Электронная библиотека » Евгений Костин » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 2 сентября 2021, 15:20


Автор книги: Евгений Костин


Жанр: Культурология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Выражаясь терминами автора «Заката Европы», – именно в XX столетии Запад потерял свою витальную силу, и его экзистенциалы начали стремиться к нулю, несмотря на внешнюю сторону торжества технологического превосходства западного мира над всеми остальными народами и цивилизациями. Дело дошло до того, что он, Запад, испробовал самое страшное – атомное – оружие, опять-таки над мирным населением Японии. Та историософская и онтологическая дилемма, какая возникает перед теоретическим сознанием независимого исследователя, не имеет, по сути, решения: никакие практические соображения уже выигранной войны на Востоке (как в случае, кстати, и с безумными бомбардировками Дрездена и других городов Германии) не учитывались во имя демонстрации Западом (Америкой) своей нового – метафизической разрушительной силы – ядерного оружия перед всем миром.

Это все равно, как в Древнем мире, уже захватив страну и покорив народ, царь желает испробовать новое оружие – боевую колесницу с мечами или боевых слонов – на мирных жителях. Но для того времени у нас есть ответ – варвары. Здесь же перед нами примеры поведения цивилизации, находящейся на пике своего могущества. Но, по существу, эти действия также варварские.

Запад, без сомнения, пережил свою внутреннюю драму после событий второй мировой войны. Может быть, наиболее ярко и сильно она выразилась в явлениях экзистенциальной философии, какая естественным образом была направлена к такому решению внутри самого человека возникающих в реальности противоречий, чтобы никоим образом не зависеть от внешних обстоятельств социума, культуры, истории – цивилизации в целом. Слишком оказались непрочными и слабыми внутренние моральные скрепы западного человека, чтобы противостоять той эманации зла (но не только эманации, но и практическому его воплощению), порожденного внутри дорогой им культуры. Перечеркнутость основных символов и экзистенциалов этой культуры в ее этическом разрезе оставляла всего лишь одну достоверную площадку для совершения исхода (в прямом библейском смысле этого слова – exodus) из бытия – в собственное сознание и гештальт собственной души, какие точно уж не обманут, и их нельзя будет склонить к каким-либо действиям или помыслам, за которые придется краснеть и на другом свете. Именно в явлениях философии и литературы Запад совершил попытку саморефлексии в связи с исторической драмой, совершившейся внутри его культуры, но не через обновление исторического и политического самосознания.

С позиций отвлеченного мышления, Запад, подвергая оценке основной как бы гештальт второй мировой войны, довольствовался констатацией того, что Гитлер и его идеология являли собой некое абсолютное зло, а его пришествие на арену мировой истории можно рассматривать как явление Антихриста и начало конца света, и степень ответственности за произошедшее тех или иных сторон западной цивилизации можно проигнорировать, не совершая анализа. Мало того, что такой взгляд говорил о беспомощности культурно-исторического дискурса западной мысли, но снимал вопрос об исследовании всевозможных конкретных аспектов генезиса феномена Гитлера в лоне западной цивилизации. Конечно, как мы отмечали выше, – это и есть цивилизационное «подавление» комплексов вины именно за органическое обретение гитлеризма в общем компендиуме западных идей крайнего индивидуализма и эгоизма, переключенных в разряд отдельных наций, имеющих привилегии «высших существ» и абсолютных судей в общечеловеческом смысле.

Гитлеровская Германия ни много ни мало, но идеологически была ориентирована на то, чтобы возглавить общечеловеческую историю в западном смысле слова. Парадигма суждений, конкретный дискурс говорения фашистов потому и был так широко распространен среди немецкого (но не только) народа, что своим духом мессианства, свершения исторических преобразований во имя неких сверхчеловеческих целей, он во многом соответствовал сложившейся западной рациональной онтологии понимания основных сущностей человека и жизни вообще, определившихся задолго до гитлеровский идеологии. Заметим, что и фашистская Италия, этот цветник европейской и мировой культуры, была во многом заражена подобными идеями. Фашистские черты были присущи многим более мелким государствам Европы – вспомним настроения и государственные перевороты в ряде государств Восточной и Северной Европы, управление Польшей Пилсудским. Европа была беременна фашизмом по той самой причине, по которой развившаяся на основаниях капиталистического способа производства субъективность человеческого «Я», искала другие выходы для своей реализации; прежние культурные и цивилизационные рамки были ей тесны.

