Текст книги "Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами"

Глава 9
Никсон и Картер: новое в ближневосточной тактике

Результаты Шестидневной войны рассматривались Вашингтоном далеко не однолинейно. Война в 1967 году создала на Ближнем Востоке принципиально новую ситуацию. Израиль оккупировал не только египетские и сирийские территории, но также и значительную часть Иордании – государства, близкого к США. Симпатии к Египту, Сирии, Иордании проявили все арабские страны. В их числе находились государства с консервативными режимами, на которые США делали ставку в своей антинасеровской политике. На Ближнем Востоке произошел беспрецедентный рост антиамериканизма. Несомненный выигрыш Израиля в войне против Египта и Сирии не компенсировал для Соединенных Штатов их политические потери в арабском мире в целом. Многие американские политологи не без причины исходили из того, что без изменения американской линии в отношении арабского мира могут возникнуть угрозы для Запада в нефтяной области.

Дискуссия в США вокруг ближневосточного курса

На рубеже 60—70-х годов в США в конгрессе, прессе, на конференциях и симпозиумах велась дискуссия по поводу того, в каких направлениях следует искать новые подходы к ближневосточной ситуации. «Раздающиеся подчас утверждения, что, поддерживая вооруженный до зубов Израиль, Соединенные Штаты в состоянии каким-то образом воспрепятствовать укреплению и даже способствовать размыву советских позиций в близких к его границам странах, не имеют под собой никаких оснований», – заявил в ходе слушаний в конгрессе бывший американский посол в Египте, директор Института Ближнего и Среднего Востока Колумбийского университета Дж. Бадо[19]19
  The Near East Conflict: Hearings before Subcommittee on the Near East of Committee on Foreign Affairs. House of Representatives, 91st Congress, 2nd Session. P. 61.


[Закрыть]. А профессор Принстонского университета М. Бернстейн подчеркнул на тех же слушаниях, что Соединенным Штатам нужно избегать таких мер на Ближнем Востоке, которые могут «поставить под угрозу нефть и другие материальные интересы США»[20]20
  Ibid. P. 175.


[Закрыть].

Суть дискуссии заключалась не в спорах по поводу того, продолжать или не продолжать поддержку Израиля и консервативных арабских режимов. По этим вопросам в основном существовало единое мнение: продолжать. Но многие авторитетные представители американских политических и научных кругов, бизнеса при этом подчеркивали, что такая поддержка не должна мешать расширению американской опорной базы на Ближнем Востоке за счет изменения однозначной враждебности США к националистическим режимам. При этом некоторые имели в виду вероятную перспективу эволюции этих режимов, их уже проявившуюся на грани 70-х годов неудовлетворенность «ограниченной помощью» со стороны Советского Союза.

Дискуссии получили новый импульс после того, как в ноябре 1968 года президентские выборы в США выиграл Ричард Никсон. Так называемая доктрина Никсона характеризовалась необходимостью сблизить американские возможности с некоторыми реальностями международной жизни. Сопоставление американской позиции в отношении Ближнего Востока с ситуацией в этом регионе породило две противоположные точки зрения, о которых писал в то время X. Сондерс. Одни, отмечал он, считают, что сила позиций США в районе зависит от их способности поддержать дружественные режимы, «не дать им упасть» и с этой целью их подпирать. Другие – что нужно поддерживать «силы обновления», искать с ними контакты, иными словами, делать ставку и на националистические режимы. Одни считают, что первоочередной задачей является установление «стратегического консенсуса» с дружественными США государствами на Ближнем Востоке и приоритетное значение имеет подготовка района для «противоборства» с СССР – через это, дескать, можно приблизить решение ближневосточного конфликта. Другие – что нужно попытаться урегулировать этот конфликт и через это сохранить и усилить американские позиции. Одни считают, что США должны безоговорочно поддерживать Израиль, а любые попытки давления на него с целью компромисса с палестинцами могут ослабить Израиль как форпост американского влияния, да и собственно американские позиции. Другие – что лишь через решение палестинской проблемы можно ослабить антиамериканские силы и обезопасить поставки нефти из района. Одни считают, что нельзя поддаваться «шантажу со стороны нефтедобывающих стран», «как это сделала Западная Европа», а следует продолжать жесткий в отношении этих стран курс. Другие – что «свободный мир» полностью зависим от поставок ближневосточной нефти и нужно исходить из этого, принимая «компромиссные решения»[21]21
  Conversations with Harold Н. Saunders. U.S. Policy for the Middle East in the 1980s. Washington, 1982. P. 10, 11.


[Закрыть].

Хал Сондерс, безусловно, принадлежал к «другим». С ним я сблизился в то время, когда мы оба участвовали в Дартмутских встречах[22]22
  Регулярные симпозиумы, которые в течение многих лет проводили советские и американские общественные деятели и представители деловых кругов двух стран. Результаты обсуждений докладывались советскими участниками руководству СССР, а с американской стороны – руководству США.


[Закрыть] – он с американской стороны, а я – с советской возглавляли группу по ближневосточным проблемам. Эта группа очень активно действовала, когда у СССР и США еще были ограничены контакты по официальной линии. Хал тогда был бывшим заместителем Государственного секретаря США, а я еще не был лицом официальным, работал в Институте мировой экономики и международных отношений. Но наши «личные» позиции отнюдь не мешали пониманию, что о результатах обсуждений, о возможности сближения подходов двух сверхдержав в интересах стабилизации и установления мира на Ближнем Востоке информировались руководящие органы и СССР, и США.

X. Сондерс дал высокую оценку нашей активности в своей печатной работе о Дартмутских встречах. Я могу присоединиться к его оценке, особенно относящейся к нашей ближневосточной группе. Хотел бы также добавить: у меня не только с Халом Сондерсом, но и с Биллом Полком, Биллом Квандтом, Эдуардом Джареджаном было много общего в подходе к ближневосточной действительности. Я назвал лишь тех, кто был в прошлом или в то время, когда общался с ними, сотрудником Госдепартамента или Национального совета обороны США. Но встречи происходили и с другими американцами – учеными, экспертами, журналистами, которые отлично понимали смысл происходившего в этом бурлящем регионе, разбирались в деталях, не всегда соглашались с теми, кто подменял отсутствие знаний и опыта односторонней антисоветской ориентацией. Так что не следует всех, кто влиял или пытался влиять на выработку ближневосточной политики США, окрашивать в один цвет.

«Мы уделяем чрезмерное внимание советской военной угрозе, реальность которой не доказана, а величайшие угрозы нашей безопасности остаются теми же, что и раньше: созданная нами самими зависимость от арабской нефти и наше вовлечение в полностью нестабильные арабо-израильские отношения. Не забываем ли мы, что ни то ни другое не поддается исправлению военной силой и ни в том ни в другом случае Советский Союз не является главным фактором?» Этот вопрос на страницах «Нью-Йорк таймс» задал Дж. Кеннан. И он не был одинок в постановке таких вопросов.

Бывший представитель США в ООН Ч. Йост посчитал объяснения Кеннана «убедительными». Ч. Йост был эрудированным, широкомыслящим дипломатом-политиком. Мне пришлось не раз встречаться и беседовать с ним. Его отличало глубокое знание ближневосточных проблем, независимое, незапрограммированное мышление, деликатность, стремление разобраться в аргументах собеседника. Он понимал и высказывался совершенно определенно на тему о том, что без решения палестинской проблемы не может быть урегулирования на Ближнем Востоке, а достичь этого можно только через создание палестинского государства.

Акцент на экономику

При Никсоне началась корректировка американского ближневосточного курса. Не предполагалась стратегическая переориентация, отказ от ранее намеченных целей, но в ближневосточную политику США были внесены некоторые новые моменты. Они касались отношений с радикальными арабскими режимами. Хотя по этому поводу в американском руководстве существовали разногласия, а Израиль и самостоятельно, и через своих лоббистов в США оказывал сильное сопротивление, линия на обновление подходов США получила развитие. Не в последнюю очередь на том этапе так произошло и потому, что Никсон, уделив главное внимание положению во Вьетнаме, где создалась тяжелейшая для американцев ситуация, был готов снизить накал страстей на Ближнем Востