Текст книги "Записки о китайской цивилизации"

Конфуцианство и легизм

На богатства и почести, приобретенные нечестным образом, я смотрю как на блуждающие облака.

Конфуций

Как-то вскоре после приезда на работу в советское посольство в Пекине (в 1982 году) мы с женой ходили по универмагу для иностранцев «Дружба». В отделе фарфора я поинтересовался у продавщицы:

– Что это за статуэтка? Святой или герой древности?

Продавщица, усмехнувшись, ответила загадочно:

– Это тот, кого недавно приказывали «добить как крысу, перебегающую улицу».

Я сообразил, что речь шла о великом китайском мыслителе Конфуции. Во время «культурной революции» была развернута кампания «критики Линь Бяо и Конфуция».

В чем только не обвиняли Конфуция! Древний мудрец якобы пытался «возродить права и власть рабовладельческой аристократии», «реставрировать старую реакцию и заставить рабов во всей стране покорно склонить голову». «Старикан Кун, – указывалось в одной из разоблачительных статей, – во-первых, не понимал революционной теории; во-вторых, не умел заниматься производительным трудом, был начисто лишен каких-либо талантов и являл собой лишь большой мешок, наполненный трухой. Трудовой люд взирал на старикана Куна как на крысу, которую все гонят и бьют…»[1]1
  Хунци. 1974. № 4. С. 10–14.


[Закрыть]

В другой статье утверждалось: «Класс помещиков и буржуазия превозносили Конфуция до небес. На самом же деле он отнюдь не такой уж выдающийся. Он не только не знал ремесел, ничего не понимал в земледелии и огородничестве, но к тому же ничего не смыслил в тенденциях развития общества того времени. Вся его “ученость” – попросту труха, которую трудовые люди и в грош не ставили. В их глазах Конфуций был не кем иным, как паразитом и невеждой»[2]2
  Жэньминь жибао. 1973. 24 сентября.


[Закрыть].

Согласно пропагандистам «культурной революции», народные массы часто нападали на Конфуция и его учеников, вынуждая их бежать «как псов, потерявших дом». Те же пропагандисты шельмовали Конфуция и его последователей за «извечное капитулянтство», нежелание отстаивать интересы государства перед лицом угроз извне.

В кампанию по разоблачению Конфуция были вовлечены миллионы китайцев – от кадровых работников до крестьян, от пенсионеров до школьников младших классов. Все они должны были участвовать в шествиях и собраниях, произносить гневные речи, громить конфуцианские храмы. В качестве подспорья власти миллионными тиражами выпускали книжечки и наглядные пособия (картинки, лубки, комиксы) с разъяснением «гнилой сути» конфуцианства. «Реакционер», живший более двух тысяч лет назад, поносился на чем свет стоит в бесчисленных радиопередачах, статьях, брошюрах и книгах. По городам и деревням страны спозаранку и до глубокой ночи несся боевой клич: «Добьем Конфуция как крысу, перебегающую улицу!»

После прихода к власти реформаторов нападки на Конфуция были прекращены и списаны на счет зачинщиков «культурной революции», «банду четырех». Измываясь над Конфуцием, «банда четырех» якобы стремилась подорвать позиции премьера Чжоу Эньлая и многих других деятелей ЦК КПК, нанести удар по самому Мао Цзэдуну и узурпировать власть в стране.

Кампания «критики Линь Бяо и Конфуция» действительно была одним из фронтов политической борьбы в китайском руководстве. Другое дело, что, по сути, возглавлял ее лично Мао Цзэдун. И выбрал он имя Конфуция в качестве прикрытия для нападок на своих оппонентов не случайно. Мао, как и некоторые другие коммунисты, в самом деле недолюбливал древнего мудреца. Но об этом позднее. А сейчас вспомним биографию философа, суть его учения и роль в истории Китая.

Точных данных о жизни Конфуция нет. Считается, что он родился в 551 году до н. э. в княжестве Лу, нынешней провинции Шаньдун, в семье чиновника. Мальчик рано осиротел, жил в бедности, служил в различных, в основном незначительных, должностях, много скитался по стране, на старости лет вернулся в родной край, где обзавелся многочисленными учениками. Нет никаких свидетельств, что Конфуций написал какие-либо труды. Свои мысли он выражал вслух, причем базировался большей частью на чужих трудах, созданных намного ранее, а впоследствии признанных классическими: «Книга песен» («Ши цзин»), «Книга преданий» («Шу цзин»), «Книга перемен» («И цзин») и ряд других. Считается, что мудрец редактировал летописи царства Лу и в процессе внес в текст собственные идеи. После Конфуция осталась лишь книга «Суждения и беседы» («Луньюй»), скомпонованная позднее его учениками. Но и этот манускрипт был утерян и восстановлен лишь пять столетий спустя.

«Луньюй» состоит из афоризмов, которые не образуют единого текста и не систематизированы. Многие из них трудно или даже невозможно понять. Заслуга в утверждении и дальнейшем развитии мыслей учителя принадлежит многим поколениям его последователей. Они, кстати, и канонизировали биографию мудреца, приукрасив ее описанием почти сверхъестественных качеств Конфуция. Он якобы был огромного роста, невероятной физической силы, обладал чрезвычайно обостренными органами чувств и фантастическими знаниями во всех сферах, мог, в частности, перечислить все доисторические предметы и определить наименование самых таинственных животных и самых необычных минералов.

Каков был Конфуций на самом деле – неизвестно, но на протяжении более двух тысячелетий этот человек почитался в качестве высшего учителя, мудреца и святого нации, а его идеи легли в основу государственного устройства, социальных взаимоотношений, морали и этики китайского общества и определяли жизнь Китая вплоть до конца XIX века.

В чем же заключается суть конфуцианского учения? Конфуций жил в эпоху активного формирования частной собственности, борьбы за землю и другие ресурсы, за контроль над развивающимися ремеслами и торговлей. Это порождало социальные конфликты и войны, вело к разрушению прежних взаимоотношений в обществе, к резкому падению нравов. Сосед нападал на соседа, богатеи измывались над окружающими, сын грабил отца. Катаклизмы ошеломляли мыслящих людей, порождали у них тоску по прошлому.

Именно ностальгия об утерянном «золотом веке» прошла красной нитью через учение Конфуция. Мудрец с горечью отмечал: «…В древности распущенные все же умели сдерживать себя. Ныне распущенные ведут себя разнузданно. В древности сдержанные люди не выражали открыто своих чувств. Ныне же сдержанные люди гневаются и плачут. В древности даже глупцы отличались прямотой. Ныне творят обман»[3]3
  Цит. по: Ян Боцзюнь. Луньюй и чжу. Шанхай, 1965. С. 194.


[Закрыть].

Чем больше общался философ с окружающими, тем суровее звучал его приговор человеческой природе. Люди, констатировал Конфуций, стремятся только к богатству и знатности, их пугают лишь бедность и безвестность.

Мудрец верил, однако, в возможность того, что некоторые люди (меньшинство) способны преодолеть в себе пороки и стать «благородными мужами» («цзюнь цзы»). «Благородный муж» – это идеальный человек, который обладает, прежде всего, человеколюбием («жэнь») в самом широком понимании этого слова.

Является справедливым, искренним, почтительным, приветливым, сдержанным, преданным государственным делам, непримиримым к порокам, постоянно совершенствующим свои знания. Большинство людей стать «цзюнь цзы» не способно, таковых Конфуций относит к категории «сяо жэнь» («маленьких людей», или людей низшего сорта, простолюдинов). В то время как «цзюнь цзы» думает о морали и долге, «сяо жэнь» озабочен лишь тем, как бы получше устроиться и извлечь выгоду.

