Текст книги "Старатель"

Расправившись с арматурой, я оказался в тех помещении. Здесь пахло сыростью и чем-то чужим, незнакомым, от того вызывающим ничем не подкрепленный стТао и недоверие к этому месту. «Как смешно, – подумал я в слух, оглядываясь по сторонам и давая глазам возможность подружиться с здешней темнотой. – СтТао уймись! Ты же ничем не подкреплен. А даже если бы и был… Что мне терять? Пропитанное плесенью и ржавой водой тело?.. Забирай!»

После сказанного стТао испарился и словно бы ему удалось увести с собой темноту. Хотя, на самом деле это разгорелся фитиль в лампе. Мрак развеялся. Кое-где были лишь его жалкие лохмотья и те вот-вот должны были испариться. Я стоял по щиколотку в воде совершенно не отдавая себе отчета в этом. А ведь это была вода! По стенам ползли бесконечные сплетения труб, разбавленные редкими кранами и вентилями, один из которых валялся прямо у моих ног и словно бы молил меня вернуть его на прежнее место. «Какая пошлость, – брезгливо произнес я, беря в руки вентиль и, надев его на торчащую шпику, провернул винт против часовой стрелки». Тот, на мое удивление, весьма легко поддался. Но из этого ничего не вышло. Лишь забурлило в желудке. На что я, само собой, не обратил внимания.

На изучение комнаты у меня ушло минут десять. Стандартное тех помещение, коих мне довелось перевидать на своем коротком веку не мало, так как я работал… Черт, а кем же? Каждый раз, стоило моим мыслям и рассуждениям выйти на прошлое, как происходил необъяснимый затык, что-то отвлекало меня и я уже не продолжал напрягать мозг ради выуживания информации. Казалось, будто бы теперешняя жизнь с ожесточенной ревностью вытесняет мое прошлое. Словно та плесень, которой мы питаемся, медленно, но нагло заволакивает подкорку.

Я поежился. За моей спиной донеслись знакомые слуху голоса. Это были голоса тех двоих, что повстречались мне в самом начале моего пути. Они карабкались по моей норе. Хотели оказаться выше всех, как я сейчас.

Подойдя к дыре в полу, я затаился, дожидаясь, когда появиться чумазая голова незваного гостя. Я был выше них. Я был над ними и им подобным. Все то, что буквально час назад объединяло нас – исчезло, словно бы и не было. Вместо этого возникло ощущение омерзения к этим существам, что живут в земле, едят землю, приправляя ее плесенью и считая это изысканнейшим деликатесом. Они ползли вверх, ко мне, влекомые лишь низменным чувством любопытства.

Стоило грязной голове замаячить в дыре, что зияла в полу, как я принялся испражнять свой измученный кишечник на этих человекоподобных существ, пиная при этом пустую голову, что не повезло лезть первой. Существо, чертыхаясь и издавая теперь уже непонятные мне булькающие звуки, попыталось ухватить меня за испачканную ногу, но, очередной спазм моего кишечника заставил незваного гостя разжать пальцы. Снизу доносился истерический смех сменяемый, жутковатой на слух, бранью. Удовлетворенно похлопав ладонями, я вновь вернулся к изучению помещения, в тот же миг позабыв о случившемся, словно и не было ничего вовсе. Я не терпел, когда меня отвлекали.

– Трубы, трубы… Всюду, куда не глянь – трубы. Их здесь просто неимоверное количество! – весело хохотнув, я зашагал далее по помещению, неся перед собой на вытянутой руке лампу. Я шел на доносившийся, как мне показалось, из угла комнаты, звук Туннелей. Внутри меня, постепенно зарождалось трепетное ощущение, что я вот-вот смогу лицезреть нечто невообразимое, что навсегда изменит мою жизнь. Все то, что сотворилось со мной за минувшие семь с половиной лет, все то, что так изменило меня, сделало другим – низшим существом – вдруг улетучилось, растворилось в глубинах моего подсознания. Словом – развеялось.

