Текст книги "Мы на роли героев вводили… себя. Пятиклассники"

5

– Где ты был? – таким вопросом меня, вернувшегося чуть ли под вечер, прямо с порога встретила мама.

А что я мог ответить?

Купаясь, мы совершенно забыли о времени. Оно-то как раз и понятно: мы стремились урвать как можно больше последнего солнечного тепла.

А по квартире разносились вкусные запахи стряпни. У мамы так классно получаются всякие там пирожки и булочки. Интересно, что у нас за праздник. Я машинально сглотнул слюну. К сожалению, сделать тихо это не получилось.

– Что молчишь? – посмотрел на меня, оторвавшийся от книжки папа, – смелости сознаться не хватает?

И снова уткнулся в чтение. Ну да, книжка-то ему гораздо важнее…

– Мы, – я запнулся. Что бы такое простенькое придумать? – мы… ходили на Каму купаться.

И почему язык сработал раньше мозгов? Как вообще можно было об этом говорить, когда мне это было запрещено, особенно в одиночку. Но, как говорит папа: «слово не воробей…». Какая-то старая пословица. Но вот, что там дальше, ни разу как-то не приходилось слышать, а папа не договаривал. Он вообще редко договаривал пословицы и поговорки. Подразумевалось, что я и без того сам должен их знать.

Мама нахмурилась. Руки ее спрятались в карманы халата. На лбу показалась суровая складка. Глаза угрожающе сузились.

Действительно. Что это я? Теперь точно, попадет.

– Мы? – ага, мама все-таки решила докопаться до истины, – опять с Пеннером?

Отпираться бесполезно. И как я забыл, что мамы наши когда-то в одном классе учились?

– Придется с Аллой еще поговорить, – решительно произнесла она.

Этого я никак не мог допустить. Года два назад она вот так же «переговорила» с Аллой – мамой Витьки. Его потом целую неделю из дома не выпускали. Так и сидел бы он взаперти, если бы не одно «но». Оказалось, что ключи от наших квартир были абсолютно одинаковыми. Мы с ним тогда этим неплохо пользовались. Но всему свое время. Теперь уж такое не пройдет: в обеих квартирах замки поменяли. Жаль. В случае чего, помочь уже не получится.

Теперь же неплохо бы и Витьку предупредить о готовящемся. Ему обычно от родителей сильно достается.

– А ты еще с ней не говорила?

Но мама не ответила. У нее уже поменялось настроение. Меня всегда поражала эта способность мгновенно переходить с одной темы к другой.

– Мы с папой ждем тебя вот уже пять часов, – продолжила мама, – собирались же отпраздновать твой первый учебный день…

Тоже мне праздник. По мне бы лучше конец учебного года отмечать, а никак не начало.

Хотя, как сказать?

Впереди же меня ждет лагерь на черном море. А где начало – там ожидается и конец…

– Так это ж хорошо, – преувеличенно бодро воскликнул я, стараясь как можно больше отвлечь маму от предстоящего разговора с игоревой матерью. – Давайте уже начинать. Шибко скусно пахнет…

Мама рассмеялась и, взъерошив мне волосы, направилась на кухню.

Надеюсь, что и про свой разговор с мамой Витьки забыла.

– Переодевайся и мой руки, – голос мамы сразу утратил строгость.

Вот то-то же. Еще бы я не знал, как заставить маму смягчиться.

Однако с папой такой фокус не пройдет.

– Так что же вас потащило на Каму? – проговорил он, усаживаясь за столом.

Причем спросил таким тоном, словно сам никогда молодым не был. Никогда не поверю, что когда-то и ему не приходилось бегать купаться в неположенное время и в неположенном месте.

Но, что же ему все-таки ответить?

***

Весело отражается солнце от зеркальной глади, создавая яркую дорожку на поверхности реки. Мы все вместе бросаемся в воду в обрамлении множества хрустальных брызг. На несколько мгновений над нами вспыхивает радуга. Ритмично поднимаются тонкие загорелые руки. Камская волна ласково плещет в лицо.

Своеобразное соревнование.

Кто там первый, кто – последний? Еще не видно. И какая, в сущности, разница. Во всяком случае, для меня. Но вот Витька…

Для него – это дело принципа.

Расплескивается вода под ударами рук.

Все ближе кусты, взятые по негласному решению компании за линию финиша.

Невдалеке медленно проходит бело-голубой речной трамвайчик. Полощется на легком ветерке флаг с крупными буквами КРП. Папа в детстве, смеясь, расшифровывал: «Курите, Ребята, Папиросы».

Всплеск, неожиданно громкий, разносится над Камой.

Что-то плюхается в воду…

Громко разносится серена.

– Человек за бортом!

Красным кольцом пролетает спасательный круг. Но он слишком далеко от тонущего.

– Спасите! Помогите!

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Это же Светка…

***

– О чем задумался? – вопрос папы вывел меня из мыслей.

А я и не заметил, что замечтался.

– Да вот о первом школьном дне вспоминаю.

На столе между тем появилась запотевшая бутылка. Забулькала, перетекая из бутылки в стопку, прозрачная жидкость.

– Ну, тогда поздравляю тебя с началом учебного года, – провозгласил папа.

– А у нас есть то’тик, – подскочила ко мне Наташка.

Я тяжело вздохнул, стараясь сделать это как можно незаметней. Ну, не нравится мне, когда папа пьет эту водку.

– Что вздыхаешь? – папа все-таки заметил.

Мне сразу вспомнился случай, когда он однажды напился до тошноты. С тех пор я терпеть не могу пьянку вообще. Именно тогда я и решил, что никогда в жизни не буду пить.

Но как я могу отцу сказать о своем неприятии. Я, может, из-за этого и домой-то обычно не особо и тороплюсь. Даже на предложение Пеннера согласился.

– Я подумал о том, что впереди еще столько времени, – мне пришлось снова тяжело вздохнуть, на этот раз с шумом, – год-то только начался…

6

– Вставай быстрей, – провозгласил папа рано утром, – у нас с тобой сегодня одно очень важное событие.

Важное событие? Вчера, вроде ничего об этом не говорили. Но я все равно был крайне заинтересован. Поэтому я поднялся как можно быстрей. Я даже не стал складывать постель, а просто скатал матрас со всем бельем, мне приходилось спать на полу, и затолкал в шкаф.

– Сейчас мы поедем смотреть спуск на воду нового нефтерудовоза.

Вот ничего себе. А что такое этот самый нефте… рудовоз? Папа что-то говорил о нем раньше, но что именно… никак не вспомню.

– Мужики, завтракать! – позвала мама, – мыть руки и за стол…

– Утро… утро начинаем с туалета, – пропел папа, —

Здравствуй, здравствуй, мой любимый унитаз…

– Прекрати, Леша, – голос мамы звучал строго, – незачем забивать голову ребенку твоими идиотскими стишками.

А мне понравилось. Здорово придумано. И потом, я уже далеко не ребенок. Зачем мама меня так назвала? Вот Наташка – точно ребенок, но не я же.

– Все, пошли, – папа закинул в себя последние капли чая.

Именно в этот момент мой взгляд попал на портфель.

– Ага, пошли, – спохватился я, – а как же школа?

Действительно, как папа не подумал о школе

– Ничего, сегодня можно и пропустить. Сам же вчера сообщил, что впереди еще много времени…

– А я? – встрепенулась Наташка.

Она уже вылезла из своей кроватки и смотрела на нас огромными синими лужицами глаз. «А у Светки глаза – зеленые», почему-то подумал я.

– Ты еще маленькая, – отмахнулся папа, потрепав по взлохмаченной после сна голове.

– Я бо’шая, – голая пятка гневно ударила по доскам пола.

– Конечно большая, – рассмеялась мама, – но пусть они без тебя смотрят на свои корабли.

Ага, значит, этот самый нефтерудовоз – корабль…

***

Бревно бушприта гигантским носом выдвигается над океаном. Тяжелые темно-серые волны, противореча ярко светящему солнцу, ритмично бьются в борта. Свежий ветер наполняет громаду белоснежных парусов, яростно шевелит перья на широкополой шляпе, чуть не срывая ее с головы. Пальцы с силой смыкаются на ребристой рукояти длинной шпаги.

Далеко впереди виднеется корабль, как облаком увенчанный всеми возможными парусами. Он пытается скрыться, но ход его тяжел. Сразу видно, идет с грузом. Прижимаю к глазу подзорную трубу. Прямо в поле зрения полощется на ветру красно-желтый флаг Испании.

Испанцы! Явно везут золото из Америки.

– Вперед! – громовым голосом отдаю команду. – Он не должен уйти!

Корабль и так уже почти летит по водной поверхности. Однако матросы поднимают дополнительные паруса, еще увеличивая скорость движение…

…Испанец все ближе. Уже различается название корабля противника. Приглядываюсь. «Синко-Льягас». Ага! Флагманский корабль адмирала Испании – дона Мигеля де… не помню точно его имени…

Раздается залп наших носовых пушек. Кормовая надстройка «Синко-Льягас» разлетается в щепки. Мои люди заполняют весь обращенный к испанцу борт. В руках сверкают широкие клинки абордажных сабель.

– На абордаж! – откидываю шляпу в сторону и прикрываю голову стальным шлемом.

С ужасным скрежетом впиваются в борт противника абордажные крючья. Корабли сталкиваются бортами.

Я одним движением перепрыгиваю на «Синко-Льягас». Под каблуками сапог слегка прогнулись доски палубы. Навстречу выходит капитан испанского корабля. В руке его сверкает, отбрасывая солнечные лучи великолепный толедский клинок…

***

Ого, замечтавшись, я и не заметил, как мы добрались до судозавода. На просторном причале столпилось такое количество народу, какое я видел лишь на демонстрации.

Над всеми возвышался огромный корабль. Он совсем не походил на то судно, что виделось мне в мечтах. Длиннющий, огромный корпус с четырехэтажным домом на корме. В чем-то он даже разочаровал меня. Я ж ожидал увидеть благородный парусник, а не груду железа. Эта махина находилась на небольших таких вагончиках. А может, и не вагончики. Во всяком случае, эти тележки-вагончики располагались на уходящих под воду рельсах. Ага, понятно, именно по ним этот самый нефтерудовоз будет спускаться с берега в Каму.

Носовая часть корабля затянута тканью. Под ней явно скрывается название. Интересно, какое оно…

– Смотри! – папа указал куда-то вверх.

Что там? Приглядевшись, я увидел, что к самому носу корабля прямо под тканью болтается на веревке бутылка. Ничего себе.

– По старой корабельной традиции, – вполголоса проговорил папа, хотя вполне мог бы говорить и в полный голос: такой стоял шум, – при спуске корабля на воду принято разбивать о него бутылку шампанского.

И тут гомон вроде утих. Послышали длинные и нудные речи, из которых я понял только одно, что этот нефтерудовоз – первый корабль в классе «река-море». Значит, он все-таки увидит море, а то и океан, а не будет всю жизнь болтаться по рекам.

Речи закончились.

Все уставились на нос корабля. А там бутылка уже начала раскачиваться. Наступила тишина.

Бамс!!!

Удар разбившейся бутылки прозвучал на удивление громко среди всего скопления народа.

Развернулось полотнище, закрывавшее название. Сверкнули золотом буквы:

ВОЛГО-ДОН

И это – название корабля? Никакой фантазии…

А какое название смог бы придумать я сам?

Резкий скрежет разнесся над головами собравшихся. Пришли в движение тележки-вагончики. Корабль покатился в воду…

Корпус опускался все ниже. Вот ужи и последняя тележка исчезла под водой. Еще немного – и корабль… а, впрочем, что потом?

Раздался громкий басовитый гудок. Я поискал глазами что-то огромное, соразмеримое с только спущенным судном.

По реке бойко приближался верткий буксир. Оказалось, что только спущенный на воду корабль сразу сам передвигаться не может. Его нужно еще стащить с тележек.

Буксир пыхтел, пыхтел. Черный дым клубами валил имз трубы, но огромный нефтерудовоз не сдвинулся с места. Сил у буксира не хватало. Ну да, обычно же он тащит за собой баржи, а данный корабль не идет ни в какое сравнение даже с самой большой баржой. Несколько раз дергался буксир – все без толку.

– Надо было два позвать, – произнес я еле слышно.

Я словно был услышан. На помощь нашему буксиру бодро направлялись еще два.

Совместными усилиями буксиры все-таки сдернули ВОЛГО-ДОН в Каму…

7

Не успел я оглянуться, как незаметно пролетела уже половина сентября. О купании уже не приходилось и вспоминать. Заметно похолодало. Низко нависало окутанное тучами небо. Деревья почти полностью лишились листвы. Белым покрывалом накрыл землю первый снег.

Белым?

Я не видел в нем ничего белого. Однако, где бы я не прочитал о первом снеге, везде он описывается как белый. Даже часто встречается и такое не совсем правильное название цвета – БЕЛОСНЕЖНЫЙ. Ну, это, скорее всего, только для красивости. Может, конечно, снег где-нибудь и был ярко-белым, но никак не у нас в городе. Вокруг он лежал не то что белый, а какой-то серый, или даже серо-рыжий. Но все равно, принято называть первый снег БЕЛЫМ. Пусть так и будет.

По обочинам медленно подтаивали неопрятные недолговечные сугробики. На дорогах первый снег уже превратился в грязную кашу, забрызгиваемую каждой прошедшей машиной. Кстати, тоже никак не могу понять, почему машина идет, а не едет. Папа что-то объяснял по этому поводу, но до меня так и не дошло. У них же нет ног, а только колеса. Значит – едут.

Но сейчас речь не об этом. Некогда мне заморачиваться на природу и машины.

Нам с Пеннером нужен был стадион «Динамо». От кого-то я услышал, что там есть секция фехтования. Я и решил туда записаться.

А как я пойду один?

Естественно, я потащил с собой и Витьку. Тем более, что мы с ним время от времени проводим поединки. Как я считаю, настала пора заняться фехтованием вплотную. Вот мы с Пеннером и шли к стадиону по серым сырым улицам…

…Уже подходя к фехтовальному залу, мы услышали лязг сталкивающихся клинков.

– Уже сражаются. Мы опоздали…

Нет, не опоздали. Вдоль стенки двое мальчишек бестолково махали оружием. На настоящий фехтовальный поединок похоже было мало. Мы и то лучше порой фехтуем…

– Что это у вас происходит? – громкий голос за спиной заставил меня непроизвольно вздрогнуть.

Только что дравшиеся мальчишки отреагировали по-разному. Один из них, светловолосый, украдкой задвинул рапиру в решетчатую конструкцию, наполненную другими рапирами и шпагами. Как я это сооружение сразу не заметил. Другой, тот, что отступал под натиском светловолосого, направил клинок в сторону подошедшего, встав, как я считал, в боевое положение. Этот точно будет фехтовальщиком.

– Положите оружие на место, – обладатель громового голоса, скорее всего тренер, говорил строго, – и никогда больше не берите его просто так.

В глазах мальчишек появилось виноватое выражение.

– Построились!

***

– Сдавайтесь, именем кардинала!

Передо мной, поигрывая шпагой, стоит гвардеец кардинала. Красный плащ с нашитым крестом небрежно откинут, показывая широкую перевязь из толстой кожи. Пушистые страусовые перья на широкополой шляпе слегка трепещут под свежим ветерком. Ярко светит над головой солнце. Солнечный луч ослепительной точкой отражается на обнаженном клинке.

С тяжелым вздохом, не хочется драться в такой замечательный день, сжимаю эфес. Стальное жало клинка выскакивает из ножен навстречу противнику.

– Я буду иметь честь атаковать Вас, – гордо произношу я и выставляю ногу вперед…

***

– Фехтовать пока никто из вас не умеет. Поэтому, мы начнем с общефизической подготовки, или сокращенно ОФП.

– Вперед! – скомандовал тренер.

За всю тренировку мы так ни разу и не взяли оружие в руки.

И лишь в самом конце тренировки мы получили разрешение взять в руки рапиры. Оказывается, фехтование на рапирах является базовым для всех остальных видов. Жаль, а так хотелось бы взять в руку саблю, но никак не рапиру.

Среди предложенных Виктором Алексеевичем рапир, у одной или двух чашка гарды оказалась погнутой. Конечно, никому не хотелось держать некрасивое оружие. И вот тут я немного замешкался и последнюю ровную рапиру вместе со мной ухватила девчонка, чем-то похожая на Светку, мою соседку по парте.

Наверное, такая же вредная?

Я тянул клинок к себе, протягивая девчонке погнутую рапиру. Она же упорно сопротивлялась.

Да, что это такое?

– Отдай, – прошипел я вполголоса.

– Сам отдай, – не сдавалась она.

– Прекратить! – Виктор Алексеевич положил руку мне на плечо.

– А чего она?..

– Ты же мужчина, – проговорил он почти тем же тоном и голосом, что иногда слышался и у папы.

Я даже голову поднял, посмотреть, не он ли это…

От слов тренера по мне прокатилась волна неловкости, волна вины. Я, с трудом подавил тяжелый вздох и решительно отцепился от нормального клинка…

…Как же, на мой взгляд, неудобно держать рукоять рапиры. Совсем не так, как мы привыкли, фехтуя во дворе палками. И сама поза тоже оказалась крайне неудобной. И руки, и ноги словно наливались тяжестью и постоянно стремились выпрямиться. Приходилось их постоянно подправлять.

Как же еще и фехтовать в таком положении?

– Здорово! – восхищенно восклицал Витька, когда мы возвращались.

Чего тут здорового?

Вслух я, конечно, этого не сказал…

8

Тянулись утомительные серые дни. Скучно и неинтересно протащились осенние каникулы. На улице вовсю уже лежали сугробы. Кое-где во дворах начинали строить горки. Пройдет еще немного времени, и все они наполнятся детворой.

В школе тоже ничего интересного. Обычные уроки.

По понравившемуся было уроку – истории – тоже какая-то ерунда. А тут еще и вместо Анатолия Викторовича на урок явилась школьная старшая пионервожатая Альбина. Ее еще тут не хватало. Мало того, что и ее-то мы почти не воспринимали, а еще и тема совершенно неинтересная: Китай. На фиг он кому нужен?

От нечего делать я принялся рисовать. Как-то мы с Витькой придумали увлекательную, во всяком случае для нас, игру. Заключалась она в следующем: рисуем крепость или город, или вообще какую-нибудь местность. На ней размещаем фигуры воинов, и своих, и вражеских. А потом как бы стреляем линиями. Попадания отмечаем взрывчиками. Вот, примерно, и все.

Этой игрой я и увлекся, забыв и об Альбине, и вообще об уроке

– Что делаешь? – Светка сунула ко мне в тетрадь нос.

– Отстань, – сердито отмахнулся я.

Объяснять еще этой.

– Ну, дай посмотреть.

– Ну, чего ты ко мне привязалась?

Видимо, я невольно повысил голос. В классе наступила тишина. Альбина вплотную подошла к парте. Пальцы ее зажали воротник пиджака. Я покрутил головой, ослабляя сдавивший горло воротник. Альбина подтащила меня к углу возле подоконника. Вроде как наказала. Возможности избавится от скуки стало еще меньше. Играть в тетрадную войнушку больше не хотелось, хоть листок и ручку я как-то умудрился прихватить.

Чем же еще себя занять? Ну, не слушать же нудные объяснения Альбины о совершенно неинтересном мне древнем Китае.

Я неприязненно посмотрел на Альбину. И тут мне словно молнией в мозгу стрельнуло.

А что, если попробовать ее нарисовать.

Я кое-как устроил листок на подоконнике между цветочными горшками и принялся за дело. Самое удивительное, но у меня получилось очень похоже. Практически полное сходство… Никогда раньше так хорошо портреты не получались.

***

Толпы людей перемещаются по огромным светлым залам. Все стены увешены картинами. Это моя выставка. Такие выставки, насколько я знаю, называются персональными.

Что такое персональные?

– Какой замечательный художник, – восторженно шепчет кто-то из посетителей.

Я гордо поворачиваю голову. Прямо передо мной с блестящими глазами стоит Светка. В руках она держит листок с рисунком, сделанным шариковой ручкой. Это именно этот, который я нарисовал на уроке истории, рисунок. Она протягивает его мне.

– Андрей Алексеевич, подпишите, пожалуйста, – голос ее дрожит от неуверенности.

Нарочито небрежно беру рисунок из Светкиных рук. Аккуратная надпись украшает листок:

НА ПАМЯТЬ ОТ АНДРЕЯ ФЕДИНА

Протягиваю автограф. На лице Светки проступает радость.

Снисходительно глажу ее по плечу.

– Ничего…

***

– Федин, – пыталась что-то сказать Альбина.

Закончить фразу она не успела. Прозвенел спасительный звонок. Хмель подскочил ко мне, подтаскивая портфель.

– Передай Альбине, – протянул я ему свой рисунок.

Он быстро подбросил листок почти прямо в руку пионервожатой.

Мы выскочили из класса вместе.

– Как она отреагировала?

Витька равнодушно пожал плечами.

– Никак. Улыбнулась, и… все.

– Федин, Пеннер, – перед нами остановилась Альбина, – мне бы поговорить с вашими родителями. Обсудить ваше поведение.

– А чё…

Укоризненно покачав головой, Альбина удалилась, зажав журнал подмышкой. Высокие каблуки звонко цокали по каменным плитам школьного коридора.

Хлопнула выходная дверь. Я застегивал пальто уже на улице. Снег звонко заскрипел под ногами.

Настроение ухудшилось из-за Альбины.

– Что теперь делать? – удрученно по смотрел я на друга.

– Не бойся, – широко усмехнулся Витька, – у меня все предусмотрено.

– Это как?

– У меня есть заклинание на желание:

 
Вверху небо, внизу земля
Исполни желание, шапочка моя…
 

С последним словом он погладил меховую шапку и что-то прошептал.

– Вот и все. Теперь все наладится.

Надо же, оказывается, Витька всерьез верит в чудеса. Хорошо, если поможет. А вдруг нет.

Тогда что?

Впрочем, папа всегда говорил, что чудеса случаются только с теми, кто в них верит.

Так что, может, и мне верить в эту считалочку-заклинание…