Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 6. Часть 8. Под другими знаменами. Часть 9. На кругосветной орбите"

Рейс «Аэрофлота» выполнялся из Шереметьево-I. В прошлом, в 1970-е годы, пользовались этим аэропортом при полетах между СССР и США, и тогда он казался по крайней мере солидным (хоть и некрасивым). Теперь, в разгар перестройки, Шереметьево-I выглядел жалко – обшарпанный, пыльный, неблагоустроенный, неорганизованный.

Таможню и регистрацию на рейс мы прошли первыми и без проволочек. Никто на наши диппаспорта толком и не взглянул. Демократия, свобода, раскрепощение страны – с удовлетворением констатировали мы про себя. У погранпоста «демократия» достигла своего апогея – он был пуст. Мы пересекли воображаемую границу и уселись в маленькой комнатке в ожидании пограничников. Появились они через полчаса. Мы вернулись на российскую сторону, получили в паспорта печати о пересечении границы и вновь расположились в маленькой комнатке.

В нее быстро набивались пассажиры, вскоре стало тесно и душно. Половине вошедших мест не досталось, люди стояли прямо у ног сидящих. Туалета и буфета у этого «зала ожидания» не было, пассажиры терпели, кто-то болтал, остальные смотрели в одну точку. Отдельные экземпляры смели возмущаться вслух: «Безобразие! Даже военнопленных так возить негоже!». Реагируя на бунтарские реплики, пограничники зло посверкивали очами.

В конце концов подали автобус, отвезли к самолету и оставили ждать у трапа. Кончилось и это ожидание, пассажиров пустили на борт лайнера. Нам южнокорейцы оплатили билеты первого класса. Вскоре после взлета началась кормежка. Сначала удостоились угощения члены резервного экипажа, также расположившиеся в первом классе. Но долго завидовать не пришлось. На протяжении полутора часов нам подносили разнообразные закуски, горячие блюда, фрукты, торты, кофе, воду. Рекой лилось спиртное.

Когда стрелки часов показывали полночь по московскому времени, за иллюминаторами забрезжил рассвет. К трем ночи в глаза уже били яркие лучи солнца. Внизу обозначились в дымке горные цепи. Это Северо-Западный Китай. В душе колыхнулись ностальгические струнки: шесть лет не были в Поднебесной! Ближе к утру самолет начал спускаться в аэропорт Шанхая. В иллюминаторе показались квадраты полей и поселки из каменных двухэтажных домов. Никаких лесов. И сам город остался в стороне, лишь на горизонте мелькнуло несколько небоскребов.

После нашей посадки по летному полю задвигались люди в форме, на велосипедах и пешком. Мы расселись в убогом автобусе. Пасмурно, накрапывает дождь, ветер разносит приторные ароматы китайского влажного жаркого лета. После длительного пребывания в автобусе пассажиров почему-то вернули в самолет и велели ждать вылета там. Служащие чистили туалеты и салоны. В соответствии с традициями китайского казарменного социализма на каждого вкалывающего приходилось четверо-пятеро пассивных наблюдателей. Через иллюминаторы было видно, как местные представители встречали у трапа соседнего самолета каких-то важных иностранцев. Суетились, жестикулировали, радушно улыбались.

Но вот мы вновь в воздухе, летим над Желтым морем, плотно закрытым облаками. Натуля устала, укрылась одеялом, спит. Через полтора часа самолет приземлился в Сеуле. Аэропорт Кимпхо смотрелся лучше шанхайского, не говоря уже о Шереметьево-I. Он выглядел современным, просторным, красивым и чистым. Таможенников мы и не заметили, пограничники (иммиграционные инспекторы) быстро обработали паспорта. Вышли в общий зал аэропорта, навстречу – Ким Ен Ман. Он несколько нервничал и стеснялся. Жестами пригласил на стоянку машин.

