Текст книги "Логика человеческой жизни"

Глава 7
Печальные парадоксы успеха и любви

Думаю, вы согласитесь со мной в том, что все мы в каждом нашем деле, как и во всей своей жизни, хотим добиться успеха. Успех – это синоним счастья. Стремясь стать счастливыми, мы стремимся быть успешными. Мне как филологу показательным кажется то, что, если раньше своё пренебрежение к человеку мы выражали определением «несчастный» («двоечник несчастный», «интеллигент несчастный», «жених несчастный»), то теперь самым обидным словом стало слово «неудачник», «loser». Но легко заметить, что слово «несчастный» определяло только одну ипостась человека: двоечник несчастный мог быть при этом успешным футболистом или авиамоделистом, как жених несчастный – отличным инженером или прекрасным танцором. Определение «несчастный» в таких конструкциях оставляло человеку надежду на счастье в других его ипостасях, тогда как слово «неудачник» определяет тебя всего, не оставляя никаких надежд. Выходит, что успех – это даже нечто большее, чем счастье, или, по крайней мере, высшая ступень счастья.

Но что такое «успех»? Обычно мы видим в нём явление, соединяющее в себе богатство, удовольствия, власть, славу и удачу. С богатством и удовольствиями, которые можно купить благодаря ему, а также с властью мы уже разобрались: как выяснилось, они вовсе не гарантируют нам счастья. Остаётся рассмотреть два последних ингредиента жизненного успеха – славу и удачу. Каково их влияние на наше счастье?

Итак, слава, она же – известность, она же – популярность. По степени привлекательности слава легко может соперничать с богатством и властью. Крупнейший историк времён римской античности Корнелий Тацит заметил, что жажда славы – последняя из всех, от которых освобождаются мудрецы. Через полторы тысячи лет ту же мысль выскажет Мишель Монтень: «Из всех призрачных стремлений нашего мира самое обычное и распространённое – это забота о нашем добром имени и о славе. В погоне за этой призрачной тенью, этим пустым звуком, неосязаемым и бесплотным, мы жертвуем и богатством, и покоем, и жизнью, и здоровьем – благами действительными и существенными. Из всех неразумных человеческих склонностей это, кажется, именно та, от которой даже философы отказываются позже всего и с наибольшей неохотой». Лаконичнее и ещё доходчивее о привлекательности славы сказал в наше время поэт Игорь Губерман:

 
И я хлебнул из чаши славы,
Прильнув губами жадно к ней;
Не знаю слаще я отравы
И нет наркотика сильней.
 

Чего только не делают люди для того, чтобы прославиться хоть на самое короткое время! Достаточно полное представление об этом даёт «Книга рекордов Гиннесса»:

• Индиец Рам Сингх Чаухан отрастил усы длиной более 4 метров, они создают ему массу неудобств, но слава требует жертв.

• Американский студент после долгих тренировок смог разбить лбом 142 куриных яйца за одну минуту…

• Японец Томохару Шоджи в позиции сидя, превозмогая сильную боль, разбил за одну минуту собственным копчиком 43 целых грецких ореха в скорлупе; понятно, что до того ему пришлось долго тренироваться.

• Англичанин Гэри Крейг сумел побить и свой личный рекорд, и чужой, надев на себя 302 пары трусов.

Если бы я потратил на изучение «Книги рекордов Гиннесса» ещё минут двадцать, я наверняка нашёл бы в ней ещё более абсурдные рекорды, но и эти вполне показательны.

Ради славы люди готовы не только на неудобства и мелкие травмы, но даже на любые несчастья. Две тысячи лет назад об этом эмоционально сказал известный философ Дион, прозванный современниками Хризостомом, т. е. Златоустом: «Почти у всех людей душа так глубоко извращена жаждой славы, что им желанней слышать, как на всех углах кричат об их ужасных несчастьях, нежели остаться безвестными».

