.
Не избежать им ада на двоих,
И не разделят их ворота рая
– из жизни в жизнь их души сплетены.
Произошло кровавое венчание.
Исполнится проклятие любви».
 

Глава девятая

– Проснись! Проснись же, наконец! – кричал ей голос на ухо. – Эй, ну просыпайся!

Кто-то безжалостно ущипнул ее за ногу.

– Ай! – зашипела Серафима, с трудом разлепляя веки.

– Вставай! – сердито велела медсестра.

Девушка бессильно приподняла голову.

– Я снова была там! Все в крови: руки, волосы… – Сима лихорадочно осматривала себя. – И Он тоже! Он… мы… Господи, я… я… жена своему мужу… Что это было? Точно не сон! Зачем…

– Что ты несешь? Какая жена, какая кровь? Ты принимала вчера что-то психотропное? – враждебный тон голоса Натальи окончательно возвратил Симу в реальность, но нисколько не сгладил ужаса перед кошмаром, неестественно предметным и красочным.

– Поднимайся! Овсянка будет готова минут через десять. Мне нужно сворачивать палатку – через сорок минут уходим.

«С добрым утречком, милая! Отличное начало дня! Не терпится знать, а что будет дальше?» – горько улыбнулась Серафима.

Затекшие мышцы тянуло, колени подгибались, ступни, распухшие от долгой ходьбы, не влезали в ботинки. Пришлось снять шерстяные носки.

Ну что ж…

Кое-как завязав шнурки, она спустилась к реке, чтобы умыться.

Все изменилось здесь со вчерашнего дня. Великолепный пейзаж в лучах уходящего солнца утонул в непроглядной дымке тумана. Высокий сказочный небосклон к утру набило ватой из кучевых облаков, словно подушку. Косая рябь кромсала зеркало помутневшей воды. Промозглый ветер накатывал короткими атаками. Приветливые березки, еще накануне радовавшие глаз, сегодня прятались за ширмой толстого смога.

Серафима припомнила, как Глеб, разозлившийся, вырвал чашку с крепленым вином. Пальцы сами собой разжались, как будто заново освободились от груза металла.

Теперь она свободна. Однако сейчас эта новость едва ли радовала ее.

«Может быть, я еще попросту не осознала?» – уговаривала она себя, стремясь задавить в груди чувство тревоги. – «Нужно рассказать Сергею».

– Она металась, как сумасшедшая! Чуть палатку не перевернула!

Серафима поднималась с берега к остальным, когда услышала жалобы медсестры.

– Я почти не спала!

Девушка остановилась. В трех метрах от нее оказался Глеб, хмурый, как обычно, и Андрей, ловко высекающий прутик.

– И что ты предлагаешь? – Глеб заметил жену, но не сменил тему.

Наталья не постеснялась продолжить:

– Пусть мучается этот ее принц! Ну, я не знаю уже! Пусть он попробует выспаться с нашей красавицей, – женщина выкинула кисть в сторону Симы, – а я спокойно отдохну!

Отчаянная просьба Натальи, несущая за собой двоякий смысл, застала врасплох всех участников разговора.

Глеб потемнел в лице. Зрячий глаз его злобно сощурился.

– Наташа! – Андрей покачал головой. – Ты чего несешь? – он старался показаться строгим, но по блестящим глазам стало понятно: его здорово повеселило ее беспечное предложение.

– А что я такого сказала? – невинным голоском пропела женщина вдруг.

Покрасневшая от шеи до затылка, Сима застыла на месте.

На миг ей почудилось, что они все знают. Знают о ее романе с Сергеем. На один краткий миг она представила… и мурашки засквозили по телу. Ей стало невыносимо жарко, словно ее бросили в адское пекло.

Серафима поймала на себе взгляд супруга, пытливый, вопрошающий взгляд. Она не выстояла в борьбе с совестью и стыдливо опустила веки, страшась, что может выдать себя.

– Глеб, ты куда? Мы не договорили! – затарахтела Наталья ему в спину.

– Оставь его.

– Пусть тогда себе возьмет девчонку, раз так волнуется за нее.

Главный проводник резко повернулся.

– Наталья, я не собираюсь спорить с тобой. Все останется, как есть. Я больше повторять не буду, – и он направился к костру.

Андрей обернулся к медсестре:

– Даже не думай! Я не стану просить его ни о чем! И тебя прошу не пререкаться. Не зли, он и так не в духе, – предупредил ее.

Сима колупала ложкой по тарелке.