На улице стояла жара, но мы погодных неудобств не замечали, увлеклись наблюдениями за жизнью этой новой для нас страны. Стоянка, растянувшаяся на километр, была заполнена исключительно корейскими автомобилями. Заметив наше удивление, Ким Ен Ман разъяснил, что в Южной Корее принято пользоваться машинами отечественного производства. Для политического деятеля проехаться на импортном авто равносильно самоубийству, на такую «вольность» могут решиться разве что звезды шоу-бизнеса.

Не увлекаются корейцы, добавил приятель, и другими иностранными товарами. Половина населения заявляет в ходе опросов общественного мнения, что никогда в жизни не купит ничего зарубежного. Лишь 1/3 предпочтет импорт, но только если он лучше местного аналога. И совсем уж меньшинство гоняется за иностранщиной. Почему так? В Корее, небольшой, да еще разделенной стране, постоянно третировавшейся сильными соседями, подобный патриотизм очень развит и абсолютно естественен.

Из аэропорта движемся черепашьим темпом. Тогда пробок в Москве еще почти не было и сеульское половодье машин просто шокирует. Город исполосован первоклассными автострадами, но они забиты легковыми автомобилями, грузовиками, автобусами, мотоциклами. До центра добираемся часа через два, проезжаем мимо добротных зданий, испещренных надписями на корейском, попадаются роскошные небоскребы. Много цветов и зелени.

Во многих государствах столичный город доминирует во всех областях, от политики до культуры. Но Сеул выделяется даже на фоне столь именитых конкурентов, как Париж или Лондон. В Сеуле проживает почти половина населения страны (для сравнения в Лондоне – 12 %, Париже – 4 %), в нем сосредоточены ведущие корпорации, университеты, театральные коллективы, исследовательские центры, спортивные клубы. В столице базируются почти все политики, чиновники, генералы, олигархи, звезды культурной и спортивной жизни. Концентрация людей, зданий, автомобилей и всего остального достигла в Сеуле такого уровня, что в XXI веке южнокорейские власти решили перенести столицу в другое место.

Мы рассматриваем из окон автомобиля этот современный, пульсирующий жизнью мегаполис и вспоминаем ранее прочитанное. Еще несколько десятков лет назад жители Сеула обходились без всякого транспорта, ходили пешком. Город состоял почти сплошь из одноэтажных построек, лишенных большинства удобств. Лишь в 1960-е годы в южнокорейской столице стали возводить многоэтажки, снабженные лифтами, санузлами и отопительными системами. Причем на первых порах сеульцы боялись в них селиться.

Пока мы размышляем о прошлом и настоящем Сеула, Ким Ен Ман сворачивает в тихую улочку и наша машина упирается в ряды колючей проволоки и противотанковых заграждений. Полицейские в касках и с автоматами наперевес требуют, чтобы мы убирались с глаз долой. Это подступы к Голубому дворцу, офису и резиденции Президента РК. Данного объекта нет на туристских картах Сеула. Ведь северокорейские агенты как-то пытались взять дворец штурмом. Да и собственные «леваки» норовят нашкодить обитателям Голубого дворца.

Разворачиваемся и направляемся дальше на север, колесим по живописным холмам и, наконец, останавливаемся у пункта назначения, отеля «Рамада Олимпия». У входа встречают служащие, отвешивающие глубокие поклоны. Это их работа, кланяться каждому проходящему мимо. Далее – носильщик, регистрация, мэтр, прекрасный номер.

Мы в темпе распаковываемся и умываемся. Не успеваем закончить туалет, как появляется Ким Ен Ман. Передает массивную электрическую пишущую машинку и стопку бумаги. Велит к утру подготовить статью о первых впечатлениях от пребывания в Южной Корее. Но писать надо ночью, а пока ведет нас в ресторан, специализирующийся на местном деликатесе кальби. Это маринованные говяжьи ребрышки, которые жарятся прямо на столе клиента. К мясу прилагаются листья салата, чеснок, специи и, конечно же, кимчхи.