Согласно конфуцианской схеме, «благородные мужи» управляют обществом и государством, а простолюдины им подчиняются. При этом управляющие должны неукоснительно следовать «правилам» («церемониям») – «ли», уходящим своими корнями в «золотой век» прошлого, в деяния совершенномудрых правителей Поднебесной – Баоси, Шэньнуна, Хуанди, Яо, Шуня, Юя и других.

Эти «правила» включают в себя сыновнюю почтительность к родителям и предкам («сяо»). До Конфуция китайцы практиковали культ предков в рамках собственного рода, мудрец же расширил рамки культа до масштабов государства. Также в соответствии с канонами древности утверждались отношения между мужем и женой, старшими и младшими, правителями и подданными, между друзьями.

«Цзюнь цзы» должны были внедрять «правила» в народ, воспитывать его, опираясь на человеколюбие и действуя по принципу «золотой середины». Данный принцип предписывает руководствоваться здравым смыслом, стремиться к сдержанности и умеренности, избегать абстрактных теорий и любых крайностей. Западная традиция требует настаивать на своей правоте, разбивая в пух и прах аргументацию оппонента. Китаец же в споре, как правило, предпочтет занять серединную позицию. Он скажет: «В этом споре А прав, но и Б тоже не ошибается».

В трактате «Шу цзин» («Книга преданий»), содержащем, как считается, самые древние политические документы Поднебесной, император Яо, отрекаясь от трона, дает совет императору Шуню: «Держись середины!» Другого идеального императора, Тана, философы хвалили за то, что он «придерживался середины». Император имел привычку выслушивать диаметрально противоположные точки зрения, а затем принимать компромиссное решение, которое находилось посередине от крайностей. Есть даже мнение, что китайцы назвали свое государство Срединным (Чжунго) из любви к доктрине «золотой середины». Хотя согласно другой, и более распространенной, интерпретации ханьцы тем самым подчеркивали центральное, главенствующее место Китая в мире.

Благородное правление, по убеждению Конфуция, открывало возможности для поддержания в государстве гармонии. Низы верили бы верхам, и каждый послушно выполнял бы свои функции. «Пусть правитель будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом и сын – сыном», – говорил Конфуций. Воспитание народа мыслилось как главное средство обеспечения незыблемости существующего политического устройства.

В государственной модели, предложенной Конфуцием, таким образом, на небывалую доселе высоту вознесена бюрократия. «Благородные мужи» становились и носителями, и толкователями «правил», подсказывая высшему правителю, как внедрять их в практику. Влияние «цзюнь цзы» усиливалось еще и тем, что Конфуций привлек к своей теории традиционный для ханьцев культ Неба. Все земные дела происходили по велению Неба. Наместником Неба являлся император, «Сын Неба». А вот толковать волю Неба могли только бюрократы – «цзюнь цзы». Если происходило стихийное бедствие, скажем потоп или землетрясение, именно «цзюнь цзы» решали, что этим Небо хотело сказать. При желании они могли пустить слух, что Небо недовольно «Сыном» и желает смены императорской династии.

Подобные представления не смогла переломить даже «культурная революция». Когда в 1975 году в районе города Тайшань произошло мощнейшее землетрясение, весь Китай заговорил, что небеса сигнализируют: мандат Мао Цзэдуна на управление страной истек. На следующий год «кормчий» скончался.

Согласно Конфуцию, люди имеют право восставать против плохого правителя и свергать его. Однако не все люди, а лишь «цзюнь цзы». Мудрец неукоснительно придерживался мнения, что простолюдины не должны вершить судьбами государства, участвовать в его управлении.

Вместе с тем, пропагандируя важность знаний, Конфуций выдвинул принцип равных возможностей в их приобретении. Любой человек мог участвовать в сдаче экзаменов, которые открывали путь к занятию чиновничьих должностей, вплоть до самых высших. Простолюдинам, конечно, трудно было состязаться с конкурентами из знатных семей, но приток «свежей крови» в систему государственного управления все-таки имел место.

