Текст книги "Сочувствую ее темным духам… 1–12"

РАК

Расставание на расстоянии

12.00

Зазвонил телефон. Недовольно бормоча себе под нос, он отключил его и перевернулся на другой бок. Будильник не давал ему как следует выспаться. Прошедшая ночь была довольно напряженная, он пришел домой только под утро. Нет, он не был завзятым тусовщиком – всю прошлую ночь он пытался взломать входной замок, чтобы пробраться внутрь дома. И нет, он не был каким-то домушником – он просто хотел забрать то, что считал по праву своим. И дом, в который он хотел пробраться, был когда-то его домом. И перестал быть таковым по вине лишь одного человека…

Его отчима…

Он ненавидел своего отчима. Не было такого человека, которого он презирал бы так же сильно, как его. Человека, чье присутствие вызывало бы одинаково равные страх и ненависть. Поэтому ночь – самое подходящее время, чтобы забрать то, что он очень любил, у того, кого он патологически не переносил. «Желать тебе смерти – это меньшее, что я могу желать» – часто думал он.

Он…

Майкл Бернс.

После очередного конфликта отчим забрал мотоцикл, который когда-то купил Майклу в порыве желания понравиться его матери. Конфискацию отчим обосновывал тем, что мотоцикл был приобретен за его деньги. Это произошло, когда Майкл был на работе, расстроенная мать ему позвонила и все рассказала. Правда это было уже после того, как Майкл написал заявление о краже и собирался отправиться в участок. По документам мотоцикл принадлежал отчиму, поэтому Майкл не смог предъявить обвинение в краже. Обессиленный от ярости, Майкл решил угнать мотоцикл, а для этого ему необходимо было забрать ключи и экипировку, которые находились в его некогда родном доме.

Майкл основательно подготовился к ограблению. Отвертки, булавки, заточки, складной нож – все это оказалось бесполезным даже перед входной дверью. Майкл посещал множество сайтов, посвященных грабежам и способам проникновения внутрь – но все тщетно. Майкл не предвидел, что защита дома будет настолько надежной. Хотя чему, собственно, удивляться – преподавая в Мельбурнском университете историю, а в свободное время занимаясь писательством, отчим имел солидный доход, а потому основательно позаботился о безопасности своего жилища. Так что Майкл смог проникнуть только на небольшой садовой участок, по неосторожности испачкав газон. Полночи «грабитель» только и делал, что заметал свои многочисленные следы, а остаток ночного бдения ушел на ненависть к себе за неодоцененность возможностей врага. Вернувшись домой где-то в пятом часу утра, Майкл, полный злобы и усталости, просто рухнул на кровать и, не снимая одежды, мгновенно уснул.

12.10

Телефон навязчиво будил своего владельца, Майкл снова отключил его. Как же хорошо – лежать в приятной полудреме, не думать ни о чем, не встречать напасти очередного дня, не задумываться о своих прошлых неудачах, просто лежать и предаваться сладкому забвению…

12.20

Майкл спросонья осознал, что будильник на телефоне можно отключить насовсем, а не ставить на повторный звонок. Едва он собрался это сделать, как телефон вновь зазвонил. Это был не будильник. «Р. Бэлор» значилось на дисплее.

Сонность в один миг пропала. Почувствовав внутренний подъем, Майкл подскочил на кровати, откашлялся и бодрым голосом произнес:

– Да, Бекки, привет!

– Привет, – раздалось из трубки. – Чем занимаешься?

– Да так, – уклончиво ответил Майкл. – Не могу нормально выспаться, все из-за треклятой работы. Как учеба?

– Учеба как учеба, – так же уклончиво сообщила Ребекка. – Нам надо поговорить.

– Я смогу подъехать к трем к универу…

– Не стоит, – холодно произнесла Ребекка. Майкл заметил этот холодок в ее голосе, и его внутренний подъем пропал так же быстро, как появился.

– Что-то случилось? – осторожно спросил он.

– Нет… Хотя да, случилось. – Майкл почувствовал, как Ребекка набирает воздух в грудь. – Майк… Нам нужно расстаться.

Что-то неприятное подвернулось у Майкла в животе. Несколько секунд он пытался вспомнить свои последние проступки, побудившие Ребекку бросить его.

– Отлично, – сухо сказал Майкл, так ничего не вспомнив.

– Отлично?… Да ты… – Ребекка задыхалась от возмущения. – Тебе все равно, что ли?

– Да, мне все равно, – как можно равнодушнее произнес Майкл.

– Так вот почему ты не уделяешь мне внимания? – кричала Ребекка. – Вот почему ты не писал мне, не звонил?

– Да, именно поэтому, – зевая, ответил Майкл. – Что-то еще?

– Да! Ты редкостный мудак!

– Может еще что-нибудь?

– Больше не пиши мне!

– Я же и так не писал тебе…

Прежде чем связь оборвалась, Майкл услышал глухой удар и звонкий шум, будто что-то упало на твердый пол. «Планшет свой швырнула, психопатка?» – раздосадовано подумал Майкл, лег на кровать и невидящим взглядом уставился в потолок.

Он считал правильным показать Ребекке свое равнодушие. Не стоило ей давать понять, будто она для него что-то значит. Майкл был даже рад, что не видел ее – иначе эмоции вырвались бы наружу, их гораздо легче скрыть на расстоянии. Но непонятное и неприятное чувство снедало его изнутри – обида, смешанная с разочарованием, облегчением и некой апатией.

«Она меня бросила».

Но почему? Почему после двух месяцев конфетного периода все так скверно кончилось? Почему же она не захотела сказать ему все это в лицо? Неужели ей было все равно? Неужели свое равнодушие она скрыла за притворными эмоциями, в то время как Майкл поступил в точности наоборот? Неужели после двух месяцев он не заслужил ее пощечины, ее слез или хотя бы ее яростный взгляд? Заслужил лишь минутный разговор, оборвавшийся так внезапно?

«Я сам во всем виноват.»

Да. Фальшь Майкла сыграла с ним злую шутку. Разочарование в гамме чувств уступило место депрессии, облегчение исчезло, а апатия, напротив, усилилась. От сладкой полудремы не осталось ни следа. Майкл стал осознавать – его задел не сам факт расставания, а то, каким оно получилось.

«Надо было показать ей, что мне не все равно.»

Но Майкл не хотел этого делать. Ребекку он по-настоящему не любил – ее он воспринимал как безличный объект, на который можно направлять свои неискренние чувства. Зачем Майкл так поступал – он и сам понять не мог. Наверное потому, что хотел иметь рядом с собой чуткую верную девушку, способную понять его, ради которой он смог бы изменить себя, свои принципы и избавиться от той желчи внутри себя, которую он и лелеял и ненавидел одновременно. Искать в Ребекке ту самую, думать, что нашел ее и стараться не признаться себе в том, что это неправда – два месяца Майкл считал это лучшим вариантом построения отношений. Майкл считал, что любовь сама придет, что наигранность в общении медленно перерастет в неподдельное чувство привязанности, и Ребекка сама собой превратится в ту самую и осознает, как же дорог для нее Майкл.

Чем больше проходило времени, тем сильнее Майкл понимал, что выбранный путь построения отношений неверен. В последние дни он хотел расстаться с Ребеккой, ждал подходящего момента, но когда же этот момент настал, Майкл испытал совсем не те эмоции, какие ожидал.

«Если я не любил ее, почему же тогда я сейчас парюсь?»

Майкл пытался разложить по полочкам все свои чувства и найти объяснение каждому, но ничего не получалось. Что ж, значит надо принять все как есть. Постараться найти плюсы в неуютных эмоциях, обуревавших его сознание. Да, Ребекка – красивая привлекательная девушка. Самооценка Майкла невольно поднималась, когда он катался с ней на мотоцикле, а она сидела позади и крепко держалась за его талию; когда он просто шел с ней рядом, и ей (его девушке!) оборачивались вслед. Но вместе с этим у нее была куча друзей и подруг, которых Майкл не переваривал; достаточно вспомнить Лилию, ее идиотский смех и корявое кокетство. Да и сама Ребекка была достаточно ветреной и поверхностной. Она с головой погружалась в социальные сети, постоянно повторяла цитаты современных недофилософов, считала себя умной и тонко чувствующей натурой, но все ее разговоры сводились либо к покупке очередной безделушки, либо к выбору необычного узора для ногтей, который обычно красовался на ногтях ее подруг. Общих интересов у них не было – когда они были вместе, Ребекка рассказывала ему о своих бесполезных покупках и распускала сплетни о своих знакомых, словно Майкл был не ее парнем, а очередной подружкой. Майкл ей поддакивал, при этом его мысли как правило были с его любимым мотоциклом, который на данный момент находился у отчима…

