Текст книги "Жизнь и Любовь (сборник)"

– Ну и где же они сейчас?

– Э-э, дорогой мой, пора догадаться. Вон они спят напротив. Мы с тех пор никогда не расстаёмся. И дочурка с нами. Ну, что? Зажёг вас мой сюжет? – смеясь, спросил мужчина с нижней полки.

Письмо

В почтовом ящике лежали телеграмма и письмо. Он достал и хотел уже вскрыть запечатанный бланк, как надпись на конверте заставила его вздрогнуть и тут же забыть о телеграмме.

Ключ с трудом попадает в замочную скважину – рука не поднимается. Но вот дверь отперта, шапка привычно летит на вешалку и, не снимая пальто, он садится за стол и разрывает конверт. Перед глазами надпись на месте обратного адреса: «Целую. Твоя Аленька».

Она никогда не писала ему писем. И зачем, если в любом конце города его можно найти по телефону?

«Целую». Почему так жарко от этого слова? Они давно друзья, но ещё ни разу не говорили о любви, и желанные губы казались такими недосягаемыми. А тут прямо на конверте…

Командировка. Он не видел её почти две недели, но штамп «местное» говорил о том, что она в городе. Что же могло произойти?

Сотни вопросов опередили руки, торопливо разворачивающие лист, сотни вопросов устремились в строки письма.

«Мой милый, дорогой, самый-самый хороший! Уж ты прости меня, пожалуйста.

Я никогда не писала тебе, но сейчас… прости, пожалуйста. Никак не могу собраться с мыслями. По телефону сказать это невозможно. Ты поймёшь меня правильно, я уверена. Мы давно с тобой не виделись. Как странно всё-таки жизнь распоряжается нами? Неделю назад я купалась в море и прыгала со скалы. А сегодня у меня… рак.

Это ужасно. Рак. Ты не можешь себе представить. Всё было так хорошо. И вдруг… Мне очень страшно.

Сначала меня просто положили на обследование. Я всегда не любила больницы. У меня даже не было здесь ни одного знакомого врача. Теперь есть. Но и те ненадолго. Один из них сказал, что у меня непонятная опухоль. «Это рак?’ – спросила я. Он не ответил.

Я умираю. Никак не могу поверить.

Хочу, хочу, хочу жить!

Милый, я должна тебя увидеть. Помоги мне! Ты ведь знаешь, что я не сентиментальна, но умирать страшно.

Мне так хотелось что-нибудь сделать заметное. Ведь я жила для чего-то. Ты заставлял меня поступать в аспирантуру. Ты говорил, что я буду учёным. Ты видел во мне больше меня самой. И только сегодня я поверила тебе. Поздно поверила.

Опоздала. Это слово мучает меня, преследуя каждую секунду. Оно мечется передо мной, висит над ресницами, и как только я поднимаю глаза, оно раскачивается чёрным маятником. Тогда я боюсь смотреть вверх, но глаза сами поднимаются, и я закрываюсь подушкой. А иногда мне кажется, что оно давит меня изнутри и скоро разорвет. Опоздала.

Помнишь, мы поднимались с тобой по Тарахташской тропе, и я рассказывала о теореме, которую можно доказать белее легким способом, чем в учебнике? Ты уговаривал ещё меня взяться за неё и добить до конца. Я могла успеть, но вот опоздала. Поленилась. Боже мой! Неужели я действительно никогда не буду жить? А вдруг это произойдет завтра? Или сегодня… сейчас…? Милый, я не выдержу. Приезжай!

Вчера утром я опять думала о тебе и почему-то вспомнила ту теорему. Честное слово, я знаю теперь, как её написать по-новому. Вспомнила от начала до конца. Но… не могу больше об этом. У тебя, наверное, много новых стихов, а я не прочла, не успела.

В этом городе меня мало знают. Но какое это имеет значение потом?

Сегодня ночью… Как трудно вспоминать об этом. Сегодня ночью я вообразила себя мёртвой. О, если бы ты знал, какой ужас охватил меня. Кругом была жуткая темень и тишина. Я думала, что сердце моё остановилось. Его не было. И какая-то пустота заливала моё тело, а вокруг ничего-ничего нет. Мне так хотелось крикнуть, но нечем было, и я заплакала. Тогда я подняла, что живу.