Далеко не все и далеко не сразу приняли в Китае учение Конфуция. В роли наиболее ярых противников конфуцианцев выступили так называемые легисты (законники). Главные идеи этого учения были изложены его основоположником Шан Яном в «Книге правителя области Шан». Шан Ян, живший столетие спустя после Конфуция, подверг идеи великого мудреца уничтожающей критике и предложил совершенно иной способ устройства государства и общества. Он выступил за создание мощного агрессивного государства, возглавляемого самодержцем и управляющего с помощью жестоких законов и лично преданной бюрократии.

Люди в государстве должны были сосредоточиться на двух делах – земледелии и войне, создавая материальные богатства и расширяя государственную территорию. Шан Ян боготворил войну как средство сплочения и подчинения собственного народа, укрепления власти государя, обогащения государства. Когда страна живет мирной жизнью, рассуждал философ, народ расслабляется, общество разъедает яд. И наоборот, когда страна воюет, общество сплачивается вокруг правителя.

Разумеется, такому воинственному государству не нужны были «благородные мужи», полные человеколюбия и стремления к знаниям. Конфуцианская концепция гуманного правителя отвергалась как абсолютно неэффективная. Заставить подданных вести себя прилично Шан Ян предлагал, опираясь на ясные и четкие законы, понятные любому глупцу. Правом законотворчества обладал лишь сам правитель, стоявший вне всякой критики. Помогать ему должны были бюрократы, которых он набирал из различных социальных слоев и за счет всевозможных подачек превращал в беспрекословных исполнителей воли самодержца. При этом внутри бюрократического аппарата устанавливалась система взаимной слежки и доносов.

Что касается подданных, то Шан Ян хотел видеть их необразованными и глупыми. «Если люди умны и полны знаний, – предупреждал философ, – то их нелегко принудить к тяжкому труду и ратным подвигам». В этой связи Шан Ян призывал вести беспощадную борьбу с конфуцианскими моральными постулатами, строго наказывать всех, кто обладает обширными знаниями, красноречием, соблюдает обряды, проявляет гуманность. Философ требовал сжигать конфуцианскую и всю древнюю литературу, «отравляющую» сознание народа.

Шан Ян предлагал наказывать подданных за любое даже самое малое прегрешение перед законом, ввести систему круговой поруки, разбив население на группы семей, которые бы постоянно шпионили друг за другом и доносили на соседей властям. Чем слабее и беспомощнее народ, считал Шан Ян, тем сильнее государство.

В целом можно сказать, что Шан Ян первым в истории человечества разработал законченную модель тоталитарного государства с диктатором, опирающимся на мощную разветвленную бюрократическую машину. Эти идеи пришлись по вкусу многим царям, богатым землевладельцам, нарождавшейся бюрократии. Часть своих идей философ провел в жизнь в царстве Цинь в 356–350 годах до н. э. Его дело было доведено до «победного конца» в том же царстве век спустя.

Юного правителя Ин Чжэна окружили легисты, которые страстно убеждали его в пагубности конфуцианских идей. Они не уставали повторять, что такие постулаты конфуцианцев, как человеколюбие, милосердие, добро и зло, безнадежно устарели. Люди стали жадными и бездушными, и эффективно управлять ими можно только с помощью силы, коварства и вероломства. Оглядываться на прошлое, выискивая там образцы для подражания, – значит обрекать себя на неудачу. Знаменитый легист Хань Фэйцзы иллюстрировал эту мысль такой притчей.

В древности на поле одного крестьянина проник заяц. Пересекая поле, заяц ударился о пень и издох. Крестьянин обрадовался, съел зайца и, забросив землепашество, стал караулить у «счастливого» пня следующую добычу. Но ни зайцы, ни другие зверьки больше на пень не напарывались, и крестьянин превратился в посмешище в глазах соседей. Легист делал вывод: пытающиеся править методами прошлого уподобляются чудаку-крестьянину, занимаются, по сути, ожиданием у пня.