Отчим… Волна ненависти к нему мгновенно смыла все мысли, связанные с Ребеккой. Он отравил ему детство, помешал поступить в университет, отобрал у него родительский дом, его мать, а теперь и мотоцикл! И это после стольких лет затишья! Всего один конфликт – и утихшая в нем ярость в один миг взбушевалась с новой силой. Ощущалась она гораздо ярче, поскольку Майкл успел отвыкнуть от подобного рода эмоций.

«Надо что-то делать.»

Но что? Договориться с отчимом не получится – взаимная неприязнь такой степени отвергает любые компромиссы. Майкл пробовал поговорить с матерью, но разговоры успехом не увенчались – мать сделала свой выбор, когда сообщила Майклу, что нашла для него съемную квартиру. У матери и отчима есть общий ребенок – Клод, он на два года младше Майкла и уже как год юридически ребенком не считается. Сводные братья, на удивление, ладили неплохо, но Майкл знал, что Клоду не удастся разубедить отчима, несмотря на ту сильнейшую отцовскую любовь, которую тот проявлял к своему сыну и которой напрочь был лишен Майкл.

12.30

Майкл осознал, что не убрал повторный сигнал будильника на телефоне. Сна не было не в одном глазу – Майкл чувствовал неуютный огонь в своих кулаках и подступающую горечь в горле. Он вспомнил крики Ребекки – и горечь мгновенно усилилась. «Да, день начался совсем не так, как хотелось» – мрачно подумал Майкл, отключил наконец таки будильник на телефоне и встал с кровати.

Чем заняться сегодня – Майкл понятия не имел. Был бы мотоцикл – он с удовольствием умчался на нем куда-нибудь вдаль по шоссе. А так Майкл хотел написать Ребекке, пригласить ее куда-нибудь, но длительный перерыв в общении с ней обернулся внезапным расставанием. Расставание на расстоянии… Майкл был немного огорчен, он хотел взглянуть в глаза Ребекки, понять, чувствует ли она что-нибудь к нему… Но что было, то прошло, не стоит уделять внимание человеку, который никогда для него ничего не значил, есть более важная проблема, решения которой пока нет…

«Пойду в кафешку» – решил Майкл. Ничего лучше он придумать не смог.

Телефон зазвонил вновь. Майкл ожидал увидеть имя Ребекки на дисплее, услышать от нее причину их разрыва, перемешанную с очередной порцией криков. Но вместо «Р. Бэлор» на дисплее значилось «Амалия».

Майкл тяжело вздохнул. Звонки от этого человека поступали очень редко, как правило ничего хорошего они не предвещали. Он поднял трубку:

– Да, мам.

– Привет, сынок, – произнес слабый голос. – Как ты поживаешь?

– Нормально, – соврал Майкл: голос матери смутил его и напугал одновременно. – А как у тебя дела?

– Это не для телефонного разговора, – сказала Амалия. – У тебя есть на сегодня планы?

– Полагаю, что нет.

– Я могу к тебе подъехать? – Голос матери становился все тише и тише.

– Да… Что с голосом? Ты заболела? – встревоженно спросил Майкл.

– Я же сказала, это не телефонный разговор, – чуть громче, но так же слабо произнесла Амалия. – Мне надо тебя увидеть.

– Что же случилось? – нетерпеливо спросил Майкл.

– Не упрямься, ты все узнаешь. Я смогу приехать к трем часам. Тебя это устроит?

– Ты точно сможешь доехать? – В воображении Майкла нарисовалась инвалидная коляска, в которой сидела его умирающая мать, он мигом отогнал эту ужасающую мысль. – Может, лучше мне приехать?

– Нет, не надо, – чуть слышно произнесла Амалия. – Фила лучше сейчас не злить; к нам вчера пытались проникнуть воры, сейчас полицейские обшаривают участок в поисках улик. Лучше приеду я.

