Текст книги "Богатство. Как получить экономическое и военное превосходство?"

Железное колесо крутится быстрее

В возрасте 27 лет молодой инженер-консультант Джозеф Смитон (1724–1792) решает заняться исследованием возможности изменения дизайна водяного колеса с целью увеличения его эффективности. Для этого он создает практические модели и тестирует их. Будучи инженерным консультантом компании Carron Ironworks, лидера производства чугуна в Британии того времени, Смитон имеет возможность построить колесо и его детали из железа и применять свои изобретения на практике. Его первое железное колесо было установлено в 1769 году.

Историк Эндрю Тайлкот[38]38
  Tylecote A. The Long Wave in the World Economy.


[Закрыть] введший в оборот термин «Smeaton Revolution», подсчитал, что изобретения Джозефа Смитона способствовали кардинальному повышению КПД выработки. По его оценкам, к 1780 году затраты на выработку одной единицы энергии составили 20 % от уровня 1750 года. Рост эффективности складывался из снижения цен на железо, роста размера и эффективности колеса, снижения скорости износа и уменьшения затрат на ремонт. Для сравнения, пятикратный рост производительности солнечных батарей обанкротил бы всю нефтегазовую промышленность. Возобновляемые источники энергии полностью покрывали потребности экономики и населения.

Обычно первую волну индустриальной революции ассоциируют с углем и железными дорогами, но их широкое применение началось только с 1830-х годов. Первая же волна индустриальной революции базировалось на водяных мельницах, водных каналах и улучшенных дорогах (которые называли turnpikes). Именно такие инфрастурктурные проекты были фокусом внимания и поглотителем основных инвестиций в тот период.

Парламент Британии с 1700-го по 1750 год в среднем утверждает финансирование на 8 проектов в год (Turnpike Acts), тогда как с 1760-го по 1770 год таких законов становится 40 в год[39]39
  Hawke G., Higgins /. Railways and the Economic Development of Western Europe. 1981.


[Закрыть]

Поставки угля из Ньюкасла в Лондон начались гораздо раньше индустриальной революции, но именно появление большого количества новых каналов и дорог начиная с 1750-х годов способствовало снижению цен на транспортировку на 50 %. Всего за 30 лет правительство Британии, аристократия и торговцы финансируют строительство каналов, соединяющих Северное и Ирландское моря со всеми навигационными реками страны. Одним из первых каналов, продемонстрировавших значительное снижение затрат на транспортировку угля, стал канал Duke of Bridgewater, связавший угольный регион Ворлзли с Манчестером.

Улучшение транспортной инфраструктуры принесло огромные преимущества всем секторам британской экономики за счет расширения рынков сбыта, снижения стоимости перевозок, повышения стабильности и скорости поставок.

Финансовый пузырь

История финансового пузыря «Компании Южных морей» (South Sea Company) 1720 года отчетливо показывает, что уже в то время инфраструктура рынков капитала в Британии была хорошо развита, и существовало большое количество брокерских компаний, занимавшихся поисками прибыльных инвестиций-спекуляций.

Банк Англии, созданный в 1694 году как регулятор рынка суверенных британских облигаций, также способствовал развитию финансового рынка.

Историки Хаук и Хиггинс (Hawke и Higgins)[40]40
  Hawke G., Higgins J. Railways and the Economic Development of Western Europe.


[Закрыть] так определили источники финансирования инфраструктурных проектов того времени:

Структура инвестиций в строительство каналов (1755–1780 годы)

В то время земельные владения и морская торговля были основными источниками богатства, поэтому их вовлечение в финансирование новой инфраструктуры было критически важным.

Основной причиной, по которой феодальная аристократия стала главным финансовым спонсором активного строительства инфраструктуры, был Закон о недрах. В отличие от континентальной Европы, Британия (так же, как и США) оставляла права на недра собственникам земли. Иными словами, феодальная аристократия, контролировавшая большее количество земли, имела право и на то, что находилось на этой территории под землей. И это значительно стимулировало разработку угольных и иных месторождений. А так как неэффективная транспортная инфраструктура мешала доставке сырьевых товаров на рынки сбыта, именно аристократия стала основным инвестором инфраструктурных проектов.

Новые предприниматели из текстильной промышленности и металлургии не могли собрать достаточно капитала для строительства собственных станков и железных мельниц, притом, что размер необходимых инвестиций для новых индустрий был в десятки раз меньше, чем капитал, необходимый для строительства новой транспортной инфраструктуры.

Торговцы, второй источник британского капитала, хорошо описаны Карлом Марксом[41]41
  Marx К. Das Kapital. V. 1.1867,1938.


[Закрыть]: «Люди, получившие баснословные богатства за счет разграбления Нового Света. Это включало в себя монопольные контракты на торговлю с определенными странами, контроль над золотыми и серебряными приисками, отнятыми у аборигенов Центральной и Южной Америки, работорговлю и разграбление Африки».

Многие факты подтверждают, что источниками крупного капитала Британии были коррупция и разграбление аборигенов Нового Света, сопровождавшие колониальную политику Европы с XV века. Олигархов в те времена называли «набобами» (nabob), термин, обозначающий супербогатого человека, сделавшего свое состояние в Новом Свете. Слово «набоб» носило уничижительный характер, оно показывало, что человек накопил богатство сомнительными средствами. Карл Маркс пишет, что огромные состояния новых набобов возникали повсюду. Основной же чертой их способа накопления капитала являлось то, что набобы, не вкладывая ни шиллинга, получали доступ к зарубежным ресурсам и монополию от Британской Ост-Индской компании под патронатом и охраной британского суверенитета.

Штат крупнейших компаний состоял не более чем из ста человек. Ключевые предприниматели этой эпохи одновременно являлись и бизнесменами, и учеными, придумывавшими инновации. Отличительным свойством бизнеса того времени являлось то, что основной капитал был сделан именно за счет внедрения собственных инноваций на собственном производстве, а не путем лицензирования изобретений[42]42
  Chapman S. Merchant Enterprise in Britain.


[Закрыть] Такие изобретатели-предприниматели, как Ричард Аркрайт, Джон Уилкинсон, Генри Корт и другие создали огромные богатства своими изобретениями и внедрением их на своих предприятиях. Они были огромными энтузиастами той эпохи, примерами для подражания и гордости.

Текстиль, железообрабатывающая и строительная отрасли были самыми быстрорастущими секторами экономики в эпоху первой технологической волны. К 1831 году три этих сектора составили более 50 % ВВП Британии, а доля сельского хозяйства стала составлять менее 25 % ВВП.

Капитализм обретает идеологию

Книга Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», изданная в 1776 году, стала символом политической идеологии «laissez-faire» и мощным фундаментом политики, проводившейся британским политическим истеблишментом того времени. Считается, что термин «laissez-faire» (невмешательство) впервые возник в ходе встречи могущественного французского министра финансов Жана-Батиста Кольбера с группой французских бизнесменов во главе с неким Ле Гендре, состоявшейся в 1681 году.

Когда министр спросил, как французское государство могло бы помочь торговцам и способствовать их коммерции, Ле Гендре ответил просто: «Laissez-nous faire» («Предоставьте это нам» или «Не мешайте нам это делать»). С тех пор laissez-faire стало символом новой экономической системы, в которой сделки между частными лицами были свободны от государственного вмешательства, такого как регулирование тарифов и субсидий.

Термин был популяризован в 1750-х годах министром торговли Франции Венсаном де Гурнэ, который горячо поддержал дерегулирование промышленности во Франции и отмену ограничений на торговлю. Его девизом стало «Lais-sez faire et laissez passer, le monde va de lui même!» («Пусть делают, и пусть мир идет сам по себе!»).

Laissez-faire – продукт эпохи Просвещения, который был задуман как способ раскрыть человеческий потенциал через восстановление естественной природы человеческих взаимоотношений, системы, где нет государственного регулирования и ограничений.

Аналогичным образом Адам Смит рассматривал экономику как естественную систему природы, а рынок – как органическую часть этой системы. Смит видел в laissez-faire моральный фундамент, а в рынке – инструмент для обеспечения людей естественными биологическими правами. Постепенно свободные рынки становятся отражением естественной системы человеческих свобод.

Адам Смит родился в Шотландии в 1723 году и стал символом экономической политики, проводимой правительством Британии в период первой технологической революции. Как сказал премьер-министр Британии Уильям Пит (William Pit), «Все мы теперь ваши ученики».

Смит изучал философию морали в университете Глазго в Шотландии. Затем стал профессором логики, этики, юриспруденции и политической экономии, а в 1776 году выходит его первая книга «Исследование о природе и причинах богатства народов». Важно отметить, что Смит родился в эпоху торгового капитализма и мог только теоретически обсуждать экономические концепты и их влияние. Например, Карл Маркс через 100 лет уже мог зайти на крупные промышленные объекты и собственными глазами убедиться, в каких нечеловеческих условиях находились трудящиеся.

В книге Смит описывает важность свободной торговли и частной предпринимательской инициативы, основанной на частной собственности. Он утверждает, что связь между спросом и предложением является неотъемлемым механизмом свободного рынка, который обеспечивает естественный поток и эффективность рынка. Рынки, предоставленные самим себе, позволяют оставаться на плаву только наиболее конкурентоспособным потребителям и производителям. Свободный рынок исправляет ошибки самостоятельно. Если есть дефицит или излишки, нерегулируемый рынок способен обеспечить возврат экономики к равновесию самым эффективным способом.

Иным словами, не нужно никакого обременительного централизованного планирования, так как эту функцию выполняет свободный рынок. Смит утверждает, что централизованное планирование является более обременительным и затратным, чем любая естественная проблема на рынке. А работающий свободный рынок – наиболее эффективным и предпочтительным способом распределения ресурсов и решения общественных проблем.

Одним из самых революционных аспектов экономической теории Смита в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» был концепт «невидимой руки». Он предположил, что в условиях свободного рынка каждый человек руководствуется в своих решениях собственной жадностью и выгодой и тем самым, не осознавая, создает больше богатства для всех.

Смит утверждал, что капитализм является наиболее логичной, прибыльной и моральной политико-экономической системой. В этой системе люди могут свободно владеть собственностью и делать с ней все, что захотят, а также тратить и зарабатывать, как считают нужным. Частная собственность, объединенная с желанием зарабатывать, тратить и действовать продуктивно, приводит к тому, что свободный рынок решает массу социальных проблем населения наиболее эффективным способом. Свободная рыночная экономика управляется конкуренцией, которая ведет к самым справедливым ценам и создает наиболее эффективных производителей и потребителей.

Капитализм для Смита – это не политическая или экономическая философия, которая приносит пользу только богатым. В его сознании капитализм приносит пользу всем. Благодаря существованию частной собственности любой человек имеет шанс владеть, создавать ее и зарабатывать себе на жизнь.

Нужно отметить, что доктрина laissez-fair по-разному применялась в Европе и США. Первым в Европе попробовал новую систему король Франции Людовик XV. Семнадцатого сентября 1754 года он отменил все пошлины и ограничения на продажу и перевозку зерна, и более десяти лет эксперимент был успешным. Но 1768 год был неурожайным, и стоимость хлеба возросла настолько, что это привело к масштабному голоду, тогда как торговцы экспортировали зерно, чтобы получить максимальную прибыль. В 1770 году указ о свободной торговле был отменен.