Ким Ен Ман рассказывает, что одной из главных осенних забот корейских хозяек является заготовка кимчжан, зимнего кимчхи. Капусту и редьку солят, заправляют и укладывают в большие глиняные кувшины, которые по горлышко закапывают в землю, чтобы маринованные овощи могли храниться при низкой температуре. Приготовленные таким образом овощи можно есть всю зиму, и в прошлом кимчхи было основным источником витаминов в долгие холодные месяцы. В современных городских квартирах, где нет возможности хранить кимчхи традиционным способом, его держат в специальных герметических сосудах. Однако теперь, когда свежие овощи имеются в продаже круглый год, хозяйки готовят кимчхи на зиму в гораздо меньшем количестве и предпочитают более легкие рецепты быстрой закваски. А в сельской местности соседи до сих пор приветствуют друг друга вопросом: «Вы уже завершили заготовку кимчжана?».

Кстати, в последние годы мода на кимчхи выплеснулась на Запад. Считается, что это лакомство предотвращает многие недуги, даже рак! А Ким Ен Ман в тот вечер от кимчхи перешел к мясной теме. «Говядина, – заметил он, – любимое мясо корейцев. Как у китайцев свинина, а у японцев рыба. Кроме кальби мы обожаем пулькоги, это тонкие ломтики говядины, выдержанные в маринаде из соевого соуса, сезама, сахара, чеснока, зеленого лука, черного перца и тоже поджаренные на решетке».

«В целом, – продолжает Ким, – в корейской кухне огромное разнообразие блюд и приправ – от мягких до чрезвычайно острых. Есть похлебки из всякой всячины, много блюд из куриного мяса и свинины, очень популярны морские продукты – рыба, морские водоросли и капуста, кальмары, крабы, моллюски. При этом корейская кухня весьма полезна, в ней мало жиров и сахара. Правда, не все наши кушанья, особенно рыбные, нравятся иностранцам из-за специфических запаха, остроты и прочих вкусовых особенностей».

«Вообще, – констатировал Ким, – хоть мы и обожаем собственную кухню, жить без нее не в состоянии, но отдаем себе отчет в том, что она не может всех устроить, не является самой популярной в мире».

Пока мы рассуждаем на кулинарные темы, официантки сервируют стол. Перед каждым из нас ставят чашку с рисом, чашку с супом, кладут ложку, палочки. В центре стола размещают многочисленные закуски и специи – зерна сезама, чеснок, зеленый лук, зеленый перец, имбирь, редьку, красный перец в порошке и стручках, цуккини, обваленные в муке и яйце и тушеные в масле, рыбу, маринованную в рисовом вине, соус из квашеных бобов, побеги папоротника, грибы.

Одновременно одна из официанток жарит кальби на столе. По мере готовности угощает нас. Местные деликатесы запиваем слабенькой водкой соджу. Корейцы ее обожают и пьют за каждой трапезой, и мужчины, и женщины. Даже уличные торговки прямо на рабочем месте потягивают соджу из микроскопических чашечек.

В Корее, как нам давно объяснили еще советские корейцы, рис принято есть ложками. Делать это палочками, как китайцы, японцы, вьетнамцы и некоторые другие азиатские народы, считается у корейцев плохой приметой, к безденежью. И палочки в Корее специфические. Не деревянные, как у других, а металлические, тонкие и длинные.

Пообедав, гуляем по округе. К вечеру стало прохладнее, дует свежий ветерок, напоенный ароматами жареной говядины и специй. Рестораны кальби в этом районе буквально на каждом шагу. И повсюду немало клиентов. А совсем недалеко отсюда, к северу от 38-й параллели, в КНДР люди мрут от голода. Их бы в эти деликатесные рестораны!

Ночью пишу статью в туалете, чтобы не разбудить Наташу. Пытаюсь напечатать текст на полученной от Ким Ен Мана электрической пишущей машинке. Она дымит и грозит воспламениться. Что делать? Спускаюсь в деловой центр отеля, отыскиваю там машинку и отстукиваю одним пальцем (только так и умею) статью. К двум ночи заказ выполнен, пытаюсь заснуть.