– Да плевать я хотел на Фила и его воров, – выпалил Майкл, ощущая дискомфорт, вызванный услышанной новостью. – Тебе явно нездоровится, не стоит тебе приезжать самой.

– Не переживай, доехать я смогу, – сказала мать. – В три часа тебя устроит?

– Устроит.

– До встречи.

Майкл сел на кровать и обхватил голову руками. Только этого не хватало. Его мать, судя по всему, тяжело больна, решила его проведать, впервые за три месяца. Значит, все действительно серьезно.

Майкл усмехнулся. Расставание с Ребеккой сейчас казалось ему пустяком, в сравнении с ослабшим голосом матери. Майкл по-новому взглянул на свою попытку ограбить отчима – если мать узнала бы, что он к этому причастен, вряд ли бы она это перенесла. К тому же он пытался вспомнить о уликах, которые ищет полиция – Майкл был уверен, что все его следы уничтожены. Тогда что же полиция сможет найти? Чувство дискомфорта глубоко засело внутри Майкла, больше сидеть он не мог, он встал и направился в душевую.

Его взгляд наткнулся на зеркало в душевой. Увидев свое отражение, Майкл стал его внимательно изучать. Он был небрит. «Было бы неловко встречаться с Бекки с такой щетиной, хорошо, что мы расстались, хотя бы можно не бриться» – сардонически подумал Майкл, но бритву все-таки взял. За время бритья Майкл тщательно проанализировал свой внешний вид – темные волосы едва доставали до плеч, кожа была бледной, даже чуть пожелтевшей, под глазами залегли мешки, сами глаза были впалыми – юноша явно не бодроствовал последнее время.

«Мать подумает, что я совсем опустился» – с этими мыслями Майкл разделся, зашел в душевую кабинку, открыл воду и, чувствуя, как приятная теплая вода согревает его тело, на мгновенье забыл о всех невзгодах, случившихся с ним в течение последних двенадцати часов.

Радикальная психотерапия

Начало четвертого. В квартире Майкла стало гораздо чище, чем обычно – разбросанные прежде носки убраны в ящик, пустые коробки от пиццы покоились в урне, сам Майкл побрился, зачесал назад свои непокорные волосы и выглядел гораздо свежее. Майкл хотел предстать перед матерью в лучшем свете. «Если у нее действительно серьезные проблемы, – грустно думал Майкл. – то я хотел бы, чтобы она запомнила меня именно таким».

Раздался звонок. Майкл поспешил открыть дверь.

– Привет, – Майкл обнял мать и придержал дверь, чтобы она могла пройти. Мать внимательно оглядела сына, сын так же внимательно смотрел на мать.

Она здорово исхудала. Седых волос на голосе прибавилось, они поредели, их русый цвет стал блеклым. Мешки под глазами свисали вниз, взгляд был несколько отстраненным. Майкл почувствовал как защипало в глазах, вместе с тем он вспомнил последнюю их встречу, которая окончилась неприятной ссорой. Возникло неловкое молчание.

– Давай я тебе кофе наведу, – предложил Майкл, провожая мать в гостинную.

– Лучше чай.

– Чая у меня нет.

– Мне кофе нельзя, у меня гипертония.

Майклу стало стыдно: ему нечего было предложить приехавшей матери. Он стал копаться в холодильнике в поиске чего-нибудь съестного. Амалия снисходительно смотрела на старания сына.

– Стакан воды, если можно, я не голодна, – сказала она.

Майкл поспешил выполнить просьбу, налил в кружку воду из-под крана. Мать скептически посмотрела на содержимое кружки и дрожащими пальцами поставила ее на стол, едва не опрокинув. Майкл, заметив это, встревожился. «Тут явно не только гипертония» – подумал он.

– Чем ты болеешь? – прямо спросил Майкл.

– Только сильно не переживай, хорошо? – слабо проговорила мать. – Уже ничего исправить нельзя. Я не хотела тебе сообщать, но скрывать это бессмысленно, тебе Клод и так все бы рассказал…

Амалия сделала паузу. Майкл молчал, опасаясь, что услышит самое худшее…

– У меня рак желудка. Неоперабельный.

