Текст книги "Планка"

– Нет, я, конечно, вас узнал, просто не сразу… – стал оправдываться Игорь Семёнович.

– Не обманете! Не узнали, – засмеялась она. – Но это даже и хорошо. Увидели бы меня в каком-нибудь дурацком фильме, за который мне теперь стыдно, так и водку не стали бы со мной пить. Или ещё хуже, по телевизору меня посмотрели бы, – она говорила, а Игорь Семёнович пожимал плечами. – Но вы вот что, приходите в театр. Послезавтра хороший спектакль. Я его люблю. Приходите, посмотрите. Я приглашаю.

– Послезавтра я уже буду дома. Мы завтра улетаем.

– Да? Ну тогда, когда будете в Москве, приходите. Меня теперь вы знаете, театр найдёте. Это просто. Приглашение остается в силе. Я пошла, – она встала. – О! Какая же я пьяная! Ребята, Гоша! Пока, я пошла, до скорого.

– Ой, – подскочил Николай Николаевич, – а автограф я у вас не взял. Подпишите мне, пожалуйста.

– Автограф у меня всегда с собой, – весело сказала она. – Вот только на чём писать?

– Сейчас, сейчас, – и Николай Николаевич сунул ей какую-то помятую бумажку и ручку. – Вот, для жены подпишите. Зовут Виктория или Вика.

– Господи, зачем вам это нужно? – продолжая улыбаться, очень тихо сказала она, подписывая бумажку. – А на словах передайте Виктории большой привет.

– Она будет счастлива, – радостно сказал Николай Николаевич, разглядывая бумажку. – Надо же, в первый раз в жизни беру автограф.

Игорь Семёнович встал, отодвинул стул, явно намереваясь идти.

– Это ещё зачем? – спросила она.

– Я вас провожу до дверей, – быстро ответил он. – Говорить у гардероба я не буду.

Она улыбнулась и ничего не сказала. Игорь Семёнович шёл следом за ней. Она оказалась совсем невысокого роста. Хотя Игорю Семёновичу большинство людей казались невысокими.

У гардероба их догнал тощенький официант с цветами в руках.

– Ваши цветы, – сказал он.

– Спасибо большое, – ответила она.

– Простите меня, пожалуйста, – продолжил официант, – а можно с вами сфотографироваться?

– Ну конечно, с удовольствием, – сказала она.

Официант сунул цветы гардеробщику и достал из кармана фотоаппарат.

– Пожалуйста, сфотографируйте нас, – обратился он к Игорю Семёновичу. – Нажимать вот на эту кнопку.

Парень подошёл к ней и встал с ней рядом. Две секунды он не знал, куда спрятать руки, и, наконец, сложил их у себя за спиной.

– Ну зачем так робко? – сказала она, прижалась к парню плечом и улыбнулась.

Она улыбнулась, что называется, ослепительно и превратилась в совсем другую, недоступную, блестящую… Игорь Семёнович смотрел на неё через глазок фотоаппарата, который изменил, отдалил и уменьшил реальность. Он увидел, какую свободную и изящную позу она приняла, как элегантно она выглядит в своём сером тонком свитере и чёрных брюках, какая красивая у неё шея, плечи, грудь, талия…

Пока гардеробщик ходил за её шубой и пока надевал эту шубу ей на плечи, Игорь Семёнович держал цветы. Когда он отдавал ей цветы, она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, как прежде за столом.

– Вот сейчас вы погрустнели. Не надо. Это вам не идёт. Будьте таким же счастливым, каким вы мне понравились. Всего вам хорошего. И приходите в театр, я буду рада.

– Спасибо вам, – сказал он.

– Это вам спасибо за хороший, спокойный вечер. До свидания. Надеюсь, до скорого.

– До свидания, – сказал он.

Она ушла, а Игорь Семёнович вернулся за стол.

– …она исключительная драматическая актриса, – говорил за столом Гоша Николаю Николаевичу. – Лет восемь назад публика ходила, только чтобы посмотреть на неё в любой роли. Кто ставил спектакль, какая пьеса, кто с ней рядом на сцене, им было не важно. Но теперь у неё кино, телевидение… На сцене уже нет той сосредоточенности, той силы уже нет. Но она, конечно, актриса, каких мало. А в её поколении почти нет. Она, наверное, одна…

Были ещё разговоры. Николай Николаевич стал совсем пьян. Он успел взять автографы и у всех оставшихся за столом. Игорь Семёнович допил водку один и сидел совершенно контуженный. Он старался ни о чём не думать, потому что единственная мысль, которая приходила и её тут же необходимо было обдумывать, это была мысль: «Что же теперь делать?»

Ехали они в гостиницу на такси. Николай Николаевич был очень весел.

– Представляешь, Семёныч! Я ему говорю: «Гоша!», а он мне: «Коля!» Я его в первый раз видел в кино… уже не помню когда. А он такой простой мужик! А знаешь, откуда он родом? Из Челябинска. Представляешь. Земляк! Мне Вика не поверит. А эта Света твоя, такая… себе на уме…

В гостиницу приехали в половине второго. Бар на первом этаже ещё работал. Николай Николаевич поплёлся спать. А Игорь Семёнович сел в баре и решил ещё выпить, чтобы уснуть. Ощущение счастья смешалось с ощущением полного смятения, и он пил водку, запивал томатным соком и только чувствовал, что губы сохнут и сердце не успокаивается.

Как только он сел в баре, к нему сразу подошла барышня и поинтересовалась, не скучно ли ему. Он сказал, что ему не скучно, и она ушла. В баре их сидело несколько. То есть несколько барышень, которым было интересно, скучно Игорю Семёновичу или нет. Но Игорь Семёнович сидел и тихонько пил водку. Прошёл почти час, и дальше сидеть не имело смысла, потому что водка не действовала и сон не шёл, даже не приближался.

– Я вижу, вы чем-то расстроены, – услышал Игорь Семёнович мужской голос. Он оторвал взгляд от стола и повернулся на этот голос. Он увидел перед собой маленького, щуплого, носатого и довольно пожилого дядьку в форменном гостиничном пиджаке свекольного цвета.

– Я не понял, – сказал Игорь Семёнович.

– Вижу, у вас плохое настроение. Вижу, вы устали и вам одиноко, – сказал дядька, улыбаясь. – Просто есть возможность улучшить настроение, как-то скрасить ваше одиночество, снять стресс, если хотите, – он говорил громким, вкрадчивым шёпотом, и улыбка его была соответствующая.

– Это как это? – спросил Игорь Семёнович.

– Я полагаю, что общество очаровательной девушки обязательно вас развлечёт или успокоит. Если хотите, возможен массаж…

– А-а-а!! Я подумал, вы с каким-то необычным предложением, – сказал Игорь Семёнович.

– Не спешите отказываться. Лучшие девушки Москвы. Студентки. Можете не сомневаться. Хотя, извините, я не настаиваю, и простите за беспокойство, – сказал он и собрался отойти.

– Студентки, говоришь, – сказал Игорь Семёнович и посмотрел дядьке в глаза.

Он смотрел ему в глаза и чувствовал, что счастья в нём уже не осталось нисколько. На место счастья просачивалась незнакомая или хорошо и давно забытая боль. В глазах, которые он видел, Игорь Семёнович разглядел такое презрение и ещё что-то такое липкое и одновременно отталкивающее, что планка упала с никому, кроме Игоря Семёновича, не слышным тихим звуком, похожим на звук рвущейся тонкой лески.

Студентка оказалась явно заочницей и ушла от Игоря Семёновича скоро. Тогда он смог уснуть с усталым и брезгливым выражением лица.

Проснулся он рано, около восьми. Проснулся ещё более несчастным, чем засыпал. Холодной воды напился прямо из-под крана и сразу полез в душ. Душ помог прояснить голову, но счастья не прибавил. Пока он принимал душ, зеркало над умывальником сильно запотело. Чтобы побриться, ему пришлось ладонью очистить себе немного зеркальной поверхности. Но зеркало осталось мокрым, и отражение было нечётким. Но Игорь Семёнович и не хотел видеть своего чёткого отражения.

От бритья его отвлёк настойчивый и громкий звонок гостиничного телефона. Игорь Семёнович пошёл ответить на звонок.

– Семёныч, ты как? – услышал он голос Николая Николаевича.

– Нормально.

– Ты телевизор смотришь?

– Нет.

– Включай скорее, Семёныч.

– Зачем?

– Увидишь, увидишь! Давай, включай.

– Да что там такое, Коля?

– Увидишь, говорю.

– А какой канал?

– Не знаю… У меня здесь это четвёртая кнопка. Семёныч, поспеши…

Игорь Семёнович нашёл пульт от телевизора и включил четвёртый канал. Через пару секунд экран засветился, и Игорь Семёнович увидел мужчину, который был виден на экране по грудь. Мужчина был в форме военного лётчика. На плечах его лежали погоны подполковника. Игорь Семёнович удивился, но стал смотреть, гадая, зачем Николай Николаевич так торопил его включить телевизор.

– Конечно, итальянские и французские пилоты показывают более эффектную и сложную программу, – говорил военный лётчик. – Но они летают на учебных самолётах, а мы на боевых. Боевая машина намного тяжелее, и поэтому ею сложнее управлять. Так что специалисты на последнем авиасалоне так высоко оценили именно нашу программу…

Игорь Семёнович отвернулся от экрана и пошёл к телефону, чтобы позвонить Николаю Николаевичу и узнать, что это значит. Но тут он услышал из телевизора голос, который заставил его вздрогнуть и оглянуться. Он оглянулся. Теперь на экране по грудь была она.

– А мне всё-таки интересно, как ваша жена относится к таким вашим занятиям, ходит ли она смотреть ваши выступления? – говорила она, улыбаясь так, как когда Игорь Семёнович её фотографировал. – Я видела то, что вы творите в небе, и подумала, что, если бы я знала, что там мой муж, я бы умерла от страха за него, а потом я бы не разрешила ему этим заниматься.

– Ну-у-у, жена пилота – это не совсем обычная женщина, – на экране снова был подполковник, который говорил, потупив взгляд.

Игоря Семёновича как молнией ударило. Она была очень красивая. Удивительная причёска, прекрасный цвет лица, никаких морщинок около глаз, красивая шея, светлая блузка с нежными цветами. Голос был её, но не совсем такой, каким был тогда за столом. Голос звучал красиво, но в нём не хватало той самой хриплой трещинки. А глаза и губы были те же, только в них сейчас совершенно не было грусти.

Лётчик ещё что-то говорил про свою жену и про жён лётчиков вообще, потом снова появилась она.

– А сейчас я очень хочу задать вам вопрос, который, наверное, волнует очень многих женщин, – она прищурилась. – Скажите, а как жёны пилотов относятся к известной песне: «Первым делом, первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом»? Но ответ на этот вопрос, я надеюсь, мы услышим сразу после выпуска новостей, – и она улыбнулась ослепительно.

Как только пошли новости, сразу зазвонил телефон.

– Ну, видел? – радостно спросил Николай Николаевич из телефонной трубки.

– Видел, – ответил Игорь Семёнович.

– Во-о-от! Теперь ты понял, с кем вчера мы были?

– Понял, Коля, понял. Давай-ка через минут двадцать в баре внизу. Понял?! – он положил трубку и выключил телевизор.

Он понимал, что и так-то телевизор не смотрел, а теперь вообще смотреть не будет. Его вдруг поразило новое знание. Для него всегда всё то, что было в телевизоре, существовало как то, что существует за окном, будь то новости или кино. Всё там существовало само по себе, и там для него не было ничего, что касалось бы его жизни. Там для него не было людей. А теперь там был самый важный для него человек. Там была она.

Николай Николаевич пришёл в бар с небольшим опозданием, он был весёлый и гладко выбритый. А Игорь Семёнович уже принял решение и всё обдумал.

– Значит, так, Коля, – сказал Игорь Семёнович после очень короткого приветствия. – Я сейчас поеду и сам доделаю все дела. А ты поменяй билеты на пятницу и продли гостиницу.

– Семёныч, что-то случилось?!

– Ничего не случилось. Так надо.

– И я тоже остаюсь?

– И ты тоже остаёшься. Значит, всё это сделаешь и позвонишь в Пермь, скажешь, что всё нормально, но мы задерживаемся на пару дней. Совещание перенеси на понедельник. Все остальные вопросы по телефону. Только скажи, чтобы из-за всякой ерунды не звонили. И моим позвони. Предупреди моих.

– Семёныч, мне домой надо, у меня завтра…

– Не ной, Коля! – резко оборвал его Игорь Семёнович. – Ничего у тебя дома не случится. Ты мне нужен здесь. Всё сделаешь и мне позвонишь, доложишь. Потом отдыхай, встретимся вечером. Поужинаем где-нибудь.

С обствен но, ник а ки х серь ё зных дел у них в Моск ве уже не было. Нужно было ещё раз коротко встретиться с заказчиками, чтобы дообсудить детали. И ещё, пользуясь случаем, нужно было заехать в пару мест. Так что Игорь Семёнович не торопясь пошёл к выходу из гостиницы, а Николай Николаевич пошёл к администратору хлопотать о продлении гостиницы.

– Семёныч! – уже у самого выхода услышал Игорь Семёнович. Николай Николаевич бежал к нему с каким-то журналом в руках. – Вот, Семёныч, на стойке администратора лежат журналы, я смотрю, и вот, пожалуйста!

На обложке журнала была она. Она на фотографии смеялась и была в ярко-красном блестящем плаще и с зонтиком в руке.

– Коля, успокойся! – сказал Игорь Семёнович. – Тебе что, заняться нечем?

Он вышел из гостиницы и пошёл к стоящим недалеко такси. Ему удалось закончить все дела около пяти. Николай Николаевич давно уже доложил, что гостиницу он продлил и билеты поменял, правда, с большим трудом, потому что пятница вечер, все летят…

Игорь Семёнович оборвал его доклад и напомнил, чтобы он позвонил в Пермь.

В пять часов Игорь Семёнович поехал в театр покупать билет. Он поехал сам, хотя в последнее время, точнее, в последние годы он привык всё кому-то поручать. Но покупку билетов в театр поручить он никому не мог. Нашёл он театр легко. Он спросил у старого таксиста, какой театр есть рядом с тем рестораном, где они были. Театр там был не один. Тогда он спросил про самый большой из этих театров, и его повезли туда.

Увидев сам театр, Игорь Семёнович сразу убедился, что не ошибся. Рядом с театром, и на колоннах театра, и на самом театре он увидел афиши и фотографии из спектаклей. Почти на всех фотографиях была она. Вот она в историческом платье сидит на каком-то троне. Вот она в лёгком сарафане и с венком полевых цветов на голове, а волосы её распущены. Вот она в платье с открытыми плечами и веером в руке, а рядом с ней хохочет Гоша, во фраке и чёрном высоком цилиндре на затылке. На фотографиях она была совсем не такая, как тогда за столом. Но это была она! Игорь Семёнович смотрел на эти фотографии и терял дыхание. Когда он покупал билет, то вообще дышал через раз.

Он купил два билета на самые лучшие места, какие ещё можно было купить. Зачем он купил два билета, он и сам не понял. Это были первые в его жизни билеты в театр, которые он купил. Он вообще ни разу в жизни не был в театре. Театр для него не существовал. Он держал билеты в своих больших руках, и руки слегка дрожали.

Совершенно не зная, чем заняться до ужина, Игорь Семёнович разыскал своего бывшего друга, армейского сослуживца и земляка, который давно уже жил в Москве и работал как-то на транспорте небольшим начальником. Тот очень обрадовался, и они ужинали втроём – Николай Николаевич, Игорь Семёнович и Толик, по-другому его называть не получалось. Они ели в ресторане, который нравился Игорю Семёновичу. Там мясо подавали большими кусками. Но в этот раз Игорь Семёнович почти ничего не ел, но пил. Причём начал сразу с водки. Сидели они в ресторане долго, пока ресторан не закрылся. Тогда они поехали в какое-то место, которое нравилось Толику. Место оказалось довольно мрачное, но работало круглосуточно. Там они продолжили выпивать. Как добрался до гостиницы и когда, Игорь Семёнович помнил нечётко.

В четверг он в театр не пошёл.

Утром он проснулся не в лучшем состоянии, но бывало и хуже. Имеется в виду физическое состояние. Про то, что творилось в его мыслях и в его сердце, ему судить было трудно. Такого с ним никогда не было, так что сравнивать было не с чем.

Ещё часов до трёх дня он внутренне готовился к тому, что вечером он пойдёт в театр. Но после трёх ему стало ясно, что он в театр не пойдёт. И даже не потому, что он не знает, как надо себя вести в театре, какие нужно купить цветы и как их нужно подарить. Он не боялся того, что она может спросить его, если он, конечно, к ней подойдёт и она его узнает, как он оказался на спектакле, если собирался лететь домой. Всего этого он не боялся. Он только всё время вспоминал, как она спросила его, когда он собрался её проводить… Она спросила, слегка наклонив голову: «А зачем?» Этот вопрос он задавал и задавал себе, ответа не было, и он в театр не пошёл.

И без того на него обрушилось слишком много информации: ожило телевидение, и телевизор стал ужасно манящим и невыносимо страшным объектом, цветные журналы, которые он никогда не замечал, вдруг появились, их оказалось очень много, и в них обнаружился скрытый объём, потому что в любом из них могла быть она. Ожили театральные афиши и плакаты. Она была везде, и этого было невыносимо много. А ещё неведомый театр! Он не мог туда пойти и не пошёл.