Доктрина laissez-faire стала неотъемлемой частью европейского либерализма XIX века. Подобно тому, как либералы поддерживали свободу мысли в интеллектуальной сфере, они также были готовы отстаивать принципы свободной торговли и свободной конкуренции в сфере экономики. Государство должно было быть просто пассивным полицейским, защищать частную собственность и администрировать правосудие, но не вмешиваться в дела своих граждан. Основанный в 1843 году журнал «The Economist» стал главным рупором новой капиталистической доктрины laissez-faire, например призывал к отмене субсидий фермерам и отказу в помощи голодающим (иногда доводя таким образом принципы до абсурда). В 1847 году во время ужасного голода в Ирландии основатель «The Economist» Джеймс Уилсон убеждал всех, что никто не должен никому помогать. Спад популяризации доктрины в Великобритании в начале XX века был инспирирован крупными британскими нефтяными компаниями, которые стремились к государственной поддержке своих позиций за рубежом.

Уже в новейшее время, подводя итоги финансового кризиса 2008 года, президент Франции Николя Саркози скажет: «Идея, что всесильный рынок не должен быть ограничен правилами или государственными интервенциями, – это идея сумасшедших. Идея, что рынок всегда прав, – тоже идея сумасшедших. Нынешний кризис должен вынудить нас пересмотреть капитализм на базе этики и труда, с саморегуляцией как способом решения всех проблем покончено. С laissez-faire – покончено! Со всесильным рынком, который всегда прав, – покончено».

Первый капиталистический кризис

Расширение бизнеса, инвестиции в новые сектора привели к падению норм прибыли и усилению конкуренции. Это стало очевидно сразу после войны с Наполеоном – с 1815 года британское правительство резко сократило спрос на товары и услуги военного характера.

Экономический спад первого мегацикла обнажил конфликты интересов различных групп населения, проживающих в Британии. Конфликты между аристократией и торговцами (и вытесняющими их промышленниками), а также между промышленникам и рабочими стали регулярными.

Строительство фабрик, в некоторых случаях высотой более 5 этажей, было одной из прорывных организационных инноваций первой технологической волны. Специализированные здания для работы были суперпрогрессивной идеей того времени, эффективность работы в них давала огромные преимущества новым промышленникам. Сотни рабочих, трудящихся в одном месте, чью энергию можно было аккумулировать в одном направлении, измерять, оптимизировать и добавлять автоматизацию, – это было сверхрадикально. До этого в основном производство было организовано по методу «cottage industry», когда большую часть работы делают на дому большое количество рабочих.

Понятно, что подобные изменения не всем были по душе, особенно не понравились они новому классу фабричных рабочих, которых стали эксплуатировать гораздо больше, и консервативным торговцам, организовывавшим свое производство устаревшими методами и неспособными конкурировать с новыми формами производства. В то же время рабские условия труда, постоянный надсмотр и проверки, и продление рабочего времени приводили росту недовольства рабочих.

Рост ВВП плохо отражает количество безработных и ужасные условия труда, в которых находились работники в те времена, включая женщин и детей. Хотя и не существует официальной статистики по безработным того времени, некоторые историки утверждают, что уровень безработицы в таких промышленных регионах, как Ланкашир и Йоркшир (центр индустриальной революции), достигал 20–30 %[43]43
  Hobsbawm Е. Industry and Empire.


[Закрыть] от всего мужского населения.

Парламент Британии принимает Закон о бедных (Poor Law), который разрешает насильственное переселение людей из тех регионов, где оплата труда не позволяет им зарабатывать на минимальный уровень жизненного обеспечения. Безработных загоняют в так называемые государственные работные дома. Чарльз Диккенс хорошо описывает происходящее в романе «Тяжелые времена» («Hard Times»).

Тридцатые и сороковые годы XVIII века – это период, когда Британия подошла к социальной революции наиболее близко. Кровавые восстания вспыхнули в целом ряде городов. Демонстрации рабочих в сотни тысяч человек были беспрецедентным для того времени явлением – никогда раньше на демонстрации не выходило столько народу.

Конфликты между феодальной аристократией и новыми промышленниками стали отчетливо проявляться, особенно с отменой Хлебного закона (Corn Law), который долгое время охранял фермеров от внешней конкуренции, удерживал высокие цены на фермерские продукты и был выгодным для аристократии, тогда как промышленники настаивали на отмене Хлебного закона, чтобы снизить затраты на продовольствие для рабочих и погасить пламя недовольства.

К чему привел первый технологический уклад?

Британия – очевидный лидер времени первого технологического уклада, который начался в 1770-м и закончился в 1820 году. Вступая в период первого технологического уклада, Британия уже была одной из самых богатых стран мира, рост экономики был обусловлен чрезвычайно быстрым ростом трех ключевых секторов, а именно – текстильной промышленности, выплавки чугуна и строительства. Особенно впечатляет рост текстильной промышленности, доля которой в объеме произведенных товаров выросла с 2,7 до 17 % за период с 1770-го по 1801 год.

В 1770 году в Британии доход на одно человека составлял порядка 1816 GK$ в год.[44]44
  По данным Maddison Project, http://www.ggdc.net/maddison/maddison-project/home.htm


[Закрыть] А население составляло 8,4 млн.[45]45
  По данным http://www.thepotteries.org/dates/census.htm


[Закрыть] Технологический прорыв первой индустриальной революции позволил Британии значительно увеличить население страны при небольшом увеличении среднего достатка, что позволило разорвать так называемую мальтузианскую ловушку. К 1830 году население страны уже составляло 21 млн[46]46
  Там же.


[Закрыть], а ВВП на человека составил 2227 GK$. За этот период общее благосостояние страны выросло с 15 млрд до 28 млрд GK$, среднегодовой рост составил 1,3 %.

Прирост населения в этот период особенно впечатляет: в то время как население Британии увеличилось в 2,5 раза, население контитентальной Европы за этот же период выросло всего на 40 %.[47]47
  По данным https://ru.wikipedia.org/wiki/HaceneHMe_EBponbi


[Закрыть]Возможностью расти со скоростью более чем в 4 раза быстрее соседей, при этом не теряя в ВВП на человека, Британия обязана технологическим инновациям, способствовавшим кратному росту производительности в текстильной промышленности, металлургии и строительстве, становлению первого технологического уклада.

А в это время в России

В то время как Британия проходила феноменальный этап текстильной и металлургической модернизации, Российская империя гнила и разлагалась от проводимой Екатериной Второй политики.

Сравнение ВВП и населения по отношению к Голландии (1775 год)

млн человек[48]48
  Расчетное значение, https://га. шШресИа. ог^\аЫ/История_населения_Земли


[Закрыть]

Текстиль вытесняет шерсть

Текстильная промышленность в России в это время была завязана на производство льна и шерсти. Но вследствие технологического перевооружения и кратного роста производительности текстильной промышленности в Британии рост российской шерстяной промышленности остановился.

Крепостной труд делал невыгодным внедрение машин. Устанавливая машину, заменявшую несколько рабочих, хозяин не мог их выгнать за ворота предприятия, потому что они были его собственностью. Таким образом, мануфактура еще могла быть крепостной, а крепостная фабрика была уже невозможна. Машины оказались несовместимы с крепостным трудом. А между тем, повышая производительность труда, они снижали стоимость продукции. Ткани машинного производства становились дешевле продукции дешевого крепостного ручного труда. Русские холсты и полотна больше не пользовались спросом за границей. Более того, дешевые английские ткани, минуя таможенные барьеры, стали проникать на русский рынок и успешно вытеснять отечественную продукцию, что неудивительно, ведь технологические инновации способствовали кратному увеличению производительности британской текстильной промышленности.

Россия теряет лидерство в металлургии

Становление металлургической промышленности России произошло во многом благодаря реформаторской деятельности Петра I. Начало Северной войны сделало невозможными дальнейшие поставки чугуна из Швеции, основного экспортера чугуна и меди в Россию. Военным требовались новые пушки и ружья, для чего было нужно большое количество железа и меди. В условиях развязанной войны выживание государственного суверенитета всецело зависело от ускоренной ликвидации экономической отсталости России и ее экономической зависимости в поставках металлов.

С 1698 года металлургическая отрасль стала объектом пристального внимания Петра I, а ее развитие имело для него первостепенное значение. В короткий срок в Уральском регионе создается крупное горнорудное производство – основа российской индустриализации XVIII века. В течение этого столетия русская черная металлургия заняла первое место в мире по объемам выплавки чугуна, опередив сначала Англию, а уже к середине века и Швецию.