Майкл почувствовал, что его внутренности скрутило невидимой рукой. В его груди образовалась пустота. Сказанное не сразу уложилось в его голове…

Но сознание Майкла, на удивление, оставалось ясным. Казалось, прошла вечность, прежде чем Майкл тихо произнес:

– Когда это началось?

– Где-то год назад.

– И все это время ты мне ничего не говорила?

– Я не хотела тебя расстраивать. Я и… и мужу не сразу сказала об этом, Клод тоже не сразу узнал, а ты… ты живешь отдельно, не общаешься с нами, я думала, что будет правильным ничего не говорить об этом, но ты… ты же мой сын, ты должен знать об этом.

Майкл молчал, он не знал, что ему сказать.

– Но все не так плохо, – продолжала мать. – Я прохожу паллиативную химиотерапию, рост опухоли контролируется, месяц назад мне проводилась гастроэнтеростомия, чтобы восстановить прохождение пищи. Доктор Ларрсон остался доволен результатом, он сообщил, что ситуация с моим раком стабилизировалась, опухоль не разрастается.

– Это же рак. Гарантий дать никто не может. Какая стадия?

Мать помешкала, потом ответила.

– Четвертая.

Майкл сел на стул и уткнулся лицом в ладони. В его памяти прорисовались неприятные воспоминания: ссора с матерью, его слова, сказанные ей в последний раз, когда он ее видел. Чувство стыда ворвалось в его грудную клетку, заполнив собой пустоту, которая там находилась.

Мать села рядом с Майклом и посмотрела на него. Чувствуя взгляд матери, Майкл отвел лицо от ладоней, но взглянуть на мать не решился. Он тихо сказал:

– Прости.

– За что? – спросила Амалия.

– За все… за то, что я наговорил тебе. Я не знал тогда… что ты уже…

В уголках глаз защипало, он быстро сморгнул и отвернулся в сторону, стараясь избегать материнского взгляда.

– Я сама виновата, – сказала Амалия. – Я к тебе всегда относилась не должным образом. Я была для тебя плохой матерью. Вот видно и получила то, что заслужила.

Майкл заставил себя взглянуть на мать.

– Не говори так, – медленно произнес он. – Ты этого не заслужила. Во всем, что случилось виноват он… и… и я, но никак не ты.

– Я выбрала его, а не тебя, – виновато произнесла мать, смотря в противоположную стену невидящим взглядом, – Какая же тогда я мать?

– Так и сын из меня никудышный, – сказал Майкл. – Ты тут ни в чем не виновата, я…

– Я тебе не уделяла должного внимания, – перебила его мать. – Я думала, что я делала правильно, когда меняла свою жизнь. Я не осознавала, что пренебрегала тобой. То, что я от тебя услышала тогда, было твоей ответной реакцией, я понимаю, почему ты так сказал и знаю, что на самом деле ты так не думаешь.

– Мне не следовало так себя вести, – сказал Майкл. – Я не должен так говорить. Я был черств к тебе, был для тебя плохим сыном…

Майкл хотел такого разговора. Он хотел услышать от нее слова, действительно материнские, показывающие, что она не равнодушна к нему, что ей неловко от того, как сложилась его жизнь, что из-за ее выбора он лишился счастливого детства и способности воспринимать чужие переживания. Но Майкл сомневался в том, что разговор состоялся бы, если бы его мать была здорова, если бы у нее не было желания излить свое горе сыну, так обделенному материной лаской.

– Ты не черств, Майкл, – мягко сказала мать. – Ты повел себя так, как повел бы любой на твоем месте.

– Мне все равно стыдно, – признался Майкл. – Во мне нет ни человечности, ни сопереживания. Я тебе не звонил, ты первая позвонила мне, хотя я… я повел себя тогда как последний…

При матери он не мог произнести слово, которое пришло ему на ум.

– Я себя скверно чувствую, – продолжал Майкл. – Все, чего я хотел добиться, ускользало от меня. То, что я делал, я считал правильным, но со временем это приносило мне только вред. Вот и сейчас – ты приехала ко мне, сообщила ужасную правду, я себя чувствую преотвратно, я переосознаю все свои поступки – все они привели… не к тому, что я ожидал.

– О чем ты? – удивленно спросила мать. – Какие поступки?

– Разные, – уклончиво ответил Майкл. – Долго рассказывать. Как бы там не было, все это не идет в сравнение с тем, что приходится переживать тебе. То, что ты приехала ко мне, помогло мне осознать что то, от чего я страдал – это сущие пустяки. Я такой дурак.

– Что за поступки? – вновь спросила мать.

– Не имеет значения. Это прошлое.

– Но я хочу знать, – настаивала мать. – Мне действительно хочется знать, как ты живешь, что у тебя за проблемы…

– Несущественные, – сказал Майкл. – Было бы что-то важное, сравнимое с твоей болезнью, я бы тебе сказал.

– Не думаю, – задумчиво произнесла Амалия. – Ты всегда был скрытным. И упрямым. Потому не буду допытываться, сам скажешь, если захочешь. Помню, ты в пять лет съел весь малиновый джем, который я купила на день рождения Клоду. Ты до последнего отнекивался, говорил, что Клод сам его взял, несмотря на то, что пальцы твои были испачканы джемом.

– Да уж, – пытался улыбнуться Майкл. – Но честно, ничего страшного не случилось, просто я зацикливаюсь на некоторых проблемах.

– Какие? – спросила мать. – Девушка?

– Нет, – с улыбкой ответил Майкл. – Уже нет.

Мать внимательно посмотрела на сына.

– Ты с кем-то недавно расстался?

– Хм… да. Буквально три часа назад.

– Не переживай, – весомо заявила мать. – По юности все через это проходят, прошлые отношения это своего рода опыт, найдешь себе другую пассию и прежних ошибок не совершишь, будет на что опираться.

– Да я уже не переживаю, – честно ответил Майкл. – У меня несколько другая проблема. Не могла бы ты поговорить с Филом по поводу моего… мотоцикла?

Мать тяжело вздохнула.

– Могу, но… ты же знаешь, что он ответит.

– Просто попробуй, – сказал Майкл. – Это было бы важно для меня. Не хватает мотоцикла. Просто бы сесть на него и умчаться куда-нибудь по пустынной дороге. Это заметно скрасило бы мою жизнь.

– Может и к лучшему, что у тебя сейчас нет мотоцикла, – рассудительно заметила мать. – Знаешь, сколько аварий случалось с мотоциклистами? И сколько из них кончались летальным исходом?

– Сколько? – немного вызывающе спросил Майкл.

– Ну… много, – уклончиво ответила мать. – Ты сам об этом знаешь прекрасно, но ты все равно надевал шлем и уезжал куда-то, несмотря на огромный риск, несмотря на мои предупреждения…

– И без очевидных рисков можно кончить летальным исходом, – спокойно отметил Майкл. – Заболеть, например. Как ты сейчас…

– Давай не будем говорить о моей болезни, – с ноткой раздражения перебила его мать. – Я тебе сказала, что ситуация стабилизировалась, это лучшее, на что сейчас я могу рассчитывать.

– Но не просто так ты же сюда приехала? – спросил Майкл. – Если бы не твоя болезнь, вряд ли бы мы с тобой свиделись.

– Так ты не рад, что я приехала? – сощурив взгляд, спросила мать.

– У тебя четвертая стадия рака, как я могу теперь вообще радоваться? – вопросом ответил Майкл.

– О болезни я могла бы сказать тебе по телефону, – сказала мать. Черты ее лица заметно напряглись. – Я приехала, чтобы просто увидеть тебя, посмотреть, как ты живешь, все ли с тобой в порядке.

– Раньше же почему не приезжала? – спросил Майкл. Жалость к матери мгновенно испарилась, появилась ярость, которая стала для него удивлением. – У нас было предостаточно времени, чтобы обсудить мою жизнь, но сделала это ты тогда, когда поняла, что времени у тебя совсем не осталось!

– Ты что… ты уже хоронишь меня? – запинаясь, спросила мать, удивленная резкостью слов сына.

– Вовсе нет, – твердо ответил Майкл, – но ты сама понимаешь, что такой вариант весьма вероятен.

– Если тебя гложет чувство ненависти к Филу, то это не повод перекладывать свою ненависть на меня! – вспылила мать.

– Я тебя не ненавижу, – спокойно сказал Майкл. – Я тебя люблю, и я очень не хочу, чтобы наш разговор кончался очередной ссорой. Просто я хочу поговорить с тобой начистоту, без притворства.

– Я уже сказала тебе, что я была для тебя плохой матерью. Именно это объясняет наши редкие встречи.

– До Фила ты была обычной матерью… – начал было Майкл, но мать его оборвала.

– Откуда ты знаешь, какой я была? Ты был совсем еще маленьким.

– Я в этом уверен, – просто ответил Майкл. – Ты сама это знаешь, притворяться не надо.

– Ты к чему завел такой разговор? – недовольно спросила мать.

– Хочу с тобой честно поговорить. Пока… пока есть такая возможность.

Наступило неуютное молчание. Спустя пару мгновений мать спросила.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Правду.

– Я жду твоего вопроса.

– Вопрос все тот же. Почему же ты раньше не приезжала ко мне? Только про то, что ты была плохой матерью говорить не надо – во-первых, это не причина, а лишь уход от ответа, а во-вторых, это не правда, и доказательство тому Клод.

– Я думаю, ты знаешь, почему, – проговорила мать, смотря под ноги.

– Фил? – высказал догадку Майкл.

– Именно, – подтвердила мать.

– Обязательно под него прогибаться? У тебя свое-то мнение есть?

– Есть, но… Зачем ты начинаешь эту тему, ты же знаешь, что ни к чему хорошему это не приводит? – Мать умоляюще посмотрела на Майкла, взгляд того не смягчился, мать поспешно добавила. – Мне врач сказал, что следует избегать нервных стрессов, это негативно влияет на мое здоровье…

– Неужели за все эти годы ты ничего не хотела изменить? – спросил Майкл. Данный вопрос созрел у него давно, и ему не терпелось услышать на него ответ. – Неужели тебя устраивало твое положение, положение, в котором оказался я? Неужели ты получила то, чего хотела?

– Ты же знаешь, что нет! – воскликнула мать. – Никого это не устраивало. Меньше всего я хотела, чтобы вы с Филом ссорились. К тому у нас родился Клод. Я хотела, чтобы он был счастлив. И мне искренне жаль, что ты вырос в гораздо более худших условиях, чем он.

– Первый блин комом? – саркастически спросил Майкл.

– Тебе все равно, что я чувствую, да? – жалобно спросила мать.

– А тебе?

– Неужели все это из-за мотоцикла? – с видом человека, на которого снизошло озарение, произнесла Амалия.

– Это вишенка на торте, – философски произнес Майкл. – А торт многослоен.

– Ну и на каком слою торта засела твоя любимая мать? – спросила Амалия, пытаясь копировать сарказм сына.

– Ни на каком. Ты его испекла.

Амалия моргнула и непонимающим взором уставилась на Майкла.

– В смысле… То есть, ты… ты винишь во всем меня?

– Я этого не говорил, – пояснил Майкл. – Просто торт ты приготовила Филу, ты сделала все возможное, чтобы торт был на загляденье, чтобы Фил пальчики облизывал. И сама, я уверен, им власть налакомилась.

– Кончай с этими идиотскими сравнениями! – рявкнула мать.

– Хорошо, – безмятежно произнес Майкл. – Давай без сравнений, начистоту, как и должно быть. – Он набрал воздух в грудь и быстро заговорил. – Ты позволяла Филу унижать меня, выкинуть из дома, ты и пальцем не пошевелила, чтобы облегчить мою участь. После этого тебе хватает наглости заявлять о том, что ты просто плохая мать, что во всем виноват Фил, да? Фил, конечно, та еще сволочь, но не он заставил тебя отречься от меня, если бы я что-то для тебя значил, никакой Фил не смог бы остановить тебя, и ты бы регулярно приезжала ко мне, а не тогда, когда ты смертельно больна, когда ты вдруг осознала, какой вред ты причинила мне, вычеркнув меня из своей жизни.

Майкл замолчал и стал часто дышать, словно пробежал стометровку.

– То есть, так ты хотел избежать ссоры? – спросила мать. Ее глаза хоть и заблестели, но сурово смотрели на своего сына, от материнского тепла, которым они сияли при первых минутах встречи, не осталось и следа.

– То, что я говорю как есть, на духу, вовсе не означает, что я хочу поссориться, – заметил Майкл. – Выяснение отношений не всегда подразумевает под собой споры и конфликты.

– Не умничай, – осадила его мать. – Тебе и правда легче от того, что ты сказал?

– Нет, – признался Майкл. – Но я поступил правильно.

– Тебе приходило в голову что от твоих правильных поступков может быть плохо другим людям? – спросила мать. Ее глаза, все еще мокрые, метали молнии. – Ты не думал, что сейчас не время говорить о моих ошибках? Не думал, что ты слишком юн, чтобы судить меня?

– Неубедительный довод, – холодно сказал Майкл. – Я, конечно, расстроился, узнав, что ты больна, но твоя болезнь не должна стать оправданием твоих действий по отношению ко мне. Да и то, что я младше тебя, и то, что я твой сын, не должно являться барьером в выяснении отношений.

– Ты так и будешь осуждать меня за ошибки прошлых лет? – гневно произнесла мать. – Ты жив и здоров, у тебя своя жизнь, чего же ты вспоминаешь прошлое? Если ты и совершал ошибки, то у тебя есть достаточно времени, чтобы их переосмыслить… в отличие от меня. Так что не надо припоминать мне то, что я совершила когда-то, сейчас не время для этого.

– Времени потом может и не быть, – жестко сказал Майкл.

Амалия встала и посмотрела на сына с холодной яростью.

– Ты хочешь поскорее свести меня в могилу, сынок?

– Нет. Смысла нет. Все наследство достанется Филу или Клоду.

Амалия отвесила пощечину сыну.

– Я тебя не так воспитывала!

Майкл усмехнулся, потирая покрасневшую щеку.

– Ты меня никак не воспитывала.

– Видимо, ты заслужил, что люди к тебе так относятся, – с издевкой произнесла мать. – Ты циничен и злопамятен, и пока не изменишься, будешь сам от этого страдать.

– В любом случае моих страданий ты не увидишь, – с желчью сказал Майкл. – Вряд ли ты вернешься после моих нелицеприятных слов, даже если излечишься от рака, верно?

– Так ты действительно хочешь моей смерти? – сделала вывод мать. – Ты даже не отрицаешь этого.

– Не нужно бросаться громкими словами, – раздраженно бросил Майкл. – Ты же знаешь, что я не хочу твоей смерти…

– Я уже не уверена в этом. Я тебя давно не видела. И спеси в тебе не поубавилось… Так или иначе, после моей смерти тебе будет очень больно вспоминать о том, что последние слова, сказанные мне, были словами упрека, – назидательно прошипела мать, понизив голос.

– Это не последние мои слова, – так же как и мать, тихо произнес Майкл. – Тебе будет проще забыть свое равнодушное обращение со мной, зная, что я сам был груб с тобой. Ты не будешь зря терзать себя, если будешь знать, что твой сын сам обращался с тобой грубо. Несмотря на наши ссоры, я люблю тебя, и сожалею, что я не в меру циничен, что ты больна, и что наши отношения не такие сердечные, какими они должны быть у матери с сыном.

– Ты не сделал ничего, чтобы наши отношения улучшить, – сказала Амалия. – Хотя возможность у тебя была.

– У тебя тоже она была, так что ты ничем не лучше меня.

Мать прикрыла глаза. Майкл чувствовал стыд и облегчение одновременно.

– Мне, наверное, лучше уйти, – сказала Амалия и утерла рукавом джемпера скопившиеся в уголках глаз слезы. Майкл разочарованно взглянул на мать. Необходимо вырулить конфронтацию в другое русло.

– Ты так не поняла, – с досадой произнес Майкл. Внутреннее нутро призывало его смягчить сложившуюся ситуацию. – Я всего лишь хотел, чтобы ты не сожалела обо мне, не сожалела о своих поступках, связанных со мной.

– Для этого ты мне грубил? – изумилась мать. Ее голубые глаза забегали, казалось, в поиске смысла. – Зачем?

– Своего рода, радикальная психотерапия, – ответил Майкл. – Я не хотел, что ты мучила себя угрызениями совести.