Повзрослев, Ин Чжэн взял титул императора Цинь Шихуанди и энергично принялся за насильственное объединение страны и переведение ее на легистские рельсы. В чем и преуспел. Вскоре весь Китай лежал у его ног, войны кончились, население трудилось на полях, бюрократия за ним следила, а Цинь Шихуанди присматривал за теми и другими, безжалостно карал провинившихся. Особый гнев деспота вызывали смутьяны-конфуцианцы, внушавшие народу «гнилые» мысли. Конфуцианские труды повсеместно сжигались, а тех, кто осмеливался устно передавать конфуцианские идеи, публично казнили вместе с их родственниками. Казнили и чиновников, которые не доносили на нарушителей запретов.

Цинь Шихуанди все меньше доверял своему окружению, решения по любому вопросу стремился принимать сам. В результате ему приходилось ежедневно изучать до 30 кг документов и материалов. Популярность же узурпатора не росла, а, наоборот, стремительно падала. Покушения на императора множились. В этой связи он постоянно скрывался от посторонних глаз, меняя жилье и рабочие кабинеты. Вокруг столицы было возведено 270 дворцов, и император, никого не предупреждая заранее, появлялся то в одном, то в другом из них. Если челядь дворца проговаривалась о местонахождении Цинь Шихуанди, то немедленно отправлялась на гильотину.

А народ все больше роптал. Крестьяне в массовых количествах бежали от налогового бремени и всяческих притеснений в горы и дремучие леса. Как только император умер (в 209 г. до н. э.), страну охватило всеобщее народное восстание, и легистская империя Цинь рухнула. Просуществовала она лишь 14 лет. Ей на смену пришла династия Хань, которая находилась у власти более пяти столетий. Причина такой долговечности во многом объясняется существенной корректировкой идеологических устоев государства. Империя отказалась от экстремистских форм легизма, вернулась к конфуцианству, но при этом обогатила его полезными постулатами легизма и других политико-философских теорий.

Некоторые циньские порядки были сохранены без изменений. Продолжал действовать закон о взаимной ответственности. Когда член семьи совершал преступление, то наказывались все его родичи, от отца и матери до братьев и сестер. Круговая порука распространялась и на чиновников. Если, например, бюрократ давал молодому человеку рекомендацию на сдачу экзаменов для получения государственной должности, то он отвечал за оценки. В случае провала на экзаменах как абитуриент, так и его покровитель несли тяжелое наказание.

Суровая кара ждала каждого, кто осмеливался хулить императора. Во внешнеполитической доктрине Ханьской династии конфуцианские представления о центральной роли Китая в мировых делах, его цивилизаторской миссии переплелись с легистской приверженностью военной экспансии.

Порой соединение конфуцианских норм с другими приобретало весьма причудливые формы. Так, типично легистский закон о круговой поруке стал учитывать конфуцианскую заповедь почитания родителей. Подданным предписывалось доносить друг на друга, но только не на родственников. Донос на прямых родственников сам по себе рассматривался как тягчайшее преступление. За «стукачество» на родителей можно было схлопотать смертную казнь, на мужа – несколько лет каторги, на более дальних родственников многочисленные удары палкой. То есть доноси, но не на своих! Зато обворовывать и обманывать родичей было выгоднее: за это полагались менее строгие наказания, чем за воровство и мошенничество на стороне.

На фоне всего этого при династии Хань активно возрождались конфуцианские культы и ритуалы, всячески выпячивалась роль бюрократии, которая формировалась из числа сдавших экзамены на знание древних книг. Так, обогатившись легистскими и другими идеями, конфуцианство на долгие века закрепилось в качестве официальной идеологии всех императорских династий Китая, а Конфуций воспринимался как высший мудрец нации и фактически ее главный святой.

