Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 6. Часть 8. Под другими знаменами. Часть 9. На кругосветной орбите"

Но пора возвращаться в «Райский пляж», там предстоит ужин. В фойе отеля знакомимся с госпожой Ю, владелицей художественного салона. На ней дорогие наряды. Подходят два молодых человека. Сун – бизнесмен, долго жил в США, но с английским языком у него все-таки проблемы. Ким – местная «шишка». Рядом с ним, полусогнувшись, маячит помощник, жадно ловит каждую реплику шефа. Появляются еще какие-то люди, но нас с ними почему-то не знакомят.

Разросшаяся компания поднимается на второй этаж, в китайский ресторан. Шикарный кабинет, а пища скорее корейская, чем китайская. В очередной раз невкусная. И разговора за столом не получается. Присутствующие корейцы не в ладах с английским, щебечут на родном языке. Наташа объясняет: обсуждают внутрикорейские политические баталии. Ким Ен Ман интересуется, как нам нравится еда. Говорим, что блюда, вроде, китайские, но не похожи на то, что готовят в Китае. Ким поясняет: соусы отличаются, они не такие жирные, как у китайцев. Корейцам жирное не по нутру.

После ужина спускаемся в дискотеку. Там гремят западные ритмы, под которые девушки танцуют с девушками, а парни – с парнями. Я полюбопытствовал, почему бы местной «шишке» Киму не пригласить госпожу Ю на танец. Он аж вздрогнул от испуга и прошептал: «В Корее такое не принято. Во-первых, мужчины слишком стеснительны; во-вторых, приглашение послужит сигналом серьезных намерений, а их нет». Подобное пуританство удивило нас тогда и продолжало удивлять впоследствии. Особенно на фоне многочисленных баров, где к клиенту обязательно подсаживается кисэн (гейша) и начинает в буквальном смысле слова приставать. Зачастую на втором этаже размещен настоящий бордель. Корейские мужья любят бывать там, а жены закрывают на это глаза. Официально в Южной Корее категорически запрещена порнографическая литература, но из-под полы ею торгуют направо и налево.

Кстати, несмотря на все табу, и Ким, и Ли пригласили в ходе вечера на танец Наташу. Видимо, на иностранцев традиционный этикет не распространяется.

Церемониальная вежливость южнокорейцев вообще соседствует с некоторыми элементами неучтивости в их поведении. Так, поклоны, уступание дороги, улыбки – повсеместное явление. Вместе с тем пока вы не представлены, вас словно не замечают. Скажем, подходим к столу, где сидит знакомый сеулец и пять неизвестных мужчин. Приветствуем всех, отвечает только знакомый. Остальные даже не смотрят в нашу сторону. При этом случалось, что нам отвешивали поклоны прохожие старички. Можно наблюдать, как люди, невзначай задев друг друга на улице, долго и злобно ругаются.

Уже ночью, после дискотеки, угощения пивом и кофе с арбузами в придачу, нас везут в горы, в знаменитый буддийский монастырь Помоса. Буддизм – лишь одна из составных частей сложного, многослойного религиозного мировоззрения корейцев, которое складывалось тысячелетиями и в котором причудливо переплелись местные и заимствованные верования и ценности.

Одна из наиболее ранних религий Кореи – шаманизм, который, возникнув в Сибири, был принесен на Корейский полуостров племенами эпохи неолита, предками современных корейцев. Согласно этому верованию, мир населен многочисленными добрыми и злыми духами, а шаман, совершая ритуалы, включающие в себя заклинания, музыку и танцы, может не только общаться с миром духов, но даже умиротворять и побеждать их.

Шаманизм, правда, в несколько видоизмененной форме сохранился и по сей день. Современные корейцы по-разному относятся к шаманизму и даже могут отвергать его, однако шаманистское мировоззрение по-прежнему оказывает сильное влияние на их образ мышления. Вера в то, что человек – это часть природы и может достичь счастья только в гармонии с силами природы; отсутствие веры в Бога, который является центром Вселенной и образцом для подражания в достижении совершенства; отношение к браку как к союзу семей; отношение к личности как к частице в вечном потоке жизни, который несет в себе все прошлое, настоящее и будущее рода, – все это корнями уходит в шаманизм. Хотя, безусловно, эти религиозные мысли и верования на пути развития испытали влияние и других, более поздних течений.

Даосизм также появился в Корее в глубокой древности. Это религиозное течение так и не получило там четкого организационного оформления, тем не менее его влияние до сих пор ощущается, в частности, в культе здорового тела и здорового духа, в изображениях бессмертных, в 10 символах долголетия, в китайских иероглифах «счастье» и «долголетие», украшающих чуть ли не все предметы домашнего обихода, в символах «инь» и «ян» на государственном флаге, в геомантии, которая и по сей день играет огромную роль в выборе места, например, для постройки дома или могилы, а также в традиции всегда, даже в нынешний век высоких технологий, обращаться к предсказателям судьбы в трудных ситуациях.

Буддизм пришел в Корею в IV веке и быстро распространился по всей территории страны. В период объединенного королевства Силла буддизм стал государственной религией, сохранив тот же статус и в период королевства Корё. Особый расцвет буддийской культуры наблюдался в Кёнджу, столице Силла. Буддийские храмы являлись одновременно центрами знаний и искусств. Скульптурные, живописные и печатные работы, выполненные и хранящиеся в буддийских храмах, составляют большую часть историко-культурного наследия Кореи.

Падение государства Корё повлекло за собой снижение роли и влияния буддизма. На смену ему пришло конфуцианство, которое стало государственной философией последующего королевства Чосон. Сейчас наблюдается возрождение буддизма. Его последователи составляют наиболее многочисленную религиозную группу в стране. Влияние буддизма до сих пор заметно и в искусстве Кореи, и в мироощущении корейцев. День рождения Будды, как уже упоминалось, отмечается в стране как национальный праздник.

Конфуцианство оказало особенно сильное влияние на политическую, интеллектуальную и духовную жизнь страны в период Чосон, когда высшие слои общества, следуя дворцовой политике, рьяно исповедовали конфуцианство. Другие верования и течения были низведены до положения религий низших классов, но они тем не менее продолжали развиваться, так или иначе смягчая жесткие каноны конфуцианства.

Согласно одной из заповедей конфуцианства, гармония в семьях является одним из залогов мира и процветания страны, и поэтому конфуцианство придает огромное значение крепости семейных уз, установлению правильных отношений между королем и подданными, родителями и детьми, старшими и младшими, старыми и молодыми, мужчинами и женщинами, а также между друзьями. Сыновняя преданность и почтительность, с точки зрения конфуцианства, – это не просто фактор правильных отношений в семье, но и основа патриотизма. До сих пор образ мыслей и поступков корейцев несет на себе сильную конфуцианскую окраску.

Христианство пустило корни в Корее сравнительно недавно. Первые католики пришли на полуостров из Китая в конце XVIII века, а протестанты – спустя еще столетие. В то время как страна переживала глубокий застой в своем развитии, христианство несло с собой новые мысли и ценности, снискавшие ему большую популярность в народе. Пропаганда современных научных и медицинских знаний, идеи о ценности образования, о необходимости социальных реформ, а также поддержка, которую христианские миссионеры оказывали корейцам в период колониального господства Японии, – все это способствовало быстрому росту влияния христианства в Корее. В Китае христиане воспринимались как составная часть колонизаторов, а в Корее христианство ассоциируется с высокими нравственными нормами, социальными реформами и просвещением. После окончания Корейской войны христианская религия получила в стране особенно большое распространение. Рождество Христово также отмечается в Корее как общенациональный праздник.

И, наконец, во время войны 1950–1953 годов в стране появились последователи ислама. Ряды новообращенных в эту религию растут. В Корее имеется 7 мечетей, а число мусульман составляет 20 тысяч человек, которые способствуют развитию тесных культурных и экономических контактов республики с исламским миром.

Религиозная группа «Тонхак», ныне известная как «Чхондогё», и другие исконно корейские секты объединяют, по их же данным, полтора миллиона человек. В большинстве своем они поклоняются какому-либо божественному пастырю, или спасителю, выбирая его среди живых, мучеников или легендарных героев; некоторые секты исповедуют ультранационалистическую идеологию и предсказывают Корее превращение в новую мировую империю.

…В условиях преследования конфуцианскими правителями на протяжении нескольких столетий буддисты находили убежище в самых глухих местах. Вот и Помоса приютился на вершине экзотической, покрытой густым лесом горы. На самом видном месте красовалась позолоченная статуя Будды. Несмотря на разгар ночи, у подножья статуи молилась группа женщин. Они ложились, вставали, снова ложились. И не переставая бормотали заклинания. Черное небо было рассвечено мириадами звезд, гортанно кричали птицы, ухал барабан и разносился хрустальный звон миниатюрных колокольчиков. Необычная обстановка завораживала, спать не хотелось.

Хозяева насильно отвели нас в тесную келью. Положили матрац на подогреваемый пол. От него полыхало жаром, дышать было нечем. Мы оставили открытой настежь входную дверь, чтобы через нее проникала ночная прохлада. К тому же на полу мне не хватало пространства, и я вытягивал ноги наружу. При этом опасался, как бы в келью не вторглось какое-нибудь лесное животное, практически не спал, охраняя супругу.

Впрочем, ночное бдение продолжалось недолго. Уже в 6 утра Ким Ен Ман разбудил нас и отвел умываться в ледяном горном ручье. Затем завтрак с паломниками. Сидя на полу, поковырялись в различных травках со специфическим запахом и еще более специфическим вкусом. Пытались вступить с паломниками в беседу, но они не реагировали на знаки внимания. Ким Ен Ман заметил: общение при данных обстоятельствах не принято.

После трапезы он повел нас осматривать обширную территорию монастыря. Мы посещали павильоны, разбросанные по холмам и ущельям. Нанесли визит двум монахам, главному и рядовому. Главный принял неприветливо. На безобидный вопрос неожиданно отрезал: «Чем меньше иностранцы знают о Корее, тем лучше для корейцев!». Ким просил не обижаться, печальный исторический опыт выработал в корейцах привычку с глубоким подозрением взирать на внешний мир и отгораживаться от него. Жители южной части Корейского полуострова уже в основном преодолели ксенофобию, но среди стариков еще встречается аллергия на все иностранное.

Молодой монах вел себя совсем по-иному. Он угостил нас чаем, подарил свиток с изображением основателя дзэн-буддизма, рассказывал о религиозной жизни в Южной Корее, шутил, расспрашивал о Советском Союзе. Периодически отрывался на разговоры по мобильному телефону. Ну прямо современный молодой человек. Бизнесмен или политик. Своим поведением этот монах снял для нас пелену таинственности вокруг монастыря Помоса и его обитателей.

Вскоре ознакомление с монастырской жизнью пришлось прервать. Заехал очередной друг владелицы художественного салона госпожи Ю и вернул нас к морскому побережью, в парк Тхэчжондэ. Это холмистая, поросшая лесом местность с крутыми утесами, обрывающимися в море с высоты 150 метров. Несмотря на будний день, парк изобиловал посетителями. Люди дышали целебным йодистым воздухом, любовались бирюзовой водной гладью, угощались деликатесами. И мы поучаствовали в этих процессах, а затем под руководством Ким Ен Мана пешком отправились в гости к местному бизнесмену, тоже другу госпожи Ю.

А тот друг госпожи Ю, который доставил нас в парк, куда-то отъехал, причем с нашим багажом. Мы поинтересовались, не потеряется ли багаж. Нас успокоили, что нет, не потеряется, друг вернется через 10 минут. Забегая вперед, отметим, что он не вернулся вообще, больше мы этого человека не видели. Багаж, правда, не пропал. Его вручили нам в аэропорту перед возвращением в Сеул.

Дом бизнесмена находился в довольно невзрачном районе, неблагоустроенном, заросшем сорняками. Но, пройдя через ворота в глухой высокой стене, мы очутились в симпатичном, вылизанном дворике и вошли в весьма приличный особняк. Хозяин, хозяйка и их маленькая дочь приветствовали нашу компанию глубокими поклонами. В гостиной напоили соком и отвели в столовую, примыкающую к кухне. В мгновение ока хозяйка заставила стол множеством тарелок с закусками, рисом, супом. Госпожа Ю комментировала гастрономические традиции корейцев:

«Еще недавно мы были очень бедными и привыкли есть все, что только попадалось под руку. Если по китайскому этикету трапеза начинается со сладкого и завершается супом, то в Корее все блюда выставляются на стол одновременно, и каждый ест, что пожелает. Мы любим крепко выпить. Магазины ломятся от сотен наименований крепких и полукрепленых рисовых, женьшеневых и прочих напитков. Их пьют в каждой уличной забегаловке, причем женщины почти наравне с мужчинами. Согласно традиции отец невесты угощает будущего зятя женьшеневой настойкой, которую сам приготовил в момент рождения дочери. К пьяным в Корее самое теплое отношение. Выпившему завидуют как счастливому человеку.

Ну а что касается иностранной пищи, то она отчасти вплелась в ткань местной кухни, но играет все же вспомогательную роль. Еще совсем недавно корейцев воротило от молочных продуктов, но сейчас молоко, масло, сыры нам не чужды. Не против мы полакомиться китайскими блюдами, хотя и считаем их слишком жирными и приторными. Есть любители европейских яств. Некоторые молодые семьи вообще пытаются переключиться на европейские завтрак и ужин (их проще готовить), но не у всех получается. Тянет к своему».

Монолог Ю заканчивается. Хозяйка за стол практически не садится, продолжает хлопотать у плиты. После трапезы хозяин ведет гостей показывать дом. Вошли в родительскую спальную. Мать хозяина спала там на полу. В комнате из мебели имелись лишь старинные сундуки, инкрустированные перламутром. Из-за минимума мебели это и остальные помещения выглядели полупустыми. Кровать стояла только в детской, с некоторых пор в РК стало считаться, что спать в ней полезнее, чем на полу, поэтому дочь приучили отдыхать «по-новому».

Заходит разговор о взаимоотношениях в семье. Муж по-прежнему, как это диктует конфуцианская мораль, бесспорный хозяин в доме. Сыновний долг считается главным. Даже совсем взрослый и самостоятельный человек обязан выполнять отцовскую волю. В случае смерти родителя ранее полагалось соблюдать трехлетний траур. Бывали случаи, когда военачальник, узнав о кончине отца (и матери тоже), покидал поле боя, возвращался в родные места и, полностью отрешившись от мирских дел, скорбел. Облачался в траурные одежды, скромно питался, избегал увеселений. При этом сын обязан был приносить жертвоприношения на могиле.

В некоторых семьях отец до сих пор кушает за отдельным столиком, за который больше никто не смеет сесть. В любое время дня и ночи он вправе привести в дом друзей, и женская половина всегда должна быть готова их обслужить. Хозяин ничего не делает по дому. Не ходит в магазины, не знает, что сколько стоит. Естественно, не участвует в стряпании пищи. Супругу, как уже отмечалось выше, не возбраняется захаживать в ночные клубы и проводить там досуг с кисэн (гейшами). Жена же до недавнего времени вообще не имела права самостоятельно появляться на людях, ей запрещалось заходить на службу к супругу.

Не спешите, однако, жалеть кореянок. Несмотря на видимое превосходство мужчины, по сути, семейные дела контролируются женщиной. Супруг отдает ей зарплату, и она делает с деньгами что пожелает. Кстати, отметим, что в последние годы во многих семьях принято перечислять зарплату мужа на банковский счет жены. Глава семьи вынужден выпрашивать у супруги гроши на карманные расходы или иметь тайный приработок. От хозяйки зависит, какую одежду хозяин будет носить, чем питаться, на чем спать. Любопытно и то, что, будучи отстранена от социальной жизни мужа, жена заводит собственный круг друзей. Если женщина с компанией встретится в ресторане с компанией мужа, то оба супруга могут сделать вид, что не замечают друг друга.

Иерархия в семье проецируется на все общество. Послушание и дисциплина – характерные черты поведения корейцев на службе. Появление менеджера рабочие встречают глубокими поклонами. Школьник, игравший на скрипке в музыкальной комнате средней школы, при нашем появлении замер по стойке смирно и оставался в таком положении, пока мы не покинули комнату. Преданность начальнику, фирме, профессии, родному селу, району, городу рассматривается как святой долг. Исстари послушным и преданным женам, детям, слугам, советникам возводили храмы и памятники.

До недавнего времени считалось, что именно конфуцианство с его жесткостью, догматичностью сдерживало развитие общества, являлось одной из причин отсталости Кореи. Теперь в конфуцианских традициях видят, напротив, один из важнейших факторов достижений Южной Кореи (равно как и Тайваня, Гонконга, Сингапура, КНР). И, действительно, вряд ли стоит сомневаться, что привитые конфуцианством дисциплина и трудолюбие способствуют получению искомых результатов. Запретили, например, три десятилетия назад в Южной Корее вырубать и вытаптывать леса. Народ послушался, в итоге страна за короткий срок покрылась густым зеленым покрывалом.