А когда я умру на самом деле, уже нечем будет чувствовать, если даже чьи-то слёзы упадут на меня.

Я не хочу, чтобы ты плакал, но ты напиши что-нибудь обо мне. Может быть, тогда меня не так скоро забудут. Напиши. Главное расскажи, что я хотела жить не напрасно.

Мои папа и мама были врачами. Оба хирурги. Они надеялись, что я тоже буду делать операции. А я стала математиком. Теперь мне хочется заниматься медициной. Это самая важная наука.

Меня не могут спасти. А я не успела тебя поцеловать. Ах, как я мечтала прикоснуться к твоим губам. Мне очень тяжело оттого, что я опоздала даже в любви. Не могла сказать тебе об этом раньше, но ты так часто влюбляешься в своих стихах, что я не знаю, любишь ли ты меня. Да это и не нужно было знать. Я люблю тебя и это главное.

Ты удивительный человек. Прости, если я чересчур откровенна. Я всегда восхищалась тобой. Ты очень красив, но дело не в твоём греческом профиле и голубых глазах. Твоя красота идёт от сердца. Оно распахнуто, и каждый ищет в нём помощь и поддержку.

Я тоже искала, и как ты мне помогал! Спасибо тебе! Ты словно живёшь впереди века. Все берут от тебя по кусочку, а ты, кажется, от этого становишься ещё богаче и радостнее. Для меня одной ты бы, наверное, не смог жить. Это точно. А вдруг тебе со мной было бы плохо? Но я не верю. Я тоже хотела бы жить как ты.

Теперь поздно. Конечно, смерть вообще не приходит вовремя, но хоть чуточку подождать бы. А мне нужно было торопиться. И ты спеши жить. Делай самое главное. Видишь, смерть не спрашивает о времени. Её не интересует, который час.

Неужели меня будут хоронить?

Друг мой, помоги хоть на день выйти отсюда! Умоляю тебя! И не сердись. Я знаю, что ты пришёл бы сам, если бы знал, где я.

Мы никогда не говорили с тобой с любви. Как жаль! Ты читал стихи, но мне ли они были написаны? Не знаю. Ты извини, что многие я принимала на свой счёт. Я пыталась в них видеть то, что видел ты, когда писал их. Я училась любить так же сильно и искрение, как любишь ты в своих стихах.

Меня скоро не будет, и я хочу, чтобы ты помнил обо мне. Увидишь ивушку, склонившую к земле голову, знай, что это моя любовь падает перед тобой на колени.

Услышишь капли дождя, звенящие по стеклу, не забудь, что это сердце моё рассыпалось на миллиарды кусочков и стучится в твою жизнь.

Встретишь в небе две одинаковые звёздочки, скажи, что это Аленькины глаза светят тебе, помогают.

А поцелуют тебя тёплые губы любимой девушки, поверь, что это я тебя поцеловала. Вот моё последнее желание. Но я жду тебя, милый. Постарайся не опоздать. Твоя Аленька».

Телефон не работал.

Немедленно к ней.

Как это могло случиться? Нет-нет, она ещё жива, иначе обязательно сообщили бы.

Она жива.

Но что это на столе? Чья телеграмма?

Слова… слова… олова…

Как трудно составить предложение, когда всё прыгает и в глазах туман. Значит, опоздал?

Мало слов и невозможно прочесть – слёзы мешают.

Она просила не плакать. А как это сделать?

Перед глазами пропасть. Невозможно.

И всё-таки нужно прочесть.

«Диагноз ошибочен. Я здорова. Жду. Аленька».

– Моя Аленька!

Легенда о Ялте

Как звали этого парня на самом деле, никто почти не знал, да теперь уж и не узнает. Много времени прошло с тех пор. Кто и почему дал ему имя Парус, тоже неизвестно, а только говорят, что строен и высок он был, словно парус в море, и никто лучше него не умел ходить в море под парусом. Бывало со стороны Медведь горы задует ветер, идёт шторм, все рыбаки спешат к берегу, а Парус, будто только этого и ждал – идёт прямо против ветра на своём паруснике, чуть-чуть отворачивает то вправо, то влево, точно между воздушными струями скользит.

