Текст книги "Петр Великий: личность и реформы"

Так что у Петра, представлявшего точку зрения России, были все основания сказать в 1723 году в ответ на просьбы украинцев разрешить выбрать нового гетмана на смену умершему И. Скоропадскому: «Понеже всем есть известно, что от времени Богдана Хмельницкого, которой пришел в подданство блаженныя памяти отцу нашему, даже до покойного Скоропатского, все гетманы являлись изменниками и какое великое бедство государство наше терпело, а наипаче Малая Росия от того». Но надо при этом отметить, что царь не совсем точен: после Переяславской рады 1654 года Богдан Хмельницкий возобновил союз с враждебным России Крымом и вступил в переговоры о протекторате со шведским королем Карлом X, несмотря на решительные требования России прервать отношения со Швецией, воевавшей тогда с Россией.

Основная причина этих «измен» состояла, конечно, не в личностях гетманов или свойствах национального характера украинцев, а в особенностях политического и социально-экономического развития Украины в рамках Российского государства. За сто лет после знаменательной Переяславской рады Украина проделала путь от «Статей Богдана Хмельницкого», в которых закреплялась уникальная политическая система, включавшая многие элементы демократического устройства и широкой автономии, к фактической ликвидации автономии и гетманства, к превращению страны в обыкновенную губернию Российской империи, населенную помещиками и крепостными крестьянами. Подчинение Украины самодержавной и крепостнической России не было процессом гладким и безболезненным. Время, о котором мы говорим, – часть этого исторического пути Украины.

В годы царствования Петра произошло немало событий, которые вполне соответствуют проявившимся ранее процессам. Петр с присущим ему деспотизмом, к тому же в спешке войны, мало считался с особенностями политического устройства Украины, видя в гетмане лишь привилегированного подданного, послушного исполнителя своей воли. Распоряжаясь материальными и людскими ресурсами Украины согласно задачам, которые он решал в ходе войны со шведами, царь не задумывался над тем, соответствуют ли эти задачи интересам украинского народа. Нельзя при этом забывать, что Украина имела в это время таких опасных соседей, как крымский хан, турецкий султан и Речь Посполитая, в борьбе с которыми украинский народ нередко истекал кровью. Тяжелыми, вызывающими недовольство были и многочисленные крепостные работы, рытье каналов, постои и повинности, связанные с содержанием и движением по Украине войск. В одном из писем Головкину в декабре 1706 года осторожный Мазепа писал: «На Украине у нас, слава Господу Богу, все тихо и тихомирно, отчасти токмо между народом роптание происходит с обиды и разорения от войск великороссийских». Оскорбляло национальные чувства украинских казаков и зачастую бесцеремонное обращение с ними чиновников и офицеров – как русских, так и иностранцев на русской службе. Попытки Паткуля муштровать вольных казаков на манер рекрутов в «немецком» строю, бесцеремонное поведение всесильного фаворита Меншикова, пытавшегося помыкать старшиной и даже подчинить себе гетмана, – все это порождало недовольство и рядового казачества, и старшины, и самого гетмана.

Было еще несколько обстоятельств, оказавших серьезное влияние на ситуацию 1708 года. Как известно, Правобережная Украина, находившаяся под властью Польши, в 1б80-х годах начала борьбу за воссоединение с Левобережьем под эгидой России. Во главе движения встали С. Палей-Гурко, Самусь, Искра и другие, превратившие его фактически в народную войну. Захватив главные центры Правобережья – Белую Церковь и Немиров, – повстанцы много раз обращались за помощью и к Мазепе, и к Петру. Однако царь, исходя из своих интересов, поддерживал тесные сношения с Польшей и поэтому запрещал Мазепе помогать восставшим. Русский посол в Польше Григорий Долгорукий писал в декабре 1702 года Ф. А. Головину: «Извольте приложить свои труды к польским непотребным бунтам, сколько возможно, чтоб чрез гетмана Мазепу показать полякам, что их польское зло его царскому величеству непотребно».

