Текст книги "Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки"

Глава 6. В. М. Бехтерев и рефлексология

В научном творчестве Бехтерева Е. В. Левченко (1999) выделены несколько этапов:

1879–1888 годы – период анализа возможностей и ограничений субъективной психологии;

1888–1904 годы – период общей психобиологии;

1904–1910 годы – период объективной психологии;

1910–1917 годы – период психорефлексологии;

1917–1927 годы – период рефлексологии[24]24
  У других исследователей творчества В. М. Бехтерева указываются иные количество и название этапов, но это не имеет принципиального значения.


[Закрыть].

Знакомство с экспериментальной психологией произошло у Бехтерева во время заграничной командировки (1884–1885) и посещения психофизиологической лаборатории В. Вундта.

В первый период научной деятельности В. М. Бехтерев интересуется механизмами ощущений, пространственной ориентации, закономерностями представлений и их ассоциирования, связью психических процессов с соматическими и физиологическими. Размышлял он и над проблемой психической регуляции движений, что было вызвано исследованиями физиологии двигательной области коры головного мозга (1887).

В. М. Бехтерев задается вопросом, какие факторы детерминируют психические процессы. Проведение экспериментов позволяет ему выделить две их группы: объективные свойства сигналов и индивидуально-личностные особенности людей. В работе «Сознание и его границы» он ставит вопрос о внутреннем опосредовании психических явлений: «Наблюдение показывает, что процесс введения представлений в сферу ясного сознания зависит только частично от внешних условий, иначе говоря, от объективных качеств подействовавшего на нас внешнего впечатления, главнейшим же образом – от внутренних условий» [1888, с. 26]. Среди внутренних условий он отмечает состояние человека, степени его утомления, отношения к воспринимаемому и запоминаемому материалу (наличие или отсутствие интереса), от установок, нравственных позиций и ценностей. Индивидуальный опыт человека является той внутренней средой, которой опосредуются все внешние воздействия.

Еще во время зарубежной командировки [в лабораторию Вундта. – Е. И.] В. М. Бехтерев получил приглашение возглавить кафедру душевных болезней в Казанском университете. И одним из непременных условий принятия этой должности было открытие при университете экспериментальной психофизиологической лаборатории. Это требование было удовлетворено, и в 1885 г. при клинике душевных и нервных болезней создастся первая отечественная экспериментальная психофизиологическая лаборатория. В ней работали врачи, физиологи, психологи…

За относительно небольшой период существования лаборатории ее сотрудники провели и опубликовали около 30 исследований. Собственно психологические разработки занимали еще небольшую часть их общего объема. В их числе исследования М. К. Валицкой, содержащие данные психометрического изучения больных, страдающих нервными расстройствами, работа Е. А. Генике и Б. И. Воротынского, посвященная психометрическому обследованию людей, находящихся в гипнозе, исследование П. А. Останкова и М. М. Грана, представляющее результаты измерения скорости психических процессов у испытуемых в разное время дня… Значение этих работ было чрезвычайно велико: это были, по сути, первые исследования, в которых оформлялись общие принципы организации психологического эксперимента.

Обобщение экспериментально-психологических данных, полученных сотрудниками лаборатории, содержалось в произнесенной В. М. Бехтеревым на торжественном годичном акте Казанского университета в 1888 г. речи «Сознание и его границы». Это была его первая собственно психологическая работа, в которой отражены взгляды ученого на проблему сознания в дорефлексологический период его деятельности, намечены получившие развитие в последующих этапах творческого пути принципы экспериментально-психологического исследования. И хотя многие положения этой работы еще носят отпечаток влияния вундтовского подхода, в ней уже четко и определенно заявляется о необходимости использования при изучении психических процессов объективных методов исследования. «Было бы совершенно бесплодно, – писал Бехтерев, – еще раз обращаться в этом вопросе к методу самонаблюдения. Только экспериментальным путем можно достичь возможно точного и обстоятельного решения вопроса» (с. 15). Ориентация на объективные методы исследования в психологии уже тогда, на ранних этапах творчества Бехтерева, качественно отличала его позицию от вундтовской.

[Брушлинский, Кольцова, 1997, с. 17–18].