Передо мной предстала массивная дверь. Тщательно изучив ее, водя перед собой светильником, я с удовлетворением отметил, что петли ее тщательно смазаны маслом и замок не поврежден. В подобных помещениях нет смысла устанавливать кодовый замок. Глубоко вздохнув и зажмурив глаза (ведь открыв дверь по ним беспощадно ударит ослепительный свет Туннелей), я прикоснулся к гидравлическому засову и, приложив незначительное усилие, отодвинул его в сторону. Раздался приятный щелчок и дверь, едва-заметно утопившись, медленно поползла в сторону. В ноздри вновь ударил незнакомый, но приятный запах, теплый воздух тут же подлетев ко мне, обнюхал с пят до головы и умчался прочь. Я шагнул в неизвестность…

***

– Да какому идиоту вздумается выпрыгивать через порог тех помещения, аккурат в Туннель?? – Таонга возмущенно развел руками, держа в одной из них незнакомый мне заламинированный лист пожелтевшей бумаги. – Моя вагонетка неслась во всю прыть! Ты же знаешь…

– Прекрати оправдываться, – недовольно буркнул я. – Что в итоге?

– Прости, – Таонга виновато улыбнулся и положил бумагу на стол, что стоял между нами. – Да ничего. До сих пор его останки выковыриваю. Воняет жутко. Так пахнут только лишь ханты. Эти твари, подобны земляным червям, знаешь: роют себе норы, ходы, питаются собственным дерьмом…

– Ты думаешь я не знаю, что они жрут? – спросил я не глядя на своего друга. Взгляд мой был прикован к листку бумаги, что лежал передо мной. – Что ж, видимо это все, что осталось от него.

– И вонь, – не удержавшись, вставил Таонга. – Как видишь – это схема водоснабжения, основных и побочных узлов, а так же разметка тех помещений. Поперечника я снес здесь…

Таонга проводил мне экскурсию по бумажке, водя по линиям трубопровода, тыкая своим длинным пальцем в различные обозначения, а я тем временем отметил про себя, как просто он стал отзываться о человеческой жизни, точнее о том, которую отнял, хоть и не нарочно.

– Стоит посетить узел Б-114, – продолжал мой друг. – Что скажешь, Ген? Если он вышел оттуда, значит там и окопался.

– Окопался, говоришь? – задумчиво произнес я, нахмурившись, внимательно изучая лежащую передо мной план-схему, чертеж, квиток… Да что это вообще было? На самом деле я совершенно не видел смысла для себя ни в одной линии, закорючке. Оставалось полагаться лишь на знания своего друга, в коих я не сомневался ни на йоту. – Действие.

– Что, прости, ты сказал?

– Ты слышал. Нужно действовать.

Быстро одевшись, мы покинули местный лазарет. По пути, в узком коридоре нам попался доктор, что проводил мой осмотр. Удивившись, видимо, моему скоротечному уходу, он было сказал что-то нам в след, но я лишь только отмахнулся. Мне не было сейчас совершенно никакого дела до беспокойств в свой адрес постороннего мне человека. Южно-Африканский Сектор… как всегда пестрил новыми технологиями и поражал любого своим интерьером. Казалось, что даже воздух здесь был пропитан чистейшим футуризмом. Каждая деталь, абсолютно любая мелочь, что находилась на платформе – имела свою уникальную роль в быте обитателей. Взять хотя бы даже урны, коих здесь было не малое количество, имели в нише молекулярный расщепитель, что превращал любой мусор (за исключением органического) в пыль. Всюду стоявшие голографические проекторы превратили платформу станции в оживленную улицу с животными, птицами. Погода менялась согласно последним данных минувшего столетия до катастрофы. Каждый, присутствующий здесь житель был занят определенным ему делом. Это величайшая машина человеческого таланта и нужности работала полных ходом и набирала обороты.

Вдалеке я заметил фигуру пожилого человека с метлой в руках. Он размеренно сметал опавшую листву в небольшую кучку, которую редкие порывы ветра разносили в стороны и тогда старик вновь принимался за привычное себе дело. Одет он был просто: синие потертые временем джинсы, клетчатая, цвета неба, рубашка и стоптанные военные борцы давно не видевшие крема для обуви. Старик был всецело погружен в свое дело не замечая ничего вокруг себя, лишь изредка обращал свой взор к импровизированному небу и, щурясь от Солнца, вытирал пот со лба.

Подойдя к старику, я попытался дотронуться до него, но моя рука прошла сквозь и его тело содрогнулось в редких помехах. Позади меня раздались знакомые мне шаги.

– Знал, что ты не пройдешь мимо. Это, – он указал на подметающую фигуру старика, – подметальщик. Его создал один из наших программистов. Он же и художник, как нам позже стало известно и…

– И психоаналитик, по всей видимости, – закончил я предложение за Таонгу, продолжая заворожено любоваться покоем, в который был погружен этот старик.

– Всегда поражался твоей проницательности, мой друг, – соврал Таонга. – Подобный резонанс, как нельзя кстати наполняет наши умы покоем и не дает зацикливаться на своем деле. Технологии и прогресс – словно неистовый поток Вселенской энергии наполняет все вокруг нас, из-за чего мы порой совершенно забываем, кто мы есть на самом деле, заставляя полностью погружаться в работу. Несомненно – это огромный плюс для нашего Сектора. Ибо развитие. Но! Но ты только посмотри на этого, пускай и ненастоящего, но все же человека! Он одет в одежду давно уже минувших лет, которые едва помнят наши прапрадеды.

– Пра пра пра…

– Именно! Пересечение времен. Тогда, – он указал головой в сторону голограммы, – сметали мусор метлами и жгли костры из образовавшегося мусора. А теперь он занимается тем же самым находясь рядом с урной на дне которой находится портативный молекулярный расщепитель. – Закончив свой монолог, Таонга скрестил руки на груди, молча уставившись в голограмму.

– И много у вас в Секторе подобных инсталляций?

– Не, – буднично ответил тот. – Всего одна. Вот эта. А больше и не надо. Иначе старик потеряет свою уникальность. А так он здорово оброс слухами. У нас даже есть «День Старика».

– Ахах! Что? – не сдержав смеха, выпалил я.

– Я тебе серьезно говорю! – не сдерживая улыбки, произнес Таонга. –Сокращенный рабочий день в честь этого и дополнительное меню в столовке.

– Удивительно.

Стоило разбавить атмосферу чем-то необычным. Сгустившаяся туча изобилия абстрактных мыслей нависла над моим изголодавшимся мозгом, каждая клетка которого, почуяв живительную влагу незыблемого вдохновения, принялась истошно вопить, требуя немедленных осадков. Что и сиюминутно же случилось.

Окруженный истончившейся аурой мыслей мозг, облегченно вздохнул, жадно впитывая информационный поток осадков. Физическое состояние и основные процессы этого инопланетарного органа, что невиданные человеку существа решили поместить в нынешнее физическое тело, принялись за будничный ход. Мыслительный орган возблагодарил своего носителя, наградив пространство вокруг себя благоприятной мне и окружающим энергетикой. Каждой клеточкой тела мне довелось ощутить созданное мной же поле «Взоубуна». Я и мой удивительный орган – мы плескались в информационном океане, который сами же для себя и создали. Параллельно с этими удивительнейшими ощущениями произошла произвольная наладка абсолютно всех внутренних частот с внешними би-полями, которые являлись неотъемлемой составляющей этого энергетического мира.

Я видел истинную суть вещей, что зарождалась в рамках моего безграничного поля зрения. Я чувствовал абсолютно все, автоматически отфильтровывая энергию какого бы рода она не была. Казалось, я вот-вот растворюсь в мощнейших потоках Мироздания, стану его неотъемлемой частью. Важной частью.

Я так и простоял с распростертыми руками и умиротворенным выражением лица. В этот момент меня фигурально не существовало. Ни один обитатель станции, под старым номером «Z13» не смел задеть меня, дабы не спровоцировать излишнее волнение моей энергетической ауры. Абсолютно каждый житель этого прославленного сектора чтил внешнее энергетическое поле соплеменника. Абсолютное отсутствие всякого рода дискомфорта связанного с твоим личным пространственным пузырем.