Та потерянность поколения, порожденная еще первой мировой войной, никуда не пропала, а была опрокинута на еще более страшную реальность второй мировой войны. Часть этого потерянного поколения безусловно погибла на фронтах, но другая, «выжившая колонна», перенесшая унижение своей культуры поруганием самого человеческого рода и невиданными до этого открывшимися безднами души человека, исполненной жестокости и порочности, тяги к убийству, должна была жить дальше. Этот «двойной» удар, нанесенный по экзистенциалам западной культуры для истинных ее носителей оказался неподъемной тяжестью. Натуральным образом и здесь было обнаружено психо-культурное замещение в виде борьбы с советским коммунизмом и его идеологией, несмотря на то, что вождям западного мира было очевидно, что СССР обречена была долгие годы влачить тяжелое существование, закрывая демографические, экономические и другие проблемы послевоенной жизни и явно не была способна на какой-либо военный конфликт с Западом[7]7
  Нам могут напомнить про Венгрию 1956 года, про Берлинский кризис 1960, после которого и возникла знаменитая стена, про Чехословакию 1968 года, про создание Варшавского договора в 1955 году, объединившего страны Восточной Европы под эгидой СССР. Однако стоит вспомнить, что знаменитый автор Фултоновской речи, объявивший о «холодной войне» Запада и России в 1946 году, Уильям Черчилль, годом раньше в Ялте и Потсдаме совершенно спокойно обменивался со Сталиным крайне конфиденциальными бумагами, на которых были нарисованы рукой герцога Мальборо проценты влияния СССР и стран Запада на территории стран Западной, Центральной и Восточной Европы. Вся Восточная Европа на этих бумагах была помечена цифрами под 100 % в пользу СССР. Фактически Запад сам отказался от части Европы. Это открытые источники, давным-давно распубликованные в книгах.


[Закрыть]
.

* * *

Очевидно, что, говоря о столь острой и неоднозначной теме, как «вражда» между Западом и Россией, можно нарваться на всякого рода реакцию, причем с обеих сторон: как российской, так и западной. Есть определенного рода стыдливое отталкивание от себя данной проблемы, как не находящейся в пределах научного дискурса, как, в известной степени, маргинальной, какой, якобы, занимаются историки и политологи, не авторитетные и миру неизвестные. Можно получить упреки (это мягко говоря, обычно эта тема вызывает к жизни куда более резкие определения, не всегда допустимые в печатных изданиях) в западофобии, ангажированной русофилии в скрытой форме, в реакционности, консервативизме, отлученности от современных трендов интеллектуальных поисков в духе постмодернизма. Ну и так далее. Нам, скажем откровенно, все равно, что будет сказано в таком, поверхностном ключе, как обычно и говорится друг о друге Западом и Россией последние несколько сотен лет, и особенно остро в двадцатом веке, который посеял свои семена и в текущем столетии.

Но никто и никак не может отменить те очевидные факты, получаемые ежедневно в громадном количестве на обеих сторонах этого противостояния, в виде упреков, прямых обвинений, скандальных заявлений в подготовке войны, культурной диверсии, попытке влияния на внутренние процессы (и там и там) – от выборов до умонастроений простых людей через социальные сети и другими способами, высказывание подозрений в проводимых кибератаках «противником» (соперником, идеологическим оппонентом), в заборе биологического материала у населения разных стран для неизвестных пока, но страшных целей, будущей биологической войны и т. д и т. п. Есть и прямые заявления со стороны «новых европейцев» Центральной и Восточной Европы, что русские недостойны быть частью цивилизованного мира, хорошо бы Россию раздробить, забыть о русской культуре, и вообще, русские – это не совсем нормальные (цивилизованные) люди и хорошо, если бы их не стало.

Понятно, что последние заявления делают недалекие, но заметные фигуры на новом европейском фронте, и шум и громкость от их голосов все усиливается. И не принимать во внимание этого никак нельзя.

Соответственно, в России уже привычным делом стало обвинять Запад в целом в попытке, если не стереть Россию с лица земли, то изменить ее по своим лекалам и образцам. Еще раз повторим, что мы не намерены приводить конкретные примеры из текущей действительности, так как их количество просто-напросто избыточно, и каждый читатель (исследователь) легко может с ними ознакомиться в интернете и других источниках информации.

Нас волнует отсутствие взаимодействия между Западом и Россией; не просто нарушенная «комплиментарность» (термин Л. Гумилева) между ними, какая должна как бы существовать на новом уровне развития современной общечеловеческой цивилизации, но переход неприятия, непонимания, недружественности – вражды в нашем определении – в более опасную стадию, какая грозит самоуничтожением мировой цивилизации в целом. Несмотря на притворившуюся глобальностью технологическую однородность современного мира, мы видим, что недоверие, фундаментальная непонимаемость исходных причин, целей и идеалов разных стран пришли к какой-то своей высшей стадии антагонистического состояния. И разделение идет именно по этой линии – Запад и остальной мир (сейчас в большей степени репрезентирующим субъектом этого остального мира выступает не Россия, но Китай).

Западная цивилизация продолжает упорствовать в том, что либеральная экономическая модель развития, которая, как ему кажется, лежит в основе всех успехов западной цивилизации последних двух столетий, по-прежнему безгрешна и нуждается всего лишь в частичной корректировке. Запад не видит, что сам современный мир и современная экономика, благодаря именно что достижениям западной цивилизации, превратились в виртуальную реальность, какая в определенной момент не может не разрушиться и перейти в состояние всеобщего и неостанавливаемого хаоса, так как уже практически не сохранилось мало-мальских объективных оснований для регулирования всей громадной сложности торговых, финансовых, конфессиональных, миграционных процессов.

Запад к тому же, по сути, закрыл глаза на сущностные вопросы развития современного мира – на экологию, на гибель целого континента – Африки, на увеличивающуюся пропасть между богатыми и бедными, между Севером и Югом, на нехватку пресной воды, угрозу пандемии неизвестных видов вирусов, так как человечество, скорее всего, уже перешагнуло свой лимит громадной биосистемы (человек является, прежде всего, представителем биологической популяции) и сейчас начинают срабатывать неизвестные нам законы саморегуляции живой природы, какая будет безжалостно избавляться от избыточного давления на себя людей и всего, что человечество производит, – от мусора от новейших технологий, порождающих электромагнитные и радио-поля, которые пронизывают окружающее человека пространство гораздо интенсивнее, чем солнечный свет.

Мир переполнен не только людьми, но продуктами жизнедеятельности человека, что приводит к таянию ледников, загрязнению почвы, увеличению площади пустынь, уничтожению лесов, уменьшению озонового слоя Земли. И вот на этом фоне критических событий для существования всего человечества продолжается конфронтация между разными культурами, цивилизациями, народами. Между Западом (в расширительном смысле) и остальным миром.

Поэтому наш анализ вражды между Западом и Россией может быть известным ключом для понимания какой-то изначальной ущербности тех или иных культур и цивилизаций и возможного (с вероятностью меньше 5 %, по мнению автора книги) исправления сложившейся ситуации.

[233–242]

2. Русская история

Россия как Запад: парадоксы постцивилизационного мира. Этно-ментальные и историко-культурные предпосылки Ренессанса русского искусства XIX и XX веков. О русской цивилизации в духе исторической публицистики. Парадоксы русской истории: запутанные сюжеты истории и литературы. К поискам «русского пути» в истории: Пушкин и Чаадаев.

2.1. Россия как Запад: парадоксы постцивилизационного мира

Россия сегодня является более западным типом цивилизации, чем Запад, как ни парадоксально это звучит на первый взгляд[8]8
  Для внимательного читателя заметим, что данная главка была написана весной 2020 года, а особенности как бы «вторичной» обработки этой идеи («Россия как Запад») в российской публицистике февраля-марта 2021 года остаются непонятными по своему генезису и порождающему импульсу для автора книги «Запад и Россия».


[Закрыть]
. Но это совершенно справедливо. Россия со своим вечным отставанием от западной повестки дня по всему спектру цивилизационного развития – от технологических и промышленных до углубления психологической жизни, преобразования взаимоотношений человека и Бога, все же рано или поздно выходит на траекторию эволюции, уже пройденной и освоенной Западом. В силу того, что базовые, фундаментальные аспекты промышленно-технологических задач, какие в целом стоят перед человечеством, являются едиными для всех, то и Россия не может избежать повторения всех этих этапов. Но ее запоздание несет в себе и определенное преимущество – она может избежать и отойти от неверных выборов и решений, какие достались на долю западной цивилизации.

Конечно, та снимает «сливки», выступая пионером по всему фронту прорывных решений, открытий, изобретений; идущие в кильватере другие цивилизации осваивают полученный результат гораздо быстрее, не тратя сил на создание всего этого с «нуля», заново. Но Запад в процессе своего первопроходства теряет очень много из своего пассионарного потенциала, какой был ему свойственен на протяжении столетий. Совершенно разрушительным в итоговом, хотя и не окончательном, результате видится безвозвратная гибель многих этических (религиозных в том числе) ценностей западного человека и западного типа культуры.

От открытий новых континентов и материков, от прорывных изобретений и научной революции, совершенной именно и в первую очередь западной цивилизацией, «старый мир» оказался в когнитивном и моральном тупике. Сам проект создания совершенного мира оказался подточенным со всех сторон, прорыт невидимыми, но от этого не ставшими менее грозными, ходами. И непонятно, во имя чего созидается этот будущий прекрасный мир, в котором не осталось Бога, нет семьи, пола, любви, подлинного искусства, но остались всего лишь симулякры всего этого, тяга ко все новым и новым гедонистическим усладам своей плоти и бесконечного потребления неживого продукта в виде одежды, обуви, разнообразных и бесконечных в своем разнообразии товаров и услуг, не имеющих никакого отношения к душе человека. Сама субъективность человека оказалась предельно ограниченной и неразвивающейся. Человек перестал быть самим собой в своей божественной самости и неповторимости.

Поэтому, если угодно, именно Россия сейчас сохраняет в себе эту самую высокую западность, которая в свое время была устремлена на постижение истины и поиска идеалов. Последним большим проектом в антропологическом смысле на Западе было Просвещение, то есть вся совокупность идей и представлений, идеалов и правил поведения, новых моральных ценностей и начал освобождения от довлеющего влияния религиозной модели устройства мира. Все последующее развитие Запада (особенно это характерно для Европы, и на этом этапе именно она выступает в качестве основного носителя матрицы Запада) опирается на свод просвещенческих постулатов, на рационализм и прагматизм личного поведения, на ускоренное развитие персоналистического начала. Без этих оснований капитализм как таковой, понимая под ним новую прогрессивную фазу технологического развития, не мог бы утвердиться на просторах европейского континента.

Но при этом же начинается и процесс стремительной секуляризации культуры, а через это оказывается воздействие на все другие аспекты действительности, как-то: науку, распространение университетов, массового книгопечатания; появляются в изобилии новые философские теории, немыслимые ранее, (феномены Декарта, Лейбница, Паскаля, Канта, Гегеля, Ницше, Шопенгауэра и множества других); происходит преобразование городской среды как особого места существования человека во всей совокупности нового быта; изобретается множество предметов для удобства каждодневной жизни человека; все большее развитие получают средства массовой информации (газеты), какие начинают существенно влиять на сознание и взгляды значительного числа людей (они еще не знают, какую значительную и определяющую роль сми начнут играть в обществе в последующие века); стремительно развивается изобретательство, в том числе для механического производства товаров (ткацкие станки), – все это и множество других явлений, воплощенных в достижения технологических сторон цивилизации, происходит в Новое время. Но все это было бы невозможно без подготовки к этим процессам самого человека, его внутреннего естества, его психологии. Человек западной культуры, опираясь на предыдущие этапы своего развития, оказался готовым к этой новой реальности.

Работа была проделана славная, человек быстро начал избавляться от «предрассудков», которыми питалось человечество на протяжении веков (прежде всего при посредстве религиозной доктрины христианства в случае с Западом), – и святое место прежних ценностей стали занимать: эгоизм, пренебрежение интересами других людей, психология ростовщичества, накопление первоначального капитала всякого рода бесчеловечными способами, в том числе с использованием рабского труда и т. д. и т. п. Это привело к массовому появлению деклассированных и нищих слоев общества, которые становились прекрасным материалом для создания добавочной прибыли на промышленных производства первого этапа технологического развития, поступая туда на работу за сущие гроши. Все это запечатлено в текстах Диккенса, Бальзака, Золя, Достоевского и других выдающихся писателей того времени.

Исполняемый проект (именно так необходимо обозначить то, что на самом деле происходило в реальности) требовал исправления антропного материала, самого человека. Он должен был стать другим, менее чувствительным, более рациональным, стремящимся к богатству, готовым всем пожертвовать во имя этой цели: «мы все глядим в Наполеоны», гениально сказал Пушкин, но это становилось практикой и идеальным целеполаганием значительного числа людей (не дотягивая до масштабов, подобных Бонапартовским, конечно).

Русская культура в лице ее авангарда – уникального пантеона авторов гениального уровня – также обратила внимание на эти процессы, хотя в России в начале XIX века они шли не так интенсивно, как в Европе, но как-то она, эта литература, сразу и разобралась с этой проблемой. Никак не складывался в русской литературе герой-индивидуалист, некий Жюльен Сорель на русской почве. Это были – или несчастный Германн из «Пиковой дамы» Пушкина, какой прощается со своей страстью к богатству в сумасшедшем доме, или Чичиков, виртуозный мошенник, скупающий мертвые души, но не доживающий и до второго тома своего автора – Гоголя, какой хотел в этой книге превратить его в порядочного помещика, но почувствовал какой-то внутренний вакуум во всей истории и отправил его в бессмертной коляске («птице-тройке») путешествовать по России, не зная, куда она его и вывезет (хотя Гоголю точно был понятно, что Русь, помещенная вместе с героем в эту коляску, будет «вывезена» во всех перипетиях своей истории везде и всегда), или это, наконец, герои Достоевского, какие больше думают о спасении собственной души, чем о богатстве, и ради проверки своей веры в Бога готовы на любое преступления – от отцеубийства, просто убийства, как у бедного Раскольникова, и совращения малолетних до отрицания самого смысла денег и своего индивидуализма перед простой монашеской истиной – «некрасивость убьет» (слова, сказанные о. Тихоном Свидригайлову). А если к этому приплюсовать главный тезис Федора Михайловича, что именно «Красота спасет мир», то весьма странным получается процесс художественного отражения вхождения России в капиталистический уклад. Напрочь оно, это вхождение, не принимается русскими авторами, так как оно противоречило всей системе онтологических и аксиологических принципов, на которых была основана русская жизнь во всем ее разнообразии.

Собственно, единственный дельный капиталистический работник возникает всего лишь у И.Гончарова в «Обломове» в лице Штольца, да и то, он немец по происхождению, хотя и воспитанный в русском духе, и не ему, в итоге, отдается симпатия автора и, соответственно, читателей, а лежебоке Обломову. Понятное дело, что такое ориентирование своих читателей, формирование в итоге общественной психологии и моральных ценностей у целых поколений русских людей носит исключительный по сравнению с западной традицией характер.

Эти краткие замечания говорят только об одном: проект человека (позволим себе для большей отчетливости сопоставления столь модернизированное и радикальное выражение), как он создавался и реализовывался в России, носил совершенно иной антропологический характер. В силу определенного набора исторических, религиозных, культурных и иных условий, о которых и ведется речь в книге «Запад и Россия», представление о человеке (а также его изображение и объяснение в культуре, особенно ярко в литературе), отношение к нему государства было иным, чем на Западе. Но сам русский человек, православный христианин, крестьянин или дворянин, живущий в Богом благословенной, как считали русские, стране, имеющей славную историю, произведшей множество выдающих героев и общественных деятелей, имеющей громадную, необъятную территорию, на которой находятся несметные богатства, – чувствовал свою глубинную идентичность со своей родиной, в состав которой входят все те свойства и качества, какие были перечислены чуть выше. Такой человек реально существовал не только в пространстве российской империи, но каким-то боком присутствовал и на просторах самой Европы, да и всего мира, участвуя в многообразных событиях европейской и мировой истории, когда Россия соприкасалась, чаще всего в военных столкновениях, с основным материком Запада.

Это был внешне человек как бы вне Европы, он был непохож на своего западного коллегу, если говорить о крестьянстве или ремесленниках, но сам факт присутствия этих людей в теле государства с богатой и сложной историей позволял России чувствовать себя в первой половине XIX века хозяйкой Европы, а русскому человеку, соответственно, испытывать чувства, подобные чувствам гордости и тщеславия. Мы говорим здесь о реально присутствовавшем в основной массе русского населения известного рода исторического самосознания, какое не могло не определиться в связи с тем, что русский крестьянин вместе с Суворовым бил Наполеона, а вместе с Кутузовым и своим царем сокрушил французов и дошел до Парижа. Разумеется, что это самосознание носило иной характер, нежели у прусского солдата, или английских воинов герцога Веллингтона, но оно не могло не сформироваться в реальном историческом времени осуществившихся исторических событий. Без этого был бы маловероятным очередной подъем самосознания русского народа век спустя в революционных событиях начала XX века.

Конечно, ментальность русского дворянства, высшей аристократии была в значительной мере другой. Мы подчеркивали в книге влияние европейской культуры и ее цивилизационных аспектов на жизнь и ментальность данной части русского общества, но замечательным образом, на определенной глубине психологии и сознания, все они, крестьяне и дворяне, чувствовали себя, как писал Толстой, «людьми одного корня», что он же с изумительной силой точности и правдивости показал в «Войне и мире», особенно в главах, рассказывающих об Отечественной войне 1812 года и победе над Наполеоном.

Так что свой собственный проект человека был реализован и в России позапрошлого века, только в весьма особой и отличной от западного стереотипа, форме. В России не было ни философов, ни идеологов прогосударственного толка, как, к примеру, в Германии, Франции и Англии. В России все эти процессы осуществлялись при помощи художественного дискурса и через творчество великих литераторов и историков (Карамзина и Пушкина, прежде всего, в начале XIX века, когда происходило оформление культурного и цивилизационного концепта человека в России). Однако главное усилие было предпринято и реализовано Пушкиным. Мало того, что он обработал практически весь предшествующий художественный материал и рывком поднял русскую литературу на совершенно новый уровень, который сразу включил Россию в число народов с высочайшей культурой мирового уровня, но он показал творческий потенциал русских как одних из главных бенефициаров общечеловеческих эстетических побед. Это произошло молниеносно с историко-культурной точки зрения и настолько незаметно для европейской линии развития культуры и искусства, что осталось непонятым и неосвоенным западной мыслью вплоть до сегодняшнего дня.

Пределом понимания Пушкина в этой западной традиции, совсем не красящей ее истинные возможности, стала интерпретация Пушкина как наследника и второсортного подражателя европейскому романтизму и конкретно Байрону. Для западной мысли уже тогда была и сохраняется до сегодняшнего дня уникальная возможность сразу проникнуть не только в специфику сформировавшегося эстетического создания еще вчера варварского (по их мнению) народа, находящегося на окраине Европы, но и понять скорость совершения процессов самосознания этого народа в принципе, рассмотреть гигантские прыжки этой культуры (народа) вперед по им самим придуманным законам развития, столь непохожим на все, что понимал (и понимает до сих пор) Запад, – сделав всего лишь одно усилие – осознав феномен Пушкина для русской жизни.

Но мало того, осваивая Пушкина (в том числе понимая его как личность, конкретного русского человека, как опредмеченный концепт человека в его русской версии не только для начала XIX века, но и на все времена, и в этом отношении гениально был прав Гоголь, говоря о Пушкине как идеале русского человека, который явится России через «200 лет»), можно было бы Западу рассмотреть и приблизиться к осознанию способа мышления субъекта русской жизни. В этом случае Европа избежала бы многих исторических и ментальных ошибок, оценивая характер философствования, понимание истории, чувство патриотизма русских. Последний момент, представая в качестве предмета острых дискуссий внутри самой русской культуры, все же, по нашем мнению, существует в исторической практике народа в удивительно тонком виде и смысле – без излишнего пафоса и надрыва; русский человек видит и понимает недостатки и проблемы своей родины – но, скорбя о них, работая над их исправлениями в своей жизни, он не отказывается от основы, базы, своей онтологической опоры. Об этом вся русская литература.

