Текст книги "Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня"

От антропоморфизма к антропологизму. Как это было?

Хорошо известно, что первоначальное освоение мира человеком в рамках первых цивилизаций, – а для примера возьмем нашу любимую древнегреческую, хотя процессы были во многом идентичными – носило атропоморфный характер. Сам человек, его тело, особенности его функционирования, скрытая в нем сила жизни, воплощенная в человеческую кровь, связанная с сердцем, отдельными частями тела – торсом, руками и ногами, головой, гениталиями, все приобретало сакральный характер и служило первым инструментом для объяснения многих и многих явлений окружающего человека объективного мира.

Весь космос был увиден и объяснен через тело человека, в нем были обнаружены фигуры богов, волосы наяд и нимф, материнское молоко (Млечный путь), глаза и многое другое, взятое из того чуда, что представляет из себя тело человека. Это было потрясающе удобно – все возможности, все тайны и скрытые смыслы окружающей реальности и Вселенной можно было постигать, используя устройство самого тела, его пропорции, функции деторождения.

Глядя на себя, свой физический облик, исследуя, как работает тело, где в нем заключена основная сила людей, человек обращался к окружающей его среде – от природы, животного мира до космического пространства, чтобы объяснить их и примириться с ними в гносеологическом отношении – начать процесс познания и освоения окружающего мира. Сошлемся в очередной раз на Элладу. Будучи уже развитой цивилизацией, построившей по-своему безупречную и сложную модель вселенной и определив место человека в ней, древние греки в теле человека увидели проявления и самых сложных его психических черт, свойств характера. Замечательно поучительным в этом отношении является труд Аристотеля «О душе», который показывает универсальность подхода древнегреческой культуры к человеческому телу.

Все это было воплощено в краткой, но выразительной формуле Протагора – «Человек есть мера всех вещей». И вот этот антропоморфизм, который, конечно, никогда так не назывался нашими гениальными предками, стал на многие века и тысячелетия одним из основных методов человеческой гносеологии и аксиологии, то есть объяснения и оценивания окружающего мира. (Пусть читатель не смущается терминологией, так автору проще транслировать свои идеи).

Появление христианства усилило несколько иной момент по отношению к антропоморфизму, развернув взгляд человека внутрь его самого, обратившись к «внутреннему» человеку, к тем состояниям его души, которые связаны с разнообразными ограничениями и непозволительностями в области поведения человека. Христианская доктрина, представленная в основном в максимах Нового Завета, начала перемалывать антропоморфизм в сторону прямого антропологизма, когда не человеческое тело, его физичность, пусть даже и связанная с его внешним обликом, как у Аристотеля, оказались важнейшим способом разъяснения действительности, но этим инструментом стал его внутренний мир, соединенный с такими незримыми, но безусловными вещами, как вера в бессмертие души, в необходимость нравственных границ для человека.

Этот антропологизм начинался также и с отрицания самой идеи антропоморфизма: тела уже было недостаточно, чтобы объяснить те вещи, какие не имеют вещественного или предметного выражения, напротив, они все спрятаны глубоко внутри самого человека, и чтобы к ним прийти, их открыть, необходимо особое состояние веры, то есть установление метафизической связи между собой и неким высшим существом, какой создал и самого человека, и объективный мир. Именно эта внешняя для человека высшая сила, помещенная внутрь его сознания и психологии, может гарантировать ему вечную жизнь души, если он будет соблюдать правила и установления совершенно определенного рода, не имеющих прямого физического проявления. Вот, к примеру, Нагорная проповедь Христа, в которой нет места внешнему человеку, но есть именно что внутреннее, направленное на свое духовное и нравственное состояние, существо.

Сейчас же мы стали свидетелями грандиозного поворота в системе общеметодологического подхода к объяснению и самого человека, и окружающего мира в принципе. Что же теперь видится в человеке основным началом, через что он объясняется? И наконец, главный вопрос для нас – к каким экзистенциальным проблемам такой подход может привести, да уже практически и приводит?

О чем идет речь, спросит любопытный читатель? А вот о чем. Посмотрим на то, что видится главным в человеке одному из гуру современной западной философии Жоржу Батаю (1897–1962): «Смерть одного человека соотносится с рождением другого, предвещает его и является его условием. Жизнь – это всегда продукт разложения жизни. Она зависит, во-первых, от смерти, которая освобождает место, а во-вторых, от гниения, которое следует за смертью и возвращает в оборот субстанции, необходимые для постоянно возникновения новых существ». Допустим, при первом приближении, можно как бы и согласиться с таким утверждением, но дальше следует раскрытие философом своей позиции в полном объеме:

– «Порождающая сила гниения – наивное верование, соответствующее тому смешанному с влечением ужасу, который она пробуждает в нас. Это верование лежит в основе представления, которые мы составили себе о природе, – о природе дурной, постыдной, гниение воплощало собой мир, откуда мы произошли и куда возвращаемся; в этом представлении ужас и стыд связывались одновременно и с нашим рождением, и с нашей смертью.

Эти подвижные, зловонно-тепловатые, ужасные на вид вещества, где бурлит жизнь, где кишат яйца, зародыши и черви, вызывают у нас резкие реакции, которые мы называем тошнотой, отвращением, омерзением. Помимо грядущего уничтожения, которое полностью раздавит мое существо – меня, надеющегося пребыть еще, чей смысл не в бытии. Но в ожидании бытия (как будто я есмь не присутствие, которым являюсь, но будущее, которого ожидаю, но не являюсь им), смерть возвестит по моем возвращении в загнивание жизни, Поэтому я могу жить в предчувствии – и ожидании – этой гнилостной множественности, которая в моей тошноте заранее торжествует свою победу».

Проще всего воскликнуть с негодованием об извращенной научности, о заблуждении данного, конкретного философа, но ведь это общее место для всей западной философии второй половины XX века и переползшее в наш век – видеть в человеке не подобие божие (хорошо, не будем приставать с нашими, пока еще живыми христианскими представлениями), но из него вымыто спокойное и разумное восприятие человеческого тела и человека в целом. Обратимся еще раз для сравнения к нашим любимым древним грекам. Они, что, не испытывали физиологических потребностей, не отправляли большую и малую нужду? Но что-то позволяло им видеть за умиранием человека, за разложением человеческого тела нечто большее, чем набор могильных червей и скверный запах от человеческих фекалий.

В такого рода высказываниях (у Батая и ему подобных), в общей концептуальной картине по «разложению» человека на его «основные элементы», видно только одно – неприятие существования самого человека, отвращение к нему, неприятие той культуры, которую этот дурно пахнущий человек, совершающий естественные отправления, создал за несколько тысячелетий. Мысль о том, что культура человека, какой мы наслаждаемся до сих пор и какая не могла быть случайной игрой природных сил, и результат таков, что он явно превышает всякого рода ущербные в интеллектуальном отношении филиппики о ничтожестве и «гнилости» человека, вероятно, вызывают реакцию отторжения у идеологов, подобных Батаю. У них мы наблюдаем почти ненависть к любому позитивному восприятию и объяснению человека от его «физичности» до создания идеалов.

Заметим, что в русской традиции была попытка подобного подхода к человеку. Этим отличался В. Розанов, но это было всего лишь частью его сложнейшей картины мира. Обращенность его к проблеме «пола», «физичности» человека, по его убеждению, снимала излишнюю «застенчивость» русской литературы по отношению к изображению человека. Но в целом Розанов в своем христианском чувстве и помыслить не мог о такого рода отрицании человека и восприятии его как куска дурно пахнущего мяса.

Батай ссылается на известное высказывание Блаженного Августина, который писал, что «мы рождаемся среди кала и мочи», что неслучайно половые органы именно что в христианской традиции стали называться «срамными». Но Августин, помня о физической природе человека, понимал ее по-христиански, в отличие от Батая и его сподвижников. Он не забывал, что – Да, из этих срамных мест и происходит чудо рождения, но это обстоятельство ничуть не отменяет святости акта деторождения вообще, включая и появление на свет младенца Христа из чрева Богородицы. Физиологическое, земное ничуть не отрицает возвышенного, в некоторые моменты жизни – святого в природе человека: его духовную составляющую, его нравственные правила жизни, его любовь к детям, к этим ангелам в облике человека, которые напоминают нам о том идеале жизни, которого мы, взрослые люди, должны стремиться достичь.