Существенным во взглядах Бехтерева в этот период было то, что он заговорил об ограниченности представлений о психическом, основанных на интроспекции. Он утверждал, что во внутреннем опыте дана только область ясного сознания. Но у человека существует сфера бессознательного. В связи с этим психику он рассматривал как связное целое, состоящее из взаимодействующих сознательного и бессознательного с «плавающей» границей между ними. Ограниченность интроспективного изучения психических явлений привела В. М. Бехтерева к мысли о необходимости объективного их изучения, и в этом он был солидарен с И. П. Павловым и зоопсихологом В. А. Вагнером[25]25
  В. А. Вагнер (1896) писал, что «субъективный метод сам по себе заключает условия, делающие выводы, построенные этим путем, бездоказательными и потому неизбежно спорными. Вследствие всего этого, сказанный метод не может считаться в такой степени достоверным, в какой мы имеем право требовать этого для точной науки».


[Закрыть], на мнение которых он ссылается. По мнению В. М. Бехтерева, таким объективным путем должно было явиться изучение строения и функций мозга, поскольку поведение человека и его психическая активность считались им результатом деятельности центральной нервной системы.

Второй этап в научной деятельности В. М. Бехтерева связан с превращением психологической проблематики в центральную. Ученый стремится перевести психологию из сферы философской в сферу естественно-научную. Он выступал за отделение в университетах психологии от философии: «Несмотря на огромное общеобразовательное значение психологии как науки, она читается как обязательный предмет лишь на историко-филологическом факультете университета. Но и здесь она не составляет особой кафедры, а входит в предмет ведения кафедры философии, являясь, таким образом, подчиненной научной дисциплиной. Влачась постоянно на запятках философии, она естественно не может получить того значения и развития в курсе наук, какое ей принадлежит по праву» [1908, с. 6].

В этот период В. М. Бехтерев с сотрудниками уделяет большое внимание изучению ощущений и восприятий, особенно кожной чувствительности и восприятию пространства [Бехтерев, 1896; Воскресенский, 1896; Осипов, Ноишевский, 1896; Ноишевский, 1900 и др.]. При этом он, как и Сеченов, считал, что ощущения обусловлены предметами внешнего мира, действующими через органы чувств на мозг. Периферические органы ощущений являются, по Бехтереву, как и у Сеченова, преобразователями (трансформаторами) внешнего раздражения в нервное возбуждение для передачи его в головной мозг.

Итогом научной деятельности Бехтерева в этот период явилось написание им работы «Психика и жизнь» (1902). Цель этой работы – связать психологическое и биологическое в рамках новой дисциплины – общей психобиологии. По существу, речь идет о психофизиологическом и психофизическом подходе к изучению человека.

…Некоторые из материалистов старались истолковать упомянутое соотношение таким образом, что психическое порождается физическим, иначе говоря, материальные процессы являются причиной психических процессов. Этот взгляд предполагает, что мысль и все вообще психическое есть продукт деятельности мозга, в пользу чего говорит будто бы тот факт, что психическое без физического существовать не может или по крайней мере не может быть доказано, тогда как физические процессы в организме, как известно, совершаются нередко без всякого участия психической деятельности.

Коренная ошибка этого взгляда заключается в том, что здесь неправильно понимается слово: причина. Установив постоянство соотношения между двумя явлениями, еще не значит, что мы открыли причинное соотношение между обоими явлениями. Для отыскания причины необходимо, чтобы было показано, что одно есть действительно прямое следствие другого. Между тем, кому же не ясно, что из материального нельзя вывести психического начала, как из огромного количества нулей нельзя создать единицы или какой-либо определенной величины. Поэтому воззрение материалистов и не могло удержаться долее того периода увлечения, которое оно вызвало на первое время. Ввиду неприложимости понятия о причинном соотношении между психическим и физическим некоторые из представителей эмпирической философии, как Avenarius и Mach, сделали попытку заменить понятие причинного соотношения понятием функционального соотношения. Сущность такого функционального соотношения состоит в том, что с изменением одной величины необходимо происходит и изменение другой величины. По Avenarius, при допущении функционального соотношения между психическим и физическим, как и в математической функции, совершенно безразлично, которую из двух названных функций признавать зависимой переменной и которую независимой переменной. Если мы будем признавать физическое независимо-переменным, тогда психическое будет зависимо-переменным, и наоборот, если мы будем признавать психическое независимо-переменным, тогда физическое должно быть признано зависимо-переменным. Этим путем устанавливается одновременно как зависимость психического от физического, так и зависимость физического от психического.

Легко видеть, что этим путем дается только удобная формула для выражения одновременности психических и физических явлений и для идеи параллелизма. Допустив такое функциональное соотношение между физическим и психическим, мы имеем основание говорить, что когда в нашем мозгу происходят определенные физиологические процессы, то, вместе с тем, обязательно должны происходить и определенные психические процессы, и наоборот, когда мы совершаем ту или другую умственную работу и вообще мыслим, тогда обязательно должны происходить и соответствующие психической деятельности материальные процессы в нашем мозгу. Легко понять, что это не есть объяснение одновременности психических и физических процессов в нашем мозгу, а есть лишь новое истолкование этого факта.

Ввиду этих затруднений некоторые из представителей параллелизма для объяснения постоянного согласия между физическими и психическими процессами высказываются в смысле монизма, принимая тождество физического и психического. Уже Fechner, поддерживающий этот взгляд, признавал, что психическое и физическое представляют собой две стороны одного и того же явления, что дело идет в данном случае об одном и том же, рассматриваемом лишь с двух различных точек зрения. Иначе говоря, психические и физические процессы ничуть не различны по существу, так как и все материальное, проходя через призму сознания, является совокупностью представлений так же, как и сами сознательные процессы. Таким образом, и физиологические процессы мозга, и наша мысль суть лишь две стороны одного и того же явления. Различие между теми и другими в действительности основывается лишь на том, что одно и то же явление рассматривается нами с двух различных точек зрения: с внутренней и внешней. Так психолог, пользующийся методом самонаблюдения, рассматривает мысль с внутренней ее стороны, тогда как физиолог исследует тот же процесс с внешней стороны; с обеих же точек зрения мысленный процесс одновременно рассматриваем быть не может. …Однако и в таком виде монистический параллелизм далеко не всеми разделяется, так как в нем дело идет скорее о более или менее удачных сравнениях, нежели о настоящем объяснении. В самом деле, если мы говорим, что два по существу различных процесса представляют собой две стороны одного и того же процесса, то это, в сущности, есть не что иное, как уподобление, а не тождество.

[Бехтерев, 1997, с. 42–44].

С точки зрения Бехтерева, психические и физиологические процессы не являются ни параллельными, ни взаимодействующими, они имеют единое энергетическое основание, из которого и развертываются. «Мы должны твердо держаться той точки зрения, – пишет он, – что дело идет в этом случае не о двух параллельно протекающих процессах, а об одном и том же процессе, который выражается одновременно материальными и субъективными изменениями мозга и субъективными проявлениями; мы не должны упускать из виду, что те и другие служат выражением одного и того же нервно-психического процесса, обусловленного деятельностью энергии центров. Поэтому во избежание всяких недоразумений и для устранения издавна установившегося противопоставления духовного материальному мы вправе и должны говорить ныне не о душевных или психических процессах в настоящем смысле слова, а о процессах нервно-психических, и везде, где мы имеем дело с психикой, нужно иметь в виду собственно нервно-психические процессы, иначе – невропсихику, а у простейших, лишенных нервной системы, – биопсихику» [1997, с. 44].

В. М. Бехтерев отстаивает в этой работе точку зрения, что субъективное в человеке, как и все в природе, не является пассивным, оно помогает влиять на среду, преобразовывать ее в соответствии с потребностями. «При сознательной приспособляемости организмов, – писал В. М. Бехтерев, – мы встречаемся с двоякого рода случаями: 1) с более или менее непосредственным или непроизвольным влиянием психических импульсов на организацию [организма. – Е. И.]; 2) с влиянием волевых усилий на организацию путем долговременного упражнения органов в одном определенном направлении. К первому порядку явлений относится влияние психики на сосудодвигательные и растительные процессы нашего тела, происходящие непроизвольным путем, которые, однако, могут играть в высшей степени важную роль в эволюции организмов, – тем более что они могут оказаться крайне полезными для данного организма. У человека сюда относится целый ряд психорефлексов, идеомоторных явлений и аффективных движений, а равно и те изменения в органических отправлениях, которые обнаруживаются при соответствующих психических воздействиях, а также при внушениях и самовнушениях. Для иллюстрации последнего рода влияний особенно интересны стигматы в виде кровотечений, появляющиеся у истеричных на тех местах кожной поверхности, из которых текла кровь у распятого Христа (известный пример Луизы Лато).

В других случаях речь идет о сознательных усилиях, направляемых к известной цели. Этим путем, например, достигается усиленное развитие органов при помощи упражнения, производимого с определенной целью… Но еще более важным деятелем в эволюции организмов должно признать сознательное преобразование в личных интересах окружающих условий» [1997, с. 115–116].

В отличие от И. П. Павлова, роль психического в активном взаимодействии с природой Бехтерев распространял и на животных: «С развитием психической деятельности в восходящем ряду животных этот способ воздействия на окружающую среду становится постепенно все более и более господствующим, достигая своего исполинского развития у человека» [1997, с. 116].

Следует отметить, что В. М. Бехтерев на этом этапе своей деятельности решительно возражал против вульгарного материализма в объяснении генеза психических процессов. При этом он противоречил и диалектическому материализму, когда заявлял следующее: «…Сознание не может быть результатом материальных условий [организма. – Е. И.]. Известное материалистическое изречение, по которому мозг производит мысль, как печень вырабатывает желчь, в настоящее время у всех серьезно мыслящих лиц вызывает улыбку, подобно тому, как вызывает в нас такую же улыбку и детский лепет. Но и представители новейшей философии известного толка не вполне еще освободились от материалистических умозрений на счет происхождения сознательного в природе, хотя попытки в этом направлении далеко не встречают уже ныне такого сочувствия, как в былое время» [1999, с. 58]. В качестве представителей новейшей философии Бехтерев ссылается на Авенариуса [Avenarius, 1893] и Хауптманна [Hauptmann, 1894], которые рассматривали психизм как явление, производное от материальных (физиологических) процессов организма. Ему больше импонирует точка зрения Э. Дюбуа-Реймона [Du Bois Reymond, 1884], который полагал, что сознание необъяснимо из материальных условий и что оно никогда не станет объяснимым из этих условий, и Б. Гризингера [Гризингер, 1875], который писал: «Действительного описания того, что происходит в душе, не может дать ни материализм, стремящийся объяснить душевные процессы деятельностью тела, ни спиритуализм, объясняющий тело душой. Если бы мы даже действительно знали все, что происходит в мозге при его деятельности, если бы мы могли проследить во всех подробностях все химические, электрические и т. п. процессы, то и тогда даже это не привело бы ни к чему. Все колебания и дрожания, все электрические и механические процессы не составляют еще душевного состояния представления. Каким образом они обращаются в последнее – загадка, вероятно, никогда не разрешимая, и мне кажется, что если бы даже к нам сошел теперь с неба ангел, чтобы объяснить это, то наш разум не был бы в состоянии даже и понять его!» [1875, с. 6]. Бехтерев заключает, что «в подобном же смысле высказываются и многие другие авторы, и должно признать, что за этими взглядами стоит непреложная сила логики» [1997, с. 59].

Еще в 80–90-х годах, защищая и развивая в экспериментальных исследованиях рефлекторную теорию и объективный метод, Бехтереву пришлось вступить в острую борьбу не только с идеалистической психологией, но и с православной теологией, одним из оплотов самодержавия. Воинствующая поповщина расценила экспериментальную психологию, создаваемую Бехтеревым на основе естествознания, как кощунственное посягательство на «духовную субстанцию», как наступление материализма и атеизма на этот последний оплот богословия.

Против В. М. Бехтерева объединились все деятели идеалистической психологии, стремившиеся сдержать объективный ход развития научного познания. Но Бехтерев отнюдь не защищался. Он наступал и боролся, объединяя вокруг себя передовые силы естествознания и медицины, психологии и педагогики. Примечательна его борьба с Челпановым на всех съездах, где Бехтерев давал бой этому лидеру идеалистической интроспективной психологии, страстно выражая свою ненависть к субъективному методу, а не только отрицая его в психологии. Он был воинствующим противником главного лидера русского философского идеализма – А. И. Введенского, получившего печальную известность своим тезисом о принципиальной непознаваемости чужой души.

[Ананьев, 1959, с. 181].

Третий этап в деятельности В. М. Бехтерева был посвящен созданию объективной психологии. Первая его публикация, посвященная этому направлению, относится к 1904 году[26]26
  Термин «объективная психология» принадлежит Ч. Спенсеру, а в России этот термин использовался А. Ф. Лазурским (1900) и И. А. Сикорским (1903).


[Закрыть]. Подчеркивая ограниченность самонаблюдения, Бехтерев, опираясь на выдвинутое им еще в казанский период своей научной деятельности положение о существовании психики в двух формах: субъективных переживаний и объективных проявлений, приходит к выводу о необходимости построения новой, автономной объективной психологии, независимой от традиционных воззрений на психическое. Бехтерев утверждал, что всякий мыслительный процесс (сознательный и бессознательный) рано или поздно проявит себя в поведении, которое можно будет наблюдать объективно. И на основе этих наблюдений он надеялся создать новую науку о поведении. «Объективная психология ставит целью выяснить лишь объективные проявления психики и те соотношения, которые благодаря внутренней переработке устанавливаются в различных случаях между внешними воздействиями и теми внешними проявлениями, которые за ними следуют и которые обусловлены деятельностью высших центров мозга» [1907, с. 14].

Нервно-психические процессы предполагают действие раздражения на воспринимающую поверхность организма и возбуждение этим путем деятельности центров, сохранение следов этого возбуждения и сочетание этих следов со следами прошлых возбуждений того или иного центра и как результат этого сочетания соответствующую реакцию в виде движения или иной формы проявления деятельности организма. Первая часть этого процесса может быть названа процессом впечатления, вторая часть процессом образования и сочетания следов, третья же часть может быть названа процессом внешнего отражения или развития внешней реакции.

Наиболее характерной стороной нервно-психического акта является процесс сочетания, предполагающий сохранение следов прошлых впечатлений, с которыми, собственно, и устанавливается сочетание следов от нового впечатления, возникшего под влиянием внешнего раздражения.

Этот процесс сочетания составляет неотъемлемую и характерную принадлежность всякого нервно-психического процесса, причем он может быть простым и более сложным. В последнем случае он может представлять собой целую цепь посредствующих следов, при посредстве которых устанавливается сочетание следов от нового впечатления со следами от бывших ранее переживаний.

[Бехтерев, 1997, с. 72].

Нервно-психический процесс, по мнению Бехтерева, может быть представлен в виде схемы, подобной рефлексу, где возбуждение, достигая мозговой коры, оживляет благодаря имеющимся ассоциативным связям следы прежних возбуждений, которые большей частью и определяют внешние двигательные реакции. Таким образом, зависимость ответной реакции от внешнего раздражителя, по его представлению, опосредуется прошлым опытом. Поэтому внешнее раздражение не может принудить организм, наделенный психикой, к определенной реакции. Психика опосредует соотношение между воздействием и внешним проявлением реакции на него, превращая проявление «из прямого следствия в отдаленное последствие». Организм не просто реагирует на стимул, а выбирает ответную реакцию. Проявление усложненных рефлексов на периферии зависит не столько от внешнего раздражения, сколько от той внутренней переработки, которой подвергается вновь возникшее возбуждение в центрах благодаря сохранившимся следам от прошлых впечатлений, с которыми оно вступает в определенное сочетание, писал В. М. Бехтерев.

Такое понимание нервно-психического процесса позволяло Бехтереву отличать его от простого рефлекса: первый основан на индивидуальном опыте, а второй – на наследственном. Это различие было положено Бехтеревым в основу отделения невропсихических процессов от нервных. Всюду, где прошлый опыт дает себя знать, имеется уже не простой рефлекс, а психорефлекс (сочетательный), или невропсихика. При этом Бехтерев говорил о нервно-психических процессах даже у тех живых существ, которые не имеют нервной системы. Это странное заявление можно понять только в том случае, если учесть, что для Бехтерева невропсихика – это индивидуальный опыт и его влияние на реакцию при внешнем воздействии. Это скорее постулирование принципа взаимодействия любого организма с внешней средой. «…Конечной целью объективной психологии является изучение соотношения организма с внешним миром в связи с его прошлым опытом…» – писал В. М. Бехтерев [1997, с. 65].