На этом основании русское правительство требовало от Мазепы склонить восставших к капитуляции перед поляками. В марте 1703 года, отвечая на очередной указ царя по этому поводу, Мазепа писал: «Не могу брать на душу греха, чтобы приветными уверениями склонять Палея, Самуся и Искру к послушанию, а потом отдать их полякам в неволю. Не могу заверять их, что они останутся целы и невредимы, как в своем здоровье, так и в пожитках. Поляки не только над козаками, но и над всем русским народом, находящимся у них под властию, поступают по-тирански. Это показали недавние дела их в Поднестровщине и в Побужье, где они, отмщая за бывший мятеж народный, многих казнили, иных вешали, других бросали на гвозди или сажали на кол». В 1703—1704 годах поляки потопили восстание в крови, а Палей был захвачен опасавшимся его влияния и популярности Мазепой и сослан в Сибирь. Представители Речи Посполитой и в Биржах в 1701 году, и позже неоднократно требовали передачи им Белой Церкви и закрепления Правобережья за Польшей. В 1707 году, когда Карл перешел в решительное наступление, Петр в Жолкиеве дал полякам согласие на закрепление раздела Украины. Это, конечно, шло вразрез с интересами украинцев, ибо Днепр для них был не границей, отделяющей одну Украину от другой, а ее становым хребтом. При этом судьба Правобережья решалась без всякого участия украинцев и Мазепы, который, всегда послушный воле царя, робко пытался смягчить условия фактической капитуляции Правобережья. В письме канцлеру Головкину 23 октября 1707 года он писал: «Конечно, всякая вещь приватная должна уступать общей пользе. Нам трудно знать внутренние намерения великого государя, по которым он, ради союза с Польшею, готов ей делать такую уступку, но мы не ожидаем никакого добра от поляков в близком с ними соседстве. Если уж такова воля великого монарха, что отдавать в польскую область Белую Церковь и другие украинские места, то, по крайней мере, пусть бы министры царского величества с министрами польскими утвердили и постановили, чтобы поляки не интересовались городами и местами, находящимися близко Днепра, – Каневом, Черкасами, Чигириным и прочими…» Чуть позже, в 1713 году, Правобережье было все-таки отдано полякам. Раскол Украины был закреплен, и влияние его отразилось на всей последующей украинской истории.

Другое обстоятельство касалось процессов, происходивших в самой «гетманщине» – Левобережной Украине. В условиях военного времени и реформ, усиливших централизацию и самодержавную власть царя, в кругах украинской старшины возникли серьезные опасения, что Петр, реформатор России, не остановившийся перед уничтожением патриаршества, не остановится и перед ликвидацией гетманства, что коренным образом изменит политическую структуру Украины. Наглядный пример Слободской Украины – Южной России, где казачьи полки полностью зависели от местной администрации, – был всегда перед глазами. Оснований для таких опасений было достаточно. Как писал, обобщая известные факты, Н. И. Костомаров, «дело шло о переменах в козацком строе управления гетманщины, к этому действительно стремился Петр, хотевший переделать все свое государство на новый лад». Царь до сих пор не трогал малороссийских порядков только из уважения к советам Мазепы, который находил несвоевременным касаться в этом отношении гетманщины, хотя в принципе всегда заявлял пред царем одобрение его преобразовательным планам, чем и поддерживал к себе расположение Петра. Примечательно в этом смысле и одно из писем канцлера Головкина Мазепе: «Зело потребно, чтоб ваше сиятельство с полками регименгу своего походом своим ускорил и с нами, как возможно, случится, ибо мы еще не обычны как с народом малороссийским обходиться, хотя всячески оный охраняем».

Все эти проблемы, опасения и тревоги во сто крат обострились, когда Украина стала ареной войны, когда казалось, что отступающая русская армия вот-вот покинет Украину. Не случайно в письме старшине после перехода к Карлу Мазепа писал: «А между тем бессильная и невоинственная московская рать, бегающая от непобедимых войск шведских, спасается только истреблением наших селений и захватыванием наших городов».

Полтавское сражение 1709 года, резко повернувшее колесо истории, часто затмевает нам предполтавские события, мешает адекватному восприятию поведения людей того времени. Ситуация была неясная, Петр был готов к худшему – Москва поспешно укреплялась, минировались прибалтийские крепости. Наверно, многие на Украине, и прежде всего Мазепа, задавали себе вопрос: а что произойдет, если Петр покинет Украину или командующий русской армией Б. П. Шереметев окажется в отчаянном положении своего предка В. П. Шереметева, капитулировавшего в 1660 году под Чудновом?

А между тем Мазепе было чего опасаться в случае поражения Петра, ибо гетман всегда был послушнейшим слугой царя, издавна положившим в основу своего поведения принцип: «Где его царскому величеству угодно будет меня держать, там нехай и буду». Такая позиция, ставшая вообще характерной для старшины со времен Самойловича, вызывала недовольство казачества. Вот один из многих примеров.

В 1705 году Петр выдал Мазепе для казни сотника Киевского полка Мандрика, говорившего то, о чем знали и что обсуждали все. Местный городовой атаман донес, что этот сотник, едучи с ним на одной повозке, говорил: «Не буде у нас на Украине добра, поки сей гетман живый буде, бо сей гетман – одно з царем розумеет; царь на Москве своих губит и в ссылку засылает, а гетман розными способами до умаления Украину приводит и теперь, як сам слышишь, скилька добрых молодцов без всякой помочи и надежды пропало, для того-то он часто на Москву бегае, щоб там науку брать, яким то способом сей народ сгубити».

Вряд ли несчастный сотник когда-либо читал письма в Москву, в которых старый гетман сам поучал Петра, как владеть Украиной: «Пусть Великий государь не слишком дает веру малороссийскому народу (чуть выше он писал: „наш народ глуп и непостоянен“. – Е. А.), пусть изволит, не отлагая, прислать в Украину доброе войско из солдат храбрых и обученных, чтоб держать народ малороссийский в послушании и верном подданстве. Нужно, однако, с нашим народом обращаться человеколюбиво и ласково, потому что если такой свободолюбивый, но простой народ озлобить, то уже потом трудно будет суровостью приводить его к верности. Я, гетман и кавалер, хочу служить верно до конца живота моего Его царскому пресветлому величеству, как обещал перед святым евангелием и непрестанно пекусь о содержании Украины без поколебания…»

Полтавский бой. С гравюры А. Шхонебека.

В 1707—1708 годах наступил военный и политический кризис, и Мазепа, учитывая все обстоятельства, понимал, что в случае поражения Петра для него, ставленника царя, придут последние дни. Эти соображения и привели гетмана к мысли об измене Петру. Вступив в контакт со Станиславом I, Мазепа связался затем и со шведским королем. Наконец, в конце октября 1708 года, он, боясь разоблачения, решается бежать к Карлу. Однако поднять Украину ему не удается. Для этого были как частные, так и общие причины. Выступление Мазепы оказалось совершенно неподготовленным. Опасаясь подозрений царя, он выслал без возражений большую часть своих войск на другие участки военных действий – в Белоруссию – и тем практически обезоружил себя. Вот почему он перешел к шведам всего с четырьмя тысячами сабель, то есть с теми, что у него тогда были. Лишь много позже к нему присоединились запорожцы, и его силы выросли до десяти тысяч сабель. Необходимо отдать должное и Петру, проявившему в этот момент удивительную волю, целеустремленность, собранность. Он тотчас же принял два решения, имевших огромные последствия. Главное, по мысли Петра, – предотвратить расширение бунта и переход на сторону Мазепы украинской армии, находившейся в Белоруссии, и, кроме того, избрать нового гетмана. Обо всем этом Петр тотчас написал Меншикову: «Письмо ваше о нечаянном никогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением (еще бы, за два месяца до этого Петр дал Мазепе особую грамоту, в которой писал: „…обнадеживаем тебя, верного подданного нашего, гетмана и кавалера, что мы, великий государь, наше царское величество, как прежде, так и ныне, за непоколебимую верность твою верного подданного нашего к нам, великому государю, никогда в милости не оставим и верить никаким клеветникам…“ – Е. А.). И ныне надлежит трудитца, как бы тому злу забежать и дабы не допустить войску казацкому, при Десне бывшему, переправливаться за реку по прелести гетманской. Того ради, пошли немедленно к тем местам, где они, несколько полков драгун, которые бы то им помешали. А полковникам и старшине вели, сколько возможно, ласково призвать и говорить им, чтоб они тотчас ехали сюды для обрания нового гетмана. И буде полковник Миргородцкой где в близости обретаетца, то прикажи ево, сыскав, к нам прислать, обнадежа ево милостию нашею, потому, что он великой неприятель был Мазепе. Також и вы немедленно приезжайте».

В тот же день особым указом с украинского народа были сняты налоги и повинности военного времени, якобы назначенные в свою пользу Мазепой. Через четыре дня после получения известия об измене Мазепы городок Батурин – резиденция Мазепы – был взят, сожжен, а часть жителей вырезана. 7 ноября старшина, собранная по указу Петра в Глухове, выбрала в гетманы указанного царем кандидата – Ивана Скоропадского. 8 ноября Мазепе было объявлено церковное проклятье. 10 ноября его ближайшие сподвижники, захваченные в Батурине, были публично казнены. Позже была разгромлена примкнувшая к Мазепе Сечь. Но все же главная причина того, что восстания не произошло, состояла в том, что к этому времени демократический строй казацкой республики выродился, старшина уже давно превратилась в привилегированное сословие, наделенное землями, богатством, властью, оторванное от широких масс казачества и крестьянства. Мазепа не был популярен в народной среде, как когда-то Богдан Хмельницкий или Семен Палей. До своего бегства к шведам он ничего не сделал, чтобы сплотить, повести за собой народ, который жил уже полстолетия в составе России и, устрашенный расправой с Батурином, угрозами царских манифестов, ужасами войны, не доверяющий неведомо откуда появившемуся жестокому заморскому завоевателю, молчал в ответ на призывы экс-гетмана. Все это позволило Петру написать в одном из писем об Украине: «Сей край как был, так и есть», хотя чувство недоверия к старшине и новому гетману оставалось у него очень сильным. Приняв решение о генеральном сражении под Полтавой, Петр сообщил об этом всем воинским начальникам, кроме гетмана Скоропадского, чтобы «не пронеслось», то есть не было утечки информации. Позже, уже после Полтавы, к гетману был приставлен ближний стольник А. П. Измайлов, в указе которому поручалось: «Будучи при гетмане Скоропадском, смотреть накрепко, чтоб как в нем, гетмане, так и в старшине, и в полковниках никакой шатости к измене и к возмущению народа, также и подсылок к ним с турской, с татарской, с польской, с швецкой сторон и от изменника Мазепы и от единомышленников его и от изменников же донских казаков и тем подобным для склонения их к такой же измене не было. И розведать того накрепко всякими способы. И буде о том подлинно уведает, и то престерегать, и до того не допускать, для чего под командою его велено быть пехотным полкам, которые преж сего при прежнем гетмане до измены его были».

Однако вернемся к осени 1708 года. Тогда звезда Карла стояла очень высоко, и Мазепе казалось, что не все потеряно. Поэтому он убедил короля не уходить на зиму с Украины, обещая поднять ее население против русского владычества. Однако там шведов ожидали не теплые зимние квартиры, а разоренные перед их приходом деревни и укрепленные городки, которые приходилось брать с большими жертвами.

В это время Петр вновь попытался вступить со шведами в переговоры, ставя прежние умеренные условия: Ингрия с Петербургом и Нарва за уплату значительной компенсации. Однако Карл речей о мире слушать не желал, он рвался в бой, рискуя жизнью, участвовал в мелких стычках, которые ему непрерывно навязывались русским командованием.

Силы шведов таяли. К мирному населению Украины Карл был так же жесток и неумолим: тяжелые поборы, штрафы, телесные наказания, при сопротивлении население городков и деревень поголовно вырезалось. Соответственно росло и партизанское движение против шведов. В декабре 1708 года Мазепа, увидев, что его положение шатко, а украинцы играют роль подручных шведов и те с ними не считаются, решился переметнуться назад. Приехавший от него полковник Апостол сообщил, что Мазепа готов искупить вину и надеется получить прощение, выдав при удобном случае Карла головой. Предложение было принято, но связь с Мазепой прервалась.

Весной 1709 года силы шведов были сосредоточены в районе Полтавы, к осаде которой они приступили в начале мая. Взятие Полтавы обеспечивало Карлу сильный опорный пункт на Левобережье, открывало дорогу на Харьков и Белгород, а также Крым и Очаков, хотя не лишена основания и мысль, что Карл надеялся осадой Полтавы заставить Петра вступить в сражение в открытом поле – в надежде на несомненную победу.

Расчет оказался верным. После семинедельной осады комендант Полтавы А. С. Келин сообщил Петру, что обороняющиеся находятся на пределе сил и возможностей. Петр не мог допустить сдачи Полтавы. Он приказал Келину держаться до подхода основной армии – желание Карла стало и его желанием. 8 июня он писал Г. Ф. Долгорукому: «Объявляем вам, что мы здесь намерены неприятеля всеми силами атаковать с Божиею помощью и в то время надлежит вам також со всеми конными войсками регулярными и нерегулярными в другую сторону напасть и потщиться добрую диверсию и ущерб, по возможности, неприятелю учинить».

Полтавская битва. 1714 г. А. Ф. Зубов.

20 июня 1709 года русская армия форсировала реку Ворсклу и встала в нескольких верстах от Полтавы. За спиной у нее был крутой берег реки, справа – глубокая лощина, слева – густой лес. Войска возвели укрепленный лагерь, перед ними тянулось довольно узкое поле, выходящее к Полтаве. Поперек этого поля Петр приказал возвести несколько земляных укреплений – редутов, огня которых миновать при подходе к лагерю было невозможно.

В короткую ночь с 26 на 27 июня 1709 года шведская армия вышла из лагеря в поле и построилась в боевом порядке. Раненного в стычке незадолго перед этим короля вынесли на носилках, и армия приветствовала его. Главнокомандующий фельдмаршал Реншильд, повинуясь приказу короля, дал команду о наступлении. Шведы четырьмя колоннами двинулись вперед.

Это был исторический момент. На поле боя вышла одна из лучших в тогдашней Европе армий, не утратившая со времен Густава-Адольфа своих прекрасных боевых качеств, всего того, что выгодно отличает национальную армию, укомплектованную из свободного крестьянства, от армии наемников, которые, впрочем, тоже были в армии Карла. Во главе 30 тысяч солдат, прошедших горнило девятилетней войны, стояли опытные офицеры. Лучшие шведские генералы – Реншильд, Стенбок, Левенгаупт, Розен, Горн, Фиельд, Спар, принц Виртембергский, Гамильтон, Штакельберг – были в тот день на Полтавском поле. Наконец, во главе армии стоял великий полководец – король, не ведавший до сего дня поражений.

Можно представить себе волнение Петра. Он не любил генеральных сражений, знал, как часто в них волею случая решается судьба кампании, войны, страны. В декабре 1708 года он писал Ф. М. Апраксину: «…не чаю, чтоб без генеральной баталии сия зима прошла (понеже к весне не без опасения есть), а сия игра в Божьих руках, и хто ведает, кому счастье будет?..»

