Текст книги "Золотой момидзи. История о незавершённом расследовании"

Токио. Район отеля «Империал». Июль 1920 года

Самый престижный токийский отель «Империал» был заложен в 1890 году. Его монументальное здание находится неподалёку от садов Императорского дворца Хибия, центрального делового округа Тиёда-ку и элегантного района Гиндза – традиционной витрины японской столицы.

Своим внешним обликом отель всегда как бы олицетворял прочность и непоколебимую стойкость императорской власти, чему созвучно и название гостиницы. Однако «Империал», как и сама Япония, неоднократно перестраивался. В 20-х годах прошлого века этим занимался Фрэнк Ллойд Райт, один из самых именитых архитекторов Америки, который увлекался японской архитектурой. В ней Райта больше всего вдохновлял минимализм. Американца в 1916 году пригласили в Токио для работы над проектом отеля, и он строил его шесть долгих лет, до 1922 года.

Но политическим переустройством самой Японии американцы занялись сразу же после Второй мировой войны. Уже без приглашения. И осуществили его в рекордно сжатые сроки.

Учитывая сейсмическое неблагополучие островной империи, архитектор Райт разработал проект здания, которое, как он выразился, «не сопротивляется подземным толчкам, а следует им». Для этого центр тяжести сооружения был опущен максимально, применялось утолщение стен отеля внизу. В стенах предусматривалось наличие деформационных швов-пустот, которые во время землетрясения дают возможность отдельным блокам здания колебаться, не причиняя вреда конструкции в целом.

Нынешние небоскрёбы Токио расположены главным образом в квартале Синдзюку. Их противосейсмичный фундамент плавающий, на гигантских рессорах. Но на верхних этажах при подземных толчках колебание зданий всё равно сильно ощущается– амплитуда достигает одного метра.

С небоскрёба токийского столичного правительства, Tokyo Metropolitan Government, утром и в солнечную погоду из окна смотровых площадок на 45-м этаже есть шанс увидеть священную для местных жителей гору Фудзияма.

Когда 1 сентября 1923 года случилось одно из самых сильных в истории Японии землетрясений, город Токио и соседний Иокогама были почти полностью разрушены. А именно на этот день было назначено торжественное открытие отеля «Империал».

Несмотря ни на что, гостиница выстояла и гордо возвышалась среди руин. Так и политическая жизнь современной Японии, переустроенная на американский лад, колеблется, как небоскрёб, вместе с внешней политикой США.

В отеле издавна расположены первоклассные рестораны с французской, японской и китайской кухней. Среди них всемирно известный французский ресторан Les Saisons, который существовал и в июле 1920 года.

* * *

– Извините, моя фамилия Алтунин, не вы ли договорились со мной о сегодняшней встрече? – обратился поручик к японцу, обеими руками сжимавшему, как было условлено в ходе их предварительного телефонного разговора, газету «Асахи симбун».

– Да, это я, Тосихару Микамэ, – представился незнакомец. – Меня попросил встретиться с вами наш общий знакомый Томба-сан.

– Может, пройдём в ресторан, здесь, в отеле, есть прекрасное заведение французской кухни, поужинаем вместе? – предложил Алтунин. – А то стоять у железнодорожной станции «Хибия» вечером не очень удобно.

– Хорошо, я согласен.

Расположившись в ресторане и оформив заказ, поручик более внимательно рассмотрел японца. На вид ему лет сорок, подтянут, выше среднего для азиатов роста, лицо открытое, довольно симпатичное.

– Вы, наверное, удивились, Алтунин-сан, что я согласился переговорить с вами. Но Томба-сан мой земляк и для меня сэнсэй, – первым начал разговор Микамэ. – Не знаю, что конкретно вас интересует, но он сказал, вы русский журналист. И пытаетесь собрать сведения об обстоятельствах прибытия генерала Розанова в Японию. В этом вопросе я вряд ли могу быть полезен вам. Знаю не больше, чем изложено в статье «Асахи симбун».

– Не совсем так, – уточнил офицер, – я не журналист, в большей мере, наверное, финансист. Меня интересует не сам Розанов, а сведения о том, что вместе с ним в Японию прибыло большое количество золотовалютных активов Российской империи. Как пишет ваша пресса, они размещены генералом в японских банках. Как финансиста меня беспокоит судьба этих средств. Помогите мне, если сочтёте возможным, разобраться в данном вопросе…

Хотя представиться журналистом было бы более удобно, но Алтунин осознанно не стал подтверждать инициативно предложенную Томба-сан версию. Опасался, что новый знакомый может предположить, что русский использует его информацию в своих газетных публикациях. Раскрыв тем самым его как источник.

Во всяком случае, решил Алтунин, я буду сдержан и осторожен в ходе предстоящего разговора…

– Тогда мы с вами, в некотором смысле, коллеги. Я по профессии интендант и также имею отношение к финансам. Для финансиста учёт всех поступлений и расходов – первейшая служебная обязанность, – неожиданно откровенно разъяснил японец и добавил: – В вопросах, касающихся денег, я люблю точность и определённость. В целом действительно странно, если, конечно, газеты не лгут, что русский генерал распоряжается активами государства. Тем более открывает на эти средства личный банковский счёт. Может, он имел на подобный случай указание своего руководства? – поинтересовался собеседник.

Алтунин, после некоторой паузы, как бы размышляя, ответил:

– Всех обстоятельств этого события я не знаю. Но в России после его бегства на ваши острова возбуждено уголовное дело по факту хищения генералом золота из государственного банка.

Мои друзья переслали мне из Владивостока копию постановления по уголовному производству. В нём содержится требование предать Розанова суду. Оно у меня с собой, но текст на русском языке. Если желаете, я его переведу?

Новый знакомец некоторое время подержал постановление в своих руках, затем вернул его поручику, сказав:

– Нет, не надо. Я вам верю.

Тут же собеседник объяснил свою сдержанную реакцию:

– Вы знаете, я не удивлён. Все высокие начальники по какой-то необъяснимой причине склонны самовольно распоряжаться государственными средствами. Хотя хорошо знают, что есть соответствующие инструкции и правила. Наши военачальники также большие любители покопаться в казне и взять себе то, что плохо лежит. Однако вам, как мне кажется, надо действовать в этом вопросе крайне осмотрительно…

Микамэ призадумался, как бы решая для себя, стоит ли ему быть столь откровенным в разговоре с этим русским, хотя тот и произвёл на него в целом благоприятное впечатление. Кроме того, размышлял Микамэ, Томба-сэнсэй просил помочь ему, а в Японии не принято отказывать учителю и земляку в просьбах. В итоге он утвердительно произнёс:

– Наверное, я смогу вам помочь. Но и вы, в свою очередь, обещайте мне сохранить в тайне наш разговор и нигде не упоминать моего имени.

Кроме того, рассчитываю путём знакомства с вами решить и свои, примерно аналогичные, служебно-финансовые проблемы. То ли с вашей поддержкой, то ли советом, – несколько загадочно, и уже почти шёпотом, заявил японец.

После слов благодарности и соответствующих заверений поручика он дополнительно пояснил:

– Я служу в секретариате военного ведомства и по роду службы имею отношение к его кассовым операциям. В последнее время мне пришлось заниматься так называемым Секретным фондом, созданным нашими генералами. Они сформировали его по результатам пребывания у вас на Дальнем Востоке.

Источники финансовых поступлений в этот фонд мне неизвестны. Но само его наличие является нарушением наших законов и воинским преступлением…

Микамэ, также внимательно наблюдая за реакцией на его слова Алтунина, далее отметил:

– Когда Томба-сан объяснил суть вашей просьбы, я подумал, что вы должны быть заинтересованы в прояснении источников пополнения этого фонда. Сейчас я утвердился в своих предположениях и в том, что дело генерала Розанова может иметь непосредственное отношение к нему. Тогда познать истину – это и моя обязанность.

Поручик ещё не успел осмыслить сказанное японцем, как тот продолжил:

– Прошу понять меня правильно, Алтунин-сан, – не дожидаясь реакции собеседника, взволнованно произнёс Микамэ, – я не желаю стать участником преступных махинаций моих начальников! Тем более что когда я высказал им свои сомнения в юридической правомерности Секретного фонда, они отстранили меня от кассовых операций по нему. Даже обвинили в том, что якобы я незаконно использовал государственные ценные бумаги, которые составляют основу этого фонда. Теперь мне, наверное, грозит увольнение со службы и, может быть, даже судебное преследование…

Сочувственно посмотрев на военного финансиста, Алтунин, искренне удивлённый новым поворотом беседы, всё же попросил разъяснить:

– Я впервые слышу о Секретном фонде. Но в таком случае, если фонд пополнился за счёт русского золота, мы с вами действительно должны объединить наши усилия. И вывести махинаторов на чистую воду. Хотя также думаю, это дело непростое. В нём, как я понял, могут быть замешены очень высокопоставленные лица. Не затруднит ли вас пояснить, на чьи имена конкретно оформлены банковские депозитные счета этого фонда, нет ли среди них Розанова?

– Фамилии Розанова нет. И не могло быть. Он иностранец. Счета открыты на генерала Гиити Танаку, его заместителя генерала Яманаси, старшего адъютанта военного министра Мацуги и на начальника управления военной подготовки Сугано.

Алтунину пришлось вновь задать уточняющий вопрос:

– А причём здесь ценные бумаги фонда?

Микамэ уже спокойным тоном разъяснил:

– У нас в Японии наличность можно получить только под залог имущества или ценных бумаг. По этой причине средства из фонда сначала надо перевести в ценные бумаги. И только затем ростовщики могут ссудить под их залог наличные. Напрямую из фонда живые деньги иным путём не получишь.

До моего отстранения от кассовых операций я занимался тем, что по указаниям начальников закупал на средства фонда государственные ценные бумаги. Затем обналичивал их через ростовщиков в городе Кобе.

– А зачем генералам наличность в таких больших объёмах?

– Видите ли, Алтунин-сан, все наши доблестные военачальники хотят стать политиками. А для избирательной кампании нужны деньги, в том числе на содержание политических партий. Генерал Танака в этом смысле не исключение. Он возглавляет партию Сэйюкай. Думаю, что и золото Розанова они использовали в этих же целях. Тем более что именно после его прибытия в Японию Секретный фонд существенно пополнился.

Алтунин подумал, что его визави многого не договаривает. Он знает о Розанове значительно больше, чем говорит. Но сейчас это не столь важно. Он и так уже многое прояснил.

– Но что вы, Микамэ-сан, планируете предпринять для того, чтобы остановить это преступление? – обратился разведчик с вопросом к своему новому знакомому.

– Я много думал над этой проблемой, советовался с Томба-сан. И с некоторыми офицерами из нашего военного ведомства, которым также не по душе этот криминальный сговор. Однако пока решения не принял. А что посоветуете вы, Алтунин-сан?

Поручик откровенно признался:

– Сейчас я вряд ли способен дать какую-либо рекомендацию. Не знаю. Но, наверное, инициировать публикацию в прессе сведений по данному происшествию нерезонно. Генералы могут обвинить вас в разглашении военных секретов.

Может, следует обратиться в прокуратуру? Но в этом случае желательно, чтобы обращение попало в руки порядочного прокурора, который не испугается давления со стороны высокопоставленных военных, – размышляя, всё же порекомендовал Алтунин.

Японец благодарно посмотрел на русского офицера и произнёс:

– Спасибо за дружеский и искренний совет. Томба-сан также предлагал мне пойти этим путём. В Токийской окружной прокуратуре у него есть надёжный товарищ – Мотои Исида. Они вместе учились в Токийском императорском университете, хотя и на разных факультетах. Исида, к тому же, и наш с Томба-сан земляк из префектуры Мияги. Наверное, он мог бы непредвзято расследовать это дело. В таком случае ваше постановление об уголовном преследовании генерала Розанова существенно помогло бы и этому следствию.

Но есть и другой вариант, – выдвинул своё предложение Микамэ. – Вероятно, следует попробовать подключить к этому разбирательству политических конкурентов генерала Танаки. Они более всех заинтересованы в прояснении источников финансирования избирательной кампании генерала. Сейчас я занимаюсь изучением этой возможности. По результатам готов вновь посоветоваться с вами, Алтунин-сан, – заключил японец.

Оставшись взаимно удовлетворёнными новым знакомством и разговором, а также договорившись о дате очередной встречи, собеседники на этом распрощались.

Возвращаясь в посольство, поручик размышлял о своём таинственном знакомце.

«Несомненно, это честный и откровенный человек. Немного он даже наивен. С таким хорошо дружить, на таких людей можно положиться. Сколько японцев я ни встречал, – вспоминал Алтунин, – большинство из них умеют быть товарищами. Ни при каких обстоятельствах не предадут дружбы.

Если японец друг – это надолго, фактически навсегда. Ради сохранения таких отношений они готовы на многое, всегда помнят свой дружеский долг. Для них ценность дружбы иногда даже сильнее и выше, чем обязательства по службе…

Наверное, единственная сфера, о которой японец не будет говорить даже с другом, – это его семья, жена и дети.

В частности, в Японии не принято приглашать товарища в свой дом. А уж если такое произошло – то это вершина доверия к другу. Но всё-таки здесь считается за правило все дружеские встречи с приятелями и сослуживцами проводить на нейтральной территории, в ресторанах или кафе.

В отношении иностранцев это качество у японцев проявляется с особенной яркостью. При этом надо учитывать особенность японского восприятия мира: истина открывается не столько уму, тем более рассудку, сколько искреннему сердцу, развитому чувству.

Если сумеешь проникнуть в истинную глубину японской души, – поймал себя на этой мысли поручик, – то обнаружишь там немало женственного, слабого. Мужественность и значительность, общаясь с другими, японцы нарочно напускают на себя – это своеобразная самозащита.

В отличие от индийского или китайского буддизма, японский предполагает не столько отречение от чувства, сколько его полноту, истинность сердца. Хотя внешне жители Страны восходящего солнца неэмоциональны и умеют контролировать свои чувства, в глубине души они способны на сильные переживания. Недаром многие высказывания у них идут как бы от сердца. Есть даже устойчивое японское выражение «кокоро кара…», с которого начинаются разнообразные фразы и языковые конструкции. Оно буквально так и переводится – от души, от сердца…

Коварность японцев – чистый вымысел и газетный штамп. Просто они привыкли задумываться над всеми своими поступками. Прежде всего потому, что слишком уж велика цена, которую приходится платить за ошибки во взаимоотношениях с окружающими, тем более с иностранцами.

Японец нигде не может постоянно проживать, кроме как в Японии. Может быть, это специфика островитян, которые изолированы от континента, редко встречаются с представителями других народов, и потому знакомство с ними рассматривается японцами как некая жизненная удача? – спрашивал себя поручик. – Хотя англичане тоже жители островов, но всем известен британский снобизм и мания «особенности». К дружбе там относятся по-деловому, как говорится, могут уйти по-английски, не попрощавшись…

А может быть, всё дело в своеобразном понимании японцами стыда? – вновь задумался Алтунин. – Особенно в случаях, когда они по какой-либо причине вынуждены получать, в том числе от друзей, постоянную помощь.

Ведь японцев с детских пор обучают вести самостоятельный образ жизни и рассчитывать только на собственные возможности. Если надо, то и экономить на всём. Даже урезать расходы на питание. По этой причине они считают необходимым постоянно доказывать свою состоятельность. А поражения и недостатки воспринимаются ими крайне болезненно. Нам, европейцам, зачастую странно, почему японец готов расстаться с жизнью, лишь бы не ощутить стыда и позора.

Наверное, – размышлял поручик, – здесь присутствует некое вывернутое наизнанку сознание общественного долга. Может быть, под воздействием конфуцианства. В частности его учения о том, что человека не должна излишне волновать собственная судьба. В большей степени он призван посвятить себя решению проблем семьи, клана, общества и государства. А личные инстинкты и желания обязательно нужно контролировать.

Если следовать этой логике, – призадумался Алтунин, – с японцем как с другом удобнее говорить не о чём-то сугубо сокровенном, а об общественном смысле бытия. Тогда ему становится понятен интерес собеседника к нему как к личности.

Сам же японец, если он не смог справиться с этими морально-нравственными противоречиями, обречён на жизнь изгоя и отшельника. Может, по этим причинам мои разговоры с Томбой и Микамэ так неожиданно для меня принесли свои плоды?» – продолжал размышлять поручик.

Но к однозначному выводу так и не пришёл.

Токио. Район Минато, храм Сэнгакудзи. Июль того же года

Клёнова и Алтунин не спеша прогуливались по парку у храма Сэнгакудзи.

Расположенный в глубине плотно застроенного квартала, синтоистский храм был окаймлён узкими улочками шириной в один шаг. Вдвоём двигаться по ним сложно, надо идти друг за другом.

Только на небольшой площадке перед входом в Сэнгакудзи размещалось несколько деревянных лавок продавцов традиционных для храма сувениров – чашечек для саке и керамических стаканов для чая с символикой святилища.

Дневной зной постепенно сменялся приятной прохладой. Моросивший круглые сутки мелкий дождь байю наконец-то закончился, оставив на земле небольшие лужицы. Однако вся одежда на спутниках отяжелела от дневной влаги и сырости. Лишь с наступлением вечера, в сумерки, можно было выйти на улицу. Сидеть в рёкане нет никакой возможности. Там одежда совсем не просыхает, как и скромная мебель самого японского отеля.

Поручик был рад возможности хотя бы этим вечером остаться наедине с Марией и обсудить с ней первые итоги их совместного пребывания в Токио.

– Вячеслав Борисович! А вы знаете историю этого храма? – обратилась к Алтунину девушка. – Он построен ещё в эпоху Эдо и прославился тем, что на его территории похоронены 47 самураев-ронинов…

Они совершили ритуальное самоубийство – сэппуку. В знак того, что остались верными своему князю. До этого они отомстили за смерть своего предводителя, а затем последовали за ним в иной мир. Их могилы для японцев являются объектом поклонения как свидетельства приверженности воинов кодексу самураев – бусидо и своему долгу.

На всей сувенирной продукции храма изображены эти сорок семь самураев и иероглифами написаны их фамилии.

Вы ведь тоже в душе самурай, не правда ли, господин Алтунин? – засмеялась Клёнова.

– Как сказать, скорее да, чем нет. Но делать харакири не собираюсь. Даже в нашей с вами ситуации, когда княжна-родина быстро дрейфует в небытие.

Вчера я разговаривал с генералом Подтягиным, – попытался перевести разговор в деловую плоскость Алтунин. – Он предлагает нам задержаться на несколько месяцев в посольстве, поскольку, по его словам, в нынешней ситуации возвращаться во Владивосток нам не следует.

Готов оформить нас на технические должности переводчиков в его аппарате военного атташе. Финансовые возможности для этого у него имеются из средств бывшего Главного артиллерийского управления…

– Что вы ему ответили? – спросила Мария.

– Сказал, подумаю, посоветуюсь с вами. Во всяком случае, для выполнения моей задачи потребуется ещё некоторое время. А как полагаете вы? Следует ли нам задержаться в Токио?

– Для окончания банковской сверки мне нужна ещё неделя-другая, – ответила девушка. – Но её итоговые материалы сейчас отправлять некому.

Кроме того, мои японские подружки сообщили, что генерал Розанов действительно открыл личный счёт в Иокогамском валютном банке при посредничестве генерала Танаки. Его реквизиты у меня, я готова передать их вам. Счёт открыт, как выяснилось, после продажи золота банку. Вместе с тем на него зачислена только часть выручки от реализации. Где остальные деньги, пока сказать сложно.

– В таком случае нам следует согласиться с предложением генерала Подтягина и продолжить прояснение ситуации с розановским золотом, – констатировал поручик, и, в свою очередь, поведал о результатах собственных исследований – Мне удалось, в частности, получить сведения о том, что часть золота могла поступить в так называемый Секретный фонд императорской армии. Однако для уточнения обстоятельств передачи его японцам желательно провести ещё несколько встреч с бывшими офицерами Экспедиционного корпуса, обещавшими помощь в расследовании…

Но вынужден вновь просить вас, – обратился к Марии разведчик, – быть крайне осторожной в разговорах по этим вопросам с японцами. По-видимому, наше неформальное следствие наконец-то идёт к финишу, и появляются конкретные фигуранты этого дела. Некоторые из них занимают очень высокое положение в местной элите.

Если мы продолжим разбирательство и задержимся в Токио, у нас не будет дипломатического иммунитета, а наружное наблюдение за нами, как вы знаете, ведётся практически круглосуточно…

– Но всё же, Вячеслав Борисович, что вы планируете предпринять, если нам удастся документально подтвердить факты хищения Розановым золота и присвоения им финансовых средств от его продажи на японском рынке? – попросила уточнить девушка.

– Из разговоров с моими японскими друзьями я понял, что есть несколько вариантов использования материалов о хищении. Можно предать их огласке в прессе или привлечь к этому заинтересованных местных политиков. Но направить документы следствия атаману Семёнову как руководителю Восточной окраины было бы верхом безрассудства, – предположил поручик. – Он сам замешан в махинациях с золотом.

К тому же, глава Восточной окраины на дружеской ноге с некоторыми моими коллегами, в частности, с бывшим руководителем военной контрразведки генералом Рябиковым. А он сейчас здесь, в Токио, отстаивает интересы, в том числе «золотые», своего нового начальника.

Передать материалы генералу Врангелю как «правителю и главнокомандующему вооружёнными силами Юга России»? Боюсь, это также станет не лучшим решением в расследовании преступления Розанова.

Барон с ним тоже в приятельских отношениях. И, по словам японских офицеров, сейчас Розанов собирается перебраться к нему в Крым, – завершил Алтунин изложение возможных вариантов проведения следственных мероприятий.

– Не знаю, как вы отнесётесь к моему предложению, но есть резон попытаться вручить собранные материалы большевикам, пусть даже буферной республики, – неожиданно предложила Мария. – Тем более что уголовное дело на Розанова всё же завели следственные органы Приморской управы…

Поручик, после непродолжительной паузы, заявил:

– Давайте не будем спешить. Этот вариант тоже надо оставить, но как запасной. А сейчас сосредоточимся на получении всего объёма материалов по нашему расследованию. Затем вернёмся к обсуждению проблем их использования.

Ну, так как, что мне ответить генералу Подтягину? По его словам, преград для нашей аккредитации в Японии он не предвидит. Гарантом пребывания здесь в новом статусе он готов выступить сам, – вновь спросил Алтунин.

– Я согласна… Только вы могли бы больше внимания уделять и мне. Вас все вечера напролёт нет ни в посольстве, ни в рёкане. Я обошла уже массу магазинов в окрестностях, могу выступить в качестве гида в районе Минато и станции «Синагава»… Правда, меня всё время сопровождают местные полицейские в штатском, о чём я вам уже говорила, но они не те спутники, с которыми интересно гулять по магазинам. Да и им я, наверное, ужасно надоела.

Один из них вчера подошёл ко мне и спросил, долго ли я собираюсь рассматривать торговые лавки, а то им тоже надо идти домой.

– Что же вы им посоветовали?

– Я их отпустила, сказав, что на сегодня планирую прогулку по Гиндзе, по магазину «Мицукоси». Попросила их ожидать на первом этаже в вестибюле торгового зала, чтобы они не промокли от дождя. Они обещали, – вновь засмеялась Мария.