Текст книги "Демонтаж"

Автор «Слова» повествует о существовании двух религиозных «партий» на Руси и сожалеет, что в свое время не хватило сил помешать крещению Руси Владимиром: «О, печалиться Русской земле, вспоминая первые времена и первых князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским; а ныне одни стяги Рюриковы, а другие – Давыдовы, и порознь их хоругви развеваются. Копья поют…»

На рюриковых стягах изображались славяно-арийские боги, на давыдовых – атрибутика ортодоксальной христианской церкви. Это указывает на наличие религиозного противостояния. Из-за религиозной вражды Русь ослабла, и автор жалуется, что теперь по ней безнаказанно могут ходить враги. Сожаление о том, что «Того старого Владимира (крестителя) нельзя было пригвоздить к горам Киевским», очевидно, нужно понимать буквально. Нам представляется, что этот небывало крамольный, с точки зрения православной церкви, абзац остался в «Слове» случайно, по ошибке.

По официальной версии в то время шла непримиримая борьба Андрея Боголюбского с потомками Ростислава. Ростиславичи пользовались огромным влиянием на Руси. Даже Киевского князя назначали с их согласия. Из огромного количества братьев Ростиславичей двоих звали Давыд и Рюрик.

Возможно, из-за этого обстоятельства на данный эпизод не обратили должного внимания, отнеся на их счет «стяги Рюриковы и Давыдовы»? Хотя те исторические Давыд и Рюрик сражались под одним стягом. Их хоругви не могли «развеваться порознь». И вообще, ничем особым в историческом плане эти личности не выделились. Так что на самом деле «Рюриковы» обозначают славян-ариев, а «Давыдовы» – христиан-ортодоксов.

«Слово о полку Игореве» – единственное произведение, где слова «поганые половцы» употребляются в классическом смысле. Кочевое племя половцев на самом деле состояло из язычников. Самых настоящих язычников с шаманами, бубнами и черной магией. С точки зрения русского языка, применение к ним названия «поганые» является правомерным и употребляется в его первоначальном смысле.

* * *

Внимательно перечитывая героическую битву на Куликовом поле в изложении «Задонщины» (ранее мы уже ее обсуждали), нас не покидало чувство, что где-то мы уже это слышали. А слышали мы нечто подобное как раз в «Слове о полку Игореве». Тогда мы положили два текста рядом и стали сопоставлять выдержки из «Слова о полку Игореве» и «Задонщины», показавшиеся нам подозрительно похожими.

Теперь и вам хотим предложить маленькую игру: сможете ли вы найти в них некоторые совпадения? Конечно, это требует внимания и выдержки, но давайте рискнем. Напоминаем, что официальные даты написания «Слова» – 1186 год, «Задонщины» – 1380 год, то есть разница написания почти в двести лет. Срок, на наш взгляд, внушительный. Вот иконописный стиль, например, в каждом веке свой. Сразу можно отличить XII век от XIII. А как у нас с летописным стилем? Сильно с веками поменялся или не очень?

Эпизод первый

Слово. «…и какую лебедь настигал сокол – та первой и пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу, зарезавшему Редею перед полками касожскими, прекрасному Роману Святославовичу. А Боян, братья, не десять соколов на стаю лебединую напускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал, а они уже сами славу князьям рокотали».

Задонщина. «Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы: первым славу великому князю Игорю Рюриковичу, вторую – великому князю Владимиру Святославовичу Киевскому, третью – великому князю Ярославу Владимировичу».

Эпизод второй

Слово. «Игорь ждет милого брата Всеволода. И сказал ему Буй-Тур Всеволод: „Один брат, один свет светлый – ты, Игорь! Оба мы Святославовичи! Седлай же, брат, своих борзых коней, а мои готовы, уже оседланы у Курска. А мои куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены; пути им ведомы, яруги известны, луки их натянуты, колчаны открыты, сабли наточены. Сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю – славы“.

Задонщина. «И сказал ему Дмитрий (Ольгердович. – Прим. авт.): «Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы – раньше твоих оседланы».

И сказал ему князь великий Дмитрий Иванович: «Брат Владимир Андреевич! Два брата мы с тобой, а внуки мы великого князя Владимира Киевского… а шлемы черкасские, а щиты московские, а сулицы немецкие, а кинжалы фряжские, а мечи булатные; а пути нам известны, а переправы для них наведены, и все как один готовы головы свои положить за землю Русскую и за веру христианскую. Словно живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое прославить».

Эпизод третий

Слово. «И сказал Игорь дружине своей: „Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть“.

Задонщина. «И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: „Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!“

Эпизод четвертый

Слово. «(Игорь) …либо шеломом испить из Дона».

Задонщина. «(Андрей) …и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды».

Эпизод пятый

Слово. «А половцы непроторенными дорогами устремились к Дону великому: скрипят телеги в полуночи…»

Задонщина. «Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хинове на Русскую землю!»

Эпизод шестой

Слово. «Дремлет в поле Олегово храброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно на обиду рождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, черный ворон, поганый половчанин!»

Задонщина. «И сказал всем князь великий Дмитрий Иванович: „Братья и князья русские, гнездо мы великого князя Владимира Киевского! Не рождены мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому этому Мамаю!“

Эпизод седьмой

Слово. «…кровавые зори рассвет возвещают, черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии. Быть грому великому…»

Задонщина. «…принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому…»

Эпизод восьмой

Слово. «Игорь к Дону войско ведет. Уже гибели его ожидают птицы по дубравам, волки грозу навывают по ягуарам, орлы клекотом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты».

Задонщина. «Мамай пришел на Русскую землю и воинов своих привел. А уж гибель их подстерегают крылатые птицы, паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя».

Эпизод девятый

Слово. «Яр-Тур Всеволод! Стоишь ты всех впереди, осыпаешь воинов стрелами, гремишь по шлемам мечами булатными. Куда, Тур, ни поскачешь, своим золотым шлемом посвечивая…»

Задонщина. «…ринулся князь Владимир Андреевич со своей ратью на полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские».

Эпизод десятый

Слово. «Тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, и сами полегли на землю Русскую. Никнет трава от жалости, а дерево от печали к земле приклонилось».

Задонщина. «Лишь вороны не переставая каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились».

Эпизод одиннадцатый

Слово. «Великий князь Всеволод! Не мыслишь ли ты прилететь издалека, отцовский золотой трон поберечь? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать».

Задонщина. «Запричитали жены коломенские, приговаривая так: „Можешь ли ты, господин князь великий, веслами Днепр загородить, а Дон шлемами вычерпать?“

Эпизод двенадцатый

Слово. «Ярославна с утра плачет на стене города Путивля, причитая: „О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладьи Святославовы до стана Кобякова. Возлелей, господин, моего ладу ко мне, чтобы не слала я спозаранку к нему слез на море“.

Задонщина. Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитая: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!»

Надеемся, не найдется людей столь наглых, способных заявить, что не заметили никакого сходства между «Словом о полку Игореве» и «Задонщиной». Любой нормальный человек должен, ознакомившись с этим, если не с возмущением, то по крайней мере с любопытством воскликнуть:

– ЧТО ЭТО?!

А собственно – ничего особенного. Перед нами «Слово о полку Игореве», переделанное в «Задонщину». Неудачный вариант описания Куликовой битвы, «высосанный» из «Слова о полку Игореве». Банальная подтасовка, бездарная переделка. Думаем, не нужно особо доказывать, что любой уважающий себя летописец не сел бы по собственной инициативе потрошить «Слово о полку Игореве». Пожалуй, совесть бы не позволила. А вот если это заказ? Спланированная акция? Часть единого большого плана…

Правда, как нетрудно заметить, церковный служащий, которому поручили «переделку», не обладал природными задатками к литературе. Поэтому такие красивые и поэтичные строки, как: «Тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, и сами полегли на землю Русскую. Никнет трава от жалости, а дерево от печали к земле приклонилось», превратились в отчет патологоанатома: «…каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились».

Корявый язык «Задонщины» по современным меркам соответствует стилю тракториста-двоечника, тем не менее это не мешает литературоведам находить здесь «спирально-круговые композиции былинного сказания-песни».

С остальным не лучше. Если в «Слове» «Днепр пробил каменные горы», имеются в виду знаменитые Днепровские пороги, то в «Задонщине» Дону также приписаны камнерыльные способности, хотя в реальности подобных «камней» на Дону просто не существует.

В «Задонщине» предприняты робкие попытки подвести под произведение церковную тематику. «Олегово храброе гнездо» из «Слова» в «Задонщине» превращается в гнездо Владимира Киевского. С чего-то вдруг Дмитрий Донской, потомок Рюрика елейным голосом вспоминает: «…гнездо мы великого князя Владимира Киевского!» А потому что Владимир – креститель Руси. Значит, Донской в угоду церковникам обязан забыть настоящего своего прародителя Рюрика. По мнению церковников, это очень красит Донского. А по нашему – не очень.

Самое начало текста «Задонщины» украшают грандиозные антропологические исследования, главный вывод которых заключается в том, что «православный русский народ берет свое начало от сына Ноева – Афета».

Думаем, впоследствии, в виду того что иудейское происхождение русского народа, очевидно, обрадовало не всех, «Задонщина» некоторое время не фигурировала среди письменных источников. Возможно, считалась неудачным проектом. Тем не менее из-за скудности фактуры «Задонщине» со временем была присвоена почетная степень «торжественной, героической песни победителям несметной мамаевой орды». С тех пор «игоревское» происхождение «Задонщины» завуалировали, и она пошла как самостоятельное произведение героического эпоса.

* * *

Итак, первоначальная версия истории Руси XII–XIV веков отражалась в двух произведениях:

1. «Слово о полку Игореве», описывающее реальный поход Новгород-Северского князя на половцев.

2. Произведение, настоящего названия которого мы никогда не узнаем. Гораздо позднее оно было переделано в «Сказание о Мамаевом побоище», но на тот период существовало в своем первоначальном виде.

Речь идет о том варианте «Сказания», в котором Мамаевыми богами оказались Велес и Хорс. Невозможно сегодня восстановить точную дату и настоящих участников события, описываемого в изначальном произведении, но отдельные его участки весьма наглядно демонстрируют внутреннюю усобицу Руси, имеющую религиозные корни.

Это как раз тот случай, когда бьются «наши с русскими». Возможно, речь идет о битве «на Кулишках» в Подмосковье, версию о которой выдвинули Носовский и Фоменко. Это, кстати, полностью объясняет, почему на древних гравюрах, изображающих Куликовскую битву, обе враждующие стороны одеты в русские доспехи.

Собственно, это еще не «вариант» истории, склепанный хронистами. Это то, что происходило на самом деле. Варианты до определенной поры не требовались. Но со временем потребность в «варианте» возникла. Елейные рассказы о блаженстве, снисходящем на людей, принявших крещение, неминуемо натыкались на воспоминания о зверствах «блаженных», творимых с русским народом во времена насаждения крещения. Поскольку «запретить» воспоминания не представлялось возможным, был изобретен уникальный метод – операция под кодовым названием «Это не мы!».

Если кто-то сомневается, что люди способны на такие поступки, пусть зайдет в комнату к своим детям, положит на стол сникерс и строго скажет: «Разрешаю съесть только после обеда!» Потом, через 10 минут, когда он обнаружит пустую обертку от сникерса, поинтересуется у своих детей: кто его съел? Можете не сомневаться, ответ будет однозначным:

– ЭТО НЕ МЫ!

Через много лет, когда боль от гражданской войны в памяти народной начала утихать, «крестителей» стали идеализировать. Самый первый из них – Владимир Красно Солнышко, оказалось, все свои гнусности творил, пока не окрестился, а потом стал непогрешимым и равноапостольным. Но повторить данный фокус со всеми подряд не представлялось возможным. Поэтому и возник первый гениальный план из серии «а это не мы!».

Первыми негодяями, зверями и нелюдьми, которые регулярно мучили святую Русь, назначили половцев. О «крестителях» же теперь говорилось иначе:

«Прекрасен обликом и чист душою, совершенен умом, поборник благочестия, жизни украшение, предков достоинство. Обеты, принятые в святом крещении в чистоте сохранил, сберег сердце свое от помысла греховного, словно в чертоге в чистом теле. Праздных бесед не вел и непристойных слов не любил. Злонравных людей избегал, а с добродетельными всегда беседовал. Священное Писание с умилением слушал, о церквях божьих усердно заботился. Душу свою чистую и непорочную в жертву Господу своему принес. Ангелы душу его на небеса со славой вознесли!»

Таким образом «крестители» от зверств крещения открестились. Но «половецкая» версия нуждалась в каких-либо ощутимых и широкодоступных представлениях. Обычно организовывать подобные вещи поручают департаментам культуры и образования. Но поскольку в те времена их еще не изобрели, эту «почетную» миссию пришлось выполнять литературно-историческим писаниям.

Согласно плану, все половецкие зверствования должны были укладываться в период с 1185 по 1380 годы. Поэтому версия, которую теперь уже заслуженно можно обозначить как первичную, сначала ограничивалась двумя произведениями:

1. «Слово о полку Игореве», где сила половецкая на Калке реально победила русские войска.

2. «Слово о полку Игореве», переделанное в «Задонщину», где великий князь Дмитрий Иванович в битве на Дону положил конец половецким страстям.

Обратите внимание на само название произведения «Задонщина». Название свидетельствует лишь о битве на Дону. Если бы произведение посвящалось Куликовской битве, то название было бы другое, например, «Куликовщина», но ни о каком Куликовском поле автор «Задонщины» не слышал. На тот момент, когда автор «высасывал» «Задонщину», Куликовское поле еще не изобрели.

Понятно, что всего двух произведений было явно недостаточно. Причем второе, «Задонщина», не соответствовало никаким критериям и не могло играть ведущую роль. Поэтому версия стала обрастать новыми подробностями, детализироваться. Появлялись свежие герои. Усиливалась ведущая и освободительная роль христианской церкви.

Тем не менее новые произведения, где имелось упоминание о битве на Дону, например «Слово о житии и о преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя Русского», в единую линию вписывались слабо. Кровожадное лицо нехороших половцев рекламировали вяло. К тому же «Слово» кишело совершенно вредными (ведическими) подробностями.

Вот тут была произведена кардинальная переделка не известного нам произведения, которое ныне представлено как «Сказание о Мамаевом побоище». Здесь уже во всех подробностях появляются Пересвет с Челубеем. Сражение с берегов Дона переносится на Куликово поле к речке Непрядве. И красной нитью через все произведение протягивается направляющая и руководящая роль Православной церкви, не глядя, что в те годы она православной еще называться не могла.

«Сказание» является наиболее подробным описанием сражения Донского с погаными половцами. Правда, как мы уже рассматривали выше, в нем слишком много осталось от базового произведения, что дает возможность без труда понять первоначальный замысел изложения.

Главное, на что бы нам хотелось еще раз обратить внимание, – это то, что хронологически половецкая версия строилась на двух событиях: битва с половцами Игоря на Калке и битва Дмитрия Донского на Дону с половецким царем Мамаем. Никаких других отправных дат данная версия не рассматривала.

«Вот они-то на реке Каяле и одолели род Афетов. С той поры земля Русская невесела; от Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью охвачена, плачет, сыновей своих поминая – князей, и бояр, и удалых людей, которые оставили дома свои, жен и детей, и все достояние свое, и, заслужив честь и славу мира этого, головы свои положили за землю Русскую и за веру христианскую».

Обратите внимание: здесь автор даже не намекает на захват Русских земель и гибель гражданского населения от иноземных захватчиков. Речь идет только о воинах, которые погибли в дальних походах «оставили дома свои, жен и детей, и все достояние… головы свои положили».

Примечательно, что великая княгиня Евдокия, беспокоясь о муже, ушедшем на Куликовскую битву, произносит такие слова:

«Не допусти, Господи, того, что за много лет прежде сего было, когда страшная битва была у русских князей на Калке с погаными половцами…»

Самым страшным событием на Руси из всех предшествующих для княгини является битва с половцами 1185 года. При этом ей ничего не известно о битве на Калке с монголами 1223 года, нашествии Батыя 1237–1240 годов, Неврюевой рати и т. д. Можно ли допустить, что княгиня из-за какой-то болезни, например психического расстройства, помнит только события двухсотлетней давности и не помнит более близкие события? Конечно же, нет! Просто княгиня и автор, который представляет нам ее мнение, знакомы лишь с половецкой версией истории Руси. А половецкая версия, кроме Калки и битвы на Дону, больше в себя ничего не включала.

Сама половецкая версия еще не представляла стройной системы подогнанных фактов. Определение ее как «версии» надо воспринимать весьма условно.

Последующую, вторую версию, назовем ее «татарское иго», жизнь сама вынесла естественным путем. Волжские татары в XV веке производили уже не просто набеги, а широкомасштабные военные операции против Руси. «Татарские» зверства, творимые с русским народом, вполне затмили зверства «крестителей»:

«…от частых их набегов и завоеваний до основания были разрушены многие русские города и поросли они быльем и травою, так что стали неузнаваемы. Опустошили они все села, так что от всеобщего запустения позаросли они густыми лесами. И жгли они великие честные монастыри, святые же церкви оскверняли присутствием своим, ложась в них спать; и чинили они насилие над пленными женщинами и девицами; и раскалывая секирами честные святые образы, предавали их огню-всеядцу; и над монахами чинили надругательство, бесчестя образ ангельский: засыпали им в сандалии горячие угли и, обвязав вокруг шеи веревку, заставляли скакать и плясать, словно прирученных зверей; и стаскивали с молодых красивых иноков черные ризы и облачали их в мирские одежды, а затем продавали их, как простых юношей, в далекие варварские земли; и расстригали молодых инокинь, и насиловали их, как простых девушек, и брали себе в жены; над мирскими же девицами на глазах у отцов их и матерей, не стыдясь, преступное блудное дело творили, также и над женами на глазах у их мужей, еще и над старыми женщинами, которые до сорока и до пятидесяти лет во вдовстве пребывали, оставшись без мужей своих.

Православные христиане ежедневно уводились в плен казанскими сарацинами и черемисой, старым же, непригодным для работы, они выкалывали глаза и обрезали уши, нос и губы, и выдергивали зубы, и вырезали щеки, и в таком виде бросали их, еле дышащих. Иным же отрубали они руки и ноги, и валялись те люди, как бездушные камни на земле, и спустя недолгое время умирали. Некоторые люди посечены бывали, других же они пронзали железными прутьями меж ребер, и в грудь, и в лицо, иных, убивая, перерубали пополам, иных же сажали на острые колья возле их городов, и предавали позору, насмехаясь над ними.

Вот, что они делали с младенцами незлобливыми: когда, смеясь и играя, протягивали к ним любовно руки свои, словно к родным отцам, окаянные те кровопийцы, схватив за горло, душили их, и, взяв за ноги, разбивали о камень и о стену, и, пронзив копьями, поднимали в воздух.

И разлилась по Русской земле великая скорбь, и стон великий, и рыдание, и отовсюду поднимался громкий плач, горький и неутешный, от народа поганого и неправедного, бесстыдством и злобой переполненного».

Естественно, что общественное мнение не препятствовало, а даже желало виновниками всяких бед на Руси видеть казанских татар. Это полностью совпадало с планами «крестителей». Также это соответствовало чаяниям высших русских фамилий, имеющих половецкие корни.

Понятно, что два похода на Калку и Дон, причем оба на вражескую территорию, никак не характеризовали ужасы татарского ига. Потребовался мощный татарский набег на территорию самой Руси. Взяв за основу описание набега казанских татар (скорее всего набега на Рязань) XV века, на свет произвели «Повесть о разорении Рязани Батыем».

Из XV века ее запихали прямо в XIII, забыв по недосмотру вычеркнуть огнестрельные пороки. Так батыевцы начали жахать по врагу из пороховых пищалей задолго до их изобретения.

Версия татарского ига опиралась на несколько произведений, которые можно поделить на три группы:

1. «Повесть о разорении Рязани Батыем».

2. Ряд произведений, повествующих о Куликовской битве.

3. «Казанская история» и последующие произведения, описывающие татарские набеги XVI века.

В это время для объяснения причин переименования половцев в татар рождается измышление: русские всех кочевников называют татарами, включая половцев. Это была довольно вынужденная мера. Другой возможности переложить вину с половцев на татар не существовало. Поэтому в самых первых произведениях сплошь остались фигурировать половцы. Но теперь уже все знали: читаем половцы, подразумеваем татары. Во вновь создаваемых произведениях, понятно, о половцах уже не вспоминали, фигурировали только татары.

«Слово о полку Игореве» со своей Калкой в татарскую версию не вписалось. Приазовье никак не гармонировало с волжскими татарами. Поэтому «Слово» осталось самостоятельным произведением, которое переделывать не было необходимости. Хронисты в точности переписывали его, определяя в разряд литературных, но не исторических произведений. Благодаря этому «Слово» дошло до нас почти в нетронутом виде, сохранив весьма ценные сведения.

Татарская версия утверждалась, ширилась. Обрисовались контуры новой цепи исторической хроники. Поначалу татарская версия была всем хороша, все объясняла, всех устраивала. Но годы шли. Крепла государственность. Казанское и остальные волжские царства постепенно становились русскими землями и «злые татаровья» российскими подданными. А в самой истории образовывалось такое завихрение, что татарская версия стала не только унизительной для Российского трона, но и крайне опасной.

Все дело в проклятых ярлыках на великое княжение, которые якобы выдавали ханы татарской орды. Представляем, как приходилось морщиться Российской монархии при намеках на то, что ярлыки на княжение их предки на коленях вымаливали у «немытых» волжских чабанов.

Но и это еще не все. Эти самые чабаны с пастухами, полистав исторических трудов, вполне могли задаться вопросом: «А почему бы не возродить старые хорошие порядки?» И в один прекрасный момент, собрав изрядное количество народа и хлебнув кумыса, не спросить у Российских монархов: «Ребята, а чё, разрешения спрашивать уже не надо, что ли? Захотел царем стать, понимаешь, так вот запросто и стал? Ну-ка бегом за ярлыками к нам на Волгу, быстро! Позабыли, как это делается? Так мы напомним!»

Требовалась кардинальная рихтовка народной памяти. Острейшим образом встала необходимость в великом народе, у которого не стыдно было бы просить ярлыки на княжение, но чтобы при этом «никто не знал, кто они, откуда они появились и каков их язык, и какого они племени, и какой веры». Ну и, конечно, чтобы потом они опять куда-нибудь делись. Потому как, если они никуда не денутся, снова организуется запруженность из желающих выдавать ярлыки.

Выкручиваться из этой щекотливой ситуации поручили Скалигеру – немцу дофашистской ориентации. Очевидно, перелопатив немало трудов по истории и географии, Скалигер нашел в общем-то оригинальное решение. Народом, отвечающим почти всем требованиям, оказались монголы.

Понятно, что сразу возник вопрос: куда девать татар? А девать-то их решительно было некуда. К тому времени все исторические и литературные труды были исключительно про татар. Плавно перейти «от татар к монголам», как в свое время «от половцев к татарам», не было практически никакой возможности. А с монголами татары не скрещивались, как ежик с удавом.

Но Скалигер, подлая его морда, нашел-таки выход из весьма непростой ситуации, предъявив Руси труды европейских «литераторов», которые якобы еще до него скрестили монголов с татарами. Причем сделал это настолько хитро, что никто не заподозрил подвоха. Мы поговорим об этом отдельно.

С тех пор каждый мнящий себя «Фигурой в Истории» непременно желает выпендриться и представить миру собственную байку о том, как монголы скрестились с татарами, не сознавая, что чрезмерное наличие таких баек характеризует не научность, а шарлатанство их происхождения. Вот таким ненаучным образом секта историков пополнилась отрядом маньяков-мичуринцев.

Скалигер столкнулся еще с одной проблемой: если бы начало монгольского нашествия объявлялось от Батыева набега, то это лишь повторяло бы татарскую версию и превращение татар в монголов не прижилось. Объявление о том, что вместо татар на Рязань напали монголы, выглядело бы грубо и наивно. Чтобы превратиться в татар, монголам требовалось заявиться на Русь пораньше. Да и само такое превращение требовало растяжки во времени. Чрезмерно быстрое превращение монголов в татар могло насторожить обывателя. Требовался ловкий, продуманный ход.

Тут Скалигеру и подвернулось забытое «Слово о полку Игореве». Воспоминания о каком-то разгроме русских войск на Калке уже существовали в подсознании обывателя. Требовалось немного сдвинуть дату и подменить действующих лиц. Дальнейшее зависело от решительных действий руководства страны по внедрению в массы нового исторического мышления, что Петр I успешно осуществил с помощью дыбы и тайной канцелярии. Скалигер смело ввел в игру монголов на Калке.

Битву на Калке решили не совмещать со «старой» Калкой, а передвинули ее вперед на 38 лет, хотя вопрос такого совмещения наверняка обсуждался, и отряд скалигеровцев дружно засел за изготовление новой версии Калки. Вкратце скалигеровскую (современную) версию Калки мы уже обсудили. Оценку данной группе за работу, конечно, хочется поставить такую: «Ни в склад, ни в лад!» Но мы понимаем, что для разработки убедительной версии у этих людей не было ни нормальных источников, ни антропологических данных, ни современных географических карт. Похоже, им даже не предоставили достаточного количества времени.

А если учесть, что на их версию по сей день «ловится» куча чудаков с учеными степенями, то им вполне заслуженно можно поставить оценку «хорошо».

Для пущей убедительности, параллельно изысканиям Скалигера в Китае внезапно обнаружилось «Сокровенное сказание монголов», иногда называемое «Тайной историей монголов». Естественно, обнаружили ее не сами китайцы, а русский архимандрит Палладий, поскольку китайские библиотекари прослыть первооткрывателями этой хренотени, надо понимать, отказались наотрез. И, естественно, обнаружен не оригинал, а копия.

Вот так в XVII веке повсеместно родилась величайшая монгольская эпопея.