Жил он в местечке, которое и городом тогда трудно было назвать. Улочки кривые, домишки маленькие: приклеились в горах и утонули в зелени садов. Сверху глянешь: чисто ковёр, тканный умелыми мастерицами. А если птицей взмыть в облака, выше горных вершин, да посмотреть оттуда, то так и кажется, что море подняло из своих глубин и выплеснуло к подножию гор изумрудное ожерелье, которое так и осталось лежать, никем не поднятое. И стражами того драгоценного украшения стояли молчаливые неприступные горы.

Каждое утро любовался ими Парус, когда солнце распускало пучки золотых нитей, а он белой чайкой проносился под ними по голубым волнам своего любимого Чёрного моря. Казалось ему, как это ни странно, что хоть живёт он всё время в море, но судьба его связана с горами.

Скоро это подтвердилось и самым необычным образом. Однажды, когда Парус наловил особенно много рыбы и возвращался домой, увидел он в море девушку. Заплыла она далеко от берега и теперь, лёжа на спине, словно ангел в небе, спокойно раскачивалась на волнах. Длинные чёрные волосы её рассыпались и вместе с водой ласкали белоснежное тело девушки. Она была прекрасна.

Парус не мог отвести глаз от неё. Вдруг увидел он, как чёрная тень промелькнула в воде и коснулась спины красавицы. Она вскрикнула, тело лентой согнулось и погрузилось в воду.

Хорошо знал Парус, как опасна встреча с электрическим скатом, который и задел случайно девушку, поразив её волю мгновенным разрядом. То же самое могло случиться и с ним, но любовь уже родилась в его сердце, и не потерял он ни одной секунды, прыгая в море. Его сильные руки подхватили девушку, подняли на поверхность и бережно положили в лодку. Очнулась она только тогда, когда Парус подплыл к берегу и вынес чудо женское на песок.

Рассказывать долго, а загорается любовь куда быстрей. Очень скоро случилось так, что молодые красивые парень и девушка не могли дня прожить друг без друга. Но вот что странно: прежде смелая девушка теперь боялась даже подойти к морю, без которого не мыслил себе жизни Парус. И вот как-то раз она сказала ему: «Я бы вышла за тебя замуж, если бы ты не плавал, а летал».

Крепко задумался над этими словами Парус. Весь вечер ходил он по берегу моря, а наутро исчез. Кто говорил, что видели, как он сворачивал свой знаменитый парус, а кто думал, что видел его идущим в горы с мешком на спине. Однако всё это не точно, так как погода в ту ночь была скверная, море штормило, и ветер рвал паруса зазевавшихся рыбаков. В такую пору, пользуясь случаем, многие стараются как следует промыть свое горло хорошим южным вином, так что кому-то что-то легко могло показаться.

Ну да дело не в этом. Долгое время никто ничего не знал о Парусе. Прекрасная девушка места себе не находила и день-деньской проводила теперь у моря, забыв всякий страх. Она поднималась на высокую скалу к старому замку, повисшему над морскими волнами, и всё всматривалась куда-то вдаль, надеясь увидеть знакомый парус. Да только напрасно всё, потому что появился он совсем с другой стороны. Вернее, не появился, а узнали о нём и очень как-то странно. Словом, вот что было.

Опять-таки утром, совсем рано, но девушка уже была, как всегда, на скале, услыхали люди далеко в горах чей-то крик. Потом ещё и ещё. Стали прислушиваться. Чувствуют радостный крик, вроде бы торжествует победу, а что именно кричит – непонятно. Доносится эхом только: «Я-а-ли-та-а, я-а-ли-та-а, я-а-ли-та-а». Но потом уже узнали голос Паруса и догадались, что кричит он «Я летаю! Я летаю! Я летаю!», а эхо-то доносит только «Я-ли-та-а». Только звук «ю» пропадал. И говорят, что многие видели даже то ли тень, то ли что-то, как огромная птица, проносится в горах.

Вот. А девушка та, что его любила, тоже, между прочим, в тот день исчезла. И если кто-то сказал тогда, что она со скалы прыгнула в море, так этому никто не поверил, потому что, конечно, он забрал её с собой. Иначе, зачем бы ему каждое утро, а иногда и вечером так радостно кричать всем «Я летаю»?

Потом много лет, когда какой-нибудь человек впервые приезжал в этот город и спрашивал, почему он слышит этот крик «Я-ли-та-а», ему рассказывали эту историю. В конце концов, город так и стали называть сначала Ялита, а потом уже Ялта, и нет никаких оснований не верить этому, так как и сейчас, если прислушаться, можно услышать, как кто-то кричит в горах: «Я-ли-та-а». А что удивительного? Ведь у них, наверное, родились дети, и они тоже могли научиться летать.

И кстати, когда девушка тоже исчезла, люди пошли на ту скалу, где последний раз её видели, и нашли только маленькую ласточку, вылетевшую из гнезда на старом замке. Потому и место это, то есть скалу, назвали «Ласточкино гнездо», что лишний раз подтверждает справедливость этой истории.

А только другие люди говорят, что всё точно так было, да не так кончилось. Действительно летал Парус птицей и крик его "Я летаю" слышали, но всем было известно, что не мог он жить без моря. И вот как-то, может, поссорились они с ласточкой, а, может, просто потянуло его в родную стихию, и решил он окунуться хоть раз ещё в морские волны. Никто точно не знает почему, однако многие видели, как огромная птица упала с высоты в море рядом с ласточкиным гнездом и, как только коснулась воды, обернулась скалой.

И сейчас, уж сколько лет прошло, любой, глянув на эту скалу, скажет, что напоминает она парус. А тогда люди так и ахнули: видят, будто их пропавший Парус снова на прогулку вышел на своей лодке, да так и застыл в волнах.

Не сразу, но заметили-таки люди, что ласточка с гнезда-то своего снялась и на ту скалу переселилась. Всегда её можно было там видеть. А однажды, когда заря занялась и солнце выпустило свой первый луч, кто-то присмотрелся внимательно и – батюшки! – видит, из глаз ласточки слёзы катятся. Вот до чего же сильная была у них любовь. И летать научились, птицами стали, а всё же слёзы человеческие проливают.

Ну да вот ещё что. Как прослышали о слезах ласточки, всем захотелось их увидеть. Однако оказалось, что не все это могут. И не потому, что слезинки очень маленькие. Слёзы, когда на солнце сверкают, далеко видны. Но говорят, будто видят их только влюблённые, которые по-настоящему любят друг друга.

И во всё это тоже нельзя не верить, потому что скала такая Парус рядом с Ласточкиным гнездом и правда есть. А недавно проплывал я мимо неё на катере, и тут рядом со мной молодые парень с девушкой стояли. И слышу, говорит она ему тихо: «А ну, посмотри хорошенько на эту скалу, что ты на ней видишь?» Парень удивлённо так смотрел, смотрел и, наконец, отвечает: «Ничего не вижу, только блестит что-то». И тут кинулась она ему на шею и так поцеловала крепко, что аж моим губам жарко стало. «Вот теперь, – говорит, – я верю, что ты меня по-настоящему любишь».

Аннушкина скала

Из Москвы шестнадцатилетнюю Аннушку родители отправили к тёте в Евпаторию в связи с успешной сдачей школьных экзаменов. Поезд шёл прямой Москва-Евпатория, а там, в приморском городе, тётя готова была встретить племянницу, так что переживать будто бы было не о чем. Села Аннушка в купейный вагон и стала считать столбы в дороге. Но тут подсели к ней солдатики внешности азиатской, то есть были они из Средней Азии. Разговорились с красивой девушкой и рассказали, что едут из отпуска в свою строительную часть на южном берегу Крыма, где всё удивительно прекрасно – море, лес, горы. Не умолчали о том, что занимается их часть строительством важного государственного объекта. Но тайну не выдали, не сказали, кому строят дачу. Да, может, и сами не знали. Словом, расписали молодой леди все прелести побережья Чёрного моря, внеся в это и таинственность, увеличивая значимость своих собственных персон, и стали уговаривать её съездить с ними на денёк посмотреть, а оттуда через Севастополь или Ялту отправиться в свою захудалую Евпаторию, где ничего, кроме мелкого пляжа да ветра нет. Как так получилась, но согласилась девушка.

