Текст книги "Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня"

Мало нам было Достоевского с его Родей Раскольниковым, и покаянием за убийство, в новой России то же самое убийство чуть ли не превратилось в обыденный атрибут социальной жизни.

Автор прекрасно понимает, что его эмоции мало что проясняют в закономерностях освоения пространства России капиталистическим способом ведения хозяйства в его наиболее чудовищном, античеловеческом варианте. Но выяснилось, что русский человек и с этим справился, смог приспособиться, ни шатко, ни валко, ко всей этой круговерти меняющихся правил, законов, появления новых криминальных авторитетов на месте убитых старых, превращение рядовых чиновников и второразрядных научных сотрудников в олигархов, входящих в списки самых богатых людей мира. Русский человек махнул на все это рукой и продолжает жить своей жизнью, не обращая на эти эскапады власти и новых собственников своего внимания, не задаваясь вопросами об истине, о справедливости властей и государства. Что же, в очередной раз приплыло русскому мужику, и особенно святым русским женщинам, нести на себе основную заботу по поддержанию нормальной жизни в стране и спасению отечества в своих каждодневных заботах о семье и доме, работая за сущие копейки, продолжая проживать в домах, построенных еще их дедами и отцами.

Но убить, сломать их не получилось – ни внешним недругам, ни вороватому начальству, которое издревле воспринимается русским человеком, как необходимая часть жизни. Посему и назвать их «проданными», как заострил ситуацию автор данной книги, отказавшимися от своей жизненной доли и предназначения, никак не получится, несмотря на то, что для власти и «новых» как бы буржуа они и есть основной товар.

Во-первых, потому, что именно результатами их прежних трудов пользуются неизвестно кто и неизвестно как получивших на это право, – на нефтяные залежи, разведанные этими обыкновенными людьми, на заводы, построенные их руками, вообще, на все, что было создано миллионами и миллионами простых граждан прежней страны. А во-вторых, что и в новой реальности их продолжают нещадно эксплуатировать, платя сущие копейки или не платя вовсе, за их труд. (Особенно это было характерно для первого десятилетия существования новой России, далее стало несколько лучше, и хоть какой-то, но порядок появился). Они-то, эти люди, и есть главная суть России, на них она стоит, и сейчас в катаклизмах непонятных для этих людей столкновений со своими же братьями по крови, со своими ближайшими родственниками, они продолжают жертвенно исполнять свой долг и спасать отечество от всех краснобаев и христопродавцев. Господь им в помощь!

Была ли Россия едина внутри себя? И когда?

Все больше и больше размышляя над судьбами России, особенно напряженно над тем, что происходит в настоящий исторический момент, я прихожу к выводу, что дело не только в некоторых фундаментальных вещах, о чем написано чуть выше – в формах и содержании религиозных воззрений русских людей, в особенностях истории России, какая выработала именно тот человеческий материал, какой мы сейчас имеем. (Это звучит несколько цинично – материал в разговоре о русском народе, но попробуем несколько снизить градус своих размышлений, чтобы подойти к прозе социальных аспектов становления России). Загадки России кроются не только в нашей русской неприхотливости и онтологической выживаемости в самых острых исторических перипетиях, от которых ряд государств и даже империй приказывают долго жить, а Россия, отряхнувшись, продолжает развиваться дальше. Как правило, она продолжает существовать в какой-то новой, еще невиданной исторической форме, которая вначале выглядит как полное отрицание того, что было ранее, – не в этом суть вопроса.

Петр отрицает всю предшествующую (допетровскую, как мы сейчас говорим) эпоху. Советский строй аннигилирует, как кажется вначале, императорскую Россию, возрожденный как бы капитализм в конце XX века и практически, и философски «снимает» вопросы о существовании советского государства. Эти исторические «качели» носят какой-то невообразимый характер с точки зрения других государств, которые, если переживают революционные потрясения, то тем самым обозначается достаточно длительный период их дальнейшего развития, с какой-то корректировкой произошедших изменений, но не более того.

В России все происходит совершенно непонятным образом. Да и пропущенные нами из-за экономии места примеры из практики древнерусского государства – отношения с Ордой, борьба с нею и победа на Куликовом поле, Смутное время, в котором как бы происходит прекращение существования независимого русского государства, но и в одном случае и в другом происходит несколько совершенно неприметных, но существенных исторических движений народного целого, и жизнь Руси (России) меняется неузнаваемо. При этом стоит заметить, что вплоть до закрепощения крестьян на Руси, что в окончательном виде занимает достаточно длительный временной отрезок – от Ивана Грозного до Петра Великого, древнерусское общество было во многом социально однородно. За малым слоем боярской и княжеской знати находился громадный и нерасчлененный массив народного целого, который для своего разделения не имел особых предпосылок. Диффузия, подвижность этих отношений в полной мере начинается с Петра, именно он делает русское общество открытым для перемещения как по вертикали (Алексашка Меньшиков как самый яркий пример), так по горизонтали (угасание многих боярских родов и возвышение служилого дворянства).

На протяжении трех столетий после этого народное тело России проходило через такие испытания, какие привели к усилению разделения народа внутри самого себя. Простой народ и элита, как бы ее ни обозначать – бояре, дворянство, опричнина, служивые дьяки, аристократия, высшее чиновничество, коммунистическая партийная номенклатура – были разделены непроходимым рвом. В России так и не произошло революции такого типа (прямо укажем в духе правоверного марксизма – буржуазно-демократической), какая могла бы снять перегородки между сословными слоями, их уничтожить. Когда бы, не титул, не принадлежность по рождению к особой (и меньшей количественно) части населения, но имеющей многочисленные наследственные привилегии, в том числе и имущественные, а талант и трудолюбие в аспекте служению своему государству становились определяющими критериями.

Известного рода движение в эту сторону происходит в России после реформ Александра II (примеры Сперанского или Ломоносова до этого являются достаточно яркими, но единичными) и большей частью через мощное явление «разночинцев», какое в русской литературе представлено великолепными образцами его художественного воплощения у Достоевского, Тургенева, Помяловского, Писемского, Гаршина, Чернышевского, других писателей. Но усилия этого слоя людей были направлены на борьбу с монархией, на радикализацию своих отношений с властью. Правда, Достоевский достаточно точно описал их «беспочвенность», отсутствие всякой связи с национальным началом; они явились как бы первыми космополитами в русской истории, не уважавшими и не любившими русскую культуру. Вероятно, в этом отношении они были близки как раз к «западникам» в русской истории, какие, конечно, принадлежали к дворянству и аристократии.

Не было более далекого класса (слоя) от реальной жизни основной массы населения, чем русская аристократия и высшее чиновничество в конце XIX и начале XX веков. К тому же Россия не смогла, в силу особенностей своего исторического развития, сгенерировать «третье» сословие – буржуазию, какая могла бы способствовать изменению методов и содержания управления государством, как это произошло на Западе. Русское купечество так и осталось социально-психологическим феноменом, сейчас больше известным тем, что оно или финансировало русских революционеров, своих будущих могильщиков, или проявило невиданное художественное чутье и на корню скупило лучшие произведения европейской живописи на рубеже веков, создав основу коллекций невиданного богатства и сложности (Морозов, братья Щукины, Третьяков). Места, да и потребностей для политических требований, для изменения социальной структуры государства у него, этого купечества, не было и в помине. Стоит отметить и тот факт, что русское купечество, что достаточно хорошо показано у Горького в романе «Дело Артамоновых», воспринимало свое занятие (бизнес, сказали бы сегодня), как неправедное, не угодное Богу дело. (Это проявление той самой архаики психологического и религиозного рода, какой полнилось русское крестьянство, из которого и выходило купечество).