Формирование человеческих субъектов немецкой, французской, итальянской, испанской жизни происходит в основном в период Возрождения, растянувшегося на целых три века, и им, разумеется, хватило времени и сил отточить и определить свои национальные концепты антропологического плана в их определенности и целостности. Потом уже их будет раскалывать атеизм, скепсис и убивающий живую душу индивидуализм, без которого и движение общества вперед, казалось, будет невозможно.

Очевидна экспансия Запада по отношению к России, проявлявшаяся на разным этапах их взаимоотношений, по разным историческим причинам, основаниям, но тенденция всегда была очевидной – освоить, покорить, приручить и пр. Проблема же России – это известный западоцентризм, который всегда был присущ части российской элиты. От голландцев времени Петра Великого, от франкофильства невиданного масштаба конца XVIII и начала XIX веков (под воздействием идей французского просвещения), когда на французском языке писала, думала, говорила русская аристократия, пока ее не отрезвил поход Бонапарта на Россию, до полного интеллектуального растворения в немецком философствовании, где особо губительным оказался интерес к идеям марксизма, – на протяжении последних двух веков мы видим эту – то скрытую, то откровенную привязанность России к своей европейской сестре.

В этом была и позитивная сторона. Объективности ради необходимо заметить – и мы в других местах основной работы это акцентируем и стараемся подчеркнуть, – что Россия многим обязана французской культуре и французскому языку. Задержавшись в своем развитии по сравнению с Европой, нащупывая свой путь в условиях наступившего Нового времени, русская культура эффективно использовала франкофонство, войдя через него, через тексты и идеи Вольтера, Руссо, Дидро в самую сердцевину дискуссий о развитии науки и искусства, о сути просвещения, о вере; получила прививку французской иронии и скепсиса (не окончательно, не совсем, но в меру). По существу, явление Пушкина как высшего достижения русской культуры начала XIX века, и как выяснилось несколько позднее, легшего в основание всей русской культуры, преобразовавшего русский язык, давшего ему начала философствования, которые дальше блистательно развили Толстой и Достоевский, связано напрямую с французским Просвещением. Смешно это опровергать. Да и французский язык своей точностью и лаконичностью определений немало способствовал модернизации русского литературного языка.

В последующем сильнейшее воздействие на умы и сам дух философствования в России оказала вся немецкая высокая наука о мудрости в лице Канта, Гегеля, Шеллинга, Шопенгауэра и в дальнейшем – Ницше, Штайнера, Хайдеггера и громадного числа других «сумрачных» немецких гениев. Да что говорить о философии, если главными «совратителями» российских умов стали немецкие же политэкономы и революционеры в лице Карла Маркса и Фридриха Энгельса и большого числа подобных деятелей. Увлеченность Россией их радикальными идеями привело в итоге к революциям начала XX века, поскольку они срезонировали с имманентными проблемами развития России. К слову сказать, отцы марксизма отличались чрезвычайно неуважительным отношением к России и русским как народу, иногда делая заявления почти на грани оскорбления, поскольку считали русских людьми, еще не вышедшими из состояния варварства.

Да и в дальнейшем известного рода «низкопоклонство» (бессмертное определение Сталина) перед Западом всегда присутствовало в поведенческом стереотипе прежде всего элиты – от партийных бонз до художественной интеллигенции. Но и в царской России влияние течения «западников» было всегда значительнее, чем воздействие «славянофилов». Западники легко встраивались в административный аппарат, поднимались на самые вершины управления государством, презирали свой народ и свою культуру, в то время как славянофилы всегда находились под пристальным вниманием властей, и полицейский надзор по отношению к ним был обычной вещью.

Вообще, патриотизм, как определенная манера думать, размышлять об истории своей родины, стремиться всячески ее возвеличить, особенно в глазах иностранцев, гордость своими гениями в искусстве, науках, общественной деятельности, как это было характерно, к примеру, для французов, и особенно для немцев, в России почти всегда подвергалась едкому осмеянию; такое умонастроение всегда воспринималось элитой, как «не совсем комильфо», и ассоциировалось с некой внешней функцией поведения, вроде ношения народного кафтана, лаптей или какой-то другой одежды строго русской по происхождению.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации