Текст книги "Женщины на российском престоле"

Осенняя гроза над царскосельским парком

Но в середине 1790-х годов старость не только подошла к порогу ее дома, но и переступила через него. Несмотря на оптимизм, радость жизни и бесконечное желание любить, Екатерина чувствовала приближение новых времен, которые она уже не увидит. Кончался XVIII век, потрясенный ужасом кровавой революции во Франции, один за другим уходили выдающиеся деятели, прославившие этот век. В 1786 году умер Фридрих Великий – главный оппонент Екатерины в мировой политике. И без него, без постоянной тонкой игры с этим «Иродом» – так императрица называла прусского короля – стало пусто. В 1790 году умер и давний приятель Екатерины, австрийский император Иосиф II, в 1791 году не стало Потемкина… 15 марта 1792 года на маскараде в Стокгольме был смертельно ранен шведский король Густав III.

С ним у Екатерины были сложные отношения. В 1788 году он начал войну против своей родственницы – российской императрицы. Момент был благоприятный для шведов: русская армия воевала на Юге. Для защиты столицы пришлось срочно собирать все резервы, думать о вооружении горожан. Екатерина, оставшись в столице без Потемкина и Суворова с бездарными генералами – «бздунами» (ее непарламентское выражение), так нервничала, что даже похудела – пришлось перешивать все платья. И было от чего: настоящая война стучалась в высокие окна Зимнего дворца непрерывным грохотом многодневного морского сражения у близкого острова Гогланд, а западный ветер приносил в столицу густой пороховой дым, что позволило императрице написать Потемкину о себе как о человеке, который тоже понюхал пороха. Потом, после победы русских, царственная дружба восстановилась, и Густав был реабилитирован в глазах Екатерины своей последовательной антифранцузской политикой. «Мы с ним, – говорила Екатерина своему статс-секретарю, – часто в мыслях разъезжаем на Сене в канонирских лодках». Но этому было не суждено свершиться: в 1792 году Густава предательски застрелили в суете придворного маскарада…

Но самую страшную потерю принес 1793 год. Несчастный король Людовик XVI был, к ужасу всей монархической Европы, гильотинирован на Гревской площади. Спустя некоторое время революционеры совершили новое злодейство – там же казнили королеву Марию-Антуанетту.

Менялись и люди вокруг Екатерины. Она видела, что в рядах придворных появляется все больше новых, свежих лиц, незнакомые молодые люди мелькали на балах и празднествах в Эрмитаже, и это наводило на грустные размышления. Один только старый-престарый Гримм мог понять грусть императрицы, которая написала ему 11 февраля 1794 года: «Скажу вам, во-первых, что третьего дня 9 февраля, в четверг, исполнилось 50 лет с тех пор, как я с матушкой приехала в Россию. Это было в четверг 9 февраля, следовательно, вот уже 50 лет, как я живу в России, и из этих пятидесяти я, по милости Божией, царствую уже тридцать два года. Во-вторых, вчера при дворе зараз три свадьбы. Вы понимаете, что это уже третье или четвертое поколение после тех, которых я застала в то время. Да, я думаю, что здесь, в Петербурге, едва ли найдется десять человек, которые бы помнили мой приезд. Во-первых, слепой, дряхлый Бецкой: он сильно заговаривается и все спрашивает у молодых людей, знали ли они Петра I-го. Потом 78-летняя графиня Матюшкина, вчера танцевавшая на свадьбах. Потом обер-шенк Нарышкин, который был тогда камер-юнкер, и его жена. Далее его брат обер-шталмейстер (читатель помнит, как он в Риге помогал хохочущей Фике закидывать ногу в необыкновенные русские сани. – Е. А.), но он не сознается в этом, чтоб не казаться старым. Потом обер-камергер Шувалов, который по дряхлости уже не может выезжать из дому, и, наконец, старуха моя горничная, которая уже ничего не помнит. Вот каковы мои современники! Это очень странно – все остальные годились бы мне в дети и внуки. Вот какая я старуха! Есть семьи, где я знаю уже пятое и шестое поколение. Это все доказывает, как я стара; самый рассказ мой, может быть, свидетельствует то же самое, но как же быть? И все-таки я до безумия, как пятилетний ребенок, люблю смотреть, как играют в жмурки и во всякие детские игры. Молодежь, мои внуки и внучки говорят, что я непременно должна быть тут, чтоб им было весело и что со мною они себя чувствуют гораздо смелее и свободнее, чем без меня».

Вряд ли дети уже научились так подобострастно лгать, да их и не обманешь притворной веселостью – молодая душа постаревшей Фике была им открыта, и они хотели, чтобы милая бабушка с голубыми глазами не покидала их шумной компании… Но ее ждали в кабинете дела, шли с докладами статс-секретари. Они приносили плохие вести из Франции. Там лилась кровь, и чувствовалось ожесточение древних религиозных войн или, может быть, наступающего неизведанного железного века. Это ожесточение было непривычно для славного XVIII века, современники которого почти не употребляли так нам знакомое беспощадное, уничтожительное слово «враг», а пользовались лишь некровожадным словом «неприятель», как бы обратным «приятелю». Екатерина внимательно следила за событиями во Франции. Непосредственно Россию они не затрагивали, и поначалу она не разгадала зловещий смысл того, что происходило в Париже начиная с 1789 года. Царица даже была довольна созывом Генеральных штатов и полагала, что наконец безумным тратам Бурбонов будет положен конец – они жили явно не по средствам. Но потом события утратили логику, и вскоре стало ясно, что в величайшей державе Европы началась кровавая чума революции. Франция стремительно покатилась к террору и гражданской войне.

Екатерина не была склонна обвинять в происшедшем своих друзей-просветителей, чьи идеи воодушевили Робеспьера и Дантона. 5 декабря 1793 года она писала Гримму: «Французские философы, которых считают подготовителями революции, ошиблись в одном: в своих проповедях они обращались к людям, предполагая в них доброе сердце и таковую же волю, а вместо того учением их воспользовались прокуроры, адвокаты и разные негодяи, чтоб под покровом этого учения (впрочем, они и его отбросили) совершать самые ужасные преступления, на какие только способны отвратительные злодеи. Они своими злодеяниями поработили парижскую чернь: никогда еще не испытывала она столь жестокой и столь бессмысленной тирании, как теперь, и это-то она дерзает называть свободой! Ее образумят голод и чума и тогда убийцы короля истребят друг друга, тогда только можно надеяться на перемену к лучшему».

И хотя императрица поддерживала французскую эмиграцию, принцев крови морально и материально (правда, взаимообразно), она почти не скрывала своего убеждения, что именно развратный Версаль виноват в том, что ящик Пандоры был открыт (как и Петр III сам был виновником своей гибели). Конечно, в этом осуждении видна старая неприязнь преуспевающей провинциалки к бедам столицы мира, но мы теперь знаем, что Бурбоны, ничему не научившиеся и позже, сами бросили гранату под свою софу и бездарной политикой привели страну к катастрофе.

У Екатерины не было иллюзий на их счет («Лекарство от глупости еще не найдено, рассудок и здравый смысл не то что оспа: привить нельзя»). Она полагала, что с прежним абсолютизмом во Франции покончено, что нужно признать существование парламента, дать определенные свободы гражданам, одним словом, жить в новой Франции. Это не означало, что русская самодержица примирилась с тем, что там делалось. Она никогда не путала законопослушный и ответственный народ с толпой, разнузданной чернью и считала, что, пройдя неизбежный этап самоистребления, господства «духа разнузданности», Франция вернется к идее монархии.

13 января 1791 года она писала Гримму, что там неизбежно появится Цезарь и «усмирит вертеп», а 22 апреля, не без остроумия и проницательности, добавляла: «Знаете ли, что будет во Франции, если удастся сделать из нее республику? Все будут желать монархического правления! Верьте мне: никому так не мила придворная жизнь, как республиканцам». Очень жаль, что императрица не дожила до 5 декабря 1804 года – дня коронации Наполеона I. Ее пророчество исполнилось всего через тринадцать лет! Еще она считала, что революционная зараза расползется по Европе, что придет жестокий Тамерлан или Чингисхан, который поглотит ее, а потом явится Россия и всех спасет.

Точно известно, что Нострадамуса царица не читала, а опиралась только на опыт, интуицию и свою силу. Медью звенят ее слова 1790 года в ответ на похвалу Потемкина за ее «неустрашимую твердость»: «Русская императрица, у которой за спиной шестнадцать тысяч верст, войска, в продолжение целого столетия привыкшие побеждать, полководцы, отличающиеся дарованиями, а офицеры и солдаты храбры и верны, не может, без унижения своего достоинства, не выказывать неустрашимой твердости».

Французские события привели Екатерину к одному, но очень важному выводу: надо сделать все, чтобы революционная зараза не проникла в Россию. Именно поэтому в России появляется цензура, на вполне невинного московского издателя масонских трактатов Н. Новикова обрушиваются репрессии, принесшие ему, в отличие от других, не пострадавших издателей, славу выдающегося русского просветителя. Вполне преуспевающий таможенный начальник, но посредственный писатель Александр Радищев попадает, как часто это бывает в России, под очередную «кампанию по борьбе с (против)…» и отправляется в Сибирь. Задрожали и масоны, чьи занятия рационалистка-императрица всегда презирала и над «таинствами» которых беспощадно глумилась. Если раньше императрица вполне снисходительно относилась к критике, то теперь она видит в ней потрясение основ. По поводу выхода в академической типографии пьесы Княжнина «Вадим» на сюжет из новгородской «республиканской» истории она устроила головомойку президенту Академии наук княгине Дашковой, которая, как и императрица, не читала пьесы до печатного станка. «Признайтесь, – обиженно восклицала Екатерина, – что это неприятно… Мне хотят помешать делать добро: я его делала сколько могла и для частных людей, и для страны; уж не хотят ли затеять здесь такие ужасы, какие мы видим во Франции?» Не будем забывать, что на дворе был июнь 1793 года, во Франции в это время Конвент принял драконовские законы против спекулянтов, Марию-Антуанетту разлучили с сыном и начали поспешно готовить постыдный процесс против нее, обвиняя мать в противоестественной связи со своим ребенком… Так что императрицу, дувшую на воду, можно понять – в Париже тоже началось с пьесок и прокламаций.

Екатерина Романовна Дашкова

Что происходило внутри страны? Конечно, особых оснований для паники или даже тревоги не было. Дела шли своим чередом. Россия, победив турок, шведов и поляков, наслаждалась миром. Но без Потемкина уже не было прежнего блеска и осмысленности в политике, все шло, во многом, по инерции. Всеми делами теперь заправлял Платон Зубов. Он получил образование, сыпал мудреными словами, но был пуст и ничтожен, хотя тщетно тужился и надувался, чтобы походить на Потемкина. Другой «чернушка» Валериан Зубов убедил ранее столь здравомыслящую императрицу отправить его во главе армии в фантастический и совершенно бесперспективный поход в Индию и положил бессчетное количество русских солдат при штурмах прикаспийских крепостей. До Индии он, естественно, не добрался.

В том, что именно Платон Зубов оказался наверху, многие видели главное свидетельство разложения и упадка режима. Вот что пишет о последнем временщике Екатерины современник: «По мере утраты государыней ее силы, деятельности, гения, он приобретал могущество, богатства. Каждое утро многочисленные толпы льстецов осаждали его двери, наполняли прихожую и приемную. Старые генералы, вельможи не стыдились ласкать ничтожных его лакеев. Видали часто, как эти лакеи толчками разгоняли генералов и офицеров, коих толпа теснилась у дверей, мешала их запереть. Развалясь в креслах, в самом непристойном неглиже, засунув мизинец в нос, с глазами, бесцельно устремленными в потолок, этот молодой человек, с лицом холодным и надутым, едва удостаивал обращать внимание на окружающих его. Он забавлялся чудачествами своей обезьяны, которая скакала по головам подлых льстецов, или разговаривал со своим шутом; а в это время старцы, под началом у которых он служил сержантом, – Долгорукие, Голицыны, Салтыковы – и все остальные ожидали, чтобы он низвел свои взоры, чтобы опять приникнуть к его стопам». Из всех баловней счастья времен Екатерины II ни один не был так тщедушен и наружно, и внутренне, как Зубов. Как это далеко от мечтаний молодой Екатерины о ее царствовании как эпохе правды, законности, справедливости и милосердия. Сама царица всего этого не видела и не знала, а если и знала, то чего не простишь любимому «дитяти» или «чернушке» – я уже совсем запутался, кто из них кто!..