Производство чугуна (тысяч тонн)

Благодаря дешевому труду, основанному на крепостном праве,[49]49
  «Принято считать, что такого успеха Россия добилась в результате нещадной эксплуатации крепостных крестьян и заводского населения. Но даже им надо было платить за работу. В Англии металлург получал 10–13 шиллингов, углекоп – 15 шиллингов за неделю работы. В пересчете на наши деньги это составляло от 1 рубля 58 копеек до 3 рублей 37 копеек в неделю, или в день где-то 56 копеек. В России на тот момент их коллеги получали 15 копеек в день. Это в 4 раза меньше. Но рабочие в Англии и России питались не медью и серебром, а хлебом и мясом. Рабочий на Урале на свой скудный заработок мог купить в два раза больше хлеба, чем его английский товарищ. А говядина в Англии стоила в 7 раз дороже, чем на Урале». Источник: http://pandia.ru/ text/77/246/75986.php


[Закрыть] и высококачественной руде русское железо было намного дешевле и качественнее английского и шведского, и его охотно покупали другие страны мира вплоть до конца XVIII века.

Чугун в XVIII веке был одной из заметных статей нашего экспорта за границу. В 1720 году экспорт железа из России в Западную Европу составлял 35 тыс. пудов, в 1736-м – 248 тыс. пудов, в 1749 году – 545 тыс. пудов. К середине века это количество достигло 1 млн пудов, в последней четверти XVIII века вывоз колебался от 2 до 3 млн пудов, достигнув в 1782 году наивысшей величины – в 3840 тыс. пудов. На пике развития главным потребителем нашего железа была Британия, получавшая из России около 2 млн пудов железа ежегодно.[50]50
  Гливиц И. П. Железная промышленность России. Экономическо-статистический очерк. СПб., 1911.


[Закрыть]

Господствующее положение русского железа на мировом экспортном рынке наша страна сохраняла вплоть до начала XIX века. Но с 1780-х годов, с началом технологического цунами в Британии, экспорт металла из России начал сокращаться и достиг ничтожных размеров уже к середине XIX века, а внутренее потребление в крепостной России росло очень медленными темпами.

Инновации в металлургии и их широкое распространение в Британии привели к потере лидерства и медленному скатыванию российской промышленности в этой области. Такие ключевые нововведения, как внедрение Генри Кортом прокатных станов, использование кокса вместо угля, замена водных колес на мощные паровые машины, способствовали кардинальному росту производительности труда. А строительство водных каналов и дорог способствовало снижению транспортных затрат. В России металл с заводов Урала продолжали перевозить с использованием крепостного труда на санях. Перевозка товара занимала около года, при этом считалось, что дармовой труд не имеет цены. Ценовые искривления затрат, а точнее, их «неучет», не стимулировал инвестиций в инфраструктуру.

Широкое внедрение инноваций в Британии, а затем и в Западной Европе привело к тому, что цена на металл резко упала. В Англии, например, на 60 %. При этом цена русского железа для экспорта в Санкт-Петербурге оставалась неизменной. Таким образом, петровская экономическая модель, закрепившая крепостное право и высокие импортные пошлины в экономике, стала препятствием для инновационно-технологического развития России в XIX веке.

Пришедшая к власти в результате дворцового переворота Екатерина II боялась проводить какие-либо реформы, направленные против дворянства. Более того, она узаконила целый ряд нововведений, которые значительно расширяли права дворянства, в том числе в возможности налогообложения рабского труда крепостных. В отсутствие рынка труда крепостной труд воспринимался как бесплатный. При этом государство активно субсидировало промышленные проекты, предоставляя крепостных как форму субсидирования. Все это приводило к искажению экономической логики и мотивировало феодальных помещиков вкладывать в расширение использования дешевого труда (или вытрясания льгот) вместо вложений в инновационные технологии.