Текст книги "Путеводитель колеблющихся по книге «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды»"

Но результат во всех трех случаях был одним и тем же – скандинавские вожди и их наследники не спасли Русь от нашествия татаро-монголов, присяга на верность польскому королю не уберегла страну от полнейшей разрухи и почти уничтоженной государственности в Смутное время, а неимоверное разграбление страны, массовое обнищание людей и возвращение страны в развитии на 50 с лишним лет назад в последний раз после разрушения СССР не приблизило государство к мировой цивилизации как, якобы, идеалу современного мира. Спасение России от окончательного разрушения во всех трех случаях объяснялось всего лишь одним фактором – сохранением духовно-нравственно-религиозного ядра в самой толще народа.

Западные аналитики, понимая это и желая окончательно перекодировать русскую ментальность, чтобы раз и навсегда избавиться от «русского фактора» неопределенности в современных глобальных разборках, всяческим образом переделывают образовательные и культурных матрицы, связанные с обучением и просвещением российского населения, в первую очередь молодежи (через разнообразные методики и рекомендации), искажают традиционные ценности, складывавшиеся в России на протяжении веков. Удар наносится по ментальным (интеллектуальным, нравственным, психологическим) основам государства. Это и понятно, если посмотреть с точки зрения голой прагматики глобальной конкуренции в современном мире, если вспомнить складывающуюся традицию восприятия России и русских в западной культуре, которые, в итоге, вошли в ментальность и культурный генотип человека западной цивилизации. Короче, удивляться тут нечему, кроме как поведению собственных неофитов, якобы, свято продолжающих верить в то, что Запад ждет нас с распростертыми объятиями, стоит только слегка подправить наш культурный код, изменить историческое сознание, психологию, ментальность, перестать болеть «болезнями тоталитаризма» и пр.

[99-100]

Мы видим, что при учете значительного количества разнообразных факторов, западный мир в лице своих ведущих мыслителей и историков продолжает придерживаться устойчивого понимания того факта, что Запад опережает остальной мир в техническом отношении, и все другие страны, включая Россию, какая граничит с Западом и обязана, так или иначе, переживать давление с его стороны, должны вестернизироваться, чтобы не отстать от магистрального пути развития цивилизации.

Вероятно, немало аргументов можно обнаружить на этом пути объяснений сопротивления России западному влиянию, хвалить тех ее руководителей, какие сознательно шли по пути подражания Западу, но за скобкой остается один – и самый главный – вопрос, что именно является той силой, какая дает стране, народу оказывать сопротивление таким мощным усилиям ряда своих вождей и оставаться в пределах иного образа жизни и в плену иных идеалов и жизненных целей, что демонстрирует русский народ на протяжении, по крайней мере, последних 500 лет? И не поддается соблазнам «вестернизации».

В этом и состоит суть поставленной нами проблемы – ни внешнее («техническое»), ни военное (через войны), ни культурно-психологическое (в виде навязывания иных стандартов поведения) воздействие (вестернизация) до сих пор так и не оказали существенного воздействия на модус существования России как отдельной культуры и отдельной цивилизации.

Вероятно, основания, на которых русский народ выстраивает свою жизнедеятельность в своих первопричинах отличны от того, что предлагает Запад; его, народ, не устраивает та картина мира, какую ему хотят предложить вместо той, к какой он привык, как бы ни трудна, как бы ни примитивна она была.

[104]

России всегда была враждебна идеология прогресса как такового, понимая его как некую западную матрицу. Хотя почти все программы модернизации заимствовались ею от западной цивилизации, и всякий раз они оказывались не конца реализованными или выполненными в том объеме, в каком они выполнялись на Западе. Даже самый успешный – советский проект – а это справедливо без всякого сомнения, так как именно он включил Россию в первый ряд мировых держав и позволил реально трансформировать всю систему мировых экономических, общественных и идеологических отношений таким образом, что это работало достаточно успешно – но по своим базисным основаниям этот проект проистекал из продукта, созданного на Западе (марксизм) и представлял собой всего лишь из вариантов развития цивилизации Нового времени.

Но в рамках этого проекта важно учитывать тот оригинальный элемент, какой был добавлен именно от российской матрицы развития – особое чувство коллективизма, понимание солидарности в плане гуманистических ценностей, отказ от чрезмерного индивидуализма, неприятие частной собственности в западном виде, так как в русской традиции она воспринималась как зло в рамках православной религиозной доктрины.

Онтологически это выглядит как предпочтение русским типом цивилизации (говоря очень осторожно таким образом по отношению к ранним этапам развития России в средние века) непосредственно проживаемой жизни в ее взятом едином миге данного бытия безо всяких отсылок к прошлому или упований на будущее, по сравнению с западными моделями развития. Отсутствие разрыва между органической онтологичностью (русский Дазайн) данного бытия и существованием каждого человека – не поддается быстрой адаптации или конвергенции с объяснительными системами всякого рода сложного прогрессистского толка.

[186–187]

Русская цивилизация так и не выбрала индивидуальную идентичность в качестве опоры для развития общества, какая легла в основу западной цивилизации, начиная с самого раннего Возрождения. Она осталась в пределах предпочтения коллективной идентичности, что, конечно, имеет сильный привкус азиатской модели жизнеустройства, но все же – и наши соображения это подтверждают – имеет оригинальную историю становления и развития данной идентичности, которую нельзя не учитывать при всякого рода проекциях геополитического плана.

Запад уже неоднократно после распада Советского Союза и, казалось, окончательной победы западной модели цивилизации над архаической советско-российской, убеждался, что главным противником вхождения России в мир глобального человечества, развивающегося по лекалам либерального, постмодернистского сознания, выступает не коррумпированное чиновничество, не отсталая технологическая база промышленности, не оставшиеся носители марксистской идеологии, но сама энергия коллективной идентичности русского (российского) народа, какая влияет на все аспекты и формы экономической и общественной жизни современной России.

Игнорируя этот аспект, проводя целенаправленную политику по внедрению в системы образования, здравоохранения, социальной защиты либерально-западных механизмов современной цивилизации, Запад наталкивается на главное препятствие – коллективное бессознательное основной массы русского народа, какой не может измениться одномоментно и начать добровольный переход к стадии разрушения своей целостности и воспроизводству частной человеческой идентичности. В этом, кстати, как мы уже неоднократно замечали в других своих работах, заключается неуспех разного рода модернизационных реформ, при посредстве которых можно было бы включить российское общество в глобальные тренды развития человечества по образцу западной цивилизации.

К тому же культурные стереотипы, идеалы и ценности, сложившиеся в русской цивилизации на базе коллективной идентичности, не позволяют принять с открытой душой и без оговорок то, что произведено современной западной (массовой) культурой, в то время как классическая культура Запада давно включена в состав культурных кодов России (через Пушкина, Достоевского, русский модернизм), – но сегодняшняя корреляция русской и современной западной культуры в глубинном онтологическом смысле невозможна: слишком далеки друг от друга они по базовым своим основаниям.

Тот же самый процесс мы наблюдаем и в сфере морали. Та размытость моральных отношений, часто принимающих характер девиаций не совсем нормального толка на Западе, в России однозначно воспринимается как порок и искажение человеческой природы, и не по причине наличия официальной точки зрения со стороны государства, но по органическому неприятию – при посредстве сохранившейся архаической (то есть требующей четкой бинарности позиций – «черное-белое», «вверх-низ», «правое-левое», «добро-зло» и т. д.) целостности русской культуры, – сложившихся отношений к миру и соответствующих ценностей в западном мире. Мир психологии и этики русского человека не принимает в полном объеме ту дробность и индивидуалистическое начало в человеке, какую демонстрирует западная культура.

Эта коллективная идентичность сохранила в себе то, от чего оторвалась западная культура, – чувство реальности и понимание человеком своего истинного места во всей системе человеческой общности, расположенной на планете Земля. Индивидуализм современного мира дошел до крайней точки отъединения всех ото всех, признания «эго» человека как высшей и абсолютной ценности человеческой цивилизации. Сегодня человек получил право распоряжаться своей собственной жизнью, телом, смертью, что предстает новым уровнем развития человека, не известным прежней культуре. Но некая высшая сила, скажем – природа, подкинула человечеству в настоящее время определенный вызов в виде глобального поражения всего населения Земли, без исключения, загадочной болезнью. И оказалось, что первая, да и не такая уж серьезная, говоря откровенно, угроза в виде пандемии коронавируса, привела к разрушению всех этих иллюзий о торжестве человеческой индивидуальности. Оказалось, что солидарность и понимание взаимосвязи людей перед угрозой коллективного заражения и коллективной же смерти, по существу возвращают субъектности ее законное место, и оно располагается отнюдь не в центре этой новой картины мира.

2020 год, события апреля-октября месяца, когда писалась «основная» книга, говорят о том, что старая картина мира разрушается, на ее месте должна возникнуть новая. Кажется, что пока еще не наступила пора философских обобщений, но направление, на каком они будут сделаны, уже видно: отказ одновременно как от чрезмерного индивидуального эгоизма, так и от чрезмерной глобализации, которая, как оказалось, делает людей разных регионов, стран, цивилизаций заложником случившего всеобщего (мирового) события. События 2021 года, его первой половины, только подтвердили данную тенденцию мирового развития.

Нельзя не признать, что мир «симулякров», гиперреальный мир нового глобализма, который практически с каждым днем захватывал все новые и новые площадки для своего владычества, когда, казалось, остался всего лишь шаг, чтобы попасть в полностью цифровую, воображаемую реальность, где все – от денег и экономики до эмоций и переживаний станет виртуальным, – приобретает в ситуации глобальной пандемии большую конкретность и определенность. Но и в этом случае наиболее выживаемым с точки зрения приспособленности к действительности, материальности природного и безусловно цивилизационного – в своей уже осуществленной устойчивости – мира, становится тип цивилизации, какой основан и регулируется иными, по сравнению с законами постмодернистского общества, принципами. Мир, в котором индивидуальность занимает подобающее ей место, где солидарность и представление об общности людей становится во главу угла, где происходит возврат к прежним, выработанным на протяжении тысячелетий моральным принципам и основополагающим аспектам существования человека как природного, биологического существа, для которого законы пола, рода, семейной общности, рождения, защиты и воспитания последующих поколений является основной целью развития и выживания.

Возврат неизбежен и первым успеет возвратиться тот, кто не слишком приблизился к красной черте, отделяющей реальность от фикции, действительности от ее подобия, жизнь от смерти в ее самом прямом выражении.

Те залежи цивилизации, какие стали отделять человека от бытия, когда реальность начала сводиться к картинке из телевизора, общественная жизнь к мерцающему экрану смартфона и ноутбука, открытию страниц фейсбука, твиттера, других социальных сетей, а общение с природой свелось к набору стандартных отелей на берегу почти одинаковых побережий, когда деньги превратились в набор кодов и последовательности нажатия кнопок на компьютере, а владение какими-то активами критически стало зависеть от кривой линии на мониторе вашего брокера, когда общение с детьми превратилось в мелькание теней из фигур опять-таки на экране ноутбука или смартфона, несмотря на то, что вы продолжаете жить с ними в одном городе, в случае же их переезда в другую страну или того пуще – на другой континент, что станет равносильным их отъезду на Марс, с небольшой вероятностью, что они смогут приехать на ваши похороны, – все это, вместе взятое, превратило жизнь современного человека в один громадный симулякр. Можно продолжать эту игру в перечисление чрезвычайно долго и с тупой уверенностью, что в этой жизни нам не от чего отказаться. Но понемногу наш мир превратился в набор подобия подобий настоящих чувств, эмоций, дружбы, любовных отношений, вражды, разнообразных приключений, верификацию которых лучше всего получить через кинофильмы или телесериалы, какие глубже нас самих все это и разъяснят.

[187–190]

4.1. Россия как протоцивилизация

Совершенно очевидно для современного развития человечества, что мир благополучно (если не считать перманентно идущие локальные войны, совершающиеся террористические акты, эсхатологические настроения, повсеместно распространившиеся в общественном пространстве – от интеллектуалов до провинциальных обывателей) преодолел объявленную Фукуямой, Хантингтоном и другими провидцами эру глобализации и вторгся в какое-то неизвестное прежде пространство развития человечества.

Вместо глобализации и торжества универсальной технологической цивилизации (что совершается даже с избыточной быстротой на самом деле) мы получили распадение (или начавшуюся эрозию) прежних союзов, усиление национального элемента, в некоторых случаях – прямо националистического, влекущего за собой этнические чистки, выдавливание иных народов из привычной среды обитания, религиозные войны, возрастающую волну исламского покорения Европы – и много чего еще, перечисление которого может занять не одну страницу.

Угрозы и вызовы, ощущение неустойчивости и расшатанности – не политического устройства частей мира или отдельных государств, – не об этом речь, но об неотлаженности самого «проекта» человеческой цивилизации, которая балансирует на грани самоуничтожения, так и не умея самоосознать себя как единое целое. Мир уже не един, как он был един некоторое время ранее – в разные свои периоды: от античности до Нового времени. Автор даже не собирается здесь оговаривать хорошо известные исторические факты межгосударственных столкновений, войны и пр. недавнего времени. Это все очевидности, и все это на самом деле было.

Но до эпохи Модерна – ментально существовало понимание единства человечества как уникально сложившейся во Вселенной явления разумной жизни, с высокоразвитыми потребностями внутренней, духовной жизни человека. И это понималось, как норма, как цель развития – независимо от места нахождения тех или народов на шкале цивилизационной эволюции, от разности религиозного кода, от расовых различий.

Ментально человечество еще в конце XIX века было больше едино, чем в современную эпоху. Сейчас мы в общечеловеческом смысле как никогда разобщены и уязвимы каждый по отдельности (из народов) и все вместе.

Растворилось представление об эволюции возвышающего рода: общесогласованное понятие о том, что прогресс и преодоление скверных сторон самого человека и недостатков социального устройства рано или поздно закончатся триумфом человеческой расы по созданию достойной для всех без исключения общемировой цивилизации.

Накопленные противоречия, нерешенные вопросы гармонизации общего цивилизационного дома заставляют присматриваться к отдельным тенденциям, проявляющимся на этом пути – Соединенные Штаты Америки, объединенная Европа, наконец, Россия.

Почему так часто и с известной интеллектуальной необходимостью возникает вопрос о близости русской цивилизации в самом широком смысле этого слова к цивилизации античной (древнегреческой)? Конечно, было бы безумием проводить какие-то прямые параллели и накладывать одно на другое, но есть сфера метаидей, которая допускает такого рода сопоставление и позволяет из них, этих сопоставлений, делать любопытные выводы.

Россия относится к типу так называемых протоцивилизаций. Это не очень широко распространенное (хотя мы обнаруживаем его, к примеру, у О. Шпенглера) с научной точки зрения определение позволяет вывести на первый план некие универсальные понятия и ценности, какие находятся в сердцевине этих протоцивилизаций. Можно предварительным образом описать их как некие цивилизационные образования, которые в силу определенных исторических, но прежде всего – культурных и ментальных причин приобретают известную универсальность, и в силу именно этой универсальности оказывают влияние на окружающие народы и их культуры.

Этот тип цивилизации порождает в себе некие иные смыслы, более целостные и крепкие по сравнению со своими «соседями», другими этносами и культурами – и соответственно проявляет в своем развитии более устойчивые формы жизнедеятельности. Он также обладает большей витальной силой и большей приспосабливаемостью к природным и историческим обстоятельствам.

Особое значение имеет идеальная деятельность протоцивилизации, которая, как правило, носит оригинальный, «пионерский» характер на фоне других цивилизаций («обыкновенных»); в ней происходит порождение тех идей и того отношения к жизни, до которого или не поднялись другие культуры, или которые не являются для них существенными.

Коротко говоря, протоцивилизация – это явление, которое обладает ярко выраженной самостоятельностью и оригинальностью как по условиям своего появления, генезиса, так и по практическому, дальнейшему ее осуществлению в историческом развитии. Так или иначе, протоцивилизация оставляет после себя (очевидно, что всякая ограниченная природными и этническими ресурсами цивилизация обладает предельными, конечными сроками своего развития и самореализации, и рано или поздно она уходит на второй, а то и третий план – как греческая, к примеру, и ее сменяют другие) набор определенных достижений в научной, культурной, исторической дея тельности, которая принадлежит исключительно ей и составляет ее оригинальный вклад в сокровищницу мировой цивилизации в целом.

Россия, без всякого сомнения, относится к такому типу цивилизационных явлений. И борьбу, какую мы именно сейчас наблюдаем со стороны универсальной западной цивилизации против России с ее ценностями (культурного, ментального, исторического свойства), это первый признак того, что «русский мир» начинает потихоньку вытесняться с площадки, на которой появляются новые акторы в виде новых мегацивилизаций как ЕС, к примеру, а некоторые из них, как китайская, к слову сказать, претендует на роль протоцивилизации.

Такие цивилизации формируются как нечто изначальное, исходящее из допущений, что ничего до них путного не было (правильного, главного) и необходимо начинать развитие человека и человеческого общества как бы с самых истоков.

Это допущение указывает на особую роль мессианства в такого типа цивилизациях (что мы, кстати, хорошо видим на примере США и Европейского союза). На самом деле именно это, несколько внеисторическое понятие, является определением главных особенностей таких цивилизационных образований – не общество, не социум, не этнос становятся ведущими началами в них, но именно что определенного рода склад ментальности и пассионарной уверенности, в них выработанной.

Протоцивилизации предпочитают начать все с «белого листа», как будто до них ничего и не было. Это уверенность в своей особой предназначенности и важности для других обществ и государств начинает доминировать в отношениях с другими нациями и государствами, несмотря на достижения и победы других культур.

Примерно такое отношение к исторической реальности мы наблюдаем со стороны сформировавшихся западных цивилизаций разного типа, объединенных в одну большую суперцивилизацию Запада.

Но данная мировоззренческая установка (первопроходства и первоначалия) позволяет решать сразу несколько задач: она исходит из уверенности данной цивилизации в своем поведении и отношении к жизни и истории (то есть – ощущение права на т а к о е именно мировоззрение и связанное с ним поведение); одновременно такой тип цивилизации связан в основном с неким футуристическим ощущением исполнения своего предназначения в будущем, но не сейчас, не сегодня. Кстати, это резко выраженная ментальная черта русского человека, который никогда не удовлетворен текущим моментом своей жизни и в целом считает ее – эту повседневность – помехой, отвлекающей его от исполнения задач (каких точно – он не знает) в будущем.

Русский человек – это человек завтрашнего дня, поэтому и характерны для мифологических архетипов его сознания представления о будущей, настоящей жизни, до которой надо дожить. От этого в России основная масса населения легко поддавалась увещеваниям всякого рода пророков и политических юродивых – потерпеть сейчас и получить все сполна в будущем, завтра. Эта идеология отложенных революций прекрасно воплощена в русской устной народной традиции, у русских писателей, которые озабочивались проблемами народного сознания.

Наконец, это цивилизация, которая чувствует себя отличной от всякой другой. Трудно в рамках идеологии этой цивилизации говорить о похожести, близости с жизнедеятельностью других народов. Это никак не проходит. Потому-то и покоится этот великий замок (в толстовским смысле) в сознании прежде всего русского человека (субъекта русской цивилизации) – Россия и Запад, мы и они, свое и чужое, родное и иное. Россия так и не преодолела этой оппозиции, не переболела ею, всякий раз считая тех, кто на стороне чужих, иных (Запада), если не врагами, то противниками, иномышленниками.

Эта дихотомия сознания русского человека давно стала чуть ли не центральным ментальным качеством. Понимание себя, как народа, находящегося в окружении, в потенциально грядущем столкновении с иными этносами и культурами, сочеталось с ощущением некой правды жизни, недоступной «иным» людям и государствам.

В публицистической утрированности этой картины противостояния России и Мира (иного мира, не своего) есть много справедливого по одной только причине, что одни и те же стереотипы, предрассудки невозможно не увидеть в политических взглядах, идеях, расхожих домыслах – как в истории Древней Руси (России), так и в состоянии сегодняшней России, находящей уже в XXI веке.

* * *

И еще одно соображение, связанное с особенностями формирования России как протоцивилизации. В основе ее своеобразия по большому счету лежат три базовых элемента: один – природный, связанный с местом нахождения этноса, создателя данной цивилизации, и два – культурно-духовных. С первым понятно, об этом подробно рассуждала русская философия начала XX века: отсутствие видимых границ, безграничность пространств, разнообразие природного ландшафта, известная отстраненность от центров мировой цивилизации (как с Запада, так и с Востока), выработанное, в связи с этим, умение приспосабливаться к разнообразным природным обстоятельствам и решать возникающие жизненные проблемы собственными силами. На двух других остановимся поподробнее.

Русские формируют в процессе своего исторического и культурного развития свою собственную эпистемологическую систему[20]20
  Об этом см. наши книги: Понять Россию. Книга о свойствах русского ума (СПб., 2016) и Русская литература в судьбах России (СПб., 2019), в которых подробно рассматриваются вопросы эпистемологической системы русского языка и особенности религиозного сознания (православия) как части русской культуры.


[Закрыть]. Это по-своему решающий момент, так как он связан с выделением на базе речи, языкового объяснения действительности неких исходных формул понимания и оценивания действительности.

Западноевропейская цивилизация имела в этом отношении замечательного предшественника в виде древнегреческой цивилизации, которая при посредничестве римской культуры и латинского языка, так или иначе, но угнездилась в основах эпистемологии западного типа мышления. При этом были совершены множественные потери, усвоение шло неточно, с изменением духа и сути того, что определили в античности древние греки, но база была, точка отсчета определилась. Она, правда, в дальнейшем подвергалась неоднократной «корректировке», пока с периода раннего Возрождения западный мир окончательно не вырулил на путь понимания традиции и связи с прошлым.

Древняя Русь и формировавшаяся в ней этническая общность, в том числе и через сопротивление татаро-монголам, не претендовала на название цивилизации вплоть до пятнадцатого века. Она достаточно долго определяла свою собственную самобытность и объясняла сама себе, что лежит в ее основе как государства, так и в глубине общей для всех древнерусских людей культуры (духовно-религиозной ойкумены). В итоге эта эпистемологическая система сложилась, и таким образом, что она оказалась удивительно устойчивой, да так, что, по сути, мы продолжаем пользоваться ею до сих пор. Но этого не произошло, если бы не счастливый случай, точнее два: язык и религия.

Выбор Русью (русскими) кириллического алфавита, несущего в себе дух и смысл древнегреческой письменности (культуры), стал решающим фактором в последующем процессе формирования русской цивилизации. К этому добавляется вся специфика восточного христианства, принятого Русью (Россией), которая обозначается именно как п р а в о с л а в и е, то есть это доктрина, имеющая право знать и владеть истиной бытия. Характерен перевод этого определения на английский язык – orthodox, что усиливает момент нетерпимости к иной позиции, но торжеству своей, несмотря на твердость и неповоротливость самой религиозной парадигмы. Здесь же заметим, а нам приходилось писать об этом в работах, указанных по ссылке выше, – русская православная церковь не проходит через период Реформации, что переживает западное христианство.

Ее результаты воспринимаются в православии не как упрощение церковных обрядов и иное, более бытовое отношение между Богом и человеком, но как изменение принципиальных оснований Церкви как мировоззренческого и духовного института. В русской церкви человек сохраняет и сакральность, и тайну, и даже неопределенность самого символа веры, который до того не может быть доступен обыкновенному людскому разуму, что главные святые, старцы, ставшие молчальниками, не имеют права и слов глаголить о Господе. Это и есть в православии предел, к которому стремится верующий человек, – невыразимость в слове тайны самого бытия и через него – тайны Бога. Напомним здесь еще раз, что протопоп Аввакум был убежден, что есть языки «православные» и «неправославные» (фактически не-русские); последние обречены на «невысказываемость» богооткровенной истины.

Вся совокупность этих ментально-духовных принципов объяснения главных таинств взаимоотношения человека и мира, человека и Бога включена в обобщенный ментальный генотип русского человека и является одной из основ русской цивилизации. Без этих оснований невозможен был бы феномен осуществления русской культуры, в первую очередь – русской литературы.

В своем явлении эта литература сделал возможным и дальнейшее развитие русской цивилизации и ее объединение на новых, уже более сложных основаниях. Происходит известное цементирование этноса (цивилизации) на базе утверждения в этой культуре принципа «словоцентричности», который в дальнейшем трансформируется в «литературоцентричность».

Для русской цивилизации характерна еще одна принципиальная особенность: преимущественное внимание к особому гносеологическому отношению к бытию, которое формируется не столько с помощью каких-либо строгих мыслительных процедур, а требует неразвернутого, но целостного отношения к действительности. Это очень важный момент. Схоластическая линия развития интеллектуализированных, мыслительных операций, которую вслед (и на остатках античной мысли) за просвещенным церковным клиром, студентами университетов и просто образованной частью западноевропейского общества выстраивали в средневековой Европе, прошла мимо Руси (России). Ее внедрение, так или иначе, происходит при петровских реформах с появления западных «спецов» на русской почве.

Научение русского человека привычным для подготовленного индивида западной Европы к определенным логическим процедурам происходило следующим образом: шло влияние вначале на ближайшее окружение Петра, потом оно распространилось с посылкой части молодежи на обучение в Европу, усилилось через увеличение количества западных купцов и ремесленников, приезжавших в Россию, – но не более того, и никогда эта линия не становилась не то что ведущей, но занимающей заметное место в перечне ментальных свойств русского человека.

Но реликты именно что целостного неразвернутого восприятия действительности (понимаемого как русского) проявляются даже в известных приказах и указах просвещенного монарха, которые представляют из себя сложный сплав поучения, яркого (народного) словца, указания на ценность того или иного предписания и т. д. Конечно, в определенной степени это было присуще и континентальной Европе, но все же помещение логических аргументов на второй, а то и третий план в такой степени – это российское изобретение, а по существу осуществление в такой форме словесных структур русской ментальности.

Проявление торжества русской, логически неразвернутой целостности суждений и объяснений тех или иных явлений реальности (все равно – в бытовом речевом поведении, в литературных текстах, которые строились все же по другим риторическим законам, сохраняя все же свои родовые черты) при помощи данных словесно-ментальных структур было более чем отлично от западноевропейской традиции. Да и в XIX веке мы обнаруживаем нечто подобное, если обратиться к заметкам Н. Н. Златовратского или к замечательному, но забытому роману «Гарденины» А. Эртеля[21]21
  Вот пример из Златовратского, который описывает ведущиеся речи на деревенских сходах: «Эти люди – совсем другие люди, чем вы; эти речи стоят вне вашего постижения; из посылок делаются выводы, как раз противоположные тем, какие логически делаются в вашей собственной голове. Сто раз в продолжении часа ловишь ариаднину нить, думаешь – вот, начинаю понимать, и вдруг неожиданно кто-то вспоминает о тетке Нениле да дедушке Ермиле, которые когда-то были к этому вопросу прикосновенны – и снова нить потерянна и снова все заволокло туманом…» (Златовратский Н. Н. Деревенские будни. Очерки крестьянской общины // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М., 1987. С. 302).


[Закрыть].

Но поразительным примером торжества этого русского стиля думания и отношения к действительности в его речевых и, соответственно, понятийных формах мы обнаруживаем у самой русской царицы – стопроцентной немки Екатерины Великой.

Западное воздействие на собственно русский стиль (когда он, наконец, выработался в литературно-авторские дискурсы) обнаруживается несколько позднее, в конце XVIII и начале XIX века, с исключительным французским влиянием на сами формы речевой культуры русского общества (и всего, что с этим связано), а далее с немецким, которое имело более глубокие и трагические последствия для русской государственности. И русского начала в целом, добавим мы, имея в виду не апперцепцию благостных Гегеля и Шеллинга русской мыслью, не только влияние беспокойного адепта индивидуализма Шопенгауэра, но – и это главное – всей немецкой социал-экономической и радикально-философской линии марксизма.