Знаменитые кутежи и загулы русских купцов во многом объясняются данной психологической раздвоенностью этой касты русских людей. Этим также объясняется и отсутствие политических претензий и всяческих поползновений по созданию социальных движений (партий), выражающих их интересы. То, что мы привычно, опираясь на опыт западноевропейских стран, называем буржуазными революциями, какие возникали в этих странах из-за нехватки политических свобод и, соответственно, экономических возможностей для развития предпринимательства этим «третьим» сословием, в России отсутствовало напрочь. Только в начале XX века стали появляться некоторые признаки, и очень осторожные, борьбы за политические свободы, какие поддерживались русской буржуазией. Не исключено, что и большевиков, каким они активно помогали в разных формах – и денежно, и морально, они видели как своих соратников в будущей социальной организации России без крайностей идей коммунизма. Слабость этих идей была очевидна на Западе, но в России они могли стать локомотивом либерально-буржуазных преобразований и прежде всего в экономико-политической сфере. Это было и иллюзией, и ошибкой юной русской буржуазии. Поэтому, когда мы по привычке старых учебников называем февральскую революцию 1917 года – буржуазно-демократической, это был, выражаясь современно, симулякр, слабая копия того, что уже пережил в свое время Запад. Ни совокупности философских, социальных и индивидуальных требований и идей не было и в помине, все носило стихийный, не продуманный характер. Этот процесс восьмимесячного как бы торжества буржуазных революционных идей в России как начался с фарса отречения Николая II, так и закончился тем, что горстка организованных и способных радикалов в лице большевиков легко и свободно взяла власть в свои руки.

В это время русская аристократия, выродившаяся и лишенная всякой пассионарной активности, совершенно находясь вне национальных отношений и привязок к родной культуре и территории, легко поддалась влиянию нескольких демагогов и авантюристов. Что говорить, к примеру, о психопатичном клоуне Керенском, о русских полубандитских организациях социал-демократов, на которые власть по существу, как теперь известно, никак серьезно не реагировала, не проявляла и толики государственной воли. Говорить об ответственности перед народом, тысячелетней историей государства говорить вообще не приходится. Лучшие из ее представителей в лице Столыпина неизбежно должны были погибнуть (и погибли еще до наступления революции), поскольку места на будущей карте России им не было.

Но и эти телодвижения России представляют из себя некую вершину исторической активности по сравнению с временами застоя советской истории 60-70-х годов XX века, среди главных достоинств которой была стабильность и приверженность к пониманию текущих бытовых потребностей населения, так как до этого в русской истории данный вопрос не ставился никем и никак.

Достоевский думал и писал, что русский народ должен послужить великим уроком для всего человечества, понимая под этим неизбежную для России и его народа мессианскую жертвенность и прохождение через самые тяжкие испытания. Пророк оказался страшно прав, и мы этот процесс наблюдаем вплоть до сегодняшнего дня.

Так и хочется вслед за Пушкиным воскликнуть – «Ужасный век, ужасные сердца!» Это про нас. Это про нашу эпоху, в которой не только наворочено невесть что с человеческим телом, которым не только покрывались целые поля во вторую мировую войну, но выгромоздили горы человеческой плоти в особых местах, вроде Освенцима и Майданека, Бухенвальда и безвестных белорусских деревень. Это была как некая валюта – сама физическая плоть человека, какой человечество расплачивалось невесть с кем за вход в царство свободы и демократии. Это также привело к тому, что само тело встало во главу угла всех дальнейших поползновениях человека в постмодернистскую эпоху.

Все внутреннее и идеальное, утопическое и возвышенное оказалось настолько недолговечным и предательским, что человеку пришлось хвататься за плоть, ее физичность, животную прямоту и инстинктивность. Это мы и наблюдаем последние несколько десятков лет. Теперь человек обречен расплачиваться этими своими потребностями не веры в Бога, не поисками красоты, спасающей мир, не возвышением слабых поползновений культуры к спасению того, что невозможно определить словами – истинно человеческого в самом человеке, но потребностями все в новых и новых содроганиях плоти, затуманивания мозгов все новыми и новыми наркотическими придумками, какие надо закачивать все в ту же ненасытную плотскую машину человеческого существа.

