Текст книги "Психология творчества. Вневременная родословная таланта"

• «Правитель Флоренции Лоренцо Великолепный (Лоренцо Медичи правил в 1469–1492 гг. – Е.М.) был одновременно великим государем, счастливым и привлекательным человеком. Он властвовал, в большей мере пользуясь хитростью, нежели принижая чрезмерно достоинство своего народа; как умному человеку, ему были противны пошлые царедворцы, которых в качестве монарха он должен был награждать… Равновесие сил придумано им; он охранял, насколько возможно, независимость мелких итальянских государств…» (из книги А. Стендаля «История живописи в Италии», Франция, 1818 г.). «Польза отечества, величие семейства, возрастание искусств» – вот три принципа, которыми руководствовался во всех делах правитель Флоренции, никогда не отделяя одного от другого…» (из статьи И. Бузукашвили «Лоренцо Великолепный», Россия, 2012 г.). «Лоренцо Великолепный не только украсил Флоренцию, но и укрепил ее могущество. В городе почти не было нищих, а о немощных горожанах заботилось государство. Лоренцо вошел в историю как мудрый политик и дипломат…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Леонардо да Винчи», российск. изд. 2008 г.). «Он пользуется абсолютной властью в делах политики, но правит Флоренцией, проявляя здравый смысл, учтивость и достоинство. Без официального титула и званий. Это богатейший во всем мире человек, дружбы и расположения которого добиваются правители итальянских городов-государств и могущественные монархи Востока и Запада, а между тем у него открытый и мягкий характер и полное отсутствие высокомерия. Не располагая ни армией, ни стражей, он ходит по улицам Флоренции без всякой свиты, разговаривает со всеми гражданами как равный, ведет простую семейную жизнь, любит играть со своими детьми и держит свой дом открытым для художников, писателей и ученых со всего мира…» (из статьи И. Бузукашвили «Лоренцо Великолепный», Россия, 2012 г.). «Он был истинным сыном Ренессанса. Он писал стихи, любил сочинения Платона, коллекционировал шедевры, увлекался архитектурой…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Леонардо да Винчи», российск. изд., 2008 г.). «Современник пишет: «Кто ныне в Италии и вне ее хочет что-нибудь построить – спешит обратиться во Флоренцию за архитекторами». Лоренцо слывет знатоком классических языков, читает в оригинале греческие и латинские манускрипты. Его посланники отправляются на Восток, где разыскивают и привозят во Флоренцию древние рукописи, свитки и книги. В истории Лоренцо Великолепный останется и как создатель первой в Европе публичной библиотеки. Его собрание насчитывало около 10 тысяч рукописных и печатных книг. Подобной библиотеки не было нигде со времен Александрии. Она и по сей день носит его имя – Библиотека Лауренциана – и находится при соборе Сан Лоренцо» (из статьи И. Бузукашвили «Лоренцо Великолепный», Россия, 2012 г.). «В период правления Лоренцо Великолепного культура Флоренции достигла небывалого расцвета…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Леонардо да Винчи», российск. изд., 2008 г.). «Унаследовав от своих предков склонность покровительствовать искусствам, Лоренцо Великолепный живо чувствовал красоту во всех ее формах и по влечению сердца делал то, что предки его делали по соображениям политики… Его стихи обнаруживают в нем высокую душу, знавшую, что такое любовь, и любившую Бога, как любят любовницу, – сочетание, допускаемое природой лишь в тех душах, которые предназначаются ею для людей гениальных. Он имел обыкновение говорить: «Кто не верит в будущую жизнь, мертв уже в нынешней». В одинаково пламенном стиле он то слагал гимн творцу, то обожествлял предмет своих любовных восторгов. Превосходя по своим государственным способностям Августа и Людовика XIV, он покровительствовал изящной словесности как человек, который предназначен был занять в ней одно из первых мест, если бы самим своим рождением не был уже предназначен руководить Италией…» (из книги А. Стендаля «История живописи в Италии», Франция, 1818 г.). «Искусство в глазах Лоренцо является куда более важной заботой, чем его флотилии, плавающие по всем морям мира, и его банки, опутавшие своей сетью всю Европу… Правитель Флоренции привил своим гражданам, и в первую очередь богатым жителям города, любовь к прекрасному, к античности, хороший вкус и стремление наполнить жизнь произведениями истинного искусства… XY столетие – эпоха кватроченто, золотой век итальянского Ренессанса. Время, когда в одном городе на берегах Арно собирается целое созвездие гениев. Все они – современники Лоренцо Великолепного. В жизни многих из них правитель Флоренции сыграет роль, назначенную самой судьбой…» (из статьи И. Бузукашвили «Лоренцо Великолепный», Россия, 2012 г.). «Судьба его вознаградила: у него на глазах родились или созрели великие художники, прославившие его страну: Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонарроти, Андреа дель Сарто, Фра Бартоломео, Даниэле да Вольтерра» (из книги А. Стендаля «История живописи в Италии», Франция, 1818 г.). «…В своем внимании к людям искусства и их творчеству Лоренцо Великолепный открыл столь много самых разных форм поддержки художников и архитекторов, что впору говорить о настоящей и хорошо продуманной политике в сфере искусства» (из статьи И. Бузукашвили «Лоренцо Великолепный», Россия, 2012 г.).