Шли годы, Екатерина не могла не думать о смерти. Она часто представляла себе свой последний час, но вполне романически, по-книжному. То она завещала похоронить себя в Царском Селе подле урны Ланского, то в Донском монастыре в Москве, то возле Стрельны – в Троице-Сергиевской пустыни, непременно в белой одежде с золотым венцом на голове, сочинила она себе и пространную эпитафию, из которой следует, что она умерла не от скромности. Мечтала она и умереть как-то по-особому: красиво и возвышенно. «Когда пробьет мой час, – писала она, – пусть только будут закаленные сердца и улыбающиеся лица при моем последнем вздохе». Но вышло все не так красиво и торжественно, а даже наоборот…

Незадолго до смерти, осенью 1796 года, произошли два события, плохо сказавшиеся на самочувствии императрицы. В сентябре разразился невиданный для двора Екатерины скандал: неуклюжими действиями Платона Зубова и графа Аркадия Моркова был сорван брак внучки императрицы, прелестной Александры Павловны и юного шведского короля Густава IV, причем произошло это накануне обряда помолвки, когда императрица, невеста и двор собрались в тронном зале и напрасно прождали короля несколько часов. Екатерина была этим потрясена и, как описывает современник, несколько минут оставалась с открытым от изумления и возмущения ртом, а потом в страшном гневе два раза ударила тростью Моркова и Безбородко, сбросила мантию и покинула зал. После этого инцидента императрица разболелась, и не мудрено – она никогда не испытывала подобного унижения.

Второе событие было зловещим. Как-то ночью (царица переехала в любимое ею Царское Село) началась страшная гроза. Это было странно – на дворе стояла глубокая осень. И, глядя на голые деревья парка, стонущие в призрачном свете молний, под ливнем, уже не нужным ни людям, ни земле, Екатерина не могла не вспомнить, что вот также поздней осенью 1761 года началась внезапно ночная гроза, а потом за императрицей Елизаветой пришла смерть. Современник свидетельствует, что это предзнаменование очень напугало Екатерину – женщину, как известно, смелую и отчаянную…

Смерть подстерегла ее в 9 часов утра, в среду, 5 ноября 1796 года, в Зимнем дворце, в узком коридорчике при переходе из кабинета в гардеробную. Царица, как обычно, поработав в кабинете за столом, вышла переодеваться. Камер-лакей Зотов, отворив дверь из гардеробной, нашел императрицу без сознания полулежащей на полу. Место было узко, и дверь затворена, а оттого она не могла упасть на пол. Приподняв ее голову, он увидел, что глаза ее закрыты, а лицо багрового цвета. Он призвал камердинеров, и с огромным трудом несколько сильных мужчин вытащили царицу из коридора и перенесли в спальню. Но они были не в состоянии поднять ее на кровать – так тяжела была сильно растолстевшая к концу жизни Екатерина, поэтому положили хрипящую императрицу на расстеленный на полу сафьяновый матрас. Тотчас послали за доктором. Князь Зубов, которого известили первым, совсем растерялся: он не позволил дежурному лекарю пустить кровь императрице. Впрочем, это не помогло бы все равно: диагноз личного врача Екатерины Рожерсона был суров: «Удар последовал в голову и был смертелен».

По-современному говоря, у Екатерины произошел типичный инсульт. В наши дни медицина может спасти такого больного, но в ноябре 1796 года врачи действительно были бессильны. Не приходя в сознание, императрица прожила еще сутки. В 7 часов утра 6 ноября началась агония: «последовало сильное трясение тела, страшные судороги, что продолжалось до 9-ти часов пополудни, в котором [часе] совершенно не стало никаких признаков жизни». В русской истории кончилась целая эпоха…

Императрице не довелось умереть так, как она хотела: в окружении добрых и мужественных друзей. Она лежала на полу, рядом выли растрепанные фрейлины, а в кабинет и обратно мимо распростертого тела великой государыни, деловито стуча коваными сапогами, бегал новый император Павел Петрович и его гатчинцы – они рылись в шкафах, на полках и в секретере. Пришло их время…

Краткие сведения об основных персонажах книги

Аббас III, шах Ирана (1732–1736) из династии Сефевидов.

Август II Сильный (1670–1733), польский король (1697–1733), курфюрст Саксонии с 1694 г., союзник Петра I в Северной войне со Швецией.

Август III (1696–1763), польский король (1733–1763), курфюрст Саксонии, сын Августа II.

Александр I Павлович (1777–1825), российский император (1801–1825), старший сын Павла I и Марии Федоровны.

Александра Павловна (1783–1801), великая княжна, старшая дочь Павла I.

Алексей Антонович (1746–1787), сын Анны Леопольдовны и Антона Ульриха. Родился в Холмогорах и жил там в заточении до 1780 г., когда был выслан в Данию, где и умер.

Алексей Михайлович (1629–1676), русский царь (1645–1676), сын первого царя династии Романовых Михаила Федоровича. От первого брака с Марией Ильиничной (Милославской) имел 13 детей, в том числе Федора (царь в 1676–1682 гг.), Ивана (царь в 1682–1696 гг.) и царевну Софью. От второго брака с Натальей Кирилловной (Нарышкиной) имел сына Петра (император Петр I) и дочь Наталью.

Алексей Петрович (1690–1718), царевич, сын Петра I и Евдокии Федоровны (Лопухиной). Бежал в 1717 г. за границу, был возвращен, судим, приговорен к смерти, скончался в Петропавловской крепости при невыясненных обстоятельствах.

Анна Иоанновна (Ивановна) (1693–1740), российская императрица (1730–1740), герцогиня Курляндская с 1710 г., дочь Ивана V и Прасковьи Федоровны (Салтыковой).

Анна Леопольдовна (Елизавета Екатерина Христина) (1718–1746), правительница России при сыне Иване VI Антоновиче в 1740–1741 гг., дочь герцога Мекленбургского Карла Леопольда и царевны Екатерины Иоанновны, внучка Ивана V.

Анна Петровна (1708–1728), цесаревна, дочь Петра I и Екатерины I, герцогиня Голштинская с 1725 г., мать Петра III.

Антон Ульрих (1714–1776), принц Брауншвейг-Беверн-Люнебургский, генералиссимус (1740 г.), муж Анны Леопольдовны, отец Ивана VI. В 1741 г. сослан со всей своей семьей, умер в заточении.

Апостол Даниил Павлович (1654–1734), последний выборный гетман Левобережной Украины (с 1727 г.).

Апраксин Алексей Петрович, граф, шут Анны Иоанновны.

Апраксин Федор Матвеевич (1661–1728), граф, генерал-адмирал, президент Адмиралтейств-коллегии, член Верховного тайного совета, брат царицы Марфы – жены царя Федора Алексеевича.

Арайя Франческо (1709–1770), итальянский композитор.

Баженов Василий Иванович (1737/38-1799), архитектор, график, теоретик архитектуры, с 1765 г. академик, с 1799 г. вице-президент Академии художеств.

Байер Готлиб Зигфрид (1694–1738), немецкий историк и филолог, с 1725 г. профессор петербургской Академии наук.

Балакирев Иван Алексеевич (1699–1763), камер-лакей, шут. В 1724 г. привлечен к дознанию по делу В. Монса, сослан в Рогервик на каторжные работы, возвращен Екатериной I в 1725 г.

Балк Матрена (Модеста) Ивановна, урожд. Монс, генеральша, статс-дама Екатерины I. В 1724 г. по делу брата – Виллима Монса– сослана в Сибирь, возвращена Екатериной!в 1725 г.

Бассевич Геннинг Фредерик (1680–1749), граф, голштинский государственный деятель, приближенный герцога Голштинского Карла Фридриха, автор «Записок о России при Петре Великом».

Березовский Максим Созонтович (1745–1777), композитор.

Беринг Витус Ионассен (1681–1741), датчанин, офицер русского флота, капитан-командор. В 1725–1730 и 1733–1741 гг. руководил 1-й и 2-й Камчатскими экспедициями.

