Текст книги "Школьный год Славы Светлакова. Пятиклассники"

8

Сегодня опять ко мне привязался Редькин. Как ему только не надоело?

– А, Светлаков! – он мерзко ухмыльнулся, – что-то в последнее время ты на стадион зачастил. Снова футболом решил заняться?

А ведь когда-то и он начинал вместе со мной и Генкой в футболе, но ему быстро надоело. Еще до самого первого нашего матча. Он так и не попал тогда в команду. Чем он теперь занимается и занимается ли вообще, я не имел ни малейшего представления, да и не желал.

– Не твое дело, – у меня не было ни малейшего желания говорить с ним.

Я повернулся спиной к Тольке. И тут же получил удар в плечо. Сжав кулаки, я отошел на шаг.

– Боишься? – он схватил меня за плечо и рванул на себя.

Этого мне только не хватало. Стерпеть я уже не мог. Я вывернулся из-под его руки, и с разворота ка-а-ак заехал Тольке в нос. Того, что случилось дальше, я никак не мог ожидать. Толька отлетел назад и головой вляпался прямо в оконное стекло. Звон и сверкающие осколки наполнили школьный коридор. Окна как не бывало. Но я же не нарочно. Что за невезение?

– Ой, – Толька схватился за нос и помчался на первый этаж.

Я припустил за ним. Нет, я не хотел ему добавить. Просто срочно нужно было уносить ноги с места преступления. И так почти месяц без замечаний, а тут такое. Точно, в детскую комнату отправят. Напротив входа, на небольшом стульчике я обнаружил Редькина. Он сидел, прижав ладони к лицу, а на пол медленно падали темно-красные капли из разбитого носа. Чего это он? Мало ли мы носов разбивали, но никто так жалко не сидел. Зажимали платком текущую кровь, и все… А тут? А вдруг он еще и затылок стеклом порезал? Но, кажется, этого не произошло. Я облегченно перевел дух.

– Держи, – протянул ему такой необходимый в данном случае платок, – и голову подними.

Платок сразу почти полностью окрасился красным.

– Я тебе еще покажу, – пробурчал он еле слышно, – дождешься ты у меня…

Точно, сейчас как все расскажет, и конец мне. И, как назло, урок сейчас у Каланчи. Она и так к Редькину лучше, чем ко всем остальным относится, тут уж мне попадет по первое число. И в школе, и потом от отца. А что я такого сделал? Подумаешь, нос разбил. Мало их разбивается в драках, больших и маленьких. Но вот стекло. Хотя и стекла время от времени бились. Но не головой же.

Я обреченно пошел в класс. Сейчас начнется… Толька влетел в класс почти сразу за мной, проскочил к своему месту. Учебники и тетради беспорядочно полетели в портфель. Сам портфель устроился подмышкой. Украдкой оглядываясь, Редькин скрылся из школы.

Каланча сразу заметила его отсутствие.

– А где Анатолий? – чуть не с порога спросила она.

Ей никто не ответил. То ли никто ничего не знал, а свидетелей нашей стычки и в самом деле не было. То ли просто не хотели говорить. Она не пользовалась доверием ребят. Лишь Генка украдкой посмотрел на меня со своего третьего ряда. Перехватив его взгляд, на меня уставилась и Оля. Я с деланным равнодушием пожал плечами.

Как ни незаметно я это проделал, Каланча заметила.

– Опять Светлаков, – с какой-то непонятной гримасой проговорила она.

– А что я? Чуть что сразу Светлаков?

– Во-первых, встань, когда тебя спрашивают.

Я нехотя поднялся. Сознаваться я все равно не собирался, это было бы глупым. Не пойман – не виноват.

– Неужели тебе нечего сказать?

– А что я должен сказать? – буркнул я, смотря на поверхность парты.

– Чего пристали к человеку, – крикнул со своего места Генка, – с каких огурцов ему знать об этом…

– Белянов, а тебя-то кто спрашивал?

– Елена Константиновна, – Генка выглядел крайне возмущенным, – может лучше урок начнем?

– Светлаков, садись. Белянов, к доске.

* * *

Многотрудный школьный день наконец-то закончился. Я вышел на улицу. Никто так ничего и не спросил о разбитом стекле. Правда, особой своей вины в случившемся я не видел. Произошло лишь печальное стечение обстоятельств. На душе все равно было как-то пакостно. Еще немного, и я, возможно, побежал бы сознаваться. Погода тоже словно подталкивала меня к такому шагу. Завывала метель. Противный колючий снег впивался в лицо. Лед, плотно покрывший дорожки, заставлял ноги скользить и разъезжаться. Каток, да и только.

Шаги мои постепенно замедлялись. Я все оборачивался на здание школы. Сначала, отворачиваясь от снега, потом и из-за чувства вины. Наступил момент, когда я остановился окончательно. Еще немного и…

– Слава, – окликнул меня еле слышный девичий голос. – Ты не виноват…

Сквозь колючие иголки снега, прикрывая варежкой лицо, ко мне приближалась Оля. Надо же. Хотя, мы вроде бы примирились, но на уроках большей частью, не общались.

– Чего тебе? – от неожиданности мой голос звучал не совсем дружелюбно.

– Ты не виноват, – повторила Оля.

Ее слова словно отвечали моим мыслям.

– В чем? – поинтересовался я.

– Конечно же, в разбитом стекле.

Это заявление настолько меня ошарашило, что я даже перестал замечать летящий прямо в лицо снег.

– Ты видела?

– Конечно, видела, – она тряхнула головой так, что выбившиеся из-под шапки косички задорно взлетели, разбрасывая в разные стороны нападавший снег, – видела, как Толька Редькин первым стукнул тебя, а уж потом и ты…

– А почему тогда…

– Пошли ко мне, – перебила меня Оля, – а то холодно тут. Чаю попьем.

Этого я точно никак не мог ожидать. Конечно, знакомые и друзья среди девочек у меня были. Я ходил в гости к знакомым родителей, где играл с их дочерями. Они-то и были моими друзьями среди девчонок. Ходил я с ними и гулять. Но, никто из них никогда не приглашал меня, именно меня, в гости.

– Почему бы и нет. Пошли, – решился я, – Только, давай заскочим в Кулинарию за пирожным.

– Давай, – она взяла меня за руку.

Я не имел ни малейшего понятия, где живет Оля, и поэтому она стала моим проводником. Закрываясь от жалящего снега, и стараясь не поскользнуться, мы направились к Олиному дому. Только теперь я понял, почему Оля приняла мое предложение о Кулинарии. Кулинария находилась рядом с Олиным домом.

Дверь нам открыла миловидная женщина. Она оказалась так похожа на Олю, то есть, вернее, Оля похожа на нее. Точно – это мама моей соседки по парте.

– Меня зовут Марина Александровна, – проговорила она чуть хрипловатым голосом после того как я остановился на пороге комнаты, – а ты, надо полагать, Слава? Оля про тебя много рассказывала.

– А что? – мне захотелось провалиться сквозь землю. Вдруг Оля рассказала и про чернила.

– Слава, проходи, – Оля потянула меня за руку.

– Ребята, чай будете?

– Конечно, ма, – задорно проговорила Оля, – мы даже специально пирожные купили.

Ма! Когда-то и я так называл маму. А потом она уехала. Мне вдруг стало невыносимо горько.

– Можно, я пойду домой, – еле слышно проговорил я, – чаю попьем как-нибудь в другой раз.

Я быстро схватил пальто, сунул ноги в ботинки.

Мелькнуло растерянное лицо Оли.

Марина Александровна проводила меня удивленным взглядом.

Протопали по ступеням ноги. Снежные иголки принялись жалить меня с удвоенной силой.

Я помчался домой.

9

А вот Генка на меня обиделся. И все из-за того что я ушел с Олей. А он, видите ли, ждал меня в тот день. Надулся так, что и говорить со мной не хотел.

Так грустно начались каникулы. На улицу не хотелось и носа высовывать. А что за интерес дома сидеть? Погода, как назло, выдалась на диво сухая и морозная. Конец октября. Первый легший на зиму снег. Еще белый и чистый. Легкий морозец. Самое дело бы поиграть пока не стало слишком холодно. Или, как говорят в деревне, побегать. Они так и отпрашиваются: «А можно мы побегаем?» поначалу меня это очень смешило. А потом я привык, и уже сам обращался к дедушке с такой просьбой. У нас же тут принято называть игры во дворе словом гулять. Но, как же можно гулять одному? Ни пофехтовать, ни поговорить. И на тренировках не отвлечешься. Виктор Алексеевич отправил всех на каникулы. В общем, тоска зеленая.

Может, на мировую с Генкой пойти? Но почему именно я? Я ж никакой вины за собой не чувствовал. Пусть он придет первый. А если к Оле податься? Захочет ли она меня видеть после давешнего бегства. Есть еще и двоюродные братья и сестры, но тащиться к ним на другой конец города было совсем уж неохота.

Оставалось валяться на софе с книгой в руках.

– Ну, что ты все один маешься? – сочувствующий голос тети Лары почему-то вызвал раздражение.

У меня на глазах даже навернулись слезы. Я повернулся лицом к стене. Не хватало еще, чтобы она заметила внезапно заблестевшие глаза.

Тетя Лара осторожно присела на край дивана. Теплая ладонь бережно опустилась на плечо. Неожиданно захотелось прижаться к этой руке. Я непроизвольно тряхнул плечом.

– А почему бы тебе не пойти к Гене? – на удивление, она была почти полностью информирована о моих делах.

Впрочем, что я удивляюсь? Я же сам все рассказываю, ну, или почти все.

– Мы поссорились, – выдавил я сквозь стиснутые зубы.

– А что так?

Я только тяжело вздохнул.

– А помириться?

– Я?

– Но кто-то же должен быть первым. Обычно, тот кто первым протягивает руку дружбы, бывает мудрее.

– Точно! – я соскочил с дивана и бросился в прихожую.

Накинуть пальто, схватить недавно изготовленный деревянный меч и скатиться по ступеням было делом пары минут. И я уже во дворе. Запылил под моими ногами снег. Промелькнул ряд тропинок. Хлопнула дверь Генкиного подъезда. Задребезжал звонок.

Прозвучали за дверью шаги.

– Кто там?

– Генка, это я!

– Славка? – мне показалось, что в его голосе прозвучала радость, и тут же он грустно добавил, – меня заперли.

– Это как?

– Я четверть с пятью тройками закончил, – он шумно вздохнул, – и теперь меня наказывают.

– Ладно, пойду я.

Что мне еще оставалось делать? Не стоять же под дверью. И я побрел обратно. Настроение еще более ухудшилось. Я вышел на улицу. Делать абсолютно нечего. Даже мой меч теперь казался абсолютно бесполезной вещью. Я раздраженно ударил деревянным лезвием по небольшому сугробику, образовавшемуся почти возле самого подъезда.

– А вот он где, – раздался ехидный голос, – со снегом воюет.

Я резко обернулся.

На меня надвигался Толька Редькин. Плечом к плечу рядом с ним стояли еще три фигуры. Их я сразу узнал – все они из параллельного класса. Каждый сжимал в руках грубо выструганные из досок примитивные подобия мечей. Однако, по сравнению с их дубинами мой меч выглядел просто прутиком. И их четверо. С каждым из них по отдельности я бы точно справился. А вот – со всеми? Лучшим вариантом было бы, конечно, убежать.

Но я ж теперь фехтовальщик, мушкетер. Убегать мне теперь вроде как не к лицу. Я тяжело вздохнул, стараясь сделать как можно более незаметно.

– Что ты тут у нас делаешь, Слава Светлаков? – мое имя прозвучало у Тольки на удивление ехидно.

Ничего себе, попался. Чтоб тебя, а я и забыл, что Толька в этом же дворе живет. То-то мне двор знакомым показался. Молчать дальше не имело смысла.

– Не твое дело, Дурак Дураков.

Толькины сопровождающие закатились в смехе. Хоть маленькая, но победа.

– Прекратили, – Толька оттолкнул ближайшего к нему Лешку Зотина из «б» класса.

Мишка, Лешкин брат тут же взмахнул своей еле обструганной доской. Я отступил на шаги поднял меч, встречая удар. Послышался громкий треск. У меня в руках остался жалкий обломок. Теперь уж точно, не оборониться. И бежать поздно. Меня уже окружили со всех сторон. Точно, побьют.

Эх! Как говорит папа, погибать так с музыкой.

И со всей дури двинул Тольке кулаком в челюсть. В этой компании он какой-никакой, но главный. Не ожидавший такого, он не успел защититься и отшатнулся назад. Но вот ведь незадача, под ноги ему попалась полузасыпанная снегом скамейка. Споткнувшись, Редькин кувыркнулся в кусты. Тут же и я получил палкой по плечу. Руку пронзила боль.

Ну, все. Это конец. Нет уж, так просто я не сдамся. Подумав так, я сильно пнул Лешку промеж ног. Удар достиг цели. Лешка скорчился от боли. Оставалось только оттолкнуть в сторону Мишку и броситься бежать… Но я упустил из виду четвертого противника. Им оказался, никогда бы не подумал, Сережка Бормотов, тот самый из бывшей четверки. И как я его сразу не узнал?

И вот этот-то Сережка, подставил мне ногу. Я растянулся на земле, основательно пробороздив снег носом.

Срочно нужно подняться, а то начнут бить ногами. Но каждая попытка некоторое время заканчивалась новым падением. Меня спасало только то, что у половины моих противников были те же проблемы. Но они хоть могли рассчитывать на помощь, а я…

Наконец, мы все кое-как поднялись. Замелькали кулаки. Кто-то попал мне в глаз. Кому-то заехал и я. Некоторое время спустя я оказался посередине, и удары посыпались со всех сторон. Где уж тут отбиваться? Теперь я старался лишь полнее защитить от ударов лицо и живот. Большинство моих ударов перестало доставать до цели. А противник все чаще попадал. Долго мне так не простоять. Необходимо искать пути отхода.

Вдруг Сергей свалился мне под ноги, а меня неизвестная рука отдернула ко входу в подъезд.

Я оглянулся к неожиданному спасителю. Плечом к плечу рядом со мной стоял Генка. Все. Теперь мы были вдвоем. И со спины к нам не подойти. Мы сможем отбиться!

Это поняли и нападавшие.

– Пойдем, – проговорил Толька своим приятелям, – а этих мы еще поодиночке подкараулим.

И они удалились, не оглядываясь.

– Откуда ты взялся? – я удивленно посмотрел на друга.

Теперь я мог его так называть с полным правом.

– Через балкон, – слегка усмехнувшись, проговорил Генка, – увидел вашу махаловку и спустился.

– А как?

– Так же, – проговорил он и, забравшись на козырек подъезда, перебрался на балкон.

Потом, прощаясь, махнул мне рукой.

– Пока, – весело прокричал я.

Обломок меча полетел в кусты. На душе стало легко и радостно…

10

– Ты чего в прошлый раз убежал?

Так встретила меня Оля в первый же день после каникул. И что я должен был сказать? Не мог же я рассказывать про уехавшую маму, про тетю Лару.

– Я вспомнил, что мне надо было домой, – пробормотал я, стараясь не глядеть в ее сторону, – мы ж переезжали в новую квартиру.

Конечно, мы переезжали совсем не в тот день, но не все ли равно.

– Ага, – она сделала вид, что поверила. – А мне собаку купили.

– Собаку?

– Ну да. Хочешь, покажу?

И не дожидаясь ответа, она вытащила из портфеля альбом для рисования.

А я и понятия не имел, что она умеет рисовать. Если бы не было в этот день урока рисования, то и не узнал бы. В первой четверти я как-то не обращал на это внимания. Почему? Мы ведь сидели на одной парте, а не замечал. Может потому, что тогда мы еще не дружили. И тут меня как4 по голове стукнуло. Я ж хотел подружиться с Мариной Орловой. Но никаких изменений в этих планах так и не произошло.

Оля между тем открыла альбом. Ничего себе, собачонок на рисунках выглядел совсем как живой. Здорово у нее получается. Надо бы сегодня на уроке ее удивить. Если, конечно, получится.

Темой урока оказался чайник. Тот самый, в котором обычно заваривают чай.

Что тут рисовать?

Нечего делать. Легкотня. Я всего-то пару минут потратил, чтобы набросать контуры. Оставалось раскрасить. Это вообще не проблема. Тут главное – чтобы рисунок не выглядел разноцветным пятном. А вот как этого добиться – уже какая-никакая, но проблема.

Я заглянул в альбом к Оле. Ага, она взяла, да прикрыла от меня.

– Будем соревноваться, – хитро прищурившись, проговорила Оля. – У кого лучше получится.

Интересно, как это сочетается с дружбой? Ну, ладно, посмотрим еще, чья возьмет. Придется смотреть еще у кого-нибудь. Я обернулся назад. Сидящая сзади Танька Колупаева, старательно вырисовывала линии в альбоме. Даже кончик языка высунула от усердия. Ей еще далеко до завершения рисунка. Ренатик, рядом с ней, густо мазал черным края нарисованного уже кривобокого чайника. Зачем бы это?

– Ты не знаешь, зачем Ренатик… – я дотянулся до сидящего впереди Ильяса.

– Светлаков, не разговаривай! – Наталья Юрьевна слегка постучала ладонью по столу.

Ну, вот опять. Все Светлаков да Светлаков. Когда, наконец, это кончится?

Так, зачем же все-таки он мазал черным?

И тут, словно откуда-то издалека до меня снова донесся голос Натальи Юрьевны: «Не забывайте о тенях, полутенях, бликах». Точно, тени!

Дальше пошло легче, и вскоре у меня получился такой чайник, что мне самому понравился. Не особенно я умею рисовать, а тут получилось. Я восторженно огляделся. Генка в другом конце класса еще усиленно трудился над рисунком, низко склонившись над партой.

– Сдаем работы.

Я ожидал пятерки, но на альбомном листе, что мне вернули, ехидно краснела мерзкая тройка. Рядом с ней, как на параде выстроились целых пять плюсов.

Надпись под оценкой гласила:

«Если бы ты не крутился на уроке, не разговаривал бы, внимательно слушал учителя и не отвлекался, то было бы пять».

Я ж не сделал ничего плохого. И, вообще, какая связь между рисунком и поведением?

– Разве можно так оценивать? – спрашивал я Генку, когда мы возвращались из школы. – У меня ж все было хорошо нарисовано.

Мы шли вдвоем только с Генкой. Могли бы и втроем идти, Оля легко бы вписалась в нашу компанию. Но с ней я договорился, что приду смотреть собаку как-нибудь в другой раз.

В начале ноября зима практически окончательно вошла в свои права. Снег громко скрипел под ногами. Деревья словно укутанные в толстые белые шубы, выстроились вдоль дороги. Яркое солнце вовсю светило, но приносило только мороз. Не лето все-таки.

– Пошли ко мне, поиграем, – проговорил я, – а то на улице что-то холодно.

– А, пошли, – сразу же отозвался Генка, – тем более, что я никогда не был у тебя дома.

Но, вообще-то, я звал Генку не только и не сколько из-за холода. Первым делом мне хотелось похвастаться новым мечом, который я стругал взамен сломанного все свободное время. И меч получился совсем как настоящий – подогнанной под пальцы рукоятью, с перекрестием-гардой, с выровненным четырехгранным клинком. Красота, да и только.

Как и следовало ожидать, Генка так и прилип к мечу. Он, то брался за рукоять, то поглаживал острие, то смотрел вдоль меча. Мне даже стало жаль лишать его игрушки.

– У меня есть еще заготовка для следующего меча, – неожиданно даже для самого себя проговорил я, – давай посражаемся.

– Прямо сейчас?

– А что такого? – сказал я и махнул заготовкой, имеющей пока весьма отдаленное сходство с мечом.

Громкий хлопок раздался в помещении. Посыпались стекла.

Что я разбил?

Вроде бы все цело. Я ж стоял посреди комнаты.

– Лампочка, – вскрикнул Генка.

Я поднял взгляд. Действительно, стеклянная колба теперь представляла собой торчащие зубчатые осколки. Я вспомнил, что лампа была велика и несколько выступала из-под люстры. Поэтому, зацепить ее не представляло ни малейшей трудности.

Я откинул деревягу в сторону. Машинально потянулся к выключателю.

– Ты что делаешь? – вскричал Генка, – замыкание устроишь…

Но лампочка, даже разбитая, зажглась. Во всяком случае, та самая пружинка, что находится внутри, горела.

– Горит, – торжествующе проговорил я.

– Ага.

Между тем, пластиковый абажур люстры начал оплавляться. Звонко щелкнул выключатель.

– Попадет теперь, – удрученно высказался Генка.

– Да уж, – я еще раз посмотрел на разбитую лампочку. И тут меня посетила гениальная идея, – Давай, выкрутим обломки. И никто ничего не узнает.

Со стула я не дотянулся. Пришлось нам пододвинуть стол.

– Варежки надень, – посоветовал Генка, – а то порежешься.

Пока я выкручивал лампочку, Генка подобрал все осколки с пола. Хорошо, что у нас ковров не было, как во многих домах. Вот, например, у папиного друга – Дмитрия Ивановича – не только на полу, но и на всех стенах ковры. А у бабушки так половики настелены. Вот там пришлось бы повозиться со стеклами. А у нас все просто: крупные подобрал, потом подмел веничком, и все.

Только, куда ж все это девать?

– Бежим в магазин за новой лампой, прикрутим. А обломки где-нибудь по дороге выкинем.

Кое-как засунули оружие за шифоньер. А пальто нам с Генкой пришлось застегивать уже на лестнице. Хлопнула за нами дверь. Мы помчались по заснеженной улице.

– Стоп!

Да, что ты будешь делать. Опять перед нами Редькин с компанией.

– Некогда нам!

Мы с Генкой почти одновременно выдвинули вперед кулаки. Дорога тут же очистилась, а мы пробежали дальше. На удивление, никто нас не преследовал. Оглядываться и нам было недосуг.

Лампочек в магазине не оказалось. Во всяком случае, тех, что нам нужны.

Что ж теперь делать?

– Ладно, пошли по домам. – Я прощально махнул Генке и медленно поплелся в обратный путь.

– Может, скажем, что это я? – проговорил Генка, – мне ж все равно не попадет.

– Нет, я сам…

11

– Светлаков, ты мне нужен, – ко мне приближалась Каланча.

Чтоб тебя, а я только собрался с Олей о ее собаке договориться. А тут эта Каланча. Ну, что я опять натворил? Вроде бы ни в чем не замечен. Чего ей еще от меня надо? Делать нечего, надо идти. Каланча все-таки не только наша классная, но и завуч.

– Вот что, Светлаков, – не терпящим возражения тоном проговорила она, – на тебя возлагается важная роль.

– Какая, Елена Константиновна?

Каланча пристально посмотрела на меня.

– Надеюсь, ты еще помнишь, что приближается Новый Год.

– Ну, да, – я все еще ничего не понимал.

– Пойдем в мой кабинет.

А я как-то и забыл, что у Каланчи еще и кабинет свой есть, а не только наш класс и учительская. Я медленно потащился вслед за ней.

– Не отставай.

А что тут отставай. Домой-то не по времени пускают. А тренировки сегодня все равно нет. Так что мне совершенно некуда спешить.

В кабинете Каланча уселась за стол. Мне пришлось встать напротив. Некоторое время завуч рассматривала меня. Видимо удовлетворенная осмотром, она, наконец, заговорила.

– Насколько мне известно, ты хорошо читаешь стихи, Светлаков. Поэтому, я и решила предоставить тебе честь участия в новогоднем празднике.

– Это как? – сказать, что я был ошарашен, ничего не сказать.

– Все просто. Ты будешь изображать Новый 1973 год на праздничной елке. Вот тебе слова. – непререкаемым тоном произнесла Елена Константиновна, – К завтрему чтоб выучил.

Никак не мог от Каланчи ожидать такого слова, как к завтрему. Так только бабушка говорила. А Елена Константиновна все-таки учитель русского языка. Не может же она говорить, как в деревне.

Между тем, передо мной лег на стол лист с напечатанным стишком. Что-то маловато для роли. Помнится, еще прошлым летом, в лагере, я был ведущим концерта, так там столько листов было. А тут, всего-то несколько строчек. Чего тут запоминать-то? Особенно до завтра. Я бы так сразу смог повторить:

 
– Здравствуйте, мои друзья,
К вам пришел на праздник я.
Вы хорошие ребята,
Пионеры, октябрята.
Будем с вами мы дружить,
 

И, – вот тут я на мгновение запнулся, – стране родной служить.

Хорошо нам всем живется,

Песня звонкая поется.

Вот и все. Ничего сложного. Хоть сейчас на праздник. Я так и сказал Каланче. Она лишь усмехнулась и принялась доказывать, что я и без выражения читаю, и тихо, так что на празднике меня никто не услышит. Пришлось снова повторять.

Опять не ладно. Сейчас-то чего не хватает? Принялась она объяснять, как надо выходить, как говорить, как рукой водить. В лагере и то проще было. Там хоть и целые сценки приходилось разыгрывать, но никто так не придирался. А попробуй возрази. Сразу же нарвешься на ругачку.

Еще одно повторение.

– Пойдем на сцену, – Каланча решительно поднялась и направилась на второй этаж.

Там у нас у дальней стены имелось значительное по площади возвышение со ступеньками. Ну, сцена. На ней и проводились различные концерты.

Меня, что прямо на сцену собираются выставить. Мне этого и в лагере на всю жизнь хватило. Не хочу я снова туда. Опять будет на меня смотреть куча народу. Потом начнутся дразнилки. Так и кулаков на всех не хватит.

– Может лучше кого другого позвать, – проговорил я.

– Кого еще другого? Давай, не отлынивай.

Каланча широкими шагами прошлась по всему залу.

– Вот здесь будет стоять елка. А ты выходишь вот отсюда. Потом обходишь вокруг елки, – свои слова она энергично сопровождала жестами. – Пошел!

И я пошел. Несколько шагов, разведение рук в стороны.

– Ты как бы обнимаешь всех присутствующих.

Произнесение стишка.

– Не тараторь. Медленней, более вдумчиво. Еще раз.

– Здравствуйте, мои друзья…

– Пауза. Дальше.

Еще один проход.

Еще один.

И еще.

И еще.

Надо же, не думал, что можно так уставать. Как это в лагере я так не уставал? Там все прошло быстро и без всякого напряга. Может, все дело в том, кто руководит репетицией?

– На сегодня хватит, – странно, но голос Каланчи показался мне усталым.

С чего ей-то уставай? Она же ничего не делала.

Я спустился в раздевалку.

Тут же ко мне подбежал Лешка Зотин. После драки в Генкином дворе он все чаще попадался мне на пути. И никогда не был враждебным. И на этот раз он выглядел попросту взволнованным. Совсем не похоже, что он собирается поквитаться.

– Тебя поджидают, – с трудом отдышавшись, проговорил Лешка. – Облава.

– Кто?

– Много кто. Во главе с Редькиным.

– А ты? – я подозрительно уставился на него, поглаживая кулак.

– Я?

– Ты почему не с ними?

– Не важно, – он отмахнулся, – но с ними нам, – он почему-то объединил нас, – не справиться.

В обще-то нас теперь двое. Вот бы еще и Генку к нам. Но его, после разбитой лампочки, вообще никуда не выпускают. Каждая минута задержки учитывается вплоть до порки. Оказалось, что моя мачеха и мать Генки когда-то учились в одном классе. И они довольно часто общались. Так, что на Генку рассчитывать не приходилось.

Я внимательней всмотрелся в Лешку. Думаю, что не подведет.

– Справимся, – я решительно шагнул к двери.

– Нет, – он схватил меня за руку, – их около десятка. Давай, я лучше тебя через черный ход выведу.

Пришлось согласиться. Полностью доверять Лешке в драке я, конечно, не мог. Но мог ли я довериться ему в бегстве? Приходилось рисковать. Преимущества заднего хода в данном случае очевидны. Через сугробы там вела узенькая тропинка. Количеством среди глубоких сугробов меня не задавить. Одно это могло способствовать успеху.

Так оно и случилось.

Мы с Лешкой благополучно скрылись из школы и направились по домам. Оказалось, что и Лешка жил неподалеку, в следующем за моим, так называемом, дробь два.

– Приходи как-нибудь, – проговорил Лешка на прощанье.