Текст книги "Школьный год Славы Светлакова. Пятиклассники"

15

Наступил день праздника.

Елка для малышни начиналась раньше нашей. Я вполне успевал после их праздника переодеться. Правда, пришлось нести с собой и свой костюм, и костюм Нового Года.

Спрятал я рубаху с ремнем за сцену, а на себя натянул то одеяние, что мне полагалось по сценарию. Через плечо мне повесили широкую синюю ленту с цифрами 1973 – я ж все-таки Новый Год.

Пристроился я с краю, так, чтоб меня малышне не было видно, наблюдаю, жду условного сигнала, когда мне перед ребятами появиться. И вдруг замечаю, что забыл слова. Этого еще только не хватало.

– Здравствуйте, мои друзья, – шептал я раз за разом, а дальше, ну никак не вспоминалось.

А тут и Каланча рукой машет: выходи, дескать. А куда ж я выйду? Не могу никак вторую строчку вспомнить.

Каланча чуть ли не подпрыгивает.

Пришлось идти.

– Здравствуйте, мои друзья, – я прошел половину положенного пути. Ну, не помню, что там дальше.

Пошел на второй круг руками развожу, словно всех приветствую.

– К вам, – громким шепотом подсказывает Каланча.

– К вам пришел на праздник я, – всплыли в голове следующие слова.

Дальше все пошло без сбоев.

 
– Вы хорошие ребята,
Пионеры, октябрята.
Будем с вами мы дружить,
И стране родной служить.
Хорошо нам всем живется,
Песня звонкая поется.
 

Я выскочил из зала и снова укрылся там, где находился в самом начале праздника. Торопливо снял ленту, костюм. А сам весь трясусь. Ну, думаю, полный провал. Потом вообще засмеют. Явно, не мое это дело – на сцене выступать.

– Молодец, Светлаков, – надо же, Каланча еще и похвалила, – не растерялся.

Пришел черед надевать и рубаху с погонами.

Началась наша елка.

Хорошо хоть никаких слов заучивать не надо. А просто – веселится вместе со всеми. Внимательно оглядел одноклассников. В первую очередь, меня, конечно, интересовали костюмы друзей. Оля выбрала народный костюм, впрямь – сестрица Оленушка, так я ее назвал про себя. Генка пришел просто в маске. Марина изображала клоуна. А Алешка вообще не пришел на елку: они с родителями уехали куда-то за город. Жаль. Ведь, насколько я понимаю, это наш последний именно такой праздник. Более старшие ребята, даже шестых классов, не говоря об остальных, никаких костюмов уже не делали. Да и сама елка у них проходила не в школе, а во дворце. Вроде как, новогодний бал. Значит, нам надо хорошенько повеселиться напоследок.

Мы и старались вовсю.

Но самое интересное произошло в конце праздника, уже после того, как нам раздали новогодние подарки, и стали присуждать отдельные призы за костюмы. Генка, пригорюнившись, стоял в сторонке, провожая всех нас тоскливым взглядом.

– Я же не знал, что за костюмы будут отдельные подарки, – постоянно приговаривал он, теребя в руках маску. – Вот, ничего и не получил.

– Не расстраивайся, – я, как мог, утешал друга, – вот поедем в лагерь, – оказалось, что он тоже, как и я, отправляется в зимний пионерский лагерь, – там мы с тобой точно займем призовые места.

– Третье место присуждается нашим снежинкам, – между тем громко провозгласила Елена Константиновна, почему-то я никак не мог назвать ее в этот момент Каланчой, она была ведущей нашей елки. – Вон, их сколько собралось в нашем зале.

Я огляделся. Действительно, девчонок, одевшихся снежинками, оказалось так много, что можно было бы нагрести целый сугроб.

Снежинкам выдали что-то очень уж небольшое. Оно и понятно: где ж на них всех набрать серьезных подарков.

– На второе место вышел, – тут Елена Константиновна сделала многозначительную паузу, – доблестный майор Светлаков.

Неужели это она про меня? Точно. Но и тут, она умудрилась не назвать меня по имени. В подарок я получил настольную игру. Здорово, будет чем нам с Генкой в лагере заниматься. Обязательно возьму с собой.

– И, наконец, первое место присуждается Оле Першиной за русский народный костюм. И за…

Дальше я не слушал, обратив все внимание на доставшийся Оле подарок.

Ей подарили большущую куклу. Олины глаза счастливо заблестели. Ей и должны куклы нравиться. Девчонка все-таки.

Марина за своего клоуна ничего не получила. И мне внезапно стало жаль Марину. Она же тоже старалась. Почему ее костюм не занял никакого места?

Деревянными шагами я подошел к ней и протянул свой приз.

– Возьми, – сказал я, – будто это тебе присудили второе место.

– А ты?

– Мы обойдемся, – я хлопнул Генку по плечу и спросил, – пошли на горку?

– А может, лучше ко мне, – проговорила негромко Оля, – у меня как раз сегодня день рождения.

Ничего себе. Почему я не знал? Даже как-то неудобно стало. Мы ж все-таки без подарков.

Похоже, эта же проблема волновала и Генку.

– Что же мы тебе дарить-то будем? – проговорил он, засовывая в рот конфету.

– Ничего не надо, – весело перебила Оля, – просто приходите.

И мы пошли.

– Только не надо музыки, – на ходу предупредил я.

– Ага, – рассмеялась Оля, – А то опять уснешь…

Значит, она все-таки заметила, что в прошлый раз я чуть не уснул. Хорошо, что никто не обратил внимания на ее слова. А то еще пришлось бы объяснять, что и как.

Нас снова встретила собачонка. Она скакала вокруг нас, заливаясь веселым лаем и бешено крутя хвостом.

Оле даже пришлось прикрикнуть на нее:

– Тихо ты, Жулька.

– Жулька? – удивленно спросил Генка, – Это что, от слова жулик, что ли?

– Нет, что ты. Жулька – это сокращенно от Джульетты.

– Ага, понятно, – протянул я, хотя, по правде говоря, мне ничего не было понятно.

А потом было весело. Мы ели торт, пили газировку. Даже что-то срезали ножницами.

Но без музыки все равно не обошлось.

Оля сыграла что-то ужасно веселое. Под эту музыку спать явно не хотелось.

– Я тоже хочу, – Генка уселся возле пианино и одним пальцем отстучал Чижика-Пыжика.

От него я никак этого не ожидал.

– А что ты играла в прошлый раз? – шепотом спросил я у Оли.

– «Времена года» Чайковского, – так же шепотом ответила она, – А тебе, не понравилось?

– Понравилось, – уклонился я от ответа, – я просто очень усталый был.

– Хватит шептаться, – подскочил к нам Генка, – пошли все-таки на горку!

Домой я вернулся весь в снегу, но довольный. Хорошая у нас получилась компашка.

Жалко только, что с завтрашнего дня надо быть в лагере…

16

Лагерь. Мы почти старшие среди всех отрядов. Старше нас только шестиклашки, а все остальные – вообще малышня – с первого по четвертый класс. Остальные, как правило, по лагерям, особенно зимним, предпочитают не ездить.

Первым делом мы разместились но комнатам, они назывались палатами, впрочем, как и во всех пионерских лагерях. Естественно, мы с Генкой напросились в одну. Витьку Ищенко из сорок девятой мы тут же и выбрали старостой палаты. Он теперь должен был отвечать за чистоту и порядок. Я вздохнул облегченно. Почему-то мне казалось, что Генка предложит на это место меня.

– Хорошо, что ты не предложил меня, – еле слышно проговорил я.

– Ага, а я думал, что ты меня назовешь.

И тут нас позвали на сбор отряда. Такая уж традиция. Мы даже и переговорить толком не успели.

Собрался весь отряд в холле нашего этажа. Каждый коротко рассказал о себе. Кто чем занимается, как учится и все тому подобное. После такого представления вожатая Таня, она оказалась как раз из нашей школы – из седьмого или восьмого класса, предложила нам выбрать председателя совета отряда. Конечно, как без него? У нас же все-таки, хоть временная, но пионерская организация. А кого ж выбирать? Тем более, что все ребята практически незнакомые, из разных школ. Мало ли кто что про себя рассказал. Например, я сообщил, что занимаюсь фехтованием, что в этом лагере уже не первый раз, ну, и кое-что еще. Ничего интересного, на мой взгляд.

– Предлагайте кандидатуры, – призывала Таня.

После долгих споров меня на эту должность и выдвинули. Этого я совсем не ожидал.

За что мне такая честь?

Но тут снова выступила Таня.

– Ребята, дело в том, что нам нужно еще и человека в совет дружины, – она сделала многозначительную паузу и внимательно всех оглядела. – Славу я хотела предложить туда.

– Это почему же? – возмутился я.

Совсем мне не хотелось заниматься делами дружины. Лучше просто отдыхать, как во все предыдущие годы.

– Ну, главная причина в том, что ты, – начала объяснять вожатая, – уже человек бывалый, знакомый с порядками в лагере, ответственный…

– Какой же я ответственный?

– А кто на празднике выступал? А кто летом в…

– Хватит. Но ты же знаешь, что меня хулиганом в школе считают.

– А насчет дисциплины, – подвела черту Таня, – вот и исправишься.

Так и получилось, что я попал в совет.

– А…

– Нечего уже возражать отправляйся в комнату совета дружины.

Пришлось идти. Дальнейшие вопросы отряда рассматривали уже без меня.

Заседание совета дружины прошло, на удивление, быстро. Меня назначили знаменосцем. Раз мы – дружина, значит, у нас должно быть и знамя. А знамя же должен кто-то носить.

– Ты – фехтовальщик, – сказали мне, – это дело в самый раз по тебе.

Интересная у меня складывалась общественная работа. Во втором классе я был барабанщиком. Даже успел несколько маршей изучить, пока руки ржавыми гвоздями не ободрал. Пока в бинтах ходил, мне и замену нашли. Распрощался я с барабаном. Поначалу расстраивался, а потом привык. Зато летом в лагере, уже перед этим годом, попал я в горнисты. Я и сейчас бы справился: все ж сигналы наизусть выучил.

– А может, я лучше горнистом буду? – попросил я.

Зачем только я завел этот разговор.

– А сможешь? – с сомнением посмотрел на меня вновь избранный председатель Совета Дружины Колька.

– Спрашиваешь.

– Договорились. Будешь еще и горнистом.

В самом конце совещания нам показали план работы лагеря. Приказали довести до сведения отрядам.,. Единственное, что мне запомнилось из этого плана – конкурс костюмов.

Есть, где нам с Генкой отличиться!

Довольный, спеша поделиться новостями, я прибежал в палату.

Однако, главную новость преподнес мне Генка. Оказывается, это его вместо меня выбрали в председатели Совета Отряда. Ничего себе поворотец.

* * *

И понеслось. Пришлось мне по всем четырем этажам ходить и созывать на зарядку, линейку, даже каждый прием пищи начинался с сигнала горна. Не говоря уж о подъеме и отбое.

Звонкие звуки горна далеко разносились по этажам. И знаешь, что без моего сигнала не начнутся никакие события распорядка дня. Здорово ощущать свою полную причастность ко всем делам!

А на торжественных линейках еще и выносить тяжелое полотнище знамени. Оно слегка колышется в такт шагам. А потом волной опускается на плечо, чуть щекоча бахромой. Только я никак не мог понять, нужно ли мне во время исполнения дружинной песни подпевать, или это не положено. Генка мне говорил, что ассистенты поют. Сам же я не вижу. Смотреть приходится прямо перед собой. В большинстве случаев, я даже старался не моргать. А это так сложно…

* * *

– Теперь костюмы, – поставил я перед Генкой задачу.

Неотвратимо приближалось празднование Нового Года. Надо было подумать и о конкурсе. Как можно его пропустить?

– Что костюмы? – он выглядел на удивление ошарашенным.

– Собираешься ты или нет участвовать в конкурсе костюмов?

– Ага, ты опять какое-нибудь место получишь, а я…

– Как я теперь выиграю-то? У меня ж теперь нет никакого костюма.

Конечно, откуда же он возьмется? Тетя Лара ремень уже отдала обратно. А без ремня, что за костюм. Одна насмешка. Надо что-то новое придумывать. Причем, такое, чтобы можно было защитить. В прошлом году, когда я был в костюме мушкетера, мы с приятелем целый поединок на сцене устроили. Теперь-то я бы точно его по-другому провел. А тогда… В общем, только бестолковое махание штагами и получилось.

– Как это нет? – вернул меня к разговору Генка, – а то, что был в школе?

– О том можно уже и забыть. И потом, надо нам что-то такое, чтоб вместе…

Генка уселся на кровати и задумался. А что тут думать? Взгляд мой упал на книгу, взятую из дома. «Заколдованная рубашка» она называется. Про гарибальдийцев. На нее я и указал Генке. На рисунках все выглядело до удивления просто: обычные рубахи с поясом, а на шее вроде как пионерский галстук. Тут сгодится все та же, зеленая, со школьного праздника. Оставались лишь сабли, и костюм готов.

– Не-а, – Генка помотал головой, – не пойдет. Рубаха должна быть красная. И, потом, где мы сабли достанем?

Насчет рубах, он несколько загнул. Мне кажется, что тут подойдут любые. А вот с саблями, действительно, проблема. Из доски не выстрогать. Нет ни времени, ни места. Даже простого ножа не достанешь.

– А может, мы их это… из картона вырежем? Из толстого.

Натаскали мы в палату кучи этого самого картона. Все свободное время, хоть его было и совсем немного: то сборы, то какие-нибудь экскурсии, мы вырезали и клеили сабли. Слой за слоем, слой за слоем. Мы все старались добиться того, чтобы нашими картонными клинками хоть немного можно было пофехтовать. А они все гнулись и гнулись и никак не хотели становиться твердыми. Как такими честь костюма защищать?

– А давай еще пистолеты склеим, – предложил Генка, – вроде как стрелять будем.

Тоже верно. Склеили мы еще и пистолеты.

Только все оказалось напрасно. Не было в этом году защиты костюмов. Конкурс, конечно, был, но места за костюмы не присваивали.

– Эх, надо было все-таки красные рубахи сделать, – приговаривал Генка, привычно что-то жуя…

17

Пролетели с елками, горками, лыжами и санками зимние каникулы.

Началась самая длинная, как говорит Каланча, третья четверть. Может, она – четверть, конечно, и самая длинная, но мы совсем этого не заметили. Начнем с того, что в школу мы пошли только с середины января; февраль сам по себе месяц вообще короткий; а там и – весна. Как раз наоборот получается, но не спорить же с Каланчой.

Самое же главное – то, что из школы исчез Толька. Перевели его из нашей школы. А куда и почему? Никто ничего не знает. Ходили, правда, слухи, что отец у него военный, а их часто переводят из одного города в другой. Вот и все за ними переезжают. Так это или не так – никто не мог сказать ничего определенного. С одной стороны вроде бы и неплохо – никто особо заедаться не будет, а с другой…

Печальней было другое. Почему-то больше и больше от меня отделялись Генка с Лешкой. Вот тут причину я, как ни старался, но так и не смог найти. И тот и другой не только совсем перестали ходить на тренировки, но и все время где-то вместе пропадают, а меня с собой и не зовут.

С остальными же ребятами я как-то и не сходился особо. И если не считать Оли, то у меня практически не оставалось друзей в классе. Мы даже и с Генкой-то не успели полностью подружиться.

Хорошо это или плохо?

Сказать трудно. Конечно, мало с кем удается пообщаться, но, в то же время, больше свободного времени остается на секцию. Нет, количество тренировочных дней не увеличилось, но зато можно было больше возможности для отработки приемов самостоятельно дома. Как говорит папа, во всем можно найти что-то положительное. А что положительного в том, что я в одиночестве размахиваю купленной в спорттоварах шпагой?

Вот и в день Советской Армии Генка с Лешкой сразу после школы усвистали в кино. Как раз показывали «Клеопатру». Меня позвать они не догадались. Обидно. Впрочем, может, я и сам бы не пошел, но они могли бы просто позвать. К Оле идти просто не удобно. Хотя папа постоянно говорит, что неудобно только на потолке спать. Но и он не смог меня переубедить. Так и остался я в этот день один. Был бы со мной хоть кто-нибудь, может все сложилось бы по-другому.

Еле передвигая ногами, я вывалился из школы. Особенных дел не предвиделось. Колючий февральский снежок, сыпавшийся с самого утра, перестал осыпать улицы. Даже облака, до этого плотной пеленой висевшие над городом растворились в глубокой синеве неба. Ясность зимнего дня неизменно связана с морозом. Вот и сейчас он принялся довольно ощутимо хватать меня за щеки почти сразу же по выходу из школы.

– Вячик-Мячик, – раздавшиеся чуть ли не под самым ухом слова, заставили меня непроизвольно вздрогнуть – так меня называла только мама, – здравствуй.

Я обернулся на голос. Ко мне раскрасневшаяся на морозе приближалась именно она. Я аж словно врос в землю. Не могу двинуться ни вперед, ни назад. Это же мама, и этим все сказано. Как бы ни складывались мои отношения с тетей Ларой, ни в какое сравнение с мамой она не идет.

Но и сказать мне было нечего. Все-таки какое-то время прошло. Скоро уж полный год будет.

– Чего молчишь? – голос мамы звучал ласково.

Захотелось вдруг пробежать, прижаться к маме и не отпускать ее больше никуда. Но ноги не двигались, и мама сама подошла ко мне.

– Как ты тут? – ворковала она.

А я молчал. У меня словно комок в горле встал. Целый год она и не вспоминала о нас с папой. Даже к своему саше она уехала ровно за две недели до моего дня рождения, а тут… Я совсем запутался.

– Я не могла тебя взять с собой, – продолжала она, – у меня просто денежек на два билета не было. Но ведь сейчас-то я за тобой приехала…

А ведь действительно – могло и так случиться, что тогда мама не могла взять меня.

– Мама, – я уронил в снег папку, с которой пристрастился ходить в школу после каникул, и прижался к мохнатой маминой шубе.

Она все гладила меня по спине и приговаривала:

– Как ты тут без меня? Чем занимаешься? Продолжаешь ли играть в футбол? Каких добился успехов?

На все вопросы с хода не ответить. Надо как-то более обстоятельно.

Мама, видимо, тоже об этом подумала. Она взяла меня за руку и потащила в кулинарию. Я едва успел папку подхватить из сугроба. Почему-то ни я, ни мама в этот момент даже не подумали прийти домой и обсудить все там.

– Кури Налия, – вполголоса проговорил я, глядя на вывеску.

– Что? – наклонилась ко мне мама.

– Ты разве не помнишь, что я так говорил в детстве?

Мама не ответила.

Дверь легко открылась, подчиняясь маминой руке.

И вот мы уже сидим за столиком. Передо мной – вазочка с мороженым, а у мамы – кофе.

Я захлебываясь рассказываю, что у нас теперь новая квартира с балконом и отдельной ванной. Что я бросил футбол и теперь занимаюсь фехтованием. Что у меня, как говорит Виктор Алексеевич, неплохие возможности. Что через год или два я смогу поехать на первенство РСФСР по юниорам.

Мама слушала меня, изредка кивая, шумно прихлебывала кофе.

– Здорово, правда, – закончил я свой рассказ.

– Здорово, – отозвалась она как-то рассеянно.

– Ты не рада за меня?

– Конечно, рада, – она протянула руку и потрепала меня по голове, – только, видишь ли, Вячик-Мячик, это твое фехтование в жизни не пригодится…

Интересно, а что пригодится? Футбол?

– Это отец заставил тебя им заниматься, – мама говорила решительно, не терпящим возражения тоном, – это была его мечта…

– Я сам, – попытался я возразить.

– Да, какой там сам? – пренебрежительно отмахнулась мама, – Это все папашкино влияние.

– А где ты была раньше? Почему не приезжала?

– Как же вас теперь найдешь? На старой квартире вас нет. На письма мои не отвечаете.

– А разве ты писала?

Она снова не ответила.

– В общем, я решила, что должна тебя забрать с собой…

На это мне совершенно нечего было ответить. Я не знал, как мне относиться к подобному заявлению.

Вспомнилось, как весной папа утешал меня после маминого отъезда. А мама даже не поздравила меня с днем рождения, хотя тогда мы еще жили на старой квартире.

Между тем мороженое кончилось, а я все не мог дать ответа.

– Я подумаю, – буркнул я, выскакивая из-за столика, и уже на ходу застегивая пальто, выбежал на улицу.

Надо и с папой посоветоваться…

18

На следующий день после разговора в кафе мама сама пришла к нам домой. Тетя Лара сразу же ушла на кухню. Папа строго посмотрел на меня, и я понял, что мне тоже не мешало бы уйти.

Я закрылся в своей комнате. На столе передо мной лежали раскрытые тетради и учебники. Вроде бы уроки делаю. А на самом деле голова моя оказалась занята совсем не школьными делами.

Невольно я прислушался к происходящему в большой комнате.

Поначалу не было слышно ни единого слова. Голоса их напоминали, скорее, невнятное жужжание. Я осторожно поднялся со стула, подошел к двери и приложил ухо. Наверное, это нехорошо – подслушивать, но мне было интересно. Все-таки решалась моя судьба. Уезжать мне или нет? Так теперь стоял вопрос.

Сам я определиться не мог.

На самом деле, что выбрать: папу с тетей Ларой или маму с Сашей, почему-то я не мог назвать его дядей, не знаю. Ситуация, надо сказать, совсем не простая. Вроде бы тут и друзья, и школа, и секция. А там опять же мама и море. Тут не совсем сложившиеся отношения с тетей Ларой, а там – совершенно мне незнакомый Саша. Вдруг мы с ним вовсе не найдем общего языка. Обратно возвращаться? Так и бегать туда-сюда?

Голоса в большой комнате зазвучали громче. Мама в чем-то обвиняла папу. Папа что-то резко отвечал, но что – я никак не мог разобрать. Прозвучали приближающиеся к моей комнате шаги. Я стремительно отпрянул от двери и плюхнулся на стул: – я все время тут и был…

Зашуршала в прихожей шуба, хлопнула дверь. В квартире стало тихо. Я выбрался в большую комнату. Пусто. Приглушенные голоса, прерываемые шкворчанием чего-то на сковородке, доносились из кухни.

Я шагнул в проем.

– Вот и Славик, – сразу заметил меня папа.

Придвинул мне стул.

– Присаживайся.

Он побарабанил пальцами по столу. Прошел к окну. Долго стоял, вглядываясь в снежную пелену за окном. На улице свирепо завывала метель. Почему-то, совсем не к месту, вспомнились слова из песни: «И в сентябрьский день погожий, и когда метет февраль…».

– Ну, что скажешь? – проговорил он, не оборачиваясь.

Многочисленные снежинки стучались в кухонное окно, словно стараясь пробиться в квартиру. Даже сидя в теплой кухне, я словно всей кожей ощущал колючие удары мелких льдинок. «Вот и еще один положительный момент: там в Анапе метелей не бывает. А как там, наверное, хорошо летом…

– А что я должен сказать? – я сделал вид, что не понимаю.

Папа повернулся ко мне и пристально на меня посмотрел. Чувствовалось, что он в напряжении. Таким я его еще не видел. Даже тогда, когда мама уезжала, он выглядел более спокойным. Но я же и вправду не слышал, о чем они говорили без меня. Я мог об этом только догадываться. Даже подслушивая, я не разобрал не единого слова. Что же мне отвечать?

– Мама хочет, – сквозь силу проговорил папа, – забрать тебя к себе в Анапу.

Мне показалась, что даже масло на сковородке стало меньше трещать.

И тут у меня внутри словно что-то оборвалось. Из глаз сами собой покатились слезы. Нет, я не заплакал, но слезы лились и лились.

В этот момент папа даже растерялся. Он присел рядом со мной, прижал к себе, мягко взъерошил волосы.

– Ну, ты чего, – приговаривал он чуть сбивчиво, – ничего же особенного не случилось. Все нормально.

– Да-а, не случилось, – протянул я сквозь слезы и опустил голову, – мама там, а мы здесь. А мне еще и выбирать.

– А помнишь, как мы с тобой… – начал было говорить папа, но осекся и замолчал.

Так мы сидели вместе на кухне. Рядом слегка потрескивало что-то готовящееся на сковородке. Ничего не хотелось говорить. Я вспоминал, как в прошлом году я считал, сколько праздников встретил без мамы. Тогда я утешал себя, что она вот-вот приедет, и все станет хорошо.

Мама приехала, а лучше не стало.

Но она звала меня к себе, к морю.

– «А фехтование?» – спрашивал меня внутренний голос, – «А предстоящие соревнования?»

– «Но там же мама.» – отвечал я ему.

– «А Оля, Генка, Алешка?»

– «Я буду приезжать».

Видимо, я все уже решил.

Папа понял смысл моего молчания по-своему:

– Вот видишь, какую кашу заварила твоя мама…

И меня прорвало:

– Она не виновата! Мама хорошая! Ты ничего не знаешь! Она и меня бы с самого начала забрала, если бы у нее были денежки! И ты бы мог тоже поехать! – я выкрикивал фразы одну за другой, не заботясь о их связности.

– Наверное, ты прав, – проговорил папа, поднимаясь.

А тетя Лара пошла собирать мои вещи.

* * *

За вагонным окном постепенно сменялась природа. Снег постепенно исчезал из поля зрения. Начали появляться зеленые листочки. Весна.

На покупку билетов и оформление всех школьных документов ушла ровно неделя, и вот мы ехали к месту нашего с мамой жительства.

Позади остался заснеженный город.

В воспоминаниях сохранились и друзья, прибежавшие всей толпой на вокзал.

А впереди меня ждало море, новые впечатления и новые друзья…

Но долго еще я вспоминал крики друзей:

– Пиши! Не забывай!