• «Миланский герцог Лодовико Моро видел, какой славы достигли Медичи во Флоренции, покровительствуя искусствам. Ничто так не скрывает деспотизма, как слава. Он пригласил всех знаменитых людей, каких только мог найти. Он их собрал, по его словам, чтобы дать воспитание племяннику. Этот человек в непрерывных празднествах искал себе отдыха от коварной политики, которую он всегда вел. Особенно любил он музыку и лиру, инструмент, славящийся у древних… Говорят, что Леонардо да Винчи (1452–1519) в первый раз появился при миланском дворе на каком-то публичном состязании лучших в Италии мастеров игры на лире… Сам двор для одаренного человека представлял еще привлекательность, которую теперь утратил… Так я объясняю склонность изящного Леонардо к обществу коронованных особ…» (из книги А. Стендаля «История живописи в Италии», Франция, 1818 г.). «Лодовико восхищался не только пением, но и звуками речей Лернардо. Когда да Винчи декламировал стихи, на глазах герцога часто показывались слезы, и он говорил: «Мне казалось, что вы все еще продолжали петь»… К такому человеку попал Леонардо и вскоре стал для Лодовико необходимым товарищем… Есть основания думать, что великий художник пытался даже направить эту развращенную натуру на лучший путь, стараясь главным образом действовать на артистические наклонности герцога» (из очерка М. Филиппова «Леонардо да Винчи как художник, ученый и философ», Россия, 1892 г.). «Леонардо да Винчи было 30 лет, когда он появился при этом блестящем дворе; покинул он Миланскую область только после падения Лодовико, спустя 17 лет…» (из книги А. Стендаля «История живописи в Италии», Франция, 1818 г.).

• «Единственный сын шотландской королевы Марии Стюарт Яков I вывел страну из религиозно-политического кризиса и обеспечил длительный период мира и стабильности. Яков был необычайно просвещенным монархом, владел латынью и греческим, сочинял стихи, написал книгу наставлений сыну и трактат по демонологии… В 1603 году шотландский король Яков VI вступил на английский престол как Яков I. С его правлением связан расцвет культуры и искусства, начавшийся при предшественнице Елизавете I. Яков I присвоил труппе Уильяма Шекспира (1564–1616) статус королевской и обеспечил ее членам специальные привилегии. В период царствования Якова I Шекспир сочинил эпохальные трагедии – «Макбета» (1606 г.), «Отелло» (1604 г.) и «Короля Лира» (1605 г.)» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Уильям Шекспир», российск. изд., 2008 г.).

• «Ландсграф Гессенский меньше всего походил на диктатора-самодура, неспособного понять устремления ищущего музыканта. Наоборот, Генриху Шютцу (1588–1672) исключительно повезло. Его покровитель был одним из самых просвещенных и художественно одаренных людей своего века в Германии, олицетворявшим своей деятельностью лучшее, что связывается с ренессансным гуманизмом. Он был известен глубоким знанием эллинской и латинской культуры, сам переводил древнегреческие трагедии и комедии на родной язык, создал первый в Германии постоянный театр, пригласив для него лучшую труппу английских актеров. Он был также композитором, сочинял музыку под руководством главы своей капеллы Георга Отто. Ему он и поручил музыкальное воспитание юного подопечного. При этом музыка, занимавшая большое место в образовании Шютца, нисколько не оттесняла на второй план другие предметы…» (из сборника Д. Самина «100 великих музыкантов», Россия, 1999 г.).

• «Шведская королева Христина была очень деятельна, спала не более 5 часов в сутки… любила серьезный разговор. Обладая прекрасной памятью, Христина говорила на 6 языках, в том числе на латинском, и ежедневно прочитывала в подлиннике по нескольку страниц из Тацита. Незадолго до своего знакомства с Рене Декартом (1596–1650) она начала изучать еще и греческий. Несмотря на свою молодость она в отношениях к людям была замкнута, недоверчива, но в действиях энергична и стремительна. Такую же стремительность Христина проявила в отношении к Декарту. Философ несколько месяцев (1649 г.) ждал обещанного ему собственноручного письма от Христины, как вдруг вслед за полученным наконец письмом посыпались одно за другим три письма от Шаню (посланник при Шведском дворе. – Е.М.) с настойчивым приглашением от имени королевы приехать в Швецию, так как королева пожелала поучаться философии из его собственных уст… В октябре 1649 года философ прибыл в Стокгольм. Христина приняла его с почетом… и приступила к занятиям…» (из очерка Г. Паперна «Рене Декарт, его жизнь и философская деятельность», Россия, 1895 г.). «Королева Христина была настоящим спартанцем. Она спала по 3 часа в сутки, сама вела всю государственную дипломатию даже во время Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.)… Каждое утро Декарт должен был являться к королеве и в течение 5 (!) часов вести с ней беседы о страстях души» (из книги Н. Носова «Преступные философы», Россия, 2007 г.).

• «Дед Фридриха II, Фридрих I, в 1701 году добавил к своему титулу курфюрста Бранденбургского титул короля Прусского. Соперничая с Австрией и Саксонией за влияние на германские княжества, он хорошо понимал значение не только военного, но и культурного превосходства и потому, как мог, подражал роскоши Версальского двора. Кое-что перепадало также наукам и художествам: в Берлине была основана Академия наук, душой которой стал Готфрид Лейбниц (1646–1716). В конце концов Фридрих I добился того, что его столицу стали называть «германскими Афинами»…» (из книги С. Цветкова «Эпизоды истории в привычках, слабостях и пороках великих и знаменитых», Россия, 2011 г.).

• «Австрийская императрица Мария Терезия хотела превратить Вену в европейскую столицу изящных искусств, и потому в годы ее правления (1740–1780 гг.) этот город стал настоящим раем для многих деятелей культуры. Покровительство кого-нибудь из династии Габсбургов, а особенно самой Марии Терезии, гарантировало безбедную жизнь и открывала путь к европейской славе. Зная об этом, Моцарт-старший делал все возможное для того, чтобы представить своей сына императрице… В эпоху Марии Терезии в Вене жили и работали И. Гайдн (1732–1809), В. Моцарт (1756–1791) и Л. Бетховен (1770–1827). При дворе Марии Терезии были собраны также лучшие архитекторы, скульпторы, живописцы, драматурги и поэты. Так Вена превратилась в настоящую культурную столицу Европы. Эта слава сохранилась за этим городом вплоть до 20-го века…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Вольфганг Моцарт», российск. изд., 2008 г.).

• «После того как в 1741 году умер его отец Франц I, Иосиф II был коронован как император Священной Римской империи и правил Австрией вместе со своей матерью Марией Терезией. Иосиф, подобно своей матери, был сторонником «просвещенного абсолютизма». Он развивал народное образование, готовил отмену крепостного права и предоставление личной свободы крестьянам, ввел принцип полного равенства всех перед законом… Иосиф II, «музыкальный король», покровитель и ценитель искусств, поддерживал Вольфганга Моцарта (1756–1791) больше, чем кто-либо другой. В 1787 году монарх предложил ему долгожданное место придворного композитора…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Вольфганг Моцарт», российск. изд., 2008 г.).

• Фридрих Великий, король Прусский, был известен своею склонностью к философии… Он стремился выработать философские воззрения на жизнь, отвечающие его идеалу; он нашел их в философии Вольтера, которого он называл своим земным богом…» (из очерка Е. Литвиновой «Жан Лерон Д Аламбер, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1891 г.). «Уже с 1736 года между Фридрихом II – тогда еще кронпринцем – и Франсуа Вольтером (1694–1778) завязалась оживленная переписка. Принц оказался горячим поклонником Вольтера. О личном знакомстве со своим кумиром при жизни строгого отца нечего было и думать, но он не упускал ни одного случая выразить свои чувства «божеству Сирея» и отправлял ему на прочтение все свои произведения в стихах и прозе…» (из очерка И. Каренина (В. Засулич) «Вольтер, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1893 г.). «…В кабинете принца висел портрет Вольтера, о котором Фридрих говорил: «Эта картина, как Мемноново изображение, звучит под блеском солнца (Мемнон – в греческой мифологии царь Эфиопии. – Е.М.) и оживляет дух того, кто на нее взглянет». Фридрих и сам считал себя поэтом, так как писал французские стихи, подражая стилю Вольтера… Тогда же (1736 г.) принц попросил Вольтера взять на себя труды по изданию «Анти-Макиавелли» – сочинения, в котором Фридрих разоблачал политический цинизм великого итальянца. (После вступления на престол Фридрих благоразумно решил не публиковать эту книгу)…» (из очерка И. Каренина (В. Засулич) «Вольтер, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1893 г.). «Король вставал летом в 5 часов, зимой в 6. Если камердинер не будил его вовремя, – например, уступив приказанию сонного господина оставить его в покое, – то немедленно терял свое место; поэтому прислуга не останавливалась даже перед таким радикальным средством, как обливание спящего Фридриха холодной водой. Королевская спальня могла показаться роскошной: серебряная решетка прекрасной работы, украшенная амурами, окружала балюстраду, на которой вроде бы должна была стоять кровать. Но за пологом находились книжные полки, а Фридрих спал на жалкой койке с тоненьким тюфяком, спрятанной за ширмой, – за эпикурейской декорацией Сан-Суси скрывался аскетизм его владельца…» (из книги С. Цветкова «Эпизоды истории в привычках, слабостях и пороках великих и знаменитых», Россия, 2011 г.). «Фридрих по природе своей создан был, чтобы мыслить и страдать, но обязанности государя поглощали все его время…» (из очерка Е. Литвиновой «Жан Лерон Д’Аламбер, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1891 г.). «Едва ли будет преувеличением сказать, что он занимался государственными делами больше, чем все европейские государи, вместе взятые… Он лично разбирал дела, от которых отмахнулся бы начальник департамента; если иностранец хотел получить хорошее место на плацу во время развода, он писал королю и на другой день получал его собственноручный ответ. Эта почти болезненная деятельность не оставляла ни сил, ни времени, чтобы дать развиться литературному таланту. Зато Пруссия являла собой образец порядка и уважения к собственности. Фридрих придерживался широкой веротерпимости и уничтожил пытку; смертные приговоры в его царствование были редки и выносились только убийцам… Он украшал Берлин великолепными постройками и не жалел средств, чтобы привлечь в академию выдающихся ученых…» (из книги С. Цветкова «Эпизоды истории в привычках, слабостях и пороках великих и знаменитых», Россия, 2011 г.). «…Он был невольным дилетантом в науке, в литературе, в музыке. В области мысли ему доступнее других была философия, потому что имела большее отношение к жизни и не требовала таких специальных знаний как математика…» (из очерка Е. Литвиновой «Жан Лерон Д’Аламбер, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1891 г.).

Из завещания Фридриха Великого от 8 января 1769 года: «Я жил философом и хочу быть погребенным как таковой: без великолепия, без пышности, без помпы… Я никогда не был ни скуп, ни богат; я не располагал большими суммами – на государственные доходы я смотрел как на святыню, коснуться которой не смеет ни одна нечестивая рука; никогда общественные доходы не поступали в мое личное пользование… мое управление страной не нарушает покоя моей совести, и я не побоялся дать о нем публичный отчет…».

• «В отличие от Петра Великого, императрица Екатерина II не стремилась к кардинальным преобразованиям, а действовала постепенно. Территория России при Екатерине существенно расширилась, а население страны выросло вдвое по сравнению с петровским временем, достигнув, по официальным данным, 37,4 млн человек. Россия стала самой многонаселенной европейской страной… Привлекая множество иностранцев в Санкт-Петербург, императрица приобщала подданных к европейской науке и культуре. Екатерина провела педагогическую реформу, внедрила в жизнь систему женского образования. В ее царствование борьба с эпидемиями приобрела характер государственных мероприятий. Она снискала уважение самых широких масс и вслед за Петром получила титул «Великой»…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Петр Первый», российск. изд., 2008 г.). «…Эта женщина – русская государыня, с которой современная Россия, столько жадно изучаемая в настоящее время и все же столь загадочная, находится в прямой, непосредственной связи… Чтобы проникнуть в тайны великой политической и социальной организации, огромную тяжесть которой уже начинает чувствовать Европа, следует прежде всего обратиться к Екатерине: современная Россия в большей своей части является лишь наследием великой государыни; к ней же следует обращаться для проникновения в тайны некоторых русских душ: в каждой из них кроется нечто, свойственное Екатерине Великой… Она любила книги. Она доказала это. Известно, как она купила библиотеку Д. Дидро (1713–1784)… можно представить себе восторг в лагере энциклопедистов. Впоследствии библиотека Ф. Вольтера (1694–1778) присоединилась в музее Эрмитажа к книгам Дидро… Екатерина II любила также выдавать себя за покровительницу наук и ученых. В 1785 году она повторила с П. Палласом (1741–1811) свой великодушный поступок, как с Дидро. Она предложила ему купить его коллекцию по естественной истории… 1767 год был выдающимся в умственной жизни «ученицы Вольтера» по тому острому любопытству, с которым она следила за всем, что страстно увлекало тогда Европу в области знаний и мысли. Вместе со всеми Екатерина интересовалась прохождением Венеры перед Солнцем: оно ожидалось астрономами в 1769 году, и везде для его наблюдения делались большие приготовления. Екатерина выразила желание, чтобы и ее академия приняла участие в изучении этого феномена и представила бы ей о том доклад… Но была одна отрасль науки, которая действительно процветала в царствование Екатерины II и при этом благодаря личной инициативе государыни… Под ее покровительством была проделана громадная работа по историческим исследованиям… были изданы рукописи, остававшиеся прежде неизвестными, например, единственный экземпляр «Слово о полку Игореве», открытый А. Мусиным-Пушкиным…Сама Екатерина II страстно любила писать. Мы думаем даже, что ничто другое не доставляло ей такого удовольствия. Писательство служило ей не только развлечением, оно было для нее потребностью почти физической… Над «Наказом» законодательной комиссии (1765 г.) она работала, просиживая по 3 часа в день. Она отдавала работе лучшие утренние часы… Последние два года жизни Екатерина II увлеклась работой, в которой, как и в ее запоздалой любви к немецкой литературе, сказалось ее германское происхождение. Она задалась широкой задачей установить «систематические классификации». Один день она в течение нескольких часов занималась разрядами обстоятельств, на следующий – категориями средств. Ей очень нравилась эта работа. Она постоянно обдумывала новые ее главы. Ей случалось, как она говорила, – составлять их даже во сне… Екатерина II все 34 года своего царствования строила воздушные замки – прекрасные замки, не имевшие под собою никакой почвы и разлетавшиеся как дым при самом легком дуновении. Но наступил день, когда в основание был, словно чудом, положен камень, единственный, но настоящий. Его положила Екатерина, и это было делом ее здравого ума. А русский народ докончил начатое ею дело. Он принес ей свой пот, свою кровь, и – как каменные пирамиды, воздвигнутые трудами тысяч безвестных жизней, – здание, заложенное Екатериной II, стало расти и приняло осязаемые формы…» (из книги К. Валишевского «Роман императрицы. Екатерина II», Франция, 1893 г.).

• «Молодой герцог Веймарский, Карл-Август, был, без сомнения, весьма недюжинная натура. Стремление к знанию, твердый самостоятельный характер и умение выбирать людей – таковы были характеристические черты этого государя, правившего маленькой, незначительной страной, но умевшего придать этой стране великое значение для всего образованного мира. Жена его, герцогиня Луиза, женщина большого такта и безукоризненной нравственности, обладала спокойным и постоянным характером. Видную роль играла при дворе также мать Карла-Августа, герцогиня Амалия. Этой веселой, даровитой женщине, многосторонне образованной и с тонким художественным вкусом, по преимуществу принадлежала инициатива привлечения в Веймар выдающихся литераторов и артистов… При дворе герцога Веймарского находились Музеус – известный автор сказок, Краус – известный живописец, знаменитый писатель Виланд и другие. Иоганну Гёте (1749–1832) суждено было взойти в Веймаре яркою звездою, которая затмила не только всех остальных веймарских знаменитостей, но сделала на некоторое время Веймар настоящей столицей всемирного искусства – германскими Афинами» (из очерка Н. Холодковского «И.-В. Гёте, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1891 г.). «Как ни мал был Веймар, прогрессивные стремления нарождающейся буржуазии отражались, хотя бы в микроскопических дозах, и на его государственном управлении; само время ставило в порядок дня задачу борьбы с застойными остатками феодализма, а такая задача неизбежно выливалась в экономическое и познавательное движение вперед. Нельзя было управлять, не расширяя своих знаний, не обращаясь к науке, не узнавая о технических открытиях… Молодому Гёте в Веймаре как будто нечего было делать. В первые месяцы он погружается в придворные празднества, выкидывает кучу сумасбродств. Но, кутя и забавляясь, не навязывая никому никакого морального превосходства, Гёте понемногу и незаметно втягивает герцога и сам втягивается через него в государственные дела…» (из книги М. Шагинян «Гёте», СССР, 1950 г.). «Что касается влияния Гёте на герцога, то оно было… благотворным… Когда Гёте уже совершенно отказался от шумного «гениальничанья», постоянное общение с великим поэтом не могло не повлиять в высшей степени благоприятно на развитие ума и сердца государя. Несмотря на свою молодость, Гёте сумел сделаться настоящим ментором Карла-Августа и впоследствии всеми было признано, что поэт могущественно содействовал выработке из герцога мудрого благородного правителя…» (из очерка Н. Холодковского «И.-В. Гёте, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1891 г.).

• «В эпоху крайней и общей реакции после изгнания Наполеона (1815 г.) в Пруссии продолжались реформы… В царствование Фридриха-Вильгельма III (1797–1840 гг.) было уничтожено крепостное право (1807 г.), наделены замлею крестьяне, поселенные на коронных землях (1808 г.), введена всеобщая воинская повинность (1814 г.), обязательное элементарное образование (1817–1840 гг.), – словом, произведен ряд глубоких, коренных реформ. Это объясняет нам, почему либеральный Александр Гумбольдт (1769–1859) мог уживаться при реакционном дворе… Король ценил его знания, ум, блестящую беседу… и, как говорит сам Гумбольдт, «предоставлял ему полную свободу действий и уважал его дружбу с лицами, мнения которых не могли нравиться королю». Высокое положение Гумбольдта, впрочем, не пострадало от его смерти (7 июня 1840 г.). Новый король, Фридрих-Вильгельм IV, сохранил с ним наилучшие отношения. Богато одаренный от природы, прекрасно образованный, тонкий знаток искусства, он стремился окружить себя наиболее выдающимися представителями интеллигенции. Художники встречали в нем авторитетного критика, ученые – энциклопедиста, те и другие блестящего, остроумного, красноречивого собеседника… Он любил чертить планы построек в средневековом стиле, слушать духовную музыку и не питал никакого пристрастия к парадам и маневрам, отличаясь в этом отношении от всех остальных Гогенцоллернов…» (из очерка М. Энгельгардта «А. Гумбольдт, его жизнь, путешествия и научная деятельность», Россия, 1891 г.).

Не рискуя преувеличить, можно сказать, что дума о «золотом веке» под скипетром просвещенного монарха вдохновляла философов всех времен. Даже скептик Диоген (ок.400–323 до н. э.), вроде бы ненавидевший весь род людской, в своей темной бочке без окон, дабы лишний раз не глядеть на белый свет, оставался неисправимым мечтателем. В своих монологах он отшлифовывал афоризмы вроде следующего: «Когда мир благоденствует?». – «Когда его цари философствуют, а философы царствуют…»

Да, в союзе «князей» и «философов» возможны метаморфозы, хотя бы на кратко отмеренный срок, когда князь-философ становится властителем дум, творцом бессмертных деяний литературного характера. («Несмотря на свою молодость, И. Гёте сумел сделаться настоящим ментором Карла-Августа и впоследствии всеми было признано, что поэт могущественно содействовал выработке из герцога мудрого благородного правителя… На некоторое время Веймар сделался настоящей столицей всемирного искусства – германскими Афинами» – Н. Холодковский, 1891 г.). Но едва ли возможен «обратный процесс»: философ «от Бога» никогда не станет князем, властителем подданных в ограниченной системе государственного уложения – в системе, ограниченной принципами абсолютизма, теми принципами самодержавной власти, в которые английский король Карл I свято верил до последней минуты своей жизни и, даже стоя на эшафоте (1649 г.), продолжал считать: «Подданный и государь – это совершенно различные понятия». В те дни, когда Российскую империю сотрясал пугачевский бунт (1773 г.), – еще одна попытка революционного переустройства! – Екатерина II беседовала в Петербурге с Дени Дидро и, обращаясь к властителю дум, также подчеркивала различие их положения – «вы трудитесь на бумаге, я тружусь для простых смертных», а называя себя «ученицей Вольтера», предусмотрительно принимала меры, как ограничить влияние его взрывных философских идей. «Если Екатерина и решалась общаться с Дидро как с равным, как с таким же властителем, то царства их не могли послужить точкой столкновения, так как принадлежали к двум разным мирам» (К. Валишевский «Вокруг трона. Екатерина II», Франция, 1894 г.).

Насчет «двух разных миров» и возможности ограничения «идейного влияния» Екатерина II, конечно, заблуждалась, хотя каждый – и «князь», и «философ» – как будто «остается при своих». Монарх заботится о сохранении «статус-кво» в системе государственного механизма, в системе отлаженной и прочной, – и все же не может миновать «точки столкновения» с властителем дум! Последний, отдавая дань избраннику великих деяний, стоящему на иерархической лестнице намного выше его, всегда будет помнить, что сам-то он был и остается создателем великих произведений искусств, отражающих неуловимый дух времени.

«Вполне понятно, что у Лоренцо Великолепного, этого великодушного государя, Микеланджело научился всему, кроме ремесла царедворца, – отмечает А. Стендаль в своей капитальной книге «История живописи в Италии» (Франция, 1818 г.). – Напротив, весьма вероятно, что, видя обращение с собой как с равным со стороны лучших людей эпохи, он рано утвердился в той римской гордости, которая не склонит головы ни перед какой низостью и которую он обессмертил тем, что сумел придать столь поразительную экспрессию «Пророкам» Сикстинской капеллы (Рим, 1536–1541 гг.)».

Уже этим «вхождением в вечность» художник-творец доказывает неслучайность своего рождения. Уже этой способностью «придать поразительную экспрессию» он становится если не выше, то значительнее властителя «всех природных богатств и иже с ними подданных». Незримая, но осязаемая власть! Ибо только гений да безумец может, не сдерживая гнева, ответить своему недоброжелателю: «Князь! Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случаю и происхождением; тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей есть и будет тысячи, Бетховен – один!»

Мятежность «аристокрации духа» можно, конечно, объяснить гордыней ума; их нелюдимость, доходящую до полного затворничества, – ложным или истинным самоуничижением. Однако едва ли обе эти крайности укажут нам на действительную причину их асоциального поведения в быту. Одна из дочерей Марии Склодовской-Кюри (1867–1934), Ирэн, сама ставшая известным физиком, в этой связи вспоминает: «Тот факт, что мать не искала ни светских связей, ни связей с людьми влиятельными, иногда считают свидетельством ее скромности. Я полагаю, что это скорее как раз обратное: она очень верно оценивала свое значение и ей нисколько не льстили встречи с титулованными особами или с министрами. Мне кажется, она была очень довольна, когда ей довелось познакомиться с Редьярдом Киплингом, а то, что ее представили королеве Румынии, не произвело на нее никакого впечатления».

Уникальность своего «дара нездешнего» чувствовал и поэт Ф. Петрарка, когда с гордостью не простого смертного замечал: «Некоторые из величайших венценосцев моего времени ценили мое внимание больше, чем я их, вследствие чего их высокое положение доставляло мне только многие удобства, но не малейшей докуки…» (из «Письма к потомкам», Италия, 1374 г.).

Оставим без комментариев утверждение художника-творца об идиллии в отношениях между «князем» и «философом» («многие удобства без малейшей докуки»), достаточно и того, если «первый литератор своего века» может сам присуждать достоинства влиятельных особ перед лицом веков грядущих. И как знать, если б не эта привилегия таланта, в его общении с сильными мира сего было бы меньше дерзости и неповиновения, иногда позволительных аристокрации духа.