Нам мало славы при жизни – нам нужна ещё и посмертная слава. Великий педагог Януш Корчак в своей книге «Как любить ребёнка» с грустью констатировал, говоря о мире взрослых: «Мы больны бессмертием. Кто не дорос до памятника на площади, мечтает хотя бы об улице, названной его именем, хотя бы о мемориальной доске. А уж коли не тянешь на четыре полосы после смерти, то хотя бы упоминание в тексте: „принимал активное участие… широкие массы общественности скорбят…”»

Что говорить, слава – это приятно: о тебе говорят, тебя показывают по телевидению, тебя везде узнают. Но, как и все прочие недостатки, недостатки славы – это продолжение её достоинств. Слава обычно лишает человека того, что англичане называют «privacy», то есть приватности, скрытой от других личной жизни. Если вы известны, то о вас всем должно быть известно всё, и чем интимнее, пикантнее информация, тем она желаннее для журналистов. Но у каждого из нас есть вещи, которые мы не хотели бы демонстрировать всем. Когда ушлые папарацци раскапывают их и делают достоянием не просто гласности, но гласности безнравственной и недоброжелательной, – жизнь легко может превратиться в кошмар. Вот почему известный человек на публике должен быть собранным и не выходить из выбранной для себя роли, он всегда должен быть в маске, хотя это очень нелегко. Афористично сказал об этом современный американский писатель Джон Апдайк: «Слава – это маска, которая разъедает лицо».

Обретение славы обычно оборачивается разрывом так нужных нам человеческих связей. И дело не только в том человеке, который прославился. У серба Милорада Павича читаем: «Те, кто любил тебя до твоего успеха, после успеха тебя любить не будут. Славы и успеха люди не прощают». И потому-то слава неминуемо оборачивается одиночеством. В подтверждение тому – мнения двух великих женщин ХХ века. Русская актриса Фаина Раневская: «Спутник славы – одиночество». Француженка Коко Шанель: «Так вот что такое слава: одиночество».

Славы нельзя добиться один раз и навсегда: её нужно постоянно поддерживать, чего бы это ни стоило. В каких бы обстоятельствах ты ни находился, ты должен быть всё время на виду и постоянно «в образе», иначе очень скоро тебя начнут забывать. Наверное, поэтому выдающийся французский романист Оноре де Бальзак говорил: «Слава – товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо». Но как бы трудно ни было поддерживать свою славу, страх потерять её заставляет нас делать это с новыми силами, ибо «нет на свете существа более неприкаянного, чем вышедший из моды кумир», как сказал известный английский литератор века Просвещения Джозеф Аддисон. Так оказывается, что уже не слава служит тебе, а ты – славе.

Слава слишком многого требует от нас, лишая нас в то же время простых и доступных всем человеческих радостей. Слава разрушительна по отношению к человеческой личности. Далеко не каждому удаётся выдержать испытание славой и успехом. Вот мнения людей, в полной мере ощутивших, как принято говорить, «сладкое бремя славы»:

• Жан-Клод ван Дамм: «Нет в Голливуде популярного актёра, который не прошёл бы через депрессию, выпивку, наркотики. Слава – тоже тяжёлое испытание».

• Кит Ричардс: «Слава погубила больше талантливых парней, чем наркотики. Джимми Хендрикс скончался не от передоза, а от славы».

• Ингрид Бергман: «Популярность – это наказание, которое выглядит как награда».

Зная всё это, трудно не согласиться с поэтом Евгением Баратынским, написавшим два столетия тому назад: «О, как безумна жажда славы!» Но в полной мере мы обычно осознаём это лишь тогда, когда добиваемся вожделенного успеха. И тогда успех начинает восприниматься как катастрофа. Ошо Раджниш говорил об этом: «Человек, достигший успеха в мире, ощущает боль неудачи так остро, как никто иной. Есть поговорка „Нет большего успеха, чем успех”. А я хочу сказать вам: нет большего провала, чем успех. Но вы этого не поймёте, если не достигли успеха сами. Когда у вас есть все богатства, о каких вы только мечтали, какие планировали, ради которых трудились в поте лица, оказывается, что среди всех этих богатств сидит нищий – совершенно пустой изнутри, полый; внутри ничего нет, всё снаружи.

На самом деле, когда снаружи есть всё, контраст ощущается особенно остро. Оттеняется твоя внутренняя пустота и ничтожество. Оттеняется твоя внутренняя нищета. Богач знает бедность, как никогда не узнает ни один бедняк» (книга «О восприятии»).

Кто-нибудь из читателей сейчас скажет, что это уже перебор: в успехе есть свои негативные стороны, но объявлять его катастрофой – это уже риторическая крайность. Но давайте ещё раз вспомним несчастную судьбу суперуспешной Уитни Xьюстон (а до неё – знаменитых Джанис Джоплин, Джимми Xендрикса, Курта Кобейна и многих других) – и вам так не покажется. Ещё сто лет назад прекрасный американский писатель Джек Лондон написал подробное исследование того, как неминуемо успех приводит хорошего умного человека к гибели. Таким исследованием стал его роман «Мартин Иден» (1909), получивший мировую известность. И то, что вскоре сам автор повторил судьбу своего героя, стало ещё одним подтверждением истинности этого печального вывода.

Последним в нашем списке ингредиентом успеха является удача. Словарь говорит, что «удача» – это синоним слова «успех». Синонимы – слова близкие, но всё же не тождественные по своим значениям. Думаю, различие тут главным образом в том, что успех – это достижение, это то, чего мы добиваемся своими усилиями; а вот удача зависит не столько от нас, сколько от благоприятного стечения обстоятельств. Удача «в чистом виде» – это выигрыш в лотерее. Узнав, что некто выиграл крупную сумму, мы говорим, что ему «привалило счастье». Но насколько счастливее становится человек, оказавшийся лотерейным счастливчиком?

Дотошные учёные выяснили и это. В уже упоминавшейся нами книге Майкла Аргайла «Психология счастья» читаем на эту тему: «Брикман и соавторы подсчитали, что средний показатель по шкале счастья у 22 победителей лотерей составляет 4,0, тогда как у членов контрольной группы – 3,82. Смит и Раззелл опросили людей, выигравших крупные суммы на британском футбольном тотализаторе (191 человек). Многие из них отметили, что сейчас они немного счастливее, чем раньше, но возникла и масса серьёзных проблем, связанных с нарушением привычного хода жизни. Из всех опрошенных 70 % оставили работу, многие переехали на другую квартиру; таким образом, люди лишились прежнего коллектива, соседей, причём некоторые не встретили со стороны вновь приобретённых соседей радушного приёма, а у части даже произошёл разлад в семье.

Множество интервью с победителями Британской национальной лотереи опубликованы в прессе; одно из них – с 24-летней женщиной, которая купила машину, не умея водить, приобрела много одежды, но вынуждена была хранить её в шкафах, пошла в дорогой ресторан, но поняла, что больше любит рыбные палочки. Она так и осталась безработной, одинокой и несчастной женщиной. По всей видимости, внезапное получение крупной суммы денег не делает людей очень счастливыми».

Однако успех – это не всегда громкая слава и необыкновенное везение. Для нас с вами, людей, не принадлежащих миру «звёзд», успех – это то, что постепенно приносит нам многолетний напряжённый труд, – материальное благосостояние, высокая должность, уважение окружающих. Но, придя в конце долгого и нелёгкого пути даже к такому общепризнанному и потому, казалось бы, несомненному успеху, мы вдруг начинаем понимать, что прожили жизнь как-то не так. И чем меньше остаётся нам жить, тем сильнее мучит эта мысль. Наверное, лучше всего эта ситуация описана в повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича» (1886). Главный герой, предчувствуя скорый уход, вспоминает своё прошлое, пытаясь понять, для чего же он жил: «И эта мёртвая служба, и эти заботы о деньгах, и так год, и два, и десять, и двадцать – и всё то же. И что дальше, то мертвее. Точно равномерно я шёл под гору, воображая, что иду на гору. Так и было. В общественном мнении я шёл на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь. И вот готово, умирай!» Очевидный для окружающих твой жизненный успех лично для тебя оказывается жизненным банкротством. Многие люди на склоне лет совершили такое открытие, многим это ещё предстоит. Человечество сделало это открытие достаточно давно. Ещё в начале ХVIII века английский поэт Александр Поуп в своей знаменитой поэме «Опыт о человеке» писал:

 
Смотри: вот счастья ложная шкала:
Богатство, Слава, Почести, Хвала!
 

Но каждому из нас этот вывод нужно сделать самому.

Как видим, природа жизненного успеха оказывается не менее парадоксальной, чем природа богатства и природа власти. И так же, как и они, успех совсем не гарантирует нам счастья. Это вовсе не значит, что наша жизнь не может быть одновременно успешной и счастливой. Просто нужно глубже и яснее понимать, от чего на самом деле зависят счастье и жизненный успех.

А сейчас господин Успех занимает своё место в зале, а на сцену приглашается наша следующая номинантка – очаровательная госпожа Любовь.

Уверен, почти все вы согласитесь со мной в том, что редко когда мы были так счастливы, как тогда, когда переживали чувство любви. Да и я не стану претендовать на оригинальность этой мысли, ведь задолго до меня её высказывали многие известные люди. Пушкин, знавший о любви, кажется, всё, афористично заметил: «Любви нет боле счастья в мире». Высоко ценимый Пушкиным как поэт и критик, его современник Павел Катенин был столь же афористичен: «Земного счастья верх: любовь». Даже сдержанный и очень не любивший пафоса Чехов сказал: «Какое это огромное счастье любить и быть любимым!»

Но, чтобы быть счастливым, не обязательно даже быть любимым: любовь способна дарить нам ощущение счастья и тогда, когда она безответна. Одно из самых пронзительных и глубоких произведений о неразделённой любви – повесть Александра Куприна «Гранатовый браслет» (1911). Её герою, бедному чиновнику Георгию Желткову, суждено было с первого взгляда полюбить случайно увиденную им княгиню Веру Шеину. Поначалу он ещё наивно надеется на взаимность, однако Вера Николаевна, никогда его не видевшая, письмом запрещает ему писать к ней, а позднее выходит замуж, что лишает Желткова малейших надежд. Но, освободившись от них, его любовь не угасает, а, наоборот, сублимируется до благоговейного обожествления любимой женщины. Это высокое чувство наполняет его жизнь смыслом и счастьем. Вынужденный обстоятельствами к самоубийству, Желтков в последнем письме к княгине Шеиной пишет: «Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей – для меня вся жизнь заключается только в Вас… Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя – это не болезнь, не маниакальная идея. Это любовь, которою Богу было угодно за что-то меня вознаградить».

Не стоит думать, что благословлять неразделённую любовь может только полусумасшедший герой давно написанной повести с очень уж надуманным сентиментальным сюжетом, как могло показаться сейчас кому-то из читателей. Уже в наше время совсем не сентиментальный прозаик и к тому же философ Альбер Камю скажет: «Не быть любимым – это всего лишь неудача, не любить – вот несчастье».

Любовь с полным основанием издавна считалась и ныне считается главным событием и главным содержанием человеческой жизни. Выдающийся философ и психолог Эрих Фромм, автор, наверное, самого глубокого исследования природы любви – книги «Искусство любить» (1956), пришёл к выводу: «В переживании любви заключена высшая форма ответа на проблему человеческого бытия, оно является залогом душевного здоровья».