В то время как в простых рефлексах процесс нервного отражения пробегает всегда по определенному, раз данному пути, обусловленному строго определенной связью нервных элементов, здесь, в невропсихике, все зависит от тех соотношений, в какие вступают следы от новых внешних раздражений со следами от внутренних раздражений. Так как внутренние раздражения изменяются вместе с общим состоянием организма (голод, сытость и проч.), то очевидно, что с этим связано различное отношение невропсихики к одним и тем же внешним раздражениям. В одном случае они явятся возбудителями наступательной реакции, в другом случае те же внешние раздражения не приведут к развитию движения или же вызовут оборонительную реакцию. Таким образом, определителями движения здесь являются собственно внутренние раздражения и их следы или, точнее говоря, те отношения, в которые вступают следы от данных внешних раздражений со следами от тех или иных внутренних раздражений. Само собой разумеется, что и следы от прошлых внутренних раздражений благодаря установившейся связи оказывают в известных случаях не менее значительное руководящее значение по отношению к характеру двигательной реакции. Таким образом, если следы от внешних раздражений определяют цель и направление внешней реакции, то характер ее, т. е. будет ли она наступательною или оборонительною, обусловливается главным образом следами от внутренних раздражений, которые благодаря установившимся сочетаниям оживляются при всяком внешнем воздействии.

Вряд ли нужно говорить, что внутренние раздражения, оживляя старые следы от внешних раздражений, являются и самостоятельными возбудителями движения. Голодное животное ищет пищи, при жажде идет к воде и т. п. …Из изложенного ясно, что если и можно говорить об уподоблении нервно-психических процессов рефлекторным, то во всяком случае нельзя упускать из виду и той сложности этих процессов, с которой мы обыкновенно в них встречаемся.

[Бехтерев, 1997, с. 81, 82].

Таким образом, В. М. Бехтерев, по существу, избрал в качестве метода изучения психического так называемый метод «черного ящика», когда сопоставляют входные воздействия на систему с тем, что получается на ее выходе. Он писал, что такой эксперимент должен служить важным орудием объективной психологии, если его обставить таким образом, чтобы по возможности все внешние проявления психики были точно и полно регистрируемы в соотношении с данными внешними воздействиями. Однако Бехтерев подчеркивает, что по внешним проявлениям он будет заключать не о характере субъективных процессов, а о том направлении, которое приняло возбуждение в нервных центрах, возникшее под влиянием внешнего раздражения на периферии и распространившееся по центрам. В этом выяснении хода и направления физиологического процесса нет места обсуждению субъективных переживаний. Зато этот метод, как надеялся Бехтерев, позволит изучать и бессознательное. Ведь нервно-психические процессы всегда объективны, тогда как субъективны не всегда, утверждал он. «Когда мы говорим или пишем, когда мы производим ряд движений, мы, как известно, сознаем далеко не все, что входит в содержание этих нервно-психических процессов; мы сознаем, в сущности, лишь конечный продукт пашей нервно-психической деятельности, многое же из того, что составляет неотъемлемую принадлежность этих нервно-психических процессов, мы не осознаем и, следовательно, субъективно не переживаем или если переживаем, то не оставляем их в своем воспоминании. Отсюда опять-таки следует, что сознаваемое нами или субъективно переживаемое ничуть не выражает собою всей полноты нервно-психических процессов, а потому и нельзя, собственно говоря, стоять на точке зрения учения о строгом параллелизме психических переживаний с физическими процессами, происходящими в мозгу» [1997, с. 61].

С этим трудно не согласиться, но вряд ли можно понять оптимизм Бехтерева, сходный с павловским, что объективное наблюдение не вносит никакой неопределенности в изучаемое явление. Можно, конечно, объективно зарегистрировать подражательное действие одного человека другому (этот пример приводит Бехтерев в доказательство своих рассуждений) [1997, с. 61–62], но ведь важно понять, почему человек вдруг стал подражать другому (нельзя же всерьез принять объяснение Бехтерева, что это, наподобие рефлекса, явилось следствием возбуждения соответственным зрительным раздражением (видом другого человека, совершающего движение), иначе люди бы только и делали, что, увидев какие-то действия других, подражали бы друг другу). А это «почему» требует самоотчета человека наблюдателю, т. е. учета субъективного.

Под внутренним процессом, происходящим в мозгу, Бехтерев имеет в виду не субъективные явления (ощущения, восприятия, переживания), а «лишь ту переработку, которой при известных условиях подвергается в центрах внешний импульс, возбуждающий определенное движение, причем она [объективная психология. – Е. И.] понимает под этой переработкой определенный объективный процесс в нервной ткани, существование которого может быть доказано точным образом» [1997, с. 64]. Возникает вопрос: каким способом можно было в то время зарегистрировать этот процесс в нервной ткани? Похоже, через регистрацию внешних реакций человека как отражение внутримозговых процессов, причем в качестве внешних реакций Бехтерев рассматривал и словесные символы, знаки, а попросту – воспоминания человека в словесной форме. Слова являлись для Бехтерева одним из важнейших двигательных реакций человека. Но они становились «предметом изучения объективной психологии не с точки зрения характера пережитых субъективных состояний, а в отношении тех внешних особенностей, которые в них открываются, и зависимости их от следов бывших внешних раздражений» [1997, с. 70].

Соотнося все субъективное с мозговыми процессами, В. М. Бехтерев делает далеко идущее и не безопасное предположение, что ощущения и представления («субъективные символы, знаки») стоят в тесном единении с объективными изменениями в нервных центрах, соответствуют количественным различиям в объективных или материальных процессах, и поэтому эти субъективные знаки мы можем заменить соответствующими им объективными изменениями нервной ткани, обозначая их определенными названиями. Отсюда недалеко и до следующей мысли, что по объективным изменениям нервной или другой ткани можно судить о конкретных ощущениях и восприятиях, а может быть, и мыслях[27]27
  Именно такую интерпретацию физиологическим данным дал один из журналистов, услышав рассказ физиолога об изучавшихся им с помощью электромиографии идеомоторных актах. Вместо того чтобы написать, что мысленное представление о движениях находит отражение в биотоках соответствующих мышц, он написал, что имярек такой-то по биотокам мышц читает мысли человека.


[Закрыть].

Объективная психология в нашем смысле совершенно оставляет в стороне явления сознания. Она имеет в виду изучить и объяснить лишь отношения живого существа к окружающим условиям, на него так или иначе воздействующим, не задаваясь целью выяснять те внутренние или субъективные переживания, которые известны под названием сознательных явлений и которые доступны лишь самонаблюдению. Поэтому объективная психология, о которой мы говорим, исключает совершенно метод самонаблюдения из наблюдения и эксперимента, причем все психические явления должны подвергаться лишь объективной регистрации и контролю. Она должна оставаться безусловно объективной наукой во всех своих частях.

…Для объективной психологии нет вопроса о сознании или бессознательном. Она оставляет этот вопрос в стороне, предоставляя его всецело ведению субъективной психологии… Основанием для такого устранения вопроса о сознательных или бессознательных процессах психики в том круге знаний, который мы называем объективной психологией, является то обстоятельство, что для сознательности процессов нет никаких объективных признаков. Мы не можем, руководствуясь исключительно объективной стороной дела, решить вопрос, протек ли данный процесс в сфере сознания или нет. По крайней мере, все попытки в этом отношении лишены строгого научного значения и не идут дальше одних мало обоснованных предположений.

[Бехтерев, 1997, с. 45, 47–48].

Он вводит, как и Павлов, запрет на употребление психологических терминов и метода самонаблюдения, считая и то и другое для объективной психологии излишним. «Спрашивается, что к этой простой схеме [рефлекса. – Е. И.] прибавится, если мы вместо… чисто физиологических терминов будем пользоваться ходячими терминами субъективной психологии и скажем, что внешнее раздражение, возбуждая ощущение и оживляя в коре полушарий вспоминательные образы, приводит благодаря последним – к известному поступку или действию, – писал Бехтерев. – Нет надобности пояснять, что схема нервно-психического процесса от этого “языка субъектной психологии” нисколько не выигрывает, а скорее затемняется еще тем, что мы пользуемся терминами, значение которых весьма и весьма условно» [1997, с. 55]. Бехтерев считал, что объективная психология должна выбросить из своего обихода все метафизические термины, усвоенные субъективной психологией, такие как воля, разум, желание, влечение, чувство, память и т. п.