Ее не покидало чувство, что она перепачкана в чем-то очень липком и гадком. Эти трое говорили о ней, как о… о… питомце, выросшем в подвале, строптивом, грязном. Ею перебрасывались, как старым рюкзаком.

Альпинисты глазели с неодобрением. Конечно, они не могли знать, что произошло накануне в лесу, но поняли, из-за кого пришел в ярость командир и приказал опорожнить бутылки с отличным вином.

Сима не успела съесть и половины порции завтрака, как Глеб объявил десятиминутную готовность. Это значило, что трапеза закончена, один ополаскивает посуду, остальные грузят вещи.

Грязные тарелки выстроили шеренгу перед Натальей.

– У меня палатка не убрана, – отмахнулась женщина.

– Почему так долго? – невозмутимо осведомился Глеб.

– Не сложно догадаться, почему. Зато кое-кто выспался, – крайне едко произнесла она. – Пускай принцесса разбирается с посудой – не перетрудится.

Серафима оскорбленно вскочила с места.

– Наташ! Хватит! Довольно бабьих склок! Итак все утро, не переставая, твердишь об этом, – осадил ее Андрей. – Мы все в одной связке.

Медсестра с видом крайне возмущенным отправилась собирать палатку, что порадовало Серафиму. Она нуждалась в поддержке Андрея, поэтому хотела попросить его помочь отнести вниз посуду, чтобы остаться наедине.

– Андрей, можно тебя… – заговорила она тихонько, но ее перебили.

– Андрей, помоги Наташе с палаткой! – спокойно попросил Глеб. – Сима, приступай! – указал он на гору посуды с присохшей кашей.

– Обиделась наша Наталья, – сказал Игорь.

– Да ладно тебе! Милые бранятся – только тешатся! – ответил ему другой альпинист.

– «Милые»? Что это значит? Они… вместе? – наверное, в лице Симы было намешано слишком много, потому что мужчины засмеялись.

– Вообще-то они женаты.

К горлу поднялся сжатый клубок невыраженных чувств. Ей вдруг захотелось кричать и плакать одновременно. Почему мир так несправедлив? Последний оплот человеческого участия и поддержки на сотни километров вокруг… и тот оказался подделкой.

«Ну и ладно!» – она гордо тряхнула волосами, завязанными в «хвост».

– Ребят, вы мне поможете?

Может быть, она произнесла это очень тихо, и ее не расслышали, но взгляды мужчин разлетелись по сторонам, и просьба осталась без ответа. На полсекунды на ней задержался жалостливый взгляд фотографа, но и он упорхнул куда-то сквозь нее. Было ясно как день, что ему следует держаться от нее подальше, не привлекая к себе внимание проводников. Но отчего-то Симе очень хотелось, чтоб он сейчас нарушил правила и заступился за нее.

– Вот они, эти мужчины! – досадовала про себя девушка.

Упрямая каша прилипла ко дну и никак не отдиралась от миски. Сима от злости врезалась в застывшую массу ногтями и принялась отскабливать, как есть. Губку для посуды и мыло она не попросила из гордости, о чем пришлось пожалеть. Ладони покраснели, а пальцы занемели от холодной воды.

«Отряд выдвинется с опозданием, и, конечно, виноватой останусь я! Опять будут клевать», – кипела от бессилия Сима. – «Тоже мне, нашли себе белую ворону!»

Как назло, брызнул мелкий колючий дождь. Спина, прикрытая термобельем и хлопковой водолазкой, немедленно ощутила промозглый натиск небесной влаги. С волос начало стекать. Нужно было вернуться за курткой.

– К черту все! Пусть так… С меня хватит! – в порыве гнева выругалась она и поднялась с корточек.

Когда Сима вернулась в лагерь, все уже были собраны.

– Ты шутишь? Мы только что навьючили лошадей! Где ты раньше была, когда я кухню укладывала? – взялась отчитывать ее Наталья. – Мы не можем и дальше задерживать всех из-за тебя. Понесешь посуду в руках!

В следующую секунду раздался звенящий ушераздирающий грохот. Стопка вымытых блестящих тарелок с пронзительным визгом грянули о камни и бросились врассыпную вокруг распалившихся женщин.

Кони заржали и нервно подернулись в сторону. Стременным пришлось хлыстнуть одного по носу, чтобы тот не взбрыкнул.

– Ты что наделала, мерзавка?! – не своим голосом заверещала Наталья. – Погнула тарелку!

Серафима сама толком не поняла, как это произошло. Охваченная необъяснимой паникой, девушка только и сумела отступить на шаг, озадаченно разглядывая груду серебристой посуды под ногами.