Бернулли Даниил (1700–1782), швейцарский ученый, физик и математик, академик петербургской Академии наук.

Берхгольц Фридрих Вильгельм (1702–1767), камер-юнкер герцога Голштинского Карла Фридриха, обер-камергер Петра III, автор дневника, который он вел во время пребывания в России в 1721–1725 гг.

Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693–1766), граф, крупный дипломат, посол в Дании (1734–1740), кабинет-министр (1740), в 1741 г. отправлен Анной Леопольдовной в ссылку. Вернувшись в Петербург, участвовал в возведении на престол Елизаветы Петровны, вице-канцлер, канцлер (1744–1758). Сослан за организацию заговора в пользу будущей императрицы Екатерины II, в 1762 г. возвращен ею из ссылки, произведен в генерал-фельдмаршалы.

Бестужев-Рюмин Михаил Петрович (1688–1760), граф, дипломат, брат А. П. Бестужева-Рюмина, посол в Англии, Швеции, Польше, Пруссии, Франции.

Бестужев-Рюмин Петр Михайлович (1664–1742), граф, представитель России в Курляндии, обер-гофмейстер при дворе герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Отец А. П. и М. П. Бестужевых-Рюминых.

Бехтеев Федор Дмитриевич (ум. 1761), русский дипломат во Франции.

Бецкой Иван Иванович (1704–1799), государственный деятель, один из ближайших сподвижников Екатерины II.

Бибиков Александр Ильич (1729–1774), государственный деятель времен Екатерины II, генерал-аншеф.

Бирон Бенигна Готлиб (1703–1782), урожд. фон Тротта-Трейден, герцогиня Курляндская с 1737 г., жена Э. И. Бирона, фрейлина двора Анны Иоанновны. После свержения Бирона сослана вместе с ним, возвращена Екатериной II в 1763 г.

Бирон Гедвига Елизавета (1727-?), дочь Э. И. Бирона. При Анне Леопольдовне сослана вместе с родителями в Ярославль, перешла в православие, вышла замуж за барона А. И. Черкасова.

Бирон Густав (1700–1742), младший брат Э. И. Бирона, майор Преображенского полка, муж А. А. Меншиковой, сослан вместе с братом в Ярославль.

Бирон Карл Магнус (1684–1746), старший брат Э. И. Бирона, генерал-аншеф, генерал-губернатор Москвы (1740), в 1740 г. сослан в Ярославль, а затем в свое лифляндское имение.

Бирон Карл Эрнст (1728–1801), младший сын Э. И. Бирона, сослан вместе с ним в Ярославль, возвращен в 1762 г., жил в Курляндии.

Бирон Петр (1724–1800), старший сын Э. И. Бирона, наследный принц Курляндский, возвращен из ссылки в 1764 г., с 1769 г. герцог Курляндский, в 1795 г. продал свое владение Екатерине II.

Бирон Эрнст Иоганн (1690–1772), обер-камергер, фаворит императрицы Анны Иоанновны, герцог Курляндский с 1737 г., после смерти Анны Иоанновны – регент при Иване VI Антоновиче. В ноябре 1740 г. свергнут и сослан вместе со всей семьей в Ярославль. Возвращен из ссылки Екатериной II в 1762 г., получил в управление Курляндию.

Бобринский Алексей Григорьевич (1762–1813), граф, сын Екатерины II и Г. Г. Орлова.

Бортнянский Дмитрий Степанович (1751–1825), композитор.

Ботта Адорно Антоний, маркиз де (1693–1745), австрийский посланник при русском дворе времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

Бренна Винченцо (1740–1820), архитектор, автор Румянцевского обелиска в Санкт-Петербурге и др.

Бруин К. де (1652–1727), голландский художник, этнограф, писатель, путешественник, жил в России в 1701–1703 и 1707–1708 гг., автор написанной в форме дневника книги «Путешествия в Московию».

Брюс Яков Вилимович (1670–1735), граф, генерал-фельдмаршал, президент Берг– и Мануфактур-коллегии, дипломат, ученый, известен также как маг и чернокнижник.

Буженинова Авдотья (Евдокия) Ивановна (ум. 1742), шутиха Анны Иоанновны, вторая жена М. А. Голицына-Квасника.

Бутурлин Александр Борисович (1694–1767), денщик Петра I, впоследствии генерал-фельдмаршал, фаворит Елизаветы Петровны.

Бутурлин Иван Иванович (1661–1738), генерал-аншеф, командир Семеновского гвардейского полка.

Бутурлин Петр Иванович (ум. 1724), боярин, князь-папа шутовского Всепьянейшего собора, учрежденного Петром I.

Бюльфингер Георг Бернгард (1693–1750), физик и философ, академик петербургской Академии наук.

Валлен-Деламот Жан Батист Мишель (1729–1800), французский архитектор, в 1759–1775 гг. работал в России.

Вебер Христиан Фридрих, брауншвейг-люнебургский резидент при русском дворе в 1714–1719 гг., автор книги «Преображенная Россия».

Вейтбрехт Иосия (1702–1747), физиолог, академик петербургской Академии наук.

Веселовский Исаак Павлович (ум. ок. 1754), дипломат, начинал службу в Посольском приказе, в 1727 г. был сослан. При Елизавете Петровне – член Коллегии иностранных дел.

Вестфален Ганс Георг, датский посланник в России в 1722–1733 гг.

Вильгельмина Фридерика София (1709–1758), маркграфиня Байрейтская, дочь прусского короля Фридриха Вильгельма I, сестра Фридриха II Великого. Была дружна с Вольтером, покровительствовала литературе и искусству.

Волков Федор Григорьевич (1729–1763), актер, основатель драматического театра.

Волконский Никита Федорович, князь, шут Анны Иоанновны.

Вольтер (Мари Франсуа Аруэ) (1694–1778), философ, писатель, корреспондент Екатерины II.

Волынский Артемий Петрович (1689–1740), государственный деятель, дипломат, генерал-адъютант, обер-егермейстер, с 1738 г. кабинет-министр Анны Иоанновны, казнен по обвинению в заговоре.

Воронцов Михаил Илларионович (1714–1767), граф, канцлер (1758–1762), государственный деятель.

Вратислав Карл Франциск, граф, австрийский посланник в России в 1728–1733 гг.

Гельвеций Клод Адриан (1715–1771), французский философ.

Георг I (1660–1727), английский король (1714–1727), ганноверский курфюрст с 1698 г.

Герман Якоб (Иаков) (1678–1733), математик, академик петербургской Академии наук.

Глебов Степан Богданович (ум. 1718), майор гвардии, казнен за связь с бывшей царицей Евдокией Федоровной.

Глюк Эрнест (ум. 1705), пастор в Мариенбурге, воспитатель Марты Скавронской – будущей императрицы Екатерины I.

Гмелин Иоганн Георг (1709–1755), натуралист, химик, академик петербургской Академии наук.

Гогенгольц Никола Себастьян, австрийский резидент при русском дворе в 1720-1740-е гг.

Голицын Алексей Дмитриевич (1697–1768), князь, сенатор, сын Д. М. Голицына.

Голицын Василий Васильевич (1643–1714), князь, боярин, глава правительства во время правления царевны Софьи, руководитель Крымских походов 1687 и 1689 гг. После свержения Софьи отправлен Петром I в ссылку.

Голицын Дмитрий Михайлович (1665–1737), князь, в 1701 г. чрезвычайный посол в Стамбуле, в 1711–1718 гг. киевский губернатор, с 1718 г. президент Камер-коллегии, сенатор, член Верховного тайного совета (1726–1730), инициатор попытки ограничения самодержавия в 1730 г., судим в 1736 г., умер в Шлиссельбургской крепости.

Голицын Михаил Михайлович (1675–1730), князь, генерал-фельдмаршал, выдающийся полководец. Брат Д. М. Голицына. На службе с 1687 г., с 1714 г. генерал-аншеф, в 1728–1730 гг. президент Военной коллегии, член Верховного тайного совета.

Голицына Настасья Петровна (1655–1729), статс-дама Екатерины I, придворная шутиха Петра I и Екатерины I, князь-игуменья Всепьянейшего собора.

Голицын-Квасник Михаил Алексеевич (1688–1775), князь, шут Анны Иоанновны.

Голицыны, княжеский род в России, происходивший от великого князя Литовского – Гедимина.

Головкин Александр Гаврилович (ум. 1760), граф, дипломат, сын канцлера Г. И. Головкина.

Головкин Гаврила Иванович (1660–1734), граф, канцлер с 1709 г., начальник Посольского приказа и канцелярии, президент Коллегии иностранных дел, член Верховного тайного совета.

Головкин Михаил Гаврилович (1705–1775), граф, вице-канцлер (1740–1741), сын Г. И. Головкина.

Гольдбах Христиан (1690–1764), математик, академик, первый конференц-секретарь и советник петербургской Академии наук.

Гордеев Федор Гордеевич (1744–1810), скульптор.

Гримм Фридрих Мельхиор, барон (1723–1807), литератор, издатель рукописного журнала «Литературная корреспонденция», подписчиками которого были многие европейские монархи. Был близок к энциклопедистам. В течение двадцатидвух лет состоял в переписке с Екатериной II.

Густав III (1746–1792), король Швеции (1772–1792).

Густав VI Адольф (1778–1837), король Швеции (1792–1809).

Д'Акоста Ян, шут Анны Иоанновны.

Дашкова Екатерина Романовна (1743–1810), княгиня, урожд. графиня Воронцова, статс-дама двора Екатерины II, президент Академии наук.

Девьер Антон Мануйлович (Эммануилович) (1674?-1745), граф, генерал-адъютант. С 1718 г. обер-полицмейстер Санкт-Петербурга. В 1727 г. сослан в Сибирь А. Д. Меншиковым, возвращен Елизаветой Петровной в 1743 г.

Делиль Жозеф Никола (1688–1768), астроном, академик петербургской Академии наук.

Державин Гаврила Романович (1743–1816), поэт, государственный деятель.

Дидро Дени (1712–1784), французский просветитель, в 1750-1770-е гг. издатель Энциклопедии наук, искусств и ремесел.

Дмитриев-Мамонов Александр Матвеевич (1758–1803), фаворит Екатерины II в 1786–1789 гг.

Дмитриев-Мамонов Иван Ильич (1680?-1730), генерал-аншеф, сенатор, морганатический супруг царевны Прасковьи Ивановны.

Долгорукая Екатерина Алексеевна (1712–1745), княжна, дочь А. Г. Долгорукого, невеста Петра II, при Анне Иоанновне сослана вместе с родными в Березов, затем заточена в томском Алексеевском монастыре. Возвращена Елизаветой Петровной, стала фрейлиной.

Долгорукая Наталья Борисовна (1714–1771), княгиня, урожд. Шереметева, жена князя И. А. Долгорукого. Сослана с мужем в Березов в 1730 г., возвращена после его казни. В 1758 г. постриглась в монахини.

Долгорукий Алексей Григорьевич (ум. 1734), князь, сенатор, гофмейстер, член Верховного тайного совета, в 1730 г. сослан со всей семьей в Березов, где и умер.

Долгорукий Василий Владимирович (1667–1746), князь, генерал-фельдмаршал, в 1726 г. главнокомандующий в Прикаспии, член Верховного тайного совета. Сослан в 1718 г. по делу царевича Алексея, возвращен в 1724 г., вновь сослан при Анне Иоанновне, возвращен Елизаветой Петровной в 1742 г., стал президентом Военной коллегии.

Долгорукий Василий Лукич (1670–1739), князь, действительный тайный советник, дипломат, член Верховного тайного совета, один из инициаторов ограничения самодержавия в 1730 г., сослан Анной Иоанновной на Соловки, казнен в 1739 г. в Новгороде.

Долгорукий Иван Алексеевич (1708–1739), князь, сын А. Г. Долгорукого, майор гвардии, гоф-юнкер, затем обер-камергер, фаворит Петра II, муж Н. Б. Долгорукой (Шереметевой). Сослан в 1730 г. в Березов, в 1739 г. казнен в Новгороде.

Дюбарри Мари Жанна (1746–1793), графиня, любовница Людовика XV.