Прибыли они в Ялту, а оттуда солдатики взяли такси да помчали по обводной дороге, минуя Алупку, Симеиз, гору Кошка, в сторону Фороса. Дорога действительно показалась Аннушке сказочной: слева море, режущее глаза голубизной гладкой поверхности. Справа горные вершины с зубцами Ай-Петри, по обеим сторонам шоссе сосны да кипарисы. Смеялась Аннушка, радовалась, счастлива была красоту такую наблюдать впервые в жизни. Но длилось это не так долго.

Такси бежит быстро. Около часа любовалась пейзажами, но вот уже и санаторий Форос проехали. Скалы справа подступили совсем к дорожной полосе. Тут и попросили остановить солдатики. И повели они Аннушку в горы узенькими тропками показать самое красивое место, где можно будет поесть, передохнуть и назад отправиться, так как им скоро в часть надо.

Пришли в какую-то пещеру за огромной скалой. Страшно стало в ней Аннушке, но солдатики предложили утолить жажду вином, а голод пищей, что припасли в своих вещмешках. Закончили трапезу и… – не узнать было солдатиков. Вытащили из-за скалы железную проволоку, окрутили руки девушки и, как ни отбивалась она, как ни кричала голосом диким, приковали красавицу к камню большущему да стали по очереди насиловать. Получив удовольствие, сколько хотели, не отпустили её, хоть и стала она умолять их об этом, а оставили ночевать, успокаивая, что не бросят её, а придут снова.

Поздно приходит ночь в летние месяцы, но пришла-таки и охватила рыдающую Аннушку своими чёрными страшными крыльями. Это летучие мыши её не боятся, носятся в темени, играючись, словно ведьмы маленькие. А городская девушка, истомившаяся от ласк насильственных да от бесконечных попыток вырваться из тисков проволочных, теперь сжималась от ужаса перед наступившей ночью, перед лесными шорохами, которых никогда не слышала, да летающими тенями, которых никогда прежде не видела.

Обезумела девушка к утру от страха и мыслей, что теперь с нею может случиться. Пришли солдатики на следующий день, завтрак с собой принесли, чай солдатский, и никто им не кричал навстречу, не бился в безумной злобе. Смирилась Аннушка с судьбой, разум ничего не воспринимал. Ну, солдатам то и нужно было. Покормили человека не человека, а зверушку какую-то, насладились любовью звериной же и ушли к себе дачу Горбачёву строить. За этими солдатиками потянулись их дружки, что по большому секрету узнавали о бесплатной женщине в горах. И поднимались они в горы не как люди – открыто, свободно, а подобно волкам – таясь и прячась, чтоб утолить животную свою похоть.

Шли дни, месяцы. Те солдаты, если можно их так называть, что привезли Аннушку, уехали к себе домой, а другие продолжали наслаждаться любовью в пещере. И всё же, сколько верёвочка ни вьётся, а конец найдётся. Заметил-таки один командир, что носят куда-то солдаты пищу из столовой. «Кому?» – спрашивает. Те, естественно, не растерялись: «Да там собака есть, подкармливаем». Удивился командир, а потом и не поверил, решил сам посмотреть. Проследил за одним солдатом и обнаружил безумную Аннушку.

Тогда-то всё стало выясняться, да расследоваться. Тогда только узнали несчастные родители, куда пропала их дочь непутёвая. А то и представить себе не могли, где искать её живой или мёртвой. Большой шум был и множество проклятий на это место.

Скалу, за которой пряталась пещера, и что скрывала все крики узницы, назвали люди Аннушкой. Солдатиков тех первых потом нашли, и осудили их гораздо строже, чем товарищей, что потом пользовались Аннушкой, но только ей от этого легче не стало, и проклятие на этом месте так и осталось.

Смысл жизни
(Притча)

Он был совершенно угловатым, острым треугольником. Она была абсолютно круглой, как полная луна. Ей не нравилась его резкость, ему не нравилась её обтекаемость. Они долго кружили друг возле друга, не находя ничего общего, что бы сойтись. Но ничего другого поблизости не оказалось, и они столкнулись. Он пронзил её острым углом, а она обволокла его сплошными кругами. Вскоре у них родилась и выкатилась на небо маленькая звёздочка.

Он и Она полюбили свою Звёздочку, которая была на самом деле круглая, но такая яркая, что когда на неё смотрели издали, то свет от неё исходил острыми лучиками, и всем от них было хорошо.

Часть 3. Такие обычные истории

Телеграмма

Сильный ветер гнул деревья к земле. Со скрипом раскачивались огромные ели. Ивы, безропотно покоряясь стихии, склоняли свои верхушки. Старые клёны ветер в бешенстве вырывал с корнями, и они со стоном, ломая всё на своём пути, обрушивались на землю. Ни одной птицы не было видно, и только листья да сломанные ветки носились по воздуху.

В небе творилось что-то невероятное. И как ни страшно было в это время на земле, где всё трещало, ломалось и падало, там, наверху, должно было быть ещё страшнее. Облака чёрные, громадные неслись по небу в одну сторону, а навстречу им чуть ниже, так казалось с земли, двигалась грозная лавина тёмно-синих туч. Она проплывала сплошной тёмной массой и вдруг непонятной силой на какое-то мгновение разрывалась на части, и тогда в образовавшийся небольшой просвет врывалось солнце. Но его яркие лучи, казалось, появлялись лишь для того, чтобы показать резкий контраст между тьмой и светом, словно они хотели сказать, как хорошо было бы на свете, если бы не эта чёрная гроза.

Жутко было на земле и в небе. Чем-то возмущалась природа.

Из леса выскочил, грохоча по стыкам шпал, поезд. Теперь путь его лежал через степь. Ветер и здесь не давал никому покоя. Травы то ложились на землю, будто проглаженные чьей-то тяжёлой рукой, то вдруг вздымались вверх, точно испугались чего-то, и так ходят всё время волнами, напоминая бушующее море. А поезд мчался вперёд.

У одного из его окон за откидным столиком были двое. По одну сторону, облокотившись на стол и подпирая кулаками голову с курчавыми светлыми волосами, сидел молодой парень в матросской форме. Полосатая тельняшка красиво просматривалась из-под белой форменки с отложным голубым воротником, окаймлённым полосками в тон тельняшке. По другую сторону от стола, слегка откинувшись назад, можно сказать, учитывая его пожилой возраст и солидную комплекцию, восседал мужчина лет семидесяти с благообразной седой бородкой клинышком, делавшей лицо несколько продолговатым, но эта продолговатость скрадывалась большими очками в тонкой пластмассовой оправе розоватого цвета. Редкие пряди волос на голове ещё не были столь белыми, как бородка, но седина их тоже коснулась, вполне соответствуя возрасту обладателя причёски.

Оба пассажира успели уже познакомиться. В купе пока никого больше не поселили, так что они спокойно разговаривали, никому не мешая.

– В отпуск, морячок, или из отпуска? – поинтересовался пожилой мужчина.

– Да, еду как бы в отпуск.

– На побывку едет молодой моряк, – пропел неожиданно хрипловатым голосом мужчина, которого звали Николай Иванович. И закончил куплет: – Грудь его в медалях, ленты в якорях.

Он улыбнулся, говоря:

– Такая раньше была популярная песня, морячок.

Николай Иванович упорно называл Владимира морячком, хотя имя его, конечно, запомнил.

– Но я еду не совсем на побывку, Николай Иванович, а по телеграмме.

– А что случилось? – обеспокоенно спросил мужчина.