Но западная культура решила добить человека окончательно, увидев и проанализировав в нем только и исключительно его «гниение», тяжкое и «смрадное» умирание. Она совершила «повторное» убийство человеческого начала, не обращая внимания на то, что в краткий промежуток жизни от своего рождения («среди кала и мочи») до гнилостного разложения в могиле, каждый человек создает больший или меньший свой индивидуальный, настоящий духовный мир, насыщает его своими мечтаниями, идеалами, поисками и откровениями, созданием великих орудий труда, делая научные открытия, творя чудесные произведения искусства, от которых «пахнет» вечностью и красотой, человеческим достоинством и победой над смертью.

Таким образом, антропность как таковая сегодня почти исчезла из повестки дня западной культуры, она понемногу превратилась в элементы узаконенного и оправданного теоретически насилия над человеческой природной сутью. Эта культура экспериментирует над тем, что и как человек может сделать со своим телом, не вкладывая в понятие о нем, о теле, никакого феноменологического смысла, только отрицая всяческую его связь с категориями духовного и физического идеала.

Совершенно понятно, что современные течения всех этих по сути анти-антропологических движений активно отрицают произведения искусства, в которых проявлена гендерная определенность, показана обнаженная натура человека, изображены, воплощены поиски, мечтания, любовное томление людей – все то, что составляет эмоциональную индивидуальность человека и является его чувственной матрицей. Вот это и должно быть подвергнуто, с точки зрения «новых идеологов», уничтожению или исправлению подобных «недостатков» культуры, все равно, как в эпоху раннего христианства у античных скульптур отбивались все выраженные признаки маскулинности или женственности.

Но то было в «темные» века неразвитого христианства, стало быть, мы и сейчас вступили (в рамках западной цивилизации) в новые темные века. И неизвестно, какие из них принесли или принесут больший вред человечеству. Сегодня западный человек воспринимает себя как «биологическую грязь», с которой можно как угодно экспериментировать. Нет никакой речи о «божественной природе» человека, о его связи с большими духовными проекциями.

С другой стороны, они же (эти «идеологи») не воспринимают человека как «homo sapiens», как разумное существо, хотя бы в рамках атеистического сознания, но в духе идеологии Просвещения, Нового времени: что человек способен на все в плане покорения окружающего мира. Да, он – безбожен, освобожден от этих химер, но силой интеллекта и своего разума он достигает почти божественных высот в проникновения в тайны жизни и космоса. И эта линия культурной эволюции человека отвергнута сегодняшним западным сознанием.

Конечно, мы берем крайние точки подобного отношения к человеку, но это тенденция, все более усиливающаяся сегодня, тоталитарно внутри структурированная и уничтожающая на своем пути иные точки зрения. Человек – есть отходы жизнедеятельности некоего организма, играющегося с химико-физическими реакциями в пределах данной планеты, все остальное чепуха и тлен. Такого рода теория, если позволительно употребить это благородное слово по отношению к нарративам сегодняшнего западного умонастроения, все же оставляет за человеком право на его чувственные индивидуальные удовольствия, на раздражения рецепторов, прежде всего в сексуальном отношении. За этим не стоит никакой большой идеи, никаких идеальных концепций – а высится только человек как собранная воедино пыль, моментально во временном отношении начинающая гнить и распадаться.

Понятно, что с такими представлениями о человеке большей части человечества никак не по пути, настолько это противоречит всей предшествующей истории цивилизации, стремящейся с ошибками и кровью, но к возвышению своей собственной духовной природы, к созданию нового жизненного пространства, насыщенного любовью и красотой, милосердием и верой в бессмертие души. Нам же предлагают вместо такого рода, хотя бы и утопических воззрений, взгляд на человека как на скверно пахнущий планктон. И чем скорее он избудет свое существование, тем лучше станет для той самой территории, на которой он находится – таковы смысловые координаты, в которые помещен человек. Примеры, приведенные выше, именно об этом и говорят.