На Западе Конфуция порой сравнивали с Иисусом Христом. Христианские миссионеры пытались отождествлять конфуцианское понятие гуманности («жэнь») с христианской категорией любви, отмечали, что Конфуций предрекал приход на землю через сто поколений совершенномудрого человека (словно второе пришествие Христа). Обращалось внимание и на то, что конфуцианство опиралось, как на Библию, на слова и деяния мудрецов прошлого, оперировало понятиями «Небо», «Сын Неба».

Очевидно, однако, что Конфуций не был религиозным человеком и не пытался постичь смысл жизни и смерти. «Я не знаю жизнь, как могу знать о смерти?» – вопрошал философ. В отличие от романтика и гуманиста Христа, Конфуций являлся реалистом и прагматиком. Конфуцианство учит тому, как строить взаимоотношения между людьми, не прибегая к Богу, к посреднику.

Не случайно китайцы, которые запросто превращали в божеств самых простых смертных, настоящим богом Конфуция не сделали. В конфуцианских храмах идолам не молились, разве что совершали ритуал жертвоприношения у дощечек с именами предков. И именно конфуцианство помешало развитию у ханьцев сильных религиозных чувств. Оно приучило людей заниматься земными делами и не терять времени на переживания о потустороннем мире.

Как же оценить значение конфуцианства, впитавшего в себя богатство всех других китайских философских школ, для судеб Срединного государства?

Несомненно, значение это огромно. На конфуцианство легла функция теоретического обеспечения и укрепления мощи государства, управления им, регулирования отношений между социальными группами и отдельными людьми. Конфуцианская философия глубоко проникла не только во все институты власти, но и в народ, сформировала нормы массового сознания и поведения. Конфуцианство было повернуто в прошлое, к канонам, составлявшим исконную мудрость ханьского мира. В древность всматривались и вдумывались, стремясь ей подражать и следовать.

Мудрецы Древней Эллады полагали, что философия – это первооснова всякого знания. В Средние века в Европе и на Ближнем Востоке философия стала служанкой теологии. Особая же роль китайской философии состояла в том, что на протяжении всего существования китайской цивилизации она побуждала просвещенных членов общества следовать высшей мудрости, которая определялась нормами справедливости, праведности и соответствия человека (вне зависимости от его места в социальной иерархии) провозглашаемой этой мудростью системе ценностей и предначертаниям небесной воли.

Тотальность и универсальность требований придавали им обязательный характер.

В этом смысле китайская философия является одной из самых «человечных», поскольку именно человек стоял в центре внимания ханьских философов. Многие принципиальные положения конфуцианства не только делают честь прошлым достижениям человеческого разума, они сохраняют свою актуальность и в наши дни. Это, например, тезис о том, что высшей ценностью в мире является человек, это идея единства и гармонии природы и человека, тезисы о «моральном познании мира», о «нравственном самосовершенствовании» как важнейших компонентах деятельности человека и его поведения в обществе и о познании как процессе постижения «блага», «добра».

Предпочтение старому перед молодым, прошлому перед настоящим, установившемуся порядку перед новациями, несомненно, способствовало консолидации китайской империи, ее прочности, выживаемости. В отличие от древних Греции и Рима и других государств тех эпох, Китай сохранил свою государственность. На протяжении двух тысячелетий власти огромной империи принимали решения и действовали на основе жесткого набора идей. А поколение за поколением ханьцев изучали только эти, и никакие другие, идеи и подчинялись им на протяжении всей жизни. Взгляды Конфуция воспринимались как высший авторитет, истина в последней инстанции, неоспоримый аргумент в споре. Общество, которое пропагандировал древний мудрец, рассматривалось как идеальное, как то, к чему надо стремиться.

Наряду с положительным конфуцианство несло в себе и негативный заряд. Именно конфуцианская система государственного и общественного устройства подавляла любые попытки реформ, мешала переходу страны от феодальной автократии к капитализму, преграждала путь развитию контактов Китая с другими народами, проникновению на китайскую почву свежих идей. Наука и культура в Китае со временем остановились в своем развитии, общественно-политическая мысль деградировала, экономика топталась на месте.

Традиционное образование усугубляло застой. В школе поддерживалась палочная дисциплина. Учитель был царем и богом, каждое слово которого возводилось в закон. Любое непослушание педагогу каралось ударами бамбуковой палки и даже различными пытками. Первым учебником являлся трактат XI века, содержавший наставления молодежи. Малым детям внушалось, что люди приходят в мир с одинаковой натурой, но с приобретением знаний характер и склонности меняются, что приводит «к извращению моральных устоев добродетельной изначально натуры…».

Текст, который с трудом понимали даже взрослые люди, необходимо было зубрить наизусть. Делали это всем классом, вслух, раз за разом произнося до полного изнеможения иероглифы. Таким образом наизусть выучивалось шесть книг: одна содержала 454 иероглифа, дозволенных к употреблению в качестве фамильных знаков;

другая представляла собой кодекс сыновней почтительности, разъяснявший обязанности каждого члена семьи и подданных императора; третья, написанная в VI веке, содержала одну тысячу ни разу не повторяющихся иероглифов и т. д.

В последующие годы школьники должны были изучать изречения Конфуция, комментарии к ним, труды других философов. И все. Никаких арифметик, химий, географий, которые дети постигали в Европе. С таким багажом знаний двигать общество вперед подросшее поколение не могло. Но зато выпускник школы обладал грозным оружием в рамках сложившейся в Китае системы: знание Конфуция, цитирование его вызывало уважение у окружающих, позволяло продвигаться по службе, выигрывать судебные иски. Только такое, конфуцианское, образование открывало в Китае единственную дорогу к почестям, богатству, должностям, власти.

Неправильно было бы представлять дело так, что китайский народ на тысячелетия застыл в оболочке конфуцианских правил и безропотно сносил унижения и невзгоды. Срединную империю периодически сотрясали мощнейшие крестьянские восстания, сметавшие дискредитировавшие себя императорские династии и создававшие новые. Именно так пали династии Цинь, Хань, Суй, Тан, Мин. Крестьяне поднимались на борьбу не по призыву праведных конфуцианцев, но очередные победители во внутренней борьбе неизменно брали на вооружение все ту же конфуцианскую идеологию, впитавшую в себя легистские и другие традиционные установки.

Конфуцианство, правда, не раз пытались менять, придавая ему ту или иную окраску. Представители различных религий стремились выдать Конфуция за своего, а позднее, в конце XIX века, на мудреца стали надевать буржуазные одежды. Но на практике учение не менялось на протяжении всех двух тысяч лет своего существования, и лишь в конце XIX – начале ХХ века развернулась его всеобъемлющая критика.

На первых порах речь шла о том, чтобы использовать западное оружие для изгнания из Китая незваных иностранных пришельцев и сохранить традиционный конфуцианский уклад жизни. Эта стратегия потерпела крах после того, как Китай в очередной раз проиграл войну, на сей раз не Западу, а соседям-японцам. Японцам, на которых ханьцы всегда смотрели свысока, как на карликовых варваров. Поднебесная падала все ниже.

В этих условиях набирает обороты движение за глубинные реформы, отказ от бесконечного оглядывания назад, осуществление коренной модернизации страны. Реформы не удались, Китай все больше лихорадило. После крушения империи в 1911 году тяга к переменам только усилилась. Вождь буржуазно-демократической революции Сунь Ятсен провозгласил решительную борьбу со старым идейным багажом, выступил с призывами освободить народ от конфуцианского духа пассивности и покорного следования устаревшим социальным нормам, активно использовать иностранные теории и опыт.