Но если любовь дарит нам высшее счастье, то неудача в любви естественно воспринимается нами как утрата счастья, как жизненная катастрофа. Как всем известно, «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте», то есть история их несчастной любви. Любовь очень часто заставляет нас находиться между надеждой и отчаянием, между блаженством и страданием, метаться от одного к другому. Нужно ли удивляться тому, что мы поэтому часто воспринимаем её как амбивалентную, двойственную по своей природе, сочетающую противоположности? Эту двойственность природы любви удачно передаёт лирика. У Афанасия Фета читаем: «В страданьи блаженства стою пред тобою». Его современник, поэт и критик Аполлон Григорьев в стихотворном обращении к возлюбленной пишет: «Безумного счастья страданье Ты мне никогда не дарила». Нетрудно заметить, что двойственность любви – это двойственность противоречия, двойственность оксюморона, сочетающего несочетающиеся начала. Но противоречивость любви проявляется не только в этом.

Один из парадоксов любви заключается в том, что именно начальная стадия истории любви – стадия влюблённости – обычно оказывается стадией наибольшего счастья, хотя здесь наша любовь лишь начинается. Но стоит только любви достичь апогея, в котором обычно видят физическую близость, как эйфория счастья начинает быстро сменяться разочарованием. Наблюдательный Пушкин писал: «Я любовников счастливых Узнаю по их глазам». Но проходит совсем немного времени – и их глаза почему-то перестают светиться счастьем.

Эрих Фромм так объясняет происходящее: «Если двое чужих друг другу людей, какими все мы являемся, вдруг позволят разделяющей их стене рухнуть, этот момент единства станет одним из самых волнующих переживаний в жизни. В нём всё наиболее прекрасное и чудодейственное для людей, которые были прежде разобщены, изолированы, лишены любви. Это чудо неожиданной близости часто случается легче, если она начинается с физического влечения и его удовлетворения. Однако такого типа любовь по самой своей природе не долговечна. Два человека всё лучше узнают друг друга, их близость всё более и более утрачивает чудесный характер, пока, наконец, их антагонизм, их разочарование, их пресыщенность друг другом не убивает то, что осталось от их первоначального волнения».

Не буду приводить примеры из литературы. Думаю, многим из нас по собственному опыту знакома эта ситуация. Но опыт редко делает нас осторожными. Обычно мы и после этого безо всякой оглядки «впадаем в любовь», как говорят англичане. Почему мы с такой готовностью идём навстречу любви? Любовь даёт нам ощущение полноты жизни. И чем больше нам не хватает этой полноты, тем сильнее мы тянемся к любви, жаждем любви. Временем, когда любовь провозглашается главным в человеческой жизни, была, например, эпоха модернизма, конец ХIХ – начало ХХ века. Прежде всего, это касалось людей искусства. Один из них – талантливый поэт, блестящий критик Владислав Ходасевич в книге воспоминаний «Некрополь» (1939) писал об этом: «Любовь открывала для символиста или декадента прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюблённым – и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью и т. д. Поэтому все и всегда были влюблены: если не в самом деле, то хоть уверяли себя, будто влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували изо всех сил. Недаром воспевались даже такие вещи, как «любовь к любви». Естественно, что таким же становилось восприятие любви и у читателей декадентской поэзии.

Но всё же, наверное, самой главной причиной притягательности любви является то, что любовь для нас – если не единственная, то главная возможность преодоления одиночества. Много писавший о любви Ги де Мопассан заметил: «Когда приходит любовь, душа наполняется неземным блаженством. А знаешь, почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только оттого, что мы воображаем, будто пришёл конец одиночеству». В этом был убеждён и философ Бертран Рассел, сказавший: «Любовь – это главный способ бегства от одиночества, которое мучит большинство мужчин и женщин в течение почти всей жизни».

Почему нам так часто кажется, что любовь способна избавить нас от одиночества, и почему она так редко избавляет нас от него? Эрих Фромм объясняет это тем, что любовь «…часто путают с бурным переживанием „влюблённости”, внезапного крушения барьеров, существовавших до этого момента между двумя чужими людьми. Но это переживание внезапной близости по самой своей природе кратковременно. После того, как чужой станет близким, нет больше барьеров для преодоления, нет больше неожиданного сближения. Любимого человека познаёшь так же хорошо, как самого себя. Или, может, лучше сказать – познаёшь так же мало, как самого себя. Если бы познание другого человека шло вглубь, если бы познавалась бесконечность его личности, то другого человека никогда нельзя было бы познать окончательно – и чудо преодоления барьеров могло бы повторяться каждый день заново. Но у большинства людей познание собственной личности, так же, как и познание других личностей, слишком поспешное, слишком быстро исчерпывается. Для них близость утверждается прежде всего через половой контакт. Поскольку они ощущают отчуждённость другого человека прежде всего как физическую отчуждённость, то физическое единство принимают за преодоление отчуждённости.

Кроме того существуют другие факторы, которые для многих людей означают преодоление отчуждённости. Говорить о собственной личной жизни, о собственных надеждах и тревогах, показать свою детскость и ребячливость, найти общие интересы – всё это воспринимается как преодоление отчуждённости…Но во всех этих случаях близость имеет тенденцию с течением времени сходить на нет. В результате – поиски близости с новым человеком, с новым чужим. Опять чужой превращается в близкого, опять напряжённое и сильное переживание влюблённости. И опять она мало-помалу теряет свою силу и заканчивается желанием новой победы, новой любви – при иллюзии, что новая любовь будет отличаться от прежних». Мы бросаемся в любовь, стремясь преодолеть одиночество, но любовь вскоре уходит, оставляя нас ещё более одинокими. Так неужели же прав был известный немецкий романист Эрих Мария Ремарк, когда сказал: «Человеческая жизнь слишком длинна для любви. Просто-напросто слишком длинна»?

Ещё сложнее обстоит дело с супружеской любовью. Уже сама возможность её существования издавна вызывает большие сомнения. В XII веке монах Андреас Капелланус в трактате «О любви» писал: «Совершенно ясно, что любовь между мужем и женой невозможна». Впрочем, сегодня сомнения всё чаще вызывает «нормальность» самого института брака. Известная английская писательница Айрис Мэрдок по этому поводу заметила: «Супружество – очень странная вещь. Непонятно вообще, как оно существует. По-моему, когда люди хвастают, что счастливы в браке, это самообман, если не прямая ложь. Человеческая душа не предназначена для постоянного соприкосновения с душой другого человека, из такой насильственной близости нередко родится бесконечное одиночество, терпеть которое предписано правилами игры».

Правда, социология и статистика смотрят на брак менее пессимистично. Согласно их исследованиям, семейные люди не так остро чувствуют одиночество, они ведут более здоровый образ жизни – меньше курят и пьют, лучше питаются, точнее выполняют предписания врачей. Как отмечает Майкл Аргайл в работе «Психология счастья», «многими учёными было выявлено, что супруги в среднем более счастливы, чем холостяки, вдовцы или разведённые». С этим трудно не согласиться. Вот только «более счастливы» ещё не означает «счастливы», просто супруги чувствуют себя психологически более комфортно, чем люди одинокие.

Многие убеждены в том, что гармоничная, счастливая семья – большая редкость. Ошо Раджниш писал об этом: «Сейчас в мире есть редкие семьи – не больше одного процента, которые действительно прекрасны, которые приносят истинную пользу, в которых происходит рост. В которых нет деспотизма, нет борьбы за власть, нет собственнических чувств; в которых не калечат детей. В которых жена не пытается уничтожить мужа, а муж – жену; где есть любовь и свобода; где люди собрались вместе из радости; где нет политики».

Несчастье брака в том, что он в большинстве случаев губителен для любви, а когда из него уходит любовь, в нём остаётся только одиночество – одиночество вдвоём. В прошлом веке известная американская журналистка Хелен Роуленд с грустью констатировала: «Только в браке женщина может наслаждаться обществом другого человека и одновременно – ощущением полного одиночества». Не стоит видеть в этом сугубо женский взгляд на проблему. Мужчины видят её не более оптимистично. Антон Чехов советовал: «Если боитесь одиночества, то не женитесь».

От этого страдали даже герои вечно оптимистичного советского кино. Так, например, в фильме «Девять дней одного года» (1962) героиня Татьяны Лавровой всего через несколько дней после свадьбы растерянно спрашивает себя: «Почему всё бывает так хорошо, когда люди просто любят друг друга? Куда всё девается, когда они становятся мужем и женой?» Проще говоря, почему любовь в браке так недолговечна?

Если бы я, как уже упоминавшийся мною монах Андреас Капелланус, писал трактат «О любви», я, наверное, перечислил бы целый ряд причин для этого. О главных из них мы поговорим позже, когда будем готовы их понять. Сейчас же отмечу ещё, что мужчины и женщины – это существа очень разной природы. Даже когда они любят друг друга, им нелегко понять психологию, логику, поведение партнёра.

Американка Дороти Паркер убеждена: «Мужчина, если б и смог понять, что думает женщина, всё равно не поверил бы». Женская логика давно стала притчей во языцех, и это неудивительно. Вот французская писательница ХVIII века мадам де Соммери: любовник застаёт её в постели с другим и в ответ на свои упрёки слышит: «Вы меня разлюбили; вы больше верите тому, что вы видите, чем тому, что я говорю». Впрочем, логика мужчин, особенно касательно любовных отношений, часто тоже весьма причудлива. Красавец-киноактёр Ив Монтан вполне серьёзно заявлял: «Мужчина может иметь два, от силы три любовных романа на стороне, пока он женат. Больше – это уже обман». После этого трудно не согласиться с Хелен Роуленд, сказавшей: «Чтобы быть счастливым с мужчиной, нужно очень хорошо понимать его и тем не менее всё ещё любить его».

Однако любить в браке очень непросто. Постоянная близость, постоянное соприкосновение, о которых как о вынужденных говорила Айрис Мэрдок, приводят к тому, что любовь очень скоро перерождается в нечто иное. И это «иное» может быть очень разным. Например, у героини «Гранатового браслета», как пишет Куприн, «прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы». Но любовь может обернуться и привычкой, и тягостной обязанностью, и даже ненавистью. У Хелен Роуленд были достаточные основания заключить: «Брак – это чудо превращения поцелуя из удовольствия в обязанность». Романтика влюблённости сменяется рутиной семейной жизни, Прекрасная Дама превращается в домохозяйку, любовная лодка, по известному выражению Маяковского, разбивается о быт. Обернувшись привычкой, наша любовь теряет всю свою магию.

Но мы виним в этом не любовь – мы виним в этом своего мужа или свою жену. И здесь у нас два выхода. Первый: пытаться вернуть прежнюю любовь, заставив партнёра вновь стать таким, каким он был в период влюблённости, что едва ли возможно. Второй выход: смириться с неудачей и, сохраняя в своей супружеской жизни лишь видимость любви, начать искать настоящую любовь на стороне. Лев Толстой в связи с этим тонко заметил: «У нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного всё гладко».

Если бы так было у всех нас без исключения, мы должны были бы сделать вывод о том, что брак и любовь – «две вещи несовместные». Но ведь есть всё же, если верить Ошо Раджнишу, пусть даже всего только один процент счастливых семей, в которых любовь не становится обязанностью или привычкой; в которых благодаря любви, как писал Эрих Фромм, два существа становятся одним и остаются при этом двумя; в которых эти двое не чувствуют себя одинокими. А если так, то, значит, это только мы не умеем любить так, как умеют они. Кто не помнит высказывание Льва Толстого в «Анне Карениной» о том, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные – несчастливы по-своему? Мы обычно обращаем внимание на вторую его часть, но, может быть, мысль, заключённая в первой его части, ещё глубже: не потому ли все счастливые семьи счастливы одинаково, что секрет этого счастья един, и они его знают? Но если это так, то в чём этот секрет? Сейчас я могу только сказать, что он, действительно, всего один и для многих давно уже не секрет. Мы с вами скоро тоже раскроем его.