Вся предшествующая культура была исправлением ограничений физической природы человека. Развиваясь, человек не соглашался с тем, чтобы он существовал исключительно в пределах своей биологической матрицы, которая требовала тепла, поддерживания необходимого для жизни температурного режима, удовлетворения потребностей в пище, продолжения своего рода. Процессы размножения на ранних стадиях человеческого существования была не только реализацией полового инстинкта, но и воспроизводством дополнительных рабочих рук, которые участвовали в поддержании уровня добычи пропитания разного рода – от животных белков до злаков и ягод, которые восполняли необходимые протеины, углеводы, аминокислоты – все то, что позволяло человеку сохранять свой физиологический гомеостазис и не умирать сразу при понижении температуры или в периоды голода, особенно в зимнее время.

Но шаг за шагом человек снимал ограничения своей природной биологической сущности и увеличивал пространство, связанное с совершенно иным отношением к действительности. Меньше всего автору хотелось, чтобы его рассуждения воспринимались в духе сегодня достаточно модного и актуализированного отношения к западной цивилизации, какое началось еще с «Заката Европы» Шпенглера в начале XX века. Оно, это отношение, после труда немецкого пророка продолжилось культурой «потерянного» после первой мировой войны поколения, что свидетельствовало почти о полной утрате веры в гуманизм эпохи Просвещения и пророчествовало – не впрямую, не декларативно, но самым своим экзистенциальным началом и опытом текущего существования об утере всего того, что делает человека человеком и о возможном наступлении еще более страшных времен. Мы, конечно, говорим о западной культуре, которая стала авангардом подобного отношения к сущности человека.

Пророчество сбылось неожиданно быстро, в 30-е годы в Германии, в которой тяжесть и плотность осуществленной немецким национальным гением культуры, включая сложнейшие философские построения и психологические прозрения, соприкоснулись с истончившимся, почти бесплотным человеческим материалом, что и произвело фашизм не только как социальное явление, но как аффект принятого почти повсеместно в целом народе (немецком) недоверия к человеку и пренебрежение человеческим. Это уничтоженное человеческое начало имело и свое имя – была раздавлена вся предшествующая мораль (не исключено, что она не выдержала той самой культурной тяжести, о которой было сказано чуть выше), открылись шлюзы, и безбрежная стихия ничем неограниченного животного индивидуализма обрушилась всей своей массой на остатки нравственности и чувств милосердия по отношению к другим людям.

Гуманизм был отменен, и с тех пор не было никаких свидетельств, что он возродится вновь, что какие-то его ростки обнаружат себя в современной цивилизации. Невообразима та антропологическая легкость, с которой уничтожались миллионы и миллионы людей – в сжигаемых деревнях, печах концлагерей, расстреливаемые в бесконечных Бабьих Ярах – ведь перенести крики, мольбы, слезы, стенания, другие невообразимые звуки, издаваемые людьми, которых убивали гораздо страшнее и беспощаднее, чем забивались домашние животные, вынести этот спрессованный в предсмертные мгновения ужас, пережитый жертвами той войны, нормальный человек не может. Он должен сойти с ума, убить самого себя, но продолжать жить дальше, пить, есть, ходить в уборную, спать, просыпаться, а потом, кому удалось спастись и не попасть в лагеря, заводить семьи, собственных детей…

Никакой Микеланджело, никакие картины Страшного суда не могут воспроизвести всю ту бездну падения, какую пережил сам человек, определяемый в некоторых умных книгах как homo sapiens совершенно по недоразумению, не могут нам помочь в решении этой нерешаемой задачи в рамках того культурного сознания, которое формируется на базе, хотя лучше прямо сказать, – на руинах, все еще возвышающей себя западной цивилизации. По сути, после Освенцима она отменила себя на весьма долгое время.

О своеобразии русского начала с точки зрения всемирной истории

Все, что было написано выше, по сути дела носит характер подхода к одной и той же теме, какая является ключевой при рассмотрении главных вопросов современной цивилизации. Об этом было много написано в самой России, не меньше умных голов на Западе старались понять загадку русских как народа и сущность России как страны. Создаются и новые предпосылки, на некоторые из которых я укажу в этих своих заметках, продолжу дальше и свои собственные изыскания на этот счет, но в процессе раскрытия данной темы, хочется обозначить более чем усиленный момент актуализации русского начала для мировой истории именно сейчас.

Такое ощущение, что не только Россия судорожно ищет свою собственную идентичность в настоящий исторический период, для чего она запустила программу военной операции, связанную с одним из единокровных родственников в лице Украины, чего она никогда не делала в своей истории по отношению к близким этносам. Она постоянно выступала в мировых событиях в качестве жертвы, что бы при этом не писалось в западной историографии о вине России в развязывании второй мировой войны. К такой роли жертвы военных нападений Россия и русские, конечно, как народ, ментально привыкли. Казалось – в моменты острых дискуссий на международной арене – что роли агрессора ей никто и никак не может приписать – жертва, большей частью, и точка.

Все изменилось как по мановению чьей-то отмашки, и вот уже Россия на самом деле пересекла границы другого государства и начала на его территории военные действия (специальную военную операцию).

Хорош, конечно, и Запад, который задумал какую-то долгоиграющую комбинацию по выработке некоего санитарного кордона между Россией и Западом, и по заветам покойного уже Збигнева Бжезинского решил в этой роли использовать Украину. Зачем западники это сделали, чего они испугались на перспективу, так до конца и не понятно. Но конфликт, подспудно тлевший на протяжении второй половины XX века и в начале этого века между СССР и Западом, а потом между Россией и Западом, внезапно обнажился. Стало очевидным, что стороны только и дожидались, когда пройдет эпоха красивых жестов, дипломатических политесов и всякой другой «ерундистики», и на авансцену истории вступит реальная, не приукрашенная никакими перестройками, капитализмом, совместными предприятиями, покупкой евробондов и ценных бумаг американского правительства, политическая прагматика. Стало очевидно, что стороны только прикрывались этими дипломат-экивоками, соглашениями, договорами о сотрудничестве, о взаимной безопасности, а по существу готовились к непосредственному столкновению.

И здесь несколько загадок, ответы на которые надо искать в архивах и в суперсекретных аналитических записках, какие писались советниками с одной и другой стороны на протяжении последних пары десятков лет. Первые 10 лет после распада СССР были просто временем «выпылесосывания» всех возможных ресурсов из ослабевшей России и ожиданием того, что по пути Чечни пойдут и другие национальные образования в стране, и Россия начнет рассыпаться. Вероятность этого была крайне высока. А поскольку доступа к этим секретам у нас нет, то придется, пользуясь методом аналогий, культурно-цивилизационного анализа, исходя из знакомства с общими теоретическими трудами политологов и историков на обеих сторонах уже не потенциального, но реального конфликта, делать заключения о прошлых процессах и прогнозировать будущее.

Совершенно очевидно, что для Запада события в России, приведшие к распаду громадного государства, были подарком судьбы. По большому счету они не верили в подобный сценарий и заранее готовы были поддержать несколько обкорнанный Советский Союз в его новой ипостаси. Почему? Во-первых, распад такого огромного государства с колоссальными арсеналами обычного и – главное – ядерного оружия мог привести в реальному апокалипсису. Во-вторых, было ясно, что экономическая модель этого государства будет уже иной, если не впрямую капиталистической, то с серьезным вкраплением элементов рыночной экономики. И, в-третьих, они увидели уже новую элиту, готовую на все, чтобы только поддерживать отношения с Западом, войти в состав «цивилизованных стран», как тогда любили говорить прогрессивные либералы, пришедшие к реальной власти.