Вслед за победой большевиков в России в китайскую почву начали проникать семена коммунистической идеологии. Местные коммунисты энергичнее других заговорили о необходимости преодоления конфуцианского застоя. При этом, бичуя конфуцианство за то, что оно затормозило развитие Китая, некоторые коммунисты высоко отзывались о самом Конфуции как о личности. Один из основателей китайской компартии, Ли Дачжао, отмечал: «Конфуций действительно был стержнем общества, в котором он жил, был мудрым гением своей эпохи… Отвергая Конфуция, я критикую не его лично, а его идолизацию монархами. Я посягаю не на Конфуция, а на суть деспотизма…»[4]4
  Ли Дачжао. Избранные статьи и речи. М., 1987. С. 54–55.


[Закрыть]

Другой видный коммунистический деятель, Лю Шаоци, пытался соединить конфуцианство с марксизмом. Он настойчиво проводил мысль о важности самовоспитания коммунистов для создания гармоничного государства. При этом конфуцианский «благородный муж» превратился у Лю Шаоци в образцового партийного работника. Ленин тоже, конечно, уповал на стойких бескорыстных борцов за дело освобождения пролетариата, но у него эти борцы наделялись христианскими добродетелями, а у Лю Шаоци – конфуцианскими.

Мао Цзэдуну же больше по душе была легистская модель личности. Интеллигентов со всеми их добродетелями он всегда недолюбливал. Еще в 1950-х годах, выступая на совещании кадровых работников, «кормчий» заявлял: «Интеллигенты знают меньше всех…

а задирают хвост даже выше Сунь Укуна»[5]5
  Сунь Укун – «царь обезьян», популярный сказочный персонаж из знаменитого классического романа «Путешествие на Запад».


[Закрыть]. Мао ругал Конфуция за недостаток демократичности, проявления «деспотизма и фашизма», забвение материальных условий жизни народа, недооценку важности земледелия.

Особенно же задевало Мао Цзэдуна превозношение Конфуцием учености, образования, знаний. Согласно «кормчему», на свете существует лишь два вида знаний: первый – в области производственной борьбы, второй – классовой. Мао неоднократно отмечал, что ученые люди никогда не становились выдающимися деятелями. «Прочтешь много книг, – говорил он, – императором не сделаешься». Вождь предпочитал освободить китайский народ от вековых традиций и убеждений, сделать его чистым листом бумаги, на котором можно рисовать любые иероглифы.

В конце 1950-х – начале 1960-х годов недовольство левацкими экспериментами Мао Цзэдуна стало выражаться в конфуцианских терминах и с привлечением ситуаций из древности. Так, в нашумевшей статье «Хай Жуй ругает императора», опубликованной в газете «Жэньминь жибао» в 1959 году, заместитель мэра Пекина и видный историк У Хань вспоминает события XVI столетия. Чиновник Хай Жуй обвиняет «Сына Неба» в том, что при нем народу живется все хуже, а император погрузился в мистику, у него помутился разум, он наделал много ошибок, но отвергает критику и только себя считает правым. Параллель с современной жизнью, с Мао Цзэдуном, была видна в этой статье всем.

В других статьях Мао Цзэдуну еще более открыто напоминали о том, что Конфуций всегда приветствовал критику своих взглядов со стороны, постоянно призывал к гуманному правлению, выступал против зазнайства, забвения прошлого, основ.

Критика линии Мао с использованием конфуцианского багажа и под прикрытием исторических параллелей усилилась в период «культурной революции». «Кормчего» такая тенденция не могла оставить равнодушным, тем более когда всплыли факты преклонения перед Конфуцием второго лица государства, Линь Бяо. После его гибели были найдены дневники, в которых этот на протяжении многих лет ближайший соратник Мао Цзэдуна записывал изречения Конфуция, прямо противоречащие установкам вождя.