Владимир замялся и смущённым голосом сказал:

– Да, вообще-то ничего не случилось. Это моя девушка соскучилась без меня и решила вызвать меня со службы на некоторое время. А она работает в поликлинике. Ну, организовала телеграмму ко мне на корабль о том, что мой брат погиб в автомобильной аварии. Заверила телеграмму медицинской печатью и в военкомате и отправила. Конечно, она перед этим позвонила мне на мобильник, что б я сделал вид, что переживаю. Дело в том, что у меня вообще никакого брата нет, но на корабле этого не знают. Такой вот фокус.

Слушая откровенность молодого человека, Николай Иванович как-то внезапно осел, согнулся, лицо его помрачнело.

Морячок заметил эти изменения и удивился:

– Да, вы как бы не переживайте. Подумаешь, телеграмму сочинила. Зато встретимся. А то ещё загуляет с пацанами без меня. А то, когда ещё меня отпустили бы?

– Я понимаю. – Голос пассажира стал ещё более хриплым, чем когда он пел. – Только не всё в жизни можно променять на честь. Не случайно говорят: береги честь смолоду. Жизнь, конечно, меняется. И ведут сейчас себя иначе, и ценности другие, и говорят не так, как раньше. Вот ты, например, сказал мне «вы как бы не переживайте», а перед этим сообщил, что едешь «как бы в отпуск». А ведь это неграмотно. Ставишь под сомнение то, что утверждаешь. Однако сегодня молодёжь любит говорить к месту и не к месту «как бы». И к чести своей относятся так же несерьёзно, как к своей русской речи.

– Ну, это вы загнули, – попытался возразить молодой человек, даже не покрасневший от слов пожилого человека. – Я с друзьями своими как бы всегда честен.

– Вот именно «как бы», – прозвучало в ответ. – Честь должна быть не только с друзьями, а во всём. Честь должна быть привычкой, должна быть в крови человека, тогда не будет таких трагедий, об одной из которых ты мне сейчас напомнил. Извини, что говорю тебе «ты». Я всё-таки старше на полвека. А эта сегодняшняя манера некоторых ведущих телевизионных шоу говорить маленьким детям «вы» меня коробит. Такого на Руси никогда не было. Но дело не в этом. Я вспомнил историю, которая произошла в нашей части, когда я ещё был молод, как ты, и служил в закрытых войсках, куда не то что родителей навестить солдат не пускали, а мышь не могла проскочить. И служили мы тогда по три года от звонка до звонка, а не то, что сейчас.

Николай Иванович помолчал, глядя в окно, за которым гремела гроза, и рассказ начался.

– Городок, в котором располагалась наша часть, как я уже сказал, был закрытым. Весь окружён периметром с колючей проволокой. По периметру в несколько километров круглосуточно дежурили солдаты стрелковой роты. Они располагались отдельно от нас в трёхэтажном здании с кинозалом, который мы тоже иногда посещали.

Нашими апартаментами была одноэтажная казарма с двухъярусными койками во всю длину помещения. Только в конце его была ленинская комната и каптёрка старшины да кабинет командира роты. Наше отделение, где я проходил службу все три года, было, можно сказать, пришпилено к роте связи, поскольку никакого отношения к связистам мы не имели. В нашу задачу входило заряжать аккумуляторы для ракет. То, что в части производились ракеты, мы могли лишь догадываться, ибо никто из солдат самих ракет в глаза не видел. Авторота их вывозила в закрытых машинах. Водители подгоняли грузовики в штольне в горе, а погрузкой управляли офицеры.

Мы заряжали аккумуляторы в одном из помещений штольни, куда ходили ежедневно и посменно, что очень не нравилось командиру роты лейтенанту Черкашину, так как он не мог нами по-настоящему распоряжаться: мы то должны были уходить на смену, то приходили с ночной и нам положен был отдых, то нас вообще не было. И он не знал, когда нам можно дать наряд вне очереди, когда послать на чистку картошки в столовую, когда заставить мыть пол в казарме.

Вход в штольню, где мы работали, нельзя было увидеть с воздуха, поскольку он скрывался деревьями. Да и вблизи его не сразу заметишь. Зона его была окружена дополнительной колючей оградой, и впускали за неё по специальным пропускам. У Черкашина такого пропуска не было, а у нас, естественно, был, что нас и радовало. Уйдя в зону, мы чувствовали себя свободными от командирского окрика. Путь лежал через лес мимо небольшой речушки. В ней мы купались в летнее время по пути на службу или возвращаясь с неё. Тут же неподалёку устроили небольшое укрытие и установили теннисный стол. Не помню, как нам это удалось, но мы часами играли в настольный теннис.

Среди нас оказался прекрасный теннисист Володя Егунов из Севастополя. Он научил нас правильно подавать, делать подкрутки, бить в дальний угол стола. Володя был и замечательным футболистом. Смотреть на его интеллектуальную игру во время редких футбольных матчей было всегда огромным удовольствием. Получив на ногу мяч, он никогда не бил по нему бездумно, а всегда умело останавливал, быстро оценивал обстановку, легко обводил нападавшего противника и только потом отпасовывал мяч товарищу или же сам шёл в атаку на ворота.

Кстати, был ещё у нас знаменитый в части футболист, правда, связист Кононов. На воротах он стоял изумительно. Забить ему было почти невозможно. А однажды, когда защитники его команды слишком плохо играли, он в сердцах прямо от ворот сам повёл мяч в атаку, дошёл до ворот противника и забил гол. Это было феноменальное зрелище.

Вообще спорту у нас уделялось немало времени. Во-первых, постоянные занятия на спортивных площадках, на полосе препятствий, кроссы, муштровки. Хотя шагистикой мы занимались довольно редко. Ни в каких парадах наша рота участия не принимала. Задача роты состояла в обеспечении связи, но спортивную форму солдат должен держать всегда. А я любил гимнастические снаряды и шахматы. По шахматам имел тогда третий разряд и занимал второе место в части.

Помню в соревнованиях на личное первенство части, в котором я почти всех обыгрывал, со мною сел играть подполковник. Ко мне подошёл за спиной капитан, начальник гауптвахты, и тихо прошептал:

– Это командир части с вами играет.

– Понимаю, ну, так что? – сказал я и обыграл противника.

Капитан меня очень зауважал за мою принципиальность. И позже, когда меня командир роты отправил-таки на гауптвахту, увидев меня, капитан спросил:

– Ты чего здесь?

– Дали трое суток за то, что бляху на ремне не почистил.

А случилось это как раз после ночного дежурства. Черкашин пришёл в роту, поднял наше спящее отделение, построил во дворе, придирчиво осмотрел и спросил меня:

– Почему бляха не почищена?

Я, было, начал оправдываться, что с ночной смены, но он приказал:

– Трое суток ареста!

Услышав мой доклад, капитан пробормотал:

– Ну, дурак.

А наутро вывел меня из камеры, посадил на лужайку и приказал:

– Видишь траву? Вот и рви её потихоньку.

Конечно, это было смешно. Сияло весеннее тёплое солнышко, и я сижу на травке, пощипывая её от нечего делать. Тут как раз по дороге проходит командир роты. Видит меня на лужайке и изумлённо интересуется:

– Что это вы там делаете?

– Приказано траву выщипывать, – отвечаю.

Лейтенант сокрушённо вздохнул:

– Ну, нигде не пропадёт.

Солдаты не любили Черкашина. Всегда ожидали от него неприятностей в виде внеочередного наряда и выговоров. Как-то он стал приезжать в роту на собственном автомобиле, маленьком «Запорожце». Понимая, что водить Черкашин ещё не совсем умеет, солдаты решили подшутить над командиром, и, пока он находился в помещении роты, дружно подняли машину и поставили её в неудобное для выезда положение у самой стены казармы. Черкашин вышел, удивился, но все понял и долго пыхтел, выруливая автомобиль.

Нашим отделением аккумуляторщиков командовал молоденький лейтенант Коноплёв. Он был технарь. Мы к нему относились почти как к ровеснику. Иногда он проводил с отделением политзанятия. Мы сразу поняли, что с грамотой у него слабовато. У нас-то в отделении все имели среднее образование, а тот, с кем произошла потом грустная история, о которой я хочу рассказать, даже успел проучиться год заочно на юридическом факультете и гордо носил на груди значок Киевского университета. Его призвали в армию, не смотря на то, что он был студентом.