– Мы лишь энергия, брат, заключенная в физическое тело. И лишь у данного нам тела есть способность сдерживать эту энергию в себе. Твое тело есть ни что иное, как кладезь твоего необъятного внутреннего мира. У тела имеется срок. Этот срок напрямую связан со временем, которое необходимо твоему внутреннему миру, чтобы прижиться. И когда твое энергетическое существо всецело входит в резонанс с миром внешним – происходит высвобождение. И тогда ты становишься частью себя самого, бесконечно долго наполняя свою собственную Вселенную самим собой. Этот бесконечный цикл лишь сон. Момент резонанса с самим собой – и есть та самая ярчайшая крупица тебя истинного. Ты словно жемчужина, которую годами создает раковина. И когда жемчужина покидает ее, та неумолимого завершает свое, теперь уже, бесполезное существование.

Как позже выяснилось, Южно-Африканский Сектор в купе с техническим прогрессом спровоцировал (к слову говоря, совершенно непредсказуемо, но вполне очевидно) прогресс и духовный. Ученые умы подобный феномен (а никак иначе сие явление обозвать было нельзя в виду достигнутого невероятнейшего уровня в познании любых известных миру наук. Что называется – дальше изучать уже было некуда) объяснили новой ступенью в эволюции человеческой мысли. Разобравшись с науками точными и более менее понятными, пытливый ум пробивает упругую грань между точным и духовным. В результате чего случается глобальнейший переворот. Переиздаются учебники, заново переписывается мировая литература, представляясь свету в совершенно иной цвете, что называется. Человек смотрит уже на привычные ранее вещи совершенно с другого ракурса. Появляются такие науки как: галограммирование; реулатомия; ауроквитимизация; и самая популярная и всем полюбившаяся – колонизации сверхчувствительных внешних оболочек человеческой составляющей. Люди научились давать ощутить свои ощущения касаемо чего либо. Данная способность являла собой незримую глазу, но ощущаемую фибрами, некую нить, что проходила сквозь левую ладонь каждого обитателя Сектора. Благодаря чему каждый идеально понимал собеседника. Естественно при условии, что нитью КСВОЧСа были объединены оба. Видимо поэтому нам с Тао порою (хотя какой там порою) было так нестерпимо сложно сойтись во мнениях.

Мое воображение было приковано к остаткам здравомыслия разбавленного редкими мыслями связанными лишь с одним: поисками человека, которого я, к сожалению, совершенно бестолково потерял.

Таонга едва-слышно подошел ко мне сзади и его рука тяжело опустилась на мое плечо. Пожалуй слишком грубо одернув его дружескую руку и не произнеся ни слова, я зашагал в сторону местного депо, где дожидались своего часа вагонетки. Я шел, бессмысленно глядя себе под ноги с размеренным гулом в голове, что оставили после себя мысли от недавно пережитого на платформе. Теперь же голова моя была абсолютно пуста. Этот глубокий и далекий гул являл собой словно эхо уходящего. Временами моему взору представлялся образ железной дороги, по которой я шел и, время от времени, пинал щебенку. Сквозь щелканье разлетающегося воображаемого камня, до моего слуха донеслась хищная поступь моего друга.

– Поперся-таки, – подумал я. – А ведь мог и не ходить. По сути, знаемся то ведь и не так уж и много времени. Хотя, столько пережитого… И тогда пошел, когда куст этот треклятый отыскать пытались. А у него должность после того приключения теперь. Видел я его портрет на платформе висел. Он его загородить собой пытался – не хотел, что бы я видел.

Собственно, а вот и ангар. Напоминает мне чем-то подземную парковку, что были на поверхности еще до катастрофы. М-да. Ирония. Теперь это конкретная подземная парковка.

Я остановился возле входа в паркинг. Тао тенью возник подле меня и тоже замер, словно бы дожидаясь разрешения на дальнейшее действо.

– Ну, начинай хвастать, – произнес я, подзадорив тем самым бахвальство своего друга. Таонга умел удивлять и любил это уж точно. Он медленно повернул свою голову в мою сторону, его черное, как утренний кофе, лицо, украсила самодовольная ухмылка. Он медленно, все еще не сводя с меня взгляда, извлек руку из кармана, держа в ней маленький серебристого цвета брелок. «Пик-пик!» – раздалось относительно недалеко от нас и Таонга улыбался уже во всю, так и оставаясь неподвижным.

– Ха-а-а! – протянул я, хлопая себя по коленке. – Где раздобыл? – искренне удивился я, принимая из его рук брелок.

– Подарок. Бугор подогнал. Погнали! – и Тао зашагал впереди меня с присущей ему щегольской походкой. Бугром они называли начальника станции, на которой жил Таонга. Большой поклонник двадцатого века и винила.

Вагонетка Таонги была усеяна отражателями. Металлические пластины, что принимают на себя излишние токи туннелей, тем самым ускоряя ход подушки, что двигает кузов. Такого рода пластины разрешено было устанавливать лишь на патрульные кары. Собственно из-за этих пластин моя вагонетка и столкнулась с его, так как мой бортовой компьютер не успел рассчитать встречную скорость того, дабы избежать столкновения. Расчет исходил из заложенной в базу системы максимально-возможной скорости движения вагонетки. А его максимальная скорость была незарегистрированной и, мало того, неразрешенной, от того и не зарегистрированной. Кстати, именно после нашего с ним случая, Африканский Сектор внес изменения во всеобщую базу. Что вызвало всеобщее негодование Патрульных служб, так как ранее избегать столкновения приходилось вручную, полагаясь лишь на собственный опыт и навыки, что, само собой разумеющееся, придавало негласной чести патрульным, пилоты которой, благодаря чему и считались лучшими.

– Здесь тебе, разве что, – недовольно пробурчал я, – шара стеклянного не хватает.

– Пф! Устраивайся поудобнее!

А удобства в его каре было хоть отбавляй. Привычное неуклюжее противоперегрузочное кресло было обшито мягким бархатом темно-синего цвета. Модернизированный подголовник, наполненный структурированным гелием, который мгновенно принимал форму твоей головы, не забывая при этом изменять плотность вещества в зависимости от скорости передвижения.

Наш путь пролегал по основному туннелю: превосходно освещенному, ни одной прорехи в покрытии, через каждые восемьдесят пять километров обустроенные аварийные стоянки (мало ли что может в дороге случиться). Нам же необходимым было добраться до места развилки, где путь, что был нужен нам, пролегал правее. Развилку я заприметил еще издалека и она мне сразу почему-то не понравилась: бывают такие моменты, места, люди, ситуации, когда с одного только взгляда становится понятным и, что интересно, одному лишь тебе. Словно бы некие невидимые глазу частоты не совпадают и незамедлительно возникает чувство дискомфорта. Окажись кто другой на твоем месте – так и не заметил бы ровным счетом абсолютно ничего. А я заметил. Только не сказал ничего Тао, который, с присущей ему безмятежностью с легкостью управлялся с вагонеткой. Выражение его лица не переменилось даже тогда, когда мы влетели в нужное нам ответвление. А вот я ощутил, словно пересек незримый барьер. Пахло смертью. Таонга сбавил ход до той степени, что стало возможным различить зазоры на месте стыка электрических пластин.

Когда вагонетка наконец остановилась, то я не спешил покидать ее кабину.

Таонга остановил аккурат с подъездом в техническое помещение. Он стоял на бетонированном полу, широко расставив ноги внимательно изучая, держащий перед собой тот самый пожелтевший листок бумаги. Бросив на меня короткий взгляд, он что-то пробубнил себе под нос и направился в сторону двери, держа в левой руке, приготовленный заранее, плазменный резак класса «М».

Откинув крышку, я крикнул ему вслед:

– Я так понимаю, ты именно здесь снес бедолагу. Тогда врятли он запер дверь за собой. Просто прикрыл.

После сказанного, я был слегка удивлен тому, как неуверенно и не твердо прозвучал мой голос. Решив все же не придавать этому значения, я неуклюже (ушибы все еще неистово напоминали о себе) выбрался из кабины и остановился, что бы оглядеться. Ветка туннеля было видно использовалась крайне редко. Пройдя по импровизированному перрону, я обнаружил полосу вырванных с корнем пластин и, уходящую вдаль полосу ярко-красного цвета.

Таонга уже вовсю орудовал резаком, насвистывая популярную песенку.

Увлеченно и вполне себе умело орудуя опасным инструментом, Таонга не обращал на меня ни малейшего внимания. Снопы искр, высекаемые сконцентрированной энергией летели во все стороны не оставляя гидравлическому засову ни малейшего шанса. Я стоял ближе к краю платформы и поймал себя на мысли, что бездумно всматриваюсь в далекую черноту уходящего вдаль туннеля. От того я не заметил, как Таонга подошел ко мне и, встав рядом, таким же вдумчивым взглядом уперся в ту же точку, что и я. От произнесенных им слов, я неожиданно для самого себя вздрогнул.

– Словно точка. Да? – весьма загадочно произнес Таонга.

– Туннель то? – буднично спросил я, всем своим видом стараясь не выказывать, непонятно от чего, разрастающееся волнение.

– Именно. Красный след, что остался от того бедолаги, которого мне удалось сбить – словно бы характеризует весь его жизненный путь по которому он пролег. А в конце точка. Обыкновенная черная точка. – Он ухмыльнулся, вскинул тяжелый резак себе на плечо и зашагал к ящику с инструментами. Что крепился на боковой панели кара.

– Знаешь, кого ты мне сейчас напомнил, Тао?

– И кого же? – спросил тот, закрывая ящик на замок.

– Самый смешной орган на теле человека.

– Серьезно? Тогда мы оба здорово подходим друг другу.

Пока мы «славно» болтали, оплавленный металл успел пристыть в некоторых местах и потому пришлось воспользоваться старой доброй фомкой. Стоило нам открыть дверь, как наши тела без всякой на то команды, отпрянули от двери, оказавшись чуть ли не у самого края платформы. Жуткое зловонье покинуло техническое помещение и принялось за распространение. Не сговариваясь, мы натянули на свои сморщенные лица респираторы и, включив фонари, отправились во внутрь.

Полноправно царивший в этой комнате смрад проникал даже сквозь фильтры. Идущий позади Таонга похлопал меня по плечу и, дождавшись пока я обернусь, осветил свое лицо фонарем и закатил глаза изображая обморок. Сморщив лицо в мучительной улыбке, я сочувственно похлопал напарника по плечу и кивком головы предложил двигаться дальше.

– А слабо маску снять?

– Чего? – из-за респиратора речь казалась невнятной, неразборчивой. Впрочем ладно. – Это что? Говносток?

– Сам не пойму откуда здесь этот смрад, словно тысячи буйволов знойной саванны объявили всеобщий день испраженнений кишечника. Это узел контроля технической воды. Взгляни сам, – и Таонга кинул луч света фонарика на великое множество кранов и вентилей.

Действительно – стандартное техническое помещение, в котором осуществлялся контроль водоснабжения в туннеле. Тишину нарушало лишь мерное капание воды и наше глубокое дыхание.

– Фильтра бы заменить. Я едва могу вздохнуть, – проворчал я. Таонга стоял неподвижно в паре метров от меня, склонив голову, высвечивая фонарем что-то у себя под ногами. Затем он присел на корточки и его голова полностью скрылась в полу. Спохватившись, я в один миг оказался подле него, мертвой хваткой ухватившись за поясной ремень.

– Там лаз, – произнес Таонга, вставая с колен и отряхиваясь. – Узкий проход и еще более жуткая вонь. Может нам с тобой довелось обнаружить смешной орган земли?

– Сколько времени он провел здесь? – вникуда задал я вопрос, водя лучем света по влажным стенам.

Таонга исчез в дверном проеме, тут же вернулся с двумя парами запасных фильтров с предфильтрами.

Был ли он пропитан светлым будущим в душе своей, невзирая на оболочку мира и тела своего. Верил ли он всецело в светлое будущее? Или же он просто им жил. Было совершенно неважно, что творилось снаружи – во внешнем мире. Главным было лишь внутреннее ощущение и привкус.

Послевкусие Будущего.

Фильтра оказались как раз кстати. Впрочем, вновь сработала эта чертова психология: увлеченный мыслями, что навязала окружающая обстановка, я совершенно не обращал внимания на царившее в этом угнетающем месте зловонье. Хотя, с каких это пор самое, что ни на есть обыкновенное техническое помещение, обрело статус «угнетающее»?

– Уныленько, да? – произнес Таонга, исследуя фонарем стены вместе со мной. Его респиратор уже зиял двумя новыми фильтрами, индикаторы которых весело моргали. – Вдохни!

– Что? Э, – не успев сообразить, на последнем слоге я испустил дух в тот самый момент, когда мой напарник стащил с меня маску. Впрочем, не успел я опомниться, как Таонга уже натягивал мне ее обратно уже со сменными фильтрами. Хотя, прослезиться я все же успел.

– Какой-то ты пришибленный, Ген, – с искренним сожалением произнес мой давний приятель.

– Прости. Все никак в себя не приду, – виновато ответил я, за что еще больше возненавидел себя.

– То место, да и очередное путешествие в которое я с тобой ввязался – реальное дерьмо. И мы в этом дерьме реальные перцы. Встряхнись. Измажь лицо гавном чтоли, не знаю. Прямо сейчас она ждет и верит, что ты вышибешь дверь, что разделяет вас, ногой и спасешь ее. Ну, либо это сделаю я. Но твоей ногой в любом случае. Ну что? Раскрутим эту контору? – весело произнес Тао, солдатиком запрыгивая в нору.

Громко заорав и несколько раз, что было сил, ударив себя кулаком в грудь, я полез вслед за товарищем.

Через пару метров уже умудрился наступить ему на безволосую голову, чем спровоцировал нечленораздельные ругательства на его родном языке. Как оказалось, лаз ощутимо сужался и местами мы задевали о выступающие камни за прикрепленную к телу амуницию, которую приходилось снимать и распихивать по карманам. Много времени у нас это не отняло в любом случае, так что через полчаса мы уже покинули этот странный лаз.

Наконец-таки окончательно выбравшись из этой дыры, я наткнулся на неподвижно стоящего Таонгу. Тот светил фонарем в одну точку и что-то нашептывал себе под нос на своем эфиопском, от чего мне сделалось слегка не по себе. А внешние динамики респираторов лишь придавали этому еще более зловещие нотки.

– Да хорош уже, а! – возмутился я, небрежно отталкивая его в сторону, с намерением выяснить, что заставило его замереть, как вкопанный.

– А ты сам глянь, – буркнул тот, нехотя отходя в сторонку.

– Ну и что? – безразличным тоном, но все же подавляя в себе рвотные спазмы, что вызвало увиденное, поинтересовался я как бы риторически. – А когда того малого по туннелю раскатал – это ничего страшного. Так что ли?

– Не нагнетай. Там моментально все и молекулярно-разлагаемо, – Таонга вроде бы как оправдывался, но у него это выходило так себе. И его это бесило.

– Ага. Молекулярно… А палец в решетке до сих пор торчит. Тот же путь. Разве что гавном вымазан и символичная точка прямо перед носом, – я намеренно выждал небольшую паузу, словно смакуя момент. – Что-то, я гляжу, твоего маленького черного философа, как ветром сдуло.

– С возвращением, – буркнул Таонга.

– С отвращением, пожалуй. Нечего тут. Пошли.

Пошли… Только вот куда именно идти – мы представления не имели. Хотя выбор был невелик в этом – либо вправо, либо влево – прям как в сказке написанной тем капрофилом. Интенсивность натоптанных следов (совершенно непонятной подошвы, кстати) была одинаковой в обоих направлениях. Мой самопальный сканер движения помалкивал. Таонга было предложил вернуться наверх за своим, хоть и более громоздким, нежели мой, но все же куда надежнее. Впрочем, в этом я его не поддержал. Оставаться здесь одному я, откровенно говоря, не очень-то и хотел. Местечко было, как бы по мягче выразиться, так себе не очень. Решено было разделиться и это оказалось правильным решением, так как через, примерно, шагов триста, яркий луч моего фонаря наткнулся на тупейший тупик. Пройдя еще с десяток шагов – я убедился в этом наверняка.

– Таонга, стой. У меня тупик. Возвращаюсь, – доложил я по рации, что была встроена в респиратор.

– Стою, – тут же отозвался тот, проигнорировав мою колкость. – И поторопись.

Понять причину взволнованных ноток и без того обеспокоенного голоса Таонги, понять было делом вполне очевидным.

Достаточно быстро проделав разделяющие нас несколько десятков метров, я наконец-таки выловил из смрадной темени лучом своего фонаря застывшую в напряженном молчании спину Тао. Завидев свет, тот резко обернулся и замахал мне рукой призывая к себе. Что я, впрочем и сделал.

– Гляди, что есть! – с ходу начал тот, не давая мне времени хотя бы на беглый осмотр.

Моему взору предстала не совсем приятная картина. Хотя, возможно, что для этих мест весь этот увиденный нами кошмар был вполне себе явлением обыденным и будничным. Во-первых, поражали масштабы содеянного и то, с какой педантичностью был совершен подход к делу. Если ты хотя бы раз сталкивался с подобной жестокостью, то увидев подобное вновь – с легкостью поймешь чьих рук это дело – бестолковая расправа ради фана, либо же хладнокровное деяние, цель которого известна лишь одному тому, кто это учудил.

– И как ты вот теперь считаешь… Тьфу! – я приподнял респиратор, чтобы сплюнуть накопившуюся слюну. – Фу. Ну и мерзость же ты обнаружил. Только ты мог умудриться наткнуться на столь несусветное дерьмо…

– Ну и? – Таонга с негодованием смотрел на меня, словно бы ждал того, что я ему сию же минуту пролью на сложившуюся ситуацию.

– Что «ну и»? Откуда ж мне знать на кой хрен собачий эти придурошные полулюди полухренпойми кто, рубят друг друга на фарш?.. Ммм, свежачок! – носком своего ботинка я поддел валявшуюся рядом чью-то кисть и пнул ее в своего друга.

Грубым было конечно же отвечать ему подобным образом, ибо мы прекрасно понимали, что все это дело рук профессионалов. Или профессионала. Что врятли. Или же скорее всего.

– Так что? – раздался истерично-писклявый голос, пронзивший плотную вату моих рассуждений.

– Ах, – с наигранным удивлением откликнулся я. – Ты еще здесь?

– …

– Орудовал резаком, – серьезно ответил я, пиная один из многочисленных останков, оголяя место среза.

***

– И что же ты думал? Что мне удастся сохранить свое, изглоданное обстоятельствами, внутреннее равновесие, покой? Чем обусловлено мое нынешнее поведение? Зароком, что я, когда-то давным-давно, да так давно, что и сам уже не помню, дал его себе? Ну уж нет! Только представить себе стоит столь непревзойденную концепцию этого пресловутого мира, как все твои даже самые сокровенные и, казалось бы, нерушимые понятия о собственной внутренней Вселенной – рушатся, словно химические хитросплетения, что возникают в результате всего того неправдоподобного большинства, что окружает энергией своей всеобщее естество. Ничего удивительного, до сей поры трогательного – не остается в твоей голове. Все прекрасное уже давно изглодано червями будничного, уже приевшегося хаоса и преобразившейся истерии. Что ж…

Немыслимо и до невозможности отчужденно Сод впилился взглядом в небольшую группу угрожающе столпившихся перед ним людей. Их почерневшие от бесконечной грязи и голода лица уже давно не могли выражать ничего, кроме первобытного инстинкта. Их тела источали немыслимое возбуждение и каждый из этой нелепой толпы уже обгладывал косточки пришельца.