Но реального сценария трансформации СССР не было ни на Западе, ни в самой России. В который раз Россия пустилась в бездумное плаванье по волнам истории, не зная, собственно, куда плыть, что делать для того, чтобы экипаж и пассажиры не померли с голоду и какова конечная цель этого вояжа.

Замечу мимоходом, что подобных ясностей не наблюдается до сих пор, опять-таки – ни с одной, ни с другой стороны. Запад был настолько ослеплен своей победой над мировым коммунизмом во главе с СССР, что и не размышлял, что же сделать, как помочь новому государству определиться на мировой авансцене. А потом, историческое недоверие, опасение и непонимание, чего же ждать от этой новой России, куда она реально повернет, какая политика будет избрана, – все это присутствовало у западной элиты. Еще хуже дело обстояло у элиты пост-советской. В первые месяцы и годы после краха СССР все происходившее походило на знаменитый лозунг, выдвинутый большевиками (устами Бухарина) в период НЭПа – «обогащайтесь». А там посмотрим…

Взаимное и никуда не пропавшее историческое недоверие друг к другу продолжает быть главным фактором, подогревающим конфликт между Западом и Россией, производимым, в общем-то, на исторически сформированной территории бывшей российской империи, на восточной и южной Украине. Никакому славянофилу, правоверному коммунисту, последователю ленинской национальной политики, не могло прийти в голову, что родственные народы, восточные славяне сцепятся в серьезной схватке, являясь (и те, и другие) исполнителями чужой воли и реализуя чужие замыслы.

Россия сама продолжает разгадывать свои собственные загадки; по большому счету ей нет особого дела до загадок западной цивилизации. Если бы Запад не решился добить восточного медведя в его берлоге, то, скорее всего, конфликта между Россией и Украиной, а в ее лице и всем Западом, не было. В определенном отношении Запад решил повторить некоторые достижения победы в холодной войне. Столь успешная и бескровная для западного мира операция по низведению могущественного врага в разряд третьестепенной державы, правда, обладающей ядерным оружием, перекачка громадного количества стратегических ресурсов из СССР в хранилища западных стран-бенефициаров победы, позволили справиться с очевидным технологическим и экономическим кризисом, который подступал к Западу в то время. Поэтому-то западная цивилизация решила повторить успешно выполненное первое задание.

К тому же, за три десятилетия, в России был создан класс собственников, чьи ресурсы и активы давно нашли себе пристанище в западных банках, зафиксированы в долях ряда крупных западноевропейских и американских компаний (хотя этот процесс был остановлен в самом начале 2000-х годов Западом). Западный капитал управлял значительным объемом промышленного потенциала России, доллар был резервной валютой для русских, инфраструктура НАТО была подведена к самым границам бывшего СССР. Так что стратегически решение задачи по второму этапу покорения России было подготовлено весьма и весьма солидно. Не понятно, правда, какие формы будущей геополитической конфигурации предлагались и анализировались в секретных комнатах западных аналитических центров – создание конфедерации на развалинах России с контролем атомного оружия международными органами, полная денуклеаризация страны, окончательное признание Россией своего поражения в мировой схватке и помещение себя на положении вассала или что-то еще, совсем уж фантастическое. Наконец, для «красоты» решения этой задачи было решено использовать человеческий ресурс Украины, которая естественным образом отделяет Россию от Запада.

Бжезинский был прав не в только том смысле, что без Украины Россия перестает быть империей, но без нее она перестает быть. Скорее всего, начался бы процесс практически бесконтрольного разрушения Российской Федерации по уже отработанному сценарию конца 80-х и начала 90-х годов.

Теоретически модель была почти безупречна, подготовка велась даже более солидная, нежели на первом этапе. Единственное, что напрягало западных стратегов, это то, что Россия разработала некоторые новые виды вооружения, какие и Запад разработал бы, если бы не был уверен, что для борьбы с Россией такого типа оружия не понадобится. Также многие аналитики считали, что это был своеобразный блеф со стороны России, чтобы выиграть какое-то время и что реального оружия в виде гиперзвуковых ракет и подводных лодок-убийц стран и континентов у России еще не существует.