Вместе с тем он понимал, что иного пути, как через поле генерального сражения, нет, – таковы обстоятельства, таков противник. И уже в конце 1708 года Петр был готов к такой битве. Он учитывал, что русская армия после Головчина, Доброго, Лесной получила достаточный боевой опыт, что противник изрядно потрепан в ходе маневрирования и постоянных стычек на Украине, что прежнюю тактику борьбы на переправах применять теперь будет невозможно. Наконец, он опасался, что к весне на помощь королю придет из Померании корпус генерала Красау и армия Станислава I. В письме членам военного совета он излагает необходимость изменения тактики и поиска сражения: «Понеже всегда советовано удалятися от генеральной баталии, что и чинено чрез все лето, чуствительно же великой урон неприятелю учинен. Ныне же по всем видом едва или и весьма невозможно без генеральной баталии обойтитца при наступающей зимы, где ни рек, ни болот не будет, но фсе глатка. Також совершенно есть, что Красоф и Станислаф с поляки идут в случение к шведу. Того ради, подобает прежде, нежели случатца сии и усилят неприятеля, обмыслить, что делать, ибо конечно неотложно надлежит сею зимою, взяф Бога в помощь, что-нибудь генерально учинить, не допуская весны, ибо тогда худова, а не лучшего ждать. Для того ныне проситца совету на сие…»

Вряд ли целесообразно детально описывать знаменитое сражение, прославленное пером Пушкина. Уже на второй странице читатель, не имеющий специальной подготовки, запутывается в подробностях того, кто куда пошел и где что сделал. Подозреваю, что и не всякий автор, подробно воспроизводящий на бумаге все фазы боя, сам в состоянии все запомнить и без запинки повторить. Поэтому обратимся к письму Петра, написанному сразу же после сражения Ф. Ю. Ромодановскому. В нем царь излагает ход сражения и его результаты: «Доносим вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровати изволил с малою войск наших кровию таковым образом. Сего дни, на самом утре, жаркий неприятель нашу конницу со всею армеею конною и пешею атаковал, которая, хотя по достоинству держалась, однакож, принуждена была уступить, токмо с великим убытком неприятелю. Потом неприятель стал во фрунт против нашего лагеру, против которого тотчас всю пехоту ис транжамента (укрепления. – Е. А.) вывели и пред очи неприятелю поставили, а конница на обеих фланках. Что неприятель, увидя, тотчас пошел отаковать нас, против которого наши встречю пошли, и тако оного встретили, что тотчас с поля збили. Знамен, пушек множество взяли… (далее Петр перечисляет пленных генералов. – Е.А.)И единым словом сказать: вся неприятельская армея Фаэтонов конец восприяла (а о короле еще не можем ведать, с нами ль или с отцы нашими обретается)…».

К этому нужно добавить, что шведы, начавшие сражение, сразу же были вынуждены решать проблемы, которые им навязывал Петр. Вначале это было упомянутое Петром кавалерийское столкновение, затем, отогнав кавалерию Меншикова, шведам надо было преодолевать находившиеся непосредственно перед центром их наступающих сил редуты, обороняемые русской пехотой. О редутах из-за плохой разведки шведы даже не знали и поначалу приняли их за основные силы русских. Преодоление редутов, из которых велся перекрестный огонь, потребовало от шведов довольно сложных маневров, при которых одна из их колонн оторвалась от основных сил и была уничтожена кавалерией Меншикова. Затем наступавшие полки Левенгаупта попали под огонь русской артиллерии у лагеря. Вообще артиллерия в сражении сыграла важную роль (при полном ее отсутствии у шведов). Можно сказать, что сражение прошло под гул сотни русских орудий, которые на всех этапах боя наносили противнику большие потери. Все это замедлило наступление шведов и позволило Петру беспрепятственно вывести армию из укрепленного лагеря. Выйдя в поле, она, согласно линейной тактике, построилась побатальонно в две линии. При этом она имела численное превосходство (32 тысячи против 20 тысяч шведов).

Войска были построены Петром необычно – вторая линия батальонов находилась на значительном удалении от первой, вне досягаемости огня противника. Это создавало опасный разрыв в построении, но позволяло избежать лишних потерь. В решающий момент свежие батальоны сыграли свою роль. С началом общего сражения шведы стремительно атаковали дивизию Репнина и прорвали первую линию, опрокинув один из батальонов. Петр, внимательно наблюдавший за боем, принял команду над стоявшим во второй линии свежим батальоном и немедленно повел его к месту прорыва. Здесь начался упорный рукопашный бой, вскоре распространившийся вдоль всей линии. Наступила кульминация сражения. Русские батальоны первой линии выдержали удар, а затем перешли в наступление.

Остановимся на минуту. В трех последних столетиях судьба страны решалась в трех генеральных сражениях: под Полтавой, Бородином и в Сталинграде. И, несмотря на колоссальные различия этих сражений, в них есть что-то неуловимо общее – инициатива у противника, ведущего наступление, и в кульминационный момент битвы судьбу сражения решает стойкость русского солдата, способного выдержать колоссальное давление и не дрогнуть.

Так произошло и на Полтавском поле. Давление продолжалось не более двух часов, и шведы, опасаясь охвата с флангов, начали отступать. В «Журнале» Петра об этом говорится таким образом: «…и тако о 9 часу пред полуднем генеральная баталия началась прежде между нашего леваго, а неприятельского праваго крыл, а потом и во весь фрунт обеих войск, в которой хотя и зело жестоко во огне оба войска бились, однакож то все далее двух часов не продолжалось, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали и от наших войск с такою храбростию вся неприятельская армия (с малым уроном наших войск, еже наивящще удивительно есть), кавалерия и инфантерия весьма опровергнута, так что шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами колоты и даже до обретающагося леса, где оные пред баталиею строились, гнали…»

Дальше леса русские войска не преследовали неприятеля, и «по окончании сего щастливаго бою государь обедал в обозе своем в палатках или шатрах и при том все наши генералы, штапы и обер-офицеры, такожде и шведские пленные генералы были; во время той баталии первый шведский министр граф Пипер, увидя, что ему спастися не возможно, сам приехал к Полтаву купно с секретарями королевскими Цедергельмом и Дибеном, и потом он, Пипер, приведен был в помянутую же ставку к государю, и с протчими пленниками трактован тут же за столом, где сидел шведский фельдмаршал Рейншильд и протчие генералы. Между тем же государь, выхваляя мужество и храбрость фельдмаршала Рейншильда в воинских делах, пожаловал ему шпагу свою и позволил ее носить. Того же числа в вечеру за достальным неприятелем вслед посланы генерал-порутчик и полковник от гвардии князь Голицын с гвардиею, да генерал-порутчик Боур с драгунскими полками, назавтра ж в 28 день июня князь Меншиков туда же послан».

Анализируя ситуацию, многие исследователи недоумевают: почему Петр сразу же не начал преследование противника? Это становится понятным, если вспомнить, что, создавая регулярную армию, Петр был последовательным сторонником линейной тактики. Согласно ее принципам, главная задача армии в сражении – сбить противника с поля боя, «занять боевое место». Покидать же границы поля боя для преследования противника не рекомендовалось из-за угрозы сломать построение пехоты, смешать войска в дефилеях и потерять над ними управление. К этому нужно прибавить, что сражению предшествовала бессонная ночь, а затем страшное напряжение битвы сменилось смертельной усталостью людей и животных. Не случайно в «Обстоятельной реляции» о битве было сказано, что конница преследовала шведов не более полутора миль (то есть около 10 км. – Е. А.), «а именно, пока лошади ради утомления итти могли». Сам же Петр писал И. А. Мусину-Пушкину 13 августа 1709 года: «Я от полтавской игрушки здесь с лишком две недели был болен, но ныне, слава Богу, оздравел…» Нет никаких оснований подозревать Петра в несочувствии древним традициям (и естественному желанию прошедших сквозь смерть и огонь людей) отмечать победу чаркой водки сразу же на поле боя. Не исключено (заметим в качестве шутки), что именно во время этого застолья, на котором Петр так великодушно «трактовал» своих пленников – «учителей», возникла идея найти и пригласить за импровизированный земляной стол самого главного «учителя» – короля Карла, для чего послали Голицына, Боура, а потом Меншикова. Следует отметить, что Карл повел себя тоже по-джентльменски, поздравив Петра с победой, но попытался при этом схитрить и задержать преследователей. В «Журнале» Петра есть одна любопытная запись: «В 28 день приехал в Полтаву шведский генерал-майор Мейерфельд от короля шведскаго под видом некотораго будто комплимента, только за благо рассудили его задержать и поставить с другими пленниками, ибо он от короля не токмо кредитиву, но и паспорта не имел». А вот что пишет об этом эпизоде Д. Крман – очевидец Полтавского сражения: «Король Карл, вряд ли когда-либо испуганный такой большой опасностью и несколько взбешенный, помог себе хитростью, послав к царскому величеству генерала Мейерфельда, чтобы тот похвалил бы от имени своего короля мужество царя, то, что он вынудил короля начать битву и занял поле сражения, и одновременно попросил бы милостивого разрешения похоронить погибших в бою, а также составить список пленных и убитых. В действительности же он поехал с той целью, чтобы привести в растерянность победителя и подольше задержать его, находящегося под впечатлением неожиданной победы, от преследования побежденных. Король Карл не обманулся в своих ожиданиях, ибо царь, сияя от радости и удовлетворения достигнутой победой, встретил генерала Мейерфельда залпом из нескольких пушек и обратился к нему, допущенному перед его очи, так: „Что это происходит?! До этого, намереваясь вступить в Полтаву, вы не смогли этого сделать, сегодня вы нехотя вступаете?!“ – „Происходит это, – отвечал генерал Мейерфельд, – из-за неизбежности судьбы и непостоянства счастья и прежде всего из-за воли всевидящего Бога“. После этого он угостил Мейерфельда богатым обедом и удовлетворил его просьбы. Но неожиданно он задержал его при себе на много дней и отпустил от себя при данном им обещании: или он сам возвратится в тюрьму, или же вместо себя пошлет другого (пленного русского. – Е. А.) генерала…» Мейерфельд сдержал данное слово. Прибыв в Стокгольм, он добился освобождения и отправки в Россию пленного русского генерала И. И. Бутурлина.

30 июня, совершив утомительнейший переход, кавалерия М. М. Голицына настигла у Переволочны шведов, но «пригласить» короля к царю уже не смогла. Карл с кучкой приближенных, драбантов – охраной и с Мазепой переправился на правый берег Днепра, и нерасторопный генерал Волконский с драгунами уже не смог его догнать, чем был очень недоволен прибывший к Переволочне Петр. Он приехал тогда, когда шведские войска уже сдались. Этот удивительный факт, когда 16-тысячная армия сложила оружие перед девятитысячным отрядом кавалерии, не дает покоя историкам многих поколений. По-видимому, на подобное решение командующего Левенгаупта, имевшего от короля указ отступать в сторону Крыма, повлияло немало неблагоприятных факторов: трехдневное бегство по голой степи, недостаток боеприпасов, продовольствия, отсутствие средств для переправы через двухкилометровой ширины Днепр и, наконец, общая деморализация и апатия войск, потерпевших полное поражение и поэтому легко поддавшихся на военную хитрость Голицына, издали демонстрировавшего противнику «пехоту» из спешенных наездников и «конницу» из лошадей.