Ранним утром начинается экскурсия по городу. Сопровождает подруга нашего Кима Ким Хенг. «Учтите, – предупреждает Ким, – моя жена о ней не знает». Начинаем с осмотра Национального музея. Здание со скандальной репутацией. В колониальную эпоху японцы возвели его на холме перед королевским дворцом, чтобы закрыть вид из города на дворец и тем самым унизить корейский трон. Хенг сообщает, что в стране идут жаркие дискуссии – одни требуют взорвать этот мерзкий осколок колониализма, другие предлагают перенести его на новое место, третьи предпочитают не трогать, оставить в качестве напоминания о национальном позоре. Забегая вперед, отметим, что в конце концов в 1998 году японское творение снесли, и теперь королевский дворец красуется на фоне города.

А мы, ознакомившись с экспонатами богатого Национального музея, переходим во дворец Кёнбоккун. Потом посещаем другие королевские дворцы – Чхандоккун, Чхангенкун, гуляем по Пивону (тайному саду) с его лесистыми склонами, заросшими лотосом прудами, извилистыми тропинками и ажурными павильонами. Архитектура в основе китайская, но более скромная, без особых претензий и излишеств, без размаха и блеска, присущих стилю Срединной империи. Сеульские дворцы зато выигрывают благодаря буйной зелени. Во дворцах Пекина такой не увидишь.

Из дворцов перемещаемся в район антикварных магазинов Инсадон (в переводе «Безымянная деревня»). Узенькие улочки забиты старинными сундуками, вазами, подсвечниками, статуэтками, свитками, шкатулками, лампами, колокольчиками, веерами, тушницами, кисточками, барабанами и сотнями других диковинок. За руку здесь никто покупателя не хватает, но, как предупреждает Хенг, многие из товаров представляют собой современные подделки под старину. Надо проявлять бдительность, а то получишь ширпотреб по заоблачной цене. Но мы ничего не собираемся покупать, ограничиваемся наблюдением за уличной жизнью.

Заходим пообедать в традиционный корейский ресторан. У входа навалены груды обуви, добавляем к ним свою, проскальзываем в уютный кабинет. Сидеть, правда, приходится на полу, поджав ноги под себя. Пока пытаемся освоиться в необычной позе, низкий стол заполняется обилием закусок. Я пострадал желудком уже после первого ужина, поэтому не без неприязни рассматриваю еду на столе и почти к ней не притрагиваюсь. В принципе, Южная Корея – чистая страна, общепит в ней на высоте во всех отношениях. Просто мне на старте не повезло, но больше такое никогда не повторялось.

Мы расстаемся с гидом и самостоятельно, сверяясь с картой, движемся по городу в сторону рынка Намдэмун (рынка Южных ворот). Величественные ворота стоят на площади в целости и сохранности и очень украшают город. А вокруг бурлит восточный базар. В кривых проулках море красок, в щелях между домами, в шалашах и подвалах горы товаров, забегаловки под открытым небом, в которых клиенты поглощают причудливые дары моря и прочую экзотику, потягивают соджу. Толкотня, клаксоны автомобилистов, рев мотоциклов, душераздирающие призывы продавцов, музыка из репродукторов.

На рынке Южных ворот за гроши распродается добротный ширпотреб, за который в Москве берут приличные деньги. Среди многочисленных покупателей замечаем стайки наших «челноков», их коллег из Польши. Они набирают товар целыми партиями, волокут его в огромных чемоданах на колесиках. Через десяток лет некоторые из этих «челноков» превратятся в чванливых олигархов, а пока они обливаются потом, пыхтят, в общем, трудятся как пчелки. Мы тоже кое-что покупаем, Натуля комментирует: «Вещи великолепные, модные и дешевые».

Возвращаемся по ночному Сеулу к остановке бесплатного автобуса, курсирующего между лучшими отелями города. Пешеходов немного, на второстепенных улицах, в переулках и подземных переходах их почти не видно. Но идти почему-то не страшно. Возможно, оттого что прохожие выглядят прилично и ведут себя корректно. Даже те, которые явно подвыпили, покачиваются, не проявляя ни малейшей агрессии. Один выпивоха сблизился с нами и попросил поговорить с ним по-английски. Узнав, что мы из СССР, широко улыбнулся, поднял кверху большой палец, воскликнул: «Горбачев!», отвесил глубокий поклон и удалился с глаз долой.

Еще одна причина нашей умиротворенности – уличные продавцы, спокойно восседающие у россыпи товаров без какой-либо охраны. Даже те лавки, которые уже закрылись, выглядят незащищенными. На некоторых висят хрупкие замки, другие замаскированы брезентом. А в подземных переходах товар продолжает лежать на стендах вовсе неприкрытым.

Впечатления первого вечера в центральной части Сеула нас не обманули. Уличное воровство в Южной Корее, как узнали мы со временем, практически отсутствует. Если где-нибудь в Рио-де-Жанейро или Кейптауне не рекомендуется ходить пешком по улицам даже днем, ибо непременно ограбят, в Сеуле такой шанс приближается к нулю.

Позднее мы не раз поражались: заходишь в магазин золотых украшений, дорогие изделия разложены на демонстрационных столах, а продавца не видно. Он, оказывается, удалился то ли в соседнюю лавку, то ли покушать, подремать, подышать свежим воздухом. Если продавец отсутствует в дешевой сувенирной лавке, можно приглянувшуюся вещь взять самому, оставив плату на прилавке. Утерянные вещи и найденные ценности, как правило, сдают властям или возвращают владельцам. Бывало, рассеянные пассажиры оставляли в метро саквояжи, полные денег, и они сутками оставались нетронутыми.

По уровню тяжких преступлений, включая убийства, РК относится к числу самых благополучных стран. Этот показатель на Юге Кореи ниже, чем в современной России, в пять раз, чем в США – в два раза. Гораздо меньше в РК, чем в России и на Западе, наркоманов и воров-домушников. Причем главные города страны, Сеул и Пусан, гигантские мегаполисы, столь же безопасны, как провинциальные городки и поселки. Повсеместно урбанизация провоцирует рост преступности, но не в Корее.

Почему? Объяснить этот феномен можно лишь конфуцианской культурой, тем более что Япония и Китай, включая Тайвань, тоже могут похвастаться низким уровнем преступности. Конфуцианская этика приучила людей к семейной и общественной дисциплине. Народ трудится, а не бездельничает. Помогает и государство, жестко контролирующее поведение граждан. Важный фактор – однородность населения Кореи, там почти нет диаспор (за исключением небольшого количества китайцев), мало нелегальных эмигрантов, которые в большинстве стран и являются рассадником уличной преступности и уголовщины (хотя работяги из стран СНГ уже начинали портить картину).

Но Южная Корея вместе с тем отнюдь не идеальное общество, пороков она не лишена. Взяточничество и казнокрадство в РК в моде. Всякий раз, когда власти страны берутся за искоренение этих зол, а случается такое довольно часто, выясняется, что общественно-политическая и экономическая жизнь нации начинает пробуксовывать. Политики, чиновники и бизнесмены перестают выполнять свои функции. Взятки, признает местная пресса, как смазка для двигателя, без нее двигатель перегревается и приходит в негодность.

А завершается очередная кампания борьбы с социальными пороками обычно тем, что во взяточничестве и казнокрадстве оказываются уличенными представители элиты – родственники Президента РК, его министры, лидеры бизнеса и т. п. После этого приходится ждать «смены караула» во властных структурах республики. Новые начальники с места в карьер начинают клясться в решимости покончить с пороками, но ничего не меняется.

И все-таки в Южной Корее с взяточничеством и коррупцией не так сурово, как у нас. Там этим увлекаются в высших сферах политики и экономики. Рядовой гражданин в повседневной жизни почти не сталкивается с необходимостью давать взятки. Их не требуют гаишники, жэковские работники, врачи, педагоги, судьи и т. п. Не принято вымогать у иностранцев. К тому же подношения часто используются не для личного обогащения, а ради укрепления финансовой мощи политических партий, решения крупных задач в политике и бизнесе. Наверное, поэтому Южная Корея котируется выше России во всемирном рейтинге коррупции. Она на 50-м месте, мы – на 90-м.

Мафиози в РК тоже не столь всемогущи и страшны, как у нас. Заказные убийства в стране не практикуются, крышевание бизнеса – редкое явление. Мафиози контролируют игорные заведения и проституцию, в другие же сферы не лезут. Развито частное ростовщичество, и вот его организаторы используют силу, когда долг не возвращается. Наркотики в ходу только в узкой богемной среде.

…Очередным утром в сопровождении Ким Хенг и Пака, исследователя из Университета Корё, мы направляемся на автомашине в корейскую фольклорную (народную) деревню. Это около города Сувона, в 41 км на юг от Сеула. Шоссе забито транспортом, еле плетемся, прибываем к пункту назначения только спустя полтора часа.

В дороге Пак рассказывает, что готовит докторскую диссертацию по Корейской войне. Нахваливает Наташину статью на эту тему, недавно опубликованную в местной печати. Просит посодействовать в получении доступа к советским архивам. Обещаем лишь поделиться материалами прессы. Каждую фразу приходится повторять по два-три раза. Как и большинство корейцев, Пак плохо воспринимает английскую речь на слух. Они говорят вроде бойко, а вот с пониманием – туго. Кстати, с русским языком у корейцев те же проблемы. Видимо, все дело в специфике корейского языка. В нем глагол ставится в конец фразы. Услышав по-иному выстроенную фразу на иностранном языке, корейцы теряются.

Но, наконец, мы в деревне, своего рода корейском Диснейленде. Здесь показывается, как выглядели и жили корейцы сотни лет назад. Вот старик с изящной бамбуковой трубкой в руке, в широкополой шляпе из конского волоса прогуливается под низко свисающими соломенными крышами домов, и в тишине слышен шорох его свободно ниспадающего пальто-накидки.

Мода формировалась в Корее под влиянием китайских и монгольских древних фасонов. Тем не менее корейский костюм получился специфичным, даже уникальным. Мужское одеяние состоит из корейской куртки-рубахи с широкими рукавами и столь же широких мешкообразных штанов, которые завязываются на поясе и лодыжках. Полы запахивают и связывают длинной лентой-поясом. Сверху надевается жилет или пиджак, который подвязывается полубантом либо застегивается на тяжелую пуговицу из полудрагоценного камня.

Женщины одеваются в короткую, выше талии, блузку, спереди блузка запахивается наискосок и завязывается полубантом длинной лентой, заменяющей воротник. Юбка с завышенной талией надевается поверх двух-трех нижних юбок, которые создают более объемный силуэт.

В холодное время мужчины и женщины носят упомянутое длинное пальто-накидку. Свободный покрой национальной одежды позволяет надевать несколько «слоев» нижнего белья, и многие, вместо того чтобы носить пальто, предпочитают сейчас «утепляться» именно таким образом. Корейская одежда не знает ни молний, ни пуговиц, ни кнопок, ни крючков.

В одежде выражены нормы традиционной этики. Национальный костюм почти полностью покрывает тело человека, что отражает конфуцианское представление о порядочности. Эстетические понятия корейцев определили покрой рукава и силуэт юбки, которые придают особую грацию и мягкость движениям женщин. Одежда также выдавала социальный статус человека: даже праздничная одежда простых корейцев шилась из хлопчатобумажной ткани мягких, приглушенных тонов, а представители высших классов ходили в ярких платьях из шелка и других дорогих тканей. Однако к концу периода Чосон (1392–1910) корейцы в большинстве своем стали надевать платье белого цвета. Белый цвет был цветом траура, который предписывалось носить в течение трех лет после смерти того или иного члена королевской семьи. А они нередко покидали сей бренный мир. Снимать траур разрешалось только по праздникам.

В отличие от европейских стран в Корее шляпа была принадлежностью скорее мужского, нежели женского костюма, причем носили ее как на улице, так и в помещении. Шляпа зачастую указывала на социальное положение и род занятий владельца. Представители знати обычно надевали высокую шляпу с широкими полями, изготовленную из конского волоса или бамбуковых планок. Пока среди взрослых мужчин сохранялась мода стягивать волосы в высокий узел, они под шляпой носили повязку из конского волоса и нижнюю шляпу.

Гид объясняет, что современные корейцы носят и национальное, и европейское платье. Большинство женщин предпочитает в повседневной жизни европейскую одежду, а по праздникам и торжественным случаям – национальную. Нарядное яркое платье «хан-бок» годится на все случаи жизни, и поэтому женщине не приходится беспокоиться по поводу того, насколько ее одежда соответствует той или иной ситуации. Мужчины также носят «ханбок», но гораздо реже, чем женщины. Пока еще довольно часто можно встретить пожилых людей и сельских жителей, одетых в традиционное платье, а в дни праздников даже в городах все больше молодых людей предпочитают «ханбок». В повседневной же жизни, особенно в городах, мужчины, как и женщины, почти всегда надевают европейскую одежду. В прошлом традиционная одежда не давала больших возможностей к самовыражению, однако сейчас дело обстоит иначе. На улицах городов демонстрируются самые разнообразные стили одежды и сочетания ее цветов, а процветающая индустрия моды получает все большее признание в Корее.

Мы рассматриваем традиционные жилища корейцев. Их жизненная философия, акцентирующая необходимость гармонии с природой, сказалась и на устройстве дома. При строительстве жилья делается все, чтобы не нарушить природный ландшафт, не создавать зрительных помех в пейзаже и органично вписать новый дом в окружающую природу. Считается, что в идеале дом должен быть обращен фасадом к югу, сзади и по бокам его должны защищать горы, а перед ним – протекать ручей.

Согласно древним летописям, в доисторический период корейцы жили в землянках, бревенчатых хижинах или насыпных домах. Позднее жилые дома строились из дерева, но ни одна из построек не сохранилась. Представления об архитектуре тех времен дают лишь развалины храмов и дворцовых построек, а также надгробные фрески.

Традиционный корейский дом сегодня – это постройка периода Чосон либо дом, построенный в стиле этого времени. Простейший дом представляет собой прямоугольное сооружение, состоящее из кухни и одной комнаты, с соломенной или бамбуковой крышей, напоминающей доисторические хижины. Такие дома были, в частности, обнаружены в горах и сельских районах; в настоящее время они встречаются довольно редко. Наряду с такими простейшими сооружениями строились дома Г-образной и П-образной формы, а также дома, по периметру окружающие квадратный внутренний двор.

Корейские дома существенно отличаются от жилищ европейского типа. Они всегда имеют один этаж и состоят из комнат двух типов. Комната с «ондолем» обычно отапливалась теплом и дымом либо от кухонной плиты, либо через подземный дымоход, от дворового очага. Глиняные стены в комнатах с «ондолем» опираются на деревянные столбы, раздвижные двери и окна затянуты толстой бумагой, которая на удивление хорошо держит тепло. Пол выстлан коричневато-желтой промасленной бумагой, покрытой несколькими слоями лака. Система отопления «ондоль» применялась в Корее на протяжении всей ее истории. Дымоходная труба, пройдя под полом, выходила затем не на крышу, а либо у основания дома, либо на некотором расстоянии, в заднем дворе.