Кажется, что человек не выдержал перегрузки своей внутренней жизнью, своим полетом мечтаний, фантазии, обретения идеалов, Бога, в конце концов. Ему только и осталось, что фиксировать и разбираться со своей торжествующей плотью, своей физичностью, чтобы, пробежав свой век, отмеренное ему время, превратиться в некую жижу, находящуюся под несколькими метрами сырой земли. Никакого «столба» из желаний, поисков абсолюта, особых чувств любви и трепетного отношения к жизни над этим куском земли не будет подниматься вверх и нечего будет представить некоему высшему разуму, вздумавшему воскресить это ушедшее из жизни существо, потому что воскрешать будет нечего – за т а к и м человеком встает ужасающая пустота и безнадежность отсутствия малейшего смысла в его существовании.

Современный западный мыслитель, весь переполненный разнообразием исследовательских подходов постмодернистской эпохи и изощренностей интеллекта не верит ни в какую серьезность и основательность данной ему и проживаемой им жизни. Поэтому все, что он пытается понять – религиозного целостного человека, его этику, искусство, взыскующее об истине, историческое самосознание и т. д. (то есть понять русского человека и русскую культуру), для него это просто пародия, игра и «обрамление формы». «Шифрование пустоты» на Западе выглядит удручающе безвыходным для громадного числа людей потребительской массовой культуры, в которой главными импульсами выступают «секс и насилие». Вычленяя, убирая из жизни человека его онтологичность, его сущностное отношение к бытию, современная цивилизация (культура) разрушает тот базис существования человека, какой создавался на протяжении тысячелетий. Этот процесс обессмысливает все основательное, что с homo sapiens связано – любовь, веру, совесть, ответственность перед близкими, своим этносом и человечеством в целом, но главное перед самим собой. Короче, все то, без чего умирать страшно. Но, очень может быть, что современному человеку и не страшно, он воспринимает ее, смерть, как вариант игры с жизнью: авось, пронесет.

Эта картина, описанная автором выше, уже во многом стала реальностью и частью западного мира – ментальности, психологии, поведения людей. Тридцать с лишним лет к этому же шла Россия, считая отчего-то, научаемая ласковыми западными учителями, что в этом и состоит смысл жизни и отдельного человека и всего народа, но сейчас, кажется, остановилась, вспомнила, что Россия – это все же цивилизация смыслов и веры, любви и надежды. И как бы ни был труден путь к их обретению, его придется пройти. Просто у России нет другой дороги. И тогда Россия станет по-настоящему единой.

Запад и Россия: «лицом к лицу лица не увидать». Чьи противоречия сильнее?

Что сейчас ни пиши из сегодняшнего дня или из прошлой жизни, все равно упираешься в матрицу «Былого и дум» – слишком горяча и актуализирована до боли проживаемая в данный момент времени современность. Наблюдаемые в общественном и научном пространстве дискуссии как в России, так и на Западе, в которых все чаще ментально и словесно позволяется рассуждать о возможности новой глобальной войны между Западом и Россией, не могут не ужасать, так как в отличие от прежних попыток Запада справиться с Россией, то через Швецию, то через Наполеона, то через Гитлера, то есть опосредованно, сейчас западная цивилизация впрямую объявила русскую цивилизационную сестру своим врагом. И тем врагом, которого она «не может не победить». То есть впервые за многие века соседства России и Запада объявлено, что противоречия между нами неизбывны, и они могут найти примирение только в победе одной из сторон.

Это пугает, и серьезно. Я все чаще могу вообразить некую апокалиптическую картину всемирной катастрофы, какую, вероятно, не могут себе представить обыкновенные и плохо подготовленные, как можно судить по их поступкам и дискурсу, западные политики. Я же ее понимаю и вижу, так как много лет занимаюсь исследованием глубинных противоречий между русской и западной типами цивилизаций. Я могу ответственно судить об этом, написав ряд своих книг, особенно подробно разобрав генезис и противоречия между нами в упоминавшейся уже книге «Запад и Россия». Это видение не может не ужасать.

Запад, по существу, декларирует свои цели, не будучи ментально и духовно готовым к их реализации. Такого рода экзистенциальные задачи существования западной цивилизации вставали только на самой заре ее зарождения в пост-античные времена, когда она подверглась нашествию варваров и должна была собрать себя, опираясь на христианскую религию и на остатки великой античной цивилизации. Все дальнейшее ее развитие не предполагало и самой постановки такого рода задач. Те попытки трансформации европейской (западной) цивилизации, какие происходили с участием Наполеона, Гитлера, все же были флуктуациями и тупиковыми ответвлениями ее собственного развития (порожденными онтологическими причинами увеличения ее субъективации, как нечто враждебного и христианской доктрине, и духовной матрице, по которой развивалась, к примеру, Россия). Причем, заметим, что в обоих случаях (с Наполеоном и Гитлером) Запад должен был обращаться (вынужденно – не вынужденно, это другой вопрос) за помощью к России и тем самым, как говорил старик Гегель, опредмечивался в чистое вещество своей экзистенции исключительно и с помощью усилий, произведенных Россией.

Сама же Россия на протяжении всей своей истории всегда находилась в пограничном положении относительно своего существования, своей экзистенции. Поэтому ментальный код русской цивилизации завязан на готовности предложить мировой истории самые крупные жертвы, чуть ли не на грани выживания всего этноса. Русский (российский) народ к этому постоянно готов, в любое историческое время и независимо от политического режима, какой на данный момент сформирован на ее пространствах.

В силу одного лишь этого, но самого существенного фактора, становится очевидным, что в противостоянии с Россией, на этих космических высотах мировой истории, Запад обречен. Другой вопрос, что в свое время он совершил удачное клонирование самого себя, создав Соединенные Штаты Америки (а по большому счету еще дополнил сам себя, сделав еще одну копию на территории современной Австралии) и тем самым увеличил возможности своего выживания в условиях тотальной катастрофы. Но наличие современных средств уничтожения, носящих даже не запредельный по своей разрушительной силе характер, но просто выглядящих как некая апокалиптическая и финальная точка в развитии мировой цивилизации в принципе, снимает с повестки дня предусмотрительность Запада в своей рассредоточенности по поверхности Земли – она ему уже не поможет.

Также глобальными игроками становятся и такие величины геополитики, как Китай и Индия, поэтому у Запада в рамках серьезного, экзистенциального столкновения с Россией {не западным миром) нет ни единого шанса. Другой вопрос, что и выживание России (не-Запада) в целом будет затруднено после разрушительной ядерной войны. Хотя здесь и сработает тот самый дар небес – громадные пространства России, какие дадут ей шанс выжить и эволюционировать, спасая остатки цивилизации. Но сам процесс подобного прогнозирования, какой разыгрывается сейчас во всем мире, говорит об одном – перейден ментальный, моральный барьер отрицания такого рода конфликтов, как это было еще совсем недавно, во времена существования СССР.