Как оно обстоит на самом деле, никому не известно, кроме подтверждения того, что «Кинжал» уже летает. Зачем это было надо Западу – ускоренное разрушение России, точного ответа также нет, кроме предположения, что Запад приближался к очередному кризисному циклу развития экономики, и становилось непонятным, по каким путям выстраивать дальнейшее развитие технологий, что именно послужит драйвером нового исторического витка в глобальном смысле и тому подобное. Хорошо известно, что было создано несколько серьезных групп аналитиков и исследователей на площадке разных государственных и международных финансово-экономических структур, какие «обсчитывали» варианты дальнейшего развития человечества.

Наконец, Запад испугался возможного блокирования России с Китаем, который сам по себе выступает для него более мощной угрозой, чем Россия. Но представляется, что выбор силовых сценариев развития событий как в случае с Россией, так и в случае с Китаем, был принципиальной ошибкой западных интеллектуалов. Они продолжали мыслить абсолютно в старых рамках силового управления миром, не обращая внимания на большое количество дополнительных исторических, этно-национальных, технологических и иных факторов, которые изменили концепцию глобализма и нового состояния человечества. Это «новое» качество Запад так пока и не разглядел.

Но главное – с нашей точки зрения – он не понял, что ему не хватает интеллектуальных и аналитических ресурсов для осознания вступления человечества в новую эпоху, которая пытается преодолеть антропологический распад человека и который напрямую связан с содержанием и ценностями западной цивилизации. Запад, наложив свою модель развития на остальной мир, не обратил внимания на то, что незаметно этот мир приобрел уже не отменяемую никем историческую субъектность. Россия в определенном смысле отвлекла внимание Запада, и он пропустил и развитие Азии, и Африки и другое качество поднимающейся Латинской Америки.

Запад, как мы неоднократно отмечали в этой книге, потерял эпистемологические ключи от решения главных экзистенциальных задач своего будущего развития. Ни экономически, ни технологически, ни культурно – Запад уже не находится в авангарде человечества. Сияющий град на холме, изрыт невидимыми норами и потайными ходами и готов рухнуть в любой момент, похоронив под своими руинами все человечество.

Запад с ужасом думал о последствиях разрушения СССР и поэтому был ослеплен как бы своим могуществом, когда советская сверхдержава рассыпалась почти незаметно, в три дня. Запад приписал все заслуги по этому поводу исключительно себе, что выключило из сферы внимания критический анализ происходящих реальных процессов у самих себя в общецивилизационном смысле. СССР распался с а м, по своим собственным причинам и предпосылкам, и потому, прежде всего, что этого захотел сам народ. Народ, которому бездарная элита не смогла предложить никакой перспективы нового развития. И поэтому единственным вариантом оставался западный курс, который уже к этому моменту находился в историческом тупике (30–50 лет дополнительного движения – это ничто с точки зрения мировой истории). Так что ошибок, заблуждений, дурных решений, отсутствие ответственного и неуязвимого с теоретической точки зрения анализа с обеих сторон было больше, чем предостаточно. Но вернемся к сегодняшней «горячей» реальности.

* * *

То, что внутри самой России существует целое множество уязвимых точек, это очевидно. Странно, что Запад не в полной мере доверяет потенциалу их использования. Помимо своей, практически на 90 %, экономической элиты, западные специальные службы «зарядили» в аппарат государственного управления России громадное количество агентов влияния, причем, как в случае с «агентами влияния» Кремля в 30-е – 50-е годы на Западе, они большей частью работают «по убеждению», разделяя идеологию западного общества, а также его ценности. Более того, становится очевидным, что подобного рода «кроты» находятся и в силовых структурах России, что подтверждается уже и не скрываемыми Западом фактами о своей опоре на серьезные разведывательные ресурсы самого высокого уровня. Иначе никак нельзя объяснить поразительные провалы российской агентуры, упредительные шаги западных правительств по отношению к Москве, явно инспирированные весьма деликатной информацией высшего уровня секретности.