Комнаты с «ондолем» полностью соответствуют образу жизни корейцев. В традиционном доме нет стульев и кроватей. Люди сидят на подушках на полу, а спят на циновках, которые днем складываются и убираются. Низкие столики, когда ими не пользуются, также убирают. Поэтому одна и та же комната с «ондолем» может служить спальней, столовой и т. д. Меблировка состоит в основном из лаковых сундуков и полок, подставок для чтения книг и складных ширм.

Кроме того, в доме имеются комнаты с деревянными полами – «мару». Как правило, одна сторона «мару» почти не имеет стены и выходит прямо во двор, однако в некоторых более зажиточных домах эта комната отгорожена раздвижной стеклянной дверью. Во многих домах «мару» как бы опоясывают снаружи комнаты «ондоль», образуя своего рода веранду, открытую или имеющую раздвижные стеклянные двери. В комнатах «мару», особенно в теплые месяцы, собирается семейный совет, хозяева беседуют с гостями.

Другая отличительная черта корейского жилища (характерная для домов высших классов) состоит в том, что оно представляет собой не одно, а несколько зданий, обнесенных забором, имеющим массивные ворота. Дома во дворе также разделены между собой более низкими заборами, в каждом из которых имеется калитка, так что из одного помещения всегда можно перейти в другое. Каждая постройка или группа построек имеет свои функции: мужчины живут, работают и принимают гостей в «саранчхэ», а женщины живут и занимаются хозяйством в «анчхэ», куда также входят кухня, кладовые, и часто имеется отдельный внутренний дворик. «Анчхэ» – это центр жизни всей семьи. В больших домах имеются и другие постройки: домик для прислуги, кабинет для занятий, семейная усыпальница и дом для гостей. Такая система жилища позволяет провести четкую границу между домом и внешним миром. К дому относится все, что отгорожено внешним забором, – сад, семейная усыпальница, колодец, кладовые и жилые помещения.

Сады вокруг дворцов, храмов и домов знати расположены и перед входом вокруг летнего павильона, и позади. Сад вокруг павильона выглядит сравнительно просто, там посажены всего одно-два фруктовых дерева. В саду устраивают свадьбы, совершают траурные и религиозные церемонии. В домах сельских жителей эта территория также используется как мастерская под открытым небом. Задний сад спускается террасами, выложен камнями, что зрительно объединяет его с окружающими горами.

Как отмечает наш гид, сейчас горожане обитают в основном в частных или многоквартирных домах западного типа, и это накладывает сильный отпечаток на образ жизни и характер общения людей, а также на их философские понятия о гармонии между человеком и природой. Но тем не менее и при строительстве современного жилья учитываются привычки и вкусы корейцев. Почти во всех домах и даже квартирах, по крайней мере в спальных комнатах, имеется отопительная система «ондоль». Правда, в наши дни вместо дымоходов под полом проводят трубы парового отопления. За последние двадцать лет изменился облик и сельского жилища – на смену домам с соломенными крышами приходят современные постройки европейского типа.

В одном из домов фольклорной деревни женщина на деревянном полу веранды гладит белье, стуча по нему двумя битами. А в соседнем дворе другая хозяйка прядет шелковую нить из маленького белого кокона, который варится в горшке с водой. Рядом – мастерская, где орудует гончар. Ему помогает юноша с длинной косой, спускающейся вдоль спины. Гид поясняет: наличие косы означает, что юноша пока не женат; он острижет ее в день свадьбы, оставшиеся волосы затянет в пучок – символ достижения зрелости, такой же, как и новая шляпа из конского волоса.

Мы выходим на деревенскую площадь. Наблюдаем за свадебной церемонией. Гид комментирует происходящее. Брак в Корее рассматривается как союз двух семей, и поэтому в прошлом молодые люди никак или почти никак не могли повлиять на выбор будущего спутника жизни. Как правило, жених и невеста не видели друг друга вплоть до свадебной церемонии. Сейчас, конечно, времена изменились, и все больше браков заключается по любви, однако браки по сговору все еще часты в корейском обществе; правда, теперь молодые люди знакомятся и встречаются до свадьбы и, если пожелают, могут расторгнуть помолвку.