– Ты… ты… дрянь… Ты у меня… ответишь!!!

Первым среагировал Игорь. Крепкими ручищами он обхватил за плечи взбеленившуюся женщину, предупредив ее яростную попытку добраться до Серафимы.

– Отпусти! Я ей покажу, как надо уважать других… – ширококостная крепкая женщина рвалась на волю, словно тигрица.

– Ребята, помогите! – сдавленно выкрикнул альпинист, удерживавший медсестру.

Странная апатия накатила на Симу. В метре от нее трое мужчин пытались спасти ее от гнева Натальи. Девушка не тронулась с места.

– Наташа, не надо! Ты ее покалечишь! Зачем тебе эти неприятности? – уговаривали мужчины.

– Она должна научиться…

– Ты ничему ее уже не научишь!

Наконец, появился Андрей. Он прорвался к супруге, крепко обнял и заговорил горячо, но так, чтобы другие не могли расслышать. Наталья прильнула к нему и заплакала.

Остальные сочувственно наблюдали, как женщина приходит в себя.

– Собери то, что раскидала, – шепнул Симе кто-то из альпинистов.

Девушка, как заколдованная, принялась осторожно собирать посуду.

Одна тарелка действительно сильно пострадала: дно сплюснулось и поехало, напоминая собачье блюдце.

– Сцепились из-за ерунды! Просто кошачья драка!

– В следующий раз не буду в этом участвовать. Пусть сами разбираются!

– Ты что говоришь?

– А что?! Вот, смотри: полруки мне разодрала! – Игорь показал локоть.

Серафима выпрямилась.

– Не я начала! – она с достоинством подняла подбородок. – Я устала терпеть, пока мной помыкают все, кому не лень! Я сама за себя решаю!

– Сима, замолчи! – шикнул Андрей, держа в объятиях притихшую жену.

Взяв себя в руки, женщина оторвала лицо от груди мужа и уже спокойнее произнесла:

– Ты – маленькая наглая дрянь! Ты ничего не умеешь и не хочешь! От тебя одни неприятности! Думаешь, ты стоишь чего-то?! Ни гроша! Ты никому не будешь нужна! Для любого ты станешь обузой! Зря Глеб тебя с собой потащил! Не знаю, чего хотел добиться, однако уверена: он уже очень-очень сильно об этом пожалел. Припомни мои слова: ты останешься одна!

– Наташа, не стоит устраивать цирк! – Сима почувствовала, как Глеб вырос из-за спины.

– Я прошу тебя! Наташа успокоилась! Она тоже не железная! – защищал жену Андрей.

– Поговорим позже, – кивнул главный проводник. – Я гляжу, тут все собрались. Лошади готовы? Выдвигаемся! – объявил он.

Сима глядела вслед навьюченным коням. Люди вскидывали на плечи рюкзаки и шли следом. Девушка так и осталась стоять с кипой посуды. Паволока безучастности слетела, и на нее накатила черная тоска одичалости среди этих людей. К горлу снова подкатили горькие слезы, но Серафима сдержалась. Не хватает еще, чтобы кто-то увидел, как ей обидно и страшно.

«Сергей, останься!» – хотела она попросить, но понимала, что тот не сможет остановиться.

Они усугубили подозрения, встретившись в лесу наедине. Им следует быть аккуратнее. Ей следует!

В руках зазвенели тарелки, когда Глеб неожиданно предстал перед супругой.

– А ты… – он зловеще навис прямо над ней, – Ты… Мне очень стыдно за тебя! Мне действительно жаль, что я затеял все это! Ты столько неприятностей доставляешь людям, что слов не могу подобрать! В первый раз в жизни не терпится закончить подъем.

Симе хотелось на многое ему ответить. Он с самого начала делал одну ошибку за другой. Ему не следовало шантажом загонять ее в горы. Он болван, раз думал, что она будет вести себя паинькой. И вообще, она тоже жалеет, что повстречала этого хладнокровного ублюдка! Это он ее сделал несчастной!

Но его зрячий глаз смотрел на нее сверху вниз жестко и неумолимо. Серафима почувствовала, что в этот раз будет лучше, если она промолчит.

– Миски суй в рюкзак и немедленно одевайся. Уже некогда переодеваться – обсохнешь по дороге, – закончил он.

Ох, как же это противно: натягивать плотную отсыревшую куртку поверх насквозь мокрого белья!

Кожу больно кусали мурашки. Тело никак не сопротивлялось ознобу. Зубы ходили ходуном даже после часа пути.