…Пора, однако, откланиваться. Во дворе уже ждет машина. За рулем Ким, местная «шишка», ужинавший с нами в «Райском Пляже». Сейчас он и без помощника и, более того, в не очень почетной роли водителя! Пускаемся в долгий, изнурительный путь в аэропорт. Бесчисленные улицы, перекрестки, повороты, развороты, светофоры. Кондиционер работает неважно, в машине душно. Пытаемся отвлечься тем, что рассматриваем пейзажи. Пусан, расположенный у бухты с изрезанными берегами, на холмах, выглядит красочно, экзотично.

В аэропорту опять проверки с помощью металлоискателей и на ощупь, заполнение анкет, предъявление паспортов. По прилете в Сеул очередной сюрприз – прямо из аэропорта нас везут на ужин. Хочется привести себя в порядок, переодеться, ведь накануне ночевали в монастыре Помоса, умывались лишь в ручье, я не брит. Нет, хозяева непреклонны. Ужин и точка. Официальный. В Доме Кореи, центре корейской культуры и кухни.

Хозяин – господин Пэ, директор Института социальных исследований при правящей партии. Он угощает нас в красивом, под старину павильоне. В меню – королевская пища династии Чосон, посуда – и та традиционного дизайна. Запиваем ужин очередным знаменитым вином с привкусом грибов. Господин Пэ предельно вежлив, внимателен и предупредителен, но тем не менее сквозит его безразличие к нашим персонам. Задает вопросы об СССР, но не слушает ответы, перебивает на полуслове восклицаниями типа: «понятно, понятно!» и «да, да, да».

Отужинав, перемещаемся в соседний павильон на концерт корейского фольклора. Оказалось, что он сильно отличается от китайского. Китайская опера почти невыносима для европейского зрителя (пронзительностью звуков и тягучестью), корейский аналог (музыкальная драма и пантомима) захватил жизнерадостностью, стремительностью, шаловливостью. Народные песни звучали меланхолично и грустно, почти как русские. Корейцы не случайно уважают старинные русские и цыганские романсы (китайцы с трудом их терпят).

…Но вот концерт корейского фольклора закончен. Мы валимся с ног от усталости, но Ким Ен Ман не унимается. Предлагает выпить пива в баре. За пивом возмущается госпожой Ю, которая принимала нас в Пусане. Оказывается, между Кимом и Ю шел ожесточенный спор на протяжении всего нашего пребывания в этом городе. Ким Ен Ман не может понять, кем были двое мужчин, которые участвовали в ужине в отеле «Райский Пляж». Зачем незамужняя Ю привела туда холостяков? Что за человек был водителем, вернувшим нашу компанию из монастыря Помоса в город? Какого черта предприниматель устроил ланч в своем доме? Это же такая обуза, а он нас знать не знает, и мы ему совсем не нужны! Так эти загадки и остались неразгаданными.

А очередным утром мы посетили Институт международных отношений и национальной безопасности (сокращенно по-английски IFANS). Это – южнокорейская Дипломатическая академия, родственное нашему учреждение. Ким Ен Ман сказал, что состоится беседа с руководством института, а затем нас угостят обедом. Но пришлось выступать перед большой группой специалистов на тему «Политика СССР в Азиатско-Тихоокеанском регионе». Вдобавок нас завалили вопросами о внутреннем положении в Советском Союзе. В СССР усиливался хаос и всех волновал вопрос, чем это кончится. Мы в очередной раз откровенно сказали то, что думали: компартия просто так сдаваться не собирается, нельзя исключать попытки переворота, отстранения М.С. Горбачева от власти. Присутствующих данная перспектива озадачила.

Обед устроил директор института господин Лим Дон Вон. В прошлом генерал, посол. Он оказался на редкость приятным, умным, деликатным человеком. Сдружились мы с ним на долгие годы. А за обедом он поведал много интересного об особенностях политической и экономической жизни в Южной Корее.

Политика – страсть корейцев, ей интересуются люди всех возрастов и социальных слоев. Студент технического вуза назубок помнит фамилии сотен политических деятелей; книги, посвященные баталиям за власть и биографиям лидеров, буквально расхватываются с книжных полок. В любой компании неизменно вспыхивают дискуссии на государственные темы. Появляющийся в публичном месте член Национальной ассамблеи или министр окружается вниманием, граничащим с преклонением. Отблески славы озаряют и тех, кто по долгу службы информирует население о перипетиях политической жизни в стране. Редакции ведущих газет размещаются на центральном проспекте Сеула в шикарных небоскребах. Журналисты получают от политиков дорогие подарки. Полицейские не штрафуют выпивших водителей из репортерской братии, обладателей журналистского удостоверения не обыскивают, как других граждан, при входе в аэропорт. Журналистам хорошо платят.

В смысле политизации жители Корейского полуострова резко отличаются от японцев. Сеульские студенты с удивлением отмечают, что многие их одногодки из токийских вузов не имеют представления о новом статусе отношений между СССР и Республикой Кореей, не знают, где находится Индонезия, путают Тайвань с Гонконгом, слабо разбираются в названиях оппозиционных партий в собственной стране.

Резко контрастирует с соседней Японией характер политической борьбы в Южной Корее. В Токио предпочитают основополагающие решения принимать за кулисами, путем достижения консенсуса. Стороны соглашаются на встречные уступки, в итоге утверждается политическая линия, средневзвешенная различных взглядов. Власть передается методом ротации, очередной руководитель представляет собой лишь проводника коллективной позиции. От него не требуется ни ораторского искусства, ни смелых решений, ни сильной воли.

В Сеуле все наоборот. Здесь непрерывно идет беспощадная, без особых правил битва между харизматичными вождями. Идет публично, шумно, с полосканием грязного белья, угрозами и оскорблениями. Президенту Ро Дэ У удалось, правда, обуздать некоторых из главных оппонентов, заманив их в новую коалиционную Демократическую либеральную партию. Был сделан шаг в сторону японского метода урегулирования противоречий в кабинетах. Соперникам были розданы высокие партийные посты и обещаны в перспективе главные должности в государстве. Но все же и в самой правящей партии, и тем более за ее пределами страсти кипели, грозя выплеснуться через край. Раздавались требования об уходе на покой старшего эшелона деятелей как неприспособленных действовать в новых реалиях. Вспыхивали скандалы вокруг случаев коррупции и других должностных преступлений.

Особенно усердствовало в нападках на власть предержащих студенчество. Оно традиционно играло в корейском, равно как и в других азиатских обществах, роль проводника бунтарских идей. До недавнего времени острие молодежных выступлений направлялось против тоталитаризма. С приходом демократии акцент был перенесен на требования об объединении Кореи. Протестами была охвачена лишь небольшая часть учащихся, причем большинство «леваков» по завершении обучения вливались в многомиллионные ряды законопослушных граждан. Но бунтари брали не числом, а уменьем. Они проявляли неутомимость в проведении маршей, в провоцировании стычек с полицией. Стражи порядка старались отвечать сдержанностью, но без жертв и арестов дело все же не обходилось.

…Заканчивая монолог на политические темы, Лим Дон Вон констатировал, что демократия на Юге Корейского полуострова еще хрупка и несовершенна. И тем не менее на ее перспективы есть основания смотреть с оптимизмом. Залог ее долговечности в стабильном развитии экономики, в настрое людей. Большинство населения категорически против реставрации старых порядков.

Мы перевели разговор на тему отношений Юга и Севера Кореи. Высказали мнение, что при всей важности внутриполитических баталий главное, чем живет Южная Корея, вопрос об объединении страны. Любой разговор начинается и заканчивается данной тематикой, излюбленной на телевидении, радио, в газетах. В политике иностранных правительств и взглядах зарубежных ученых корейцев тоже по-настоящему интересует прежде всего вопрос о перспективах воссоединения Юга с Севером.

Лим Дон Вон согласился с этим наблюдением и добавил, что понять «зацикленность» несложно. Корейцы представляют собой однородную нацию, жившую в рамках единого государства на протяжении более тысячелетия. Ее расчленили, разорвав тесные экономические, социальные и семейные узы. Из 60 млн корейцев 10 млн принадлежат к разделенным семьям. Многие из этих людей на протяжении четырех десятилетий не только не видели отцов, матерей, братьев, сестер, но и не имеют о них вообще никакой информации. А те счастливчики, которым удается встретиться с родными, подчас возвращаются на Юг со смешанными чувствами. Лим Дон Вон сам выходец с Севера и, когда был на переговорах в Пхеньяне, просил найти брата, потерянного в 1950 году. Ему позволили побеседовать в пхеньянской гостинице с братом. Поцелуев почти не было, но зато товарищ с Севера горячо убеждал родича активнее бороться с американским империализмом.

Упомянутый вроде бы незначительный факт – яркое свидетельство той пропасти, которая сохранялась между двумя Кореями. Признаки напряженности на полуострове подстерегали нас на каждом шагу. Уже рассказывалось, что в южнокорейских аэропортах пассажира даже на внутренней линии по несколько раз обыскивали, просвечивали вещи, заставляли заполнять анкеты и предъявлять документы. На подъезде к аэропорту осматривался каждый автомобиль. При пролете над военными базами авиапассажиров просили зашторить иллюминаторы. На демаркационной линии, разделяющей Юг и Север, напряженность ощущалась в сто крат отчетливее. Причем, как говорили очевидцы, с северной стороны ситуация будто бы даже выглядела поспокойнее. Южанам, кстати, были запрещены несанкционированные поездки в КНДР. В соответствии с законом нельзя было распространять северокорейские идеологические материалы, слушать радио Пхеньяна и т. п.

Радикально настроенная часть студенчества Южной Кореи выражала недовольство такой политикой правительства. Радикалы требовали незамедлительного вывода из Кореи американских войск, снятия всех ограничений на контакты и обмен информацией между населением двух частей страны, принятия многочисленных предложений Пхеньяна, направленных на разоружение и создание конфедеративного государства. Некоторые из студентов хотели бы перенести на южнокорейскую почву северокорейские социально-экономические порядки.

Власти Республики Кореи отвергали домогательства радикалов. Они исходили из полной несовместимости экономики, политики и идеологии двух частей Кореи. Указывали на то, что сам Север не готов даже к элементарным связям, ибо боится их воздействия на собственное население. Единственный способ продлить существование режима Ким Ир Сена заключался в его изоляции от внешнего мира и особенно от прогрессирующего Юга. Контакты же, которые Пхеньян предлагал (встречи молодежи, обмен делегациями и т. п.), ничего путного принести не могли. В Сеуле не сомневались, что с северокорейской стороны их участниками будут партийные функционеры и сотрудники службы безопасности. У Юга оставались основания и для более серьезного и глубокого недоверия к Северу. Там не забывали убийство группы южнокорейских руководителей в Бирме, взрыв авиалайнера Южной Кореи над Таиландом и многие другие террористические акты, организованные Пхеньяном.

Вместе с тем в Сеуле крепло осознание того, что определенная гибкость в отношении КНДР полезна. Южнокорейскому населению была предоставлена наконец возможность периодически просматривать телепрограммы Севера; желающие могли ознакомиться с прессой оттуда. Идеологическое зелье кимирсеновского «разлива» вызывало у людей лишь улыбку. «Глупо, наивно, скучно, фарс» – так характеризовало большинство южнокорейцев эту продукцию. Все более активно действовал Сеул и на правительственном уровне. Диалог представлялся необходимым и потому, что таково было чаяние корейской нации, и потому, что это способствовало обеспечению безопасности республики, удовлетворению ее экономических потребностей. Южнокорейское руководство, однако, не желало торопить события.

В Сеуле усвоили германский урок. Быстрое разрушение северокорейского режима может привести к гораздо более тяжелым последствиям. Правящий класс КНДР многочислен и силен, сплоченная демократическая оппозиция ему отсутствует. Сопротивление отживающих свой век структур будет упорным. Неизбежны потоки беженцев. А Южная Корея не ФРГ, у нее маловато мощи, чтобы взвалить себе на плечи северокорейскую ношу.

Обед растянулся на несколько часов и запомнился не только интересной беседой, но и настоящими китайскими блюдами, да еще самыми изысканными, включая очень дорогой суп из акульих плавников! Оказалось, что такие блюда в Корее тоже водятся.

Следующим пунктом нашей программы в тот день было посещение торгового района Итхэвон. Он примыкает к военной базе США и ориентирован на обслуживание иностранцев. Масса покупателей и клиентов, среди них преобладают европейские и негритянские лица. В основном это американские военнослужащие, но они в гражданском, в форме щеголять по городу не положено. Продавцы бойко говорят по-английски, одежда и обувь больших размеров. Итхэвон выглядит живописно: переулки, закоулки, подвалы, подворотни, чердаки, забитые изделиями на любой вкус, ателье, мастерские, закусочные.