Есть, правда, одно обстоятельство, какое позволяет несколько смягчить подобного рода картину «конца света» – это наличие громадного количества скрытых внутренних конфликтов внутри западной цивилизации, носящих этнокультурный характер и, частично, конфессионально-моральный. Разбавленная громадным, по численности, количеством инокультурных и иноэтнических элементов, Запад, даже не успев приступить к каким-то шагам по отношению к России (Китаю), может попасть в сокрушающую все на своем пути волну нового мусульманского покорения Европы (Запада), или же получив внутреннее сопротивление значительной части своего населения, связанного с исламом. В Штатах это будет свой вариант сопротивления в виде движения афроамериканцев и выходцев из Латинской и Центральной Америки по переформатированию пространства США[1]1
  Не могу в этом месте не привести блестящее рассуждение К. Свасьяна, посвященное этой проблеме. Читатель поймет из нее, что нельзя увидеть в этом вопросе примитивную отсылку к бумерангу рабовладельчества и пост-, пост-, пост-реакции их наследников. В своей замечательной книге, какая названа им «Европа: два некролога» (М. 2003, оригинал на немецком издан в 1996 году в Швейцарии), он пишет:
  «Афроамериканизация значит не больше и не меньше, как – возврат в рефлексогенную зону, в инстинктивную сиюминутность необратимо витальных перцепций, как если бы зародыш в своей онтогенетической рекапитуляции филогенеза заблудился и застрял на колониальных стадиях жизни. Ибо только шарлатан или недоумок стали бы утверждать, что к достижениям кичащейся своим могуществом современной цивилизации принадлежит и сознание. Современная цивилизация есть цивилизация вещей: электронно-умных, лазерно-сверхточных, исполненных сатанинского достоинства артефактов, на фоне которых пользующийся ими «специалист» производит впечатление избалованного подростка. Бедный старомодный Шпенглер, не пошедший в своих прогнозах одичания Европы дальше угрозы феллашества!.. Со временем придется ответить на вопрос, что же было выплеснуто с водой национал-социализма. Может быть, откроется, что ненависть к «немецкому» есть ненависть к Я и что обе мировые войны были лишь предлогом, с помощью которого охочее до жизни западное человечество полагало избежать своего осознанного посвящения в смерть».
  Вот таким образом в несколько замысловатой, правда, форме проницательный исследователь обнаруживает некие болевые точки западной цивилизации, где «афроамериканизация» современной культуры в широком контексте читается как приговор, вынесенный задолго до совершения преступления. И все вместе взятое, пришедшее к переломному моменту уже в третьем тысячелетии и могущее привести к известному финалу, кроется в ошибочности избранной западным миром эпистемологической матрицы, в которой было убраны милосердие и вера, и взяли вверх эгоизм (Я) и предельно выраженное рацио.


[Закрыть].

Понятное дело, что создавая такие сценарии развития самого ближайшего будущего, ум отказывается в них верить, и подспудно, исходя из инстинкта жизни, ты рассчитываешь на оптимистическое развитие событий. Замечу мимоходом, что совсем недавно мне пришлось одолеть несколько толстенных томов, описывающих эпохи, предшествующие первой и второй мировым войнам. Ряд из них принадлежит западным исследователям, другая часть – российским. При всем различии в подходах, использовании тех или иных исторических архивов, подробностей аргументации, они едины в своем главном качестве – никакая из эпох «пред-войн» не воспринималась ни политиками, ни общественностью, ни культурным сознанием, как «безнадежная», как та, из которой нет выхода. Эта иллюзорность во взглядах на исторические движения громадного масштаба, которые и до сих пор трудно рационально осознать и корректно описать, повторяется и сейчас. Мы продолжаем болеть этой куриной слепотой, которая мираж и какие-то просветы на горизонте заставляют нас думать, что все будет не так трагично и неумолимо жестко, как описывает всю ситуацию наш интеллект.

Разумеется, что наиболее прозорливые политики и мыслители отчетливо осознают, что, к примеру, сегодня они бы изо всех сил сопротивлялись распаду Советского Союза в том виде, в каком он произошел, что невключение России в союз стран, принадлежащих западной цивилизации, было громадной ошибкой, что постоянный взгляд на Россию и на все, с нею связанное – от человека до культуры, как на врага и как на нечто враждебное духу Запада – это главная и трагическая ошибка западного, прометейски ориентированного человека. Другой вопрос, что для России полное включение в состав Запада несло бы в себе катастрофический сценарий. Может быть, Россия его преодолела бы со временем, выработав в себе национально ориентированную элиту и отказавшись в итоге от западного пути развития. Разумеется, что этот «запутанный» процесс сопровождался бы дополнительными историческими издержками в виде этнических, социальных и других потрясений, а выход России на устойчивую траекторию своего независимого цивилизационного развития был бы задержан на неопределенное время.

При этом западный человек не заметил, что внутри его собственного дома накопилось такое количество противоречий, что справиться с ними нет никакой возможности, кроме как напрячь все свои силы и, сжав зубы, преодолев себя, согласиться на союз с Россией. На самом деле это единственный выход из ситуации, спасение для Запада и для человечества в целом. Запад опять затягивает весь мир в ловушку торжества надуманного, искусственно сформированного идеала (идеологического, придуманного моралите, вроде демократических и новых нравственных ценностей – зеленой энергетики, гендерного равновесия, новой семьи и т. д.), повторяя главную ошибку почившего в бозе фальшивого коммунизма в его тоталитарном розливе – бороться с ветряными мельницами и не обращать внимания на исходные позиции реального бытия.

Современный Запад – это матрица того самого, уже пройденного в мировой истории пути, какой связан с таким примером, как Древний Рим, когда варварство безусловно одерживает вверх над, якобы, цивилизацией и продолжает реализовывать себя на осколках прежнего имперского величия и развитой культуры. Это осуществляется потому, что жизнь этих варваров основывается на реальностях настоящего, а не мнимого мира, на принципах истинно человеческого, хотя бы и выступающего в грубой форме, отношения к бытию. Но главное – он отрицает развращенный и уже распавшийся морально мир покоренной цивилизации. Этот процесс применим как к погибшему Риму, так и к находящемуся на грани жесточайшего кризиса Запада сегодня.

Я еще раз повторю, что без России, без его уравновешивающего присутствия во всех мировых процессах, протекающих на просторах Евразии, невозможно устойчивое развитие человечества. И это можно говорить, проявляя полное уважение к таким мировым феноменам, как индийская и китайская цивилизации. Только Россия обладает модусом понимания как Запада, так и Востока, только она одна вмещает в себя этнически и конфессионально представителей той и другой культуры, исключительно ей принадлежит право оперировать с этими глобальными сущностями, их не упрощая и не превращая в игрушку межцивилизационных столкновений.

Отсутствие сегодня громадных теоретических умов на Западе, подобных Тойнби, Карлейлю, Расселу и других, такого же калибра, не дает никакой возможности для объяснения того обстоятельства, почему после добровольного выхода России из коммунизма, Запад не увидел в этом и свой исторический шанс. Вместо того, чтобы слиться с Россией в братском экстазе, о котором мечтал Достоевский, соединив практицизм Запада и духовную воспаренность русского Востока, создав нечто удивительное на просторах Евразии, что могло стать прологом для нового, фантастического по своим перспективам развития всего человечества. Ничего подобного не произошло и западный мир занял враждебную позицию по отношению к России. Вначале Запад весьма своекорыстно воспользовался слабостью разрушенной, бессильной России, беззастенчиво ее разворовывая, грабя в духе колониальных захватов территорий в средние века, а далее – и это стало главной, онтологической и мировоззренческой, ошибкой – он так и не признал Россию, ее культуру и цивилизацию, равной самому себе.

Запад продолжал видеть на востоке от себя странную, непонятную, экзотически развившуюся, но уже и погибшую империю, от которой исходили всякого рода идеологические неприятности и странный духовный импульс на совершенствование человека, на изменение социальных структур общества. Кое-что Запад усвоил для себя, трансформировал свой социум, более того, он был реально напуган притягательной силой идей, идущих из России – от Достоевского до Ленина, да так, что значительная часть их элиты была и очарована этими идеями и готова следовать за ними. Но окончательного – не примирения, нет – но понимания друг друга, не произошло. Причем, стоит заметить, что Россия искренне схватилась за эту слабо протянутую ей руку и, как всегда было в ее истории, с особым энтузиазмом кинулась осваивать западные ценности, которые ранее были ей недоступны. Правда, очень скоро выяснилось, что они оказались «не первой свежести» и не совсем подходящими для русского народа.

И этот процесс отторжения от Запада происходил в России с неизбежностью идущего по полю боя танка Т-34, независимо от того, кто и как в государственных масштабах России усиленным образом работал над полной капитуляцией России и как государства, и как независимой цивилизации. Но сопротивление потихоньку накапливалось, подкрепляемое постоянно недружественными и подчас враждебными шагами Запада, особенно по расширению НАТО, и завершился этот процесс явлением Путина в современной России. На Западе никак не поймут, что дело не в конкретной исторической фигуре Путина, хотя и в нем также, и я писал об этом в книге «Понять Россию»; не было бы его, чуть позже появился его духовный двойник, и Россия все равно начала бы движение в сторону от Запада.

Айсберг России не просто дрейфовал куда-то в направлении бесконечных просторов Урала, Сибири и Дальнего Востока, но он еще и перевернулся, к изумлению Запада, и показал спрятанную под гладью современной истории нерастраченную силу духовной жизни народа, его потребность в справедливости во всем – от поведения в частной жизни до событий мировой истории. Этот невидимый до определенного момента громадный материк русской жизни не только неприятно удивил западных политиков, но и ужаснул своей нетронутой и нерастраченной громадностью и фатальностью «охлаждения» всех западных интенций и планов по полному подчинению России западной доминанте.

Русский варвар так и остался варваром в глазах европейского «прометея», поскольку он, набычившись, упрямо отказывается от всех прелестей постмодернистского мира, от идей глобалистики, потворства парадигмам трансгуманического понимания жизни, созданных безымянными западными пророками на альпийских лугах и убедивших в их жизнеспособности почти все человечество, но не принятых основной массой российского народа. В известной степени, это сопротивление русских является спусковым крючком для многих стран мира, какие в отличие от сегодняшней идеологической зашоренности Запада, не хотят жить по одним и тем же определенным, далеко за их пределами и не по их воле, лекалам, предназначенным для всех государств и народов, независимо от их этнического своеобразия и культурно-исторической специфики.

* * *

Несмотря на то, что «дьявол» прячется всегда в деталях и тем самым он умерщвляет самые лучшие поползновения человеческого духа, сегодня наступил тот самый, и заметим тут же, чрезвычайно редкий, исторический момент, когда «видно далеко и во все стороны». Произошло, может быть, впервые за всю трудную историю человечества укрупнение масштаба происходящих событий. Остроту этим событиям придает обстоятельство, не знакомое ни крестовым походам Средневековья, ни религиозным войнам на территории самой Европы, ни колониальному покорению Западом других народов «огнем и мечом», ни наполеоновскому переформатированию именно что Запада как такового, ни повторению подобной попытки Германией в XX веке, а именно: над человечеством реально повисла угроза исчезновения его самого, чего раньше не было даже в самом малом приближении. Ни подобная громадным армиям древности шестисоттысячная толпа наполеоновских воинов, ни орды почти 200 гитлеровских дивизий не представляли такой онтологической угрозы всему населению земного шара, да и самой планете Земля, как маленькие «красные кнопки», находящиеся в ядерных чемоданчиках руководства стран, владеющих атомных оружием. Наконец-то самоубийца нашел для себя подходящую веревку, какая выдержит тяжесть его тела, и теперь можно приступить к суициду. Такой исторический сарказм единственно и уместен для описания той новой ситуации, в какой очутилось современное человечество.