Он начал пить часов после пяти вечера, и Николай Николаевич должен был быть с ним. Поздно вечером они сидели в каком-то роскошном месте, и с ними уже были дамы. Игорь Семёнович, что называется, гулял. Он был шумным, рубашка его расстегнулась пуговицы на три вниз, он громко шутил и, казалось, был абсолютно весел. В разгар этого веселья Николай Николаевич имел одну неосторожность…

– Семёныч, дорогой! – сказал он на ухо Игорю Семёновичу очень доверительным шёпотом. – Не забывай, тут не Пермь. Мы в Москве, Семёныч! Тебе денег-то хватит на всё это…

Планка Игоря Семёновича немедленно рухнула. Он схватил Николая Николаевича за руку со страшной силой. Посуда на столе зазвенела, один высокий бокал упал на пол и с громким плеском разбился. Это спасло Николая Николаевича от неизвестно каких последствий, но не спасло от другого. Игорь Семёнович начал ставить Николая Николаевича на место словами. Он долго, громко и жестоко распекал его. Он самым обидным образом выговаривал ему самые обидные и унизительные вещи. Он припомнил ему всё. Он держал Николая Николаевича за руку и смотрел ему в глаза, при этом никого и ничего вокруг не слышал. Он уничтожал его бесконечно долго. Дамы куда-то исчезли. Как это закончилось, он не мог вспомнить. Глубоко ночью они пили с Николаем Николаевичем в баре гостиницы, и Игорь Семёнович, едва шевеля языком, говорил, что Николай Николаевич единственный верный человек, никогда не подводил, и Игорь Семёнович его, в свою очередь, никогда не бросит.

В пятницу к обеду Игорь Семёнович чувствовал, что в Москве он находиться уже не может. Вся столица, казалось, звучит её голосом. К обеду он уже успел выпить, а за обедом есть почти совсем ничего не смог, зато смог перейти с водки на виски. А потом они с Николаем Николаевичем поехали в аэропорт. Ехали на такси, ехали долго из-за сильных пробок. Игорь Семёнович задремал и даже уснул в такси.

В аэропорту они прошли регистрацию на рейс, прошли досмотр и сели в буфете выпивать. Курить там было нельзя, да Игорь Семёнович и не курил, он давно бросил. Но за соседним столиком, громко говоря разные плохие слова, сидел и курил выпивший парень. Какая-то женщина сделала ему замечание. Парень отреагировал на это замечание не должным образом. Тогда Игорь Семёнович подошёл к нему, вынул у него сигарету изо рта и затушил её, бросив в стакан с каким-то напитком, который тот пил. И пошло-поехало… А рейс задержали.

Но наконец-то они могли улететь из Москвы.

Игорь Семёнович шёл от буфета и слушал то, что ему говорил тот парень. Он видел, что парень-то очень молод и что наверняка обижен и людьми и судьбой. Но он при этом чувствовал, подобно подступающей к горлу невыносимой тошноте… он чувствовал, что планка вот-вот упадёт. И он даже ощущал то облегчение, которое за этим наступит.

Он подошёл к Николаю Николаевичу.

– Семёныч, я же говорил тебе – не ходи, – сказал тот, надевая шапку. – Видишь, как он растявкался.

Но он тебя боится, за тобой не пошёл. Пусть тявкает, быстрей достукается.

– Пошли, Коля, полетаем, – сказал Игорь Семёнович, – и возьми вот эту штуку, пожалуйста.

– Эта штука называется портплед, сколько я могу тебе это говорить, Семёныч.

– Вот и возьми его не в службу, а в дружбу. И усвой, Коля, мне не к чему запоминать, как эта штука называется.

– Ну ладно, пошли, – сказал Николай Николаевич и взял большой портплед в одну руку, а свой портфель в другую.

– И ещё мой портфель захвати, пожалуйста, – сказал Игорь Семёнович.

Его зрение теряло резкость, и он не мог её восстановить. Остатки нежности, которая явилась ему впервые, разрывали грудь. Глаза слезились и щурились. Он почувствовал, что ещё немного – и он не выдержит, что нужно спешить. Из всего гула, которым было заполнено пространство вокруг, он слышал только отвратительный голос. Этот голос доносился оттуда… от буфета.

– А ты, Семёныч? – удивился Николай Николаевич.

– А я?.. Ты иди на посадку. Подержи самолёт, – медленно и увязая в словах сказал Игорь Семёнович. – А я в туалет отойду и приду. Без меня только не улетай.

Он сказал это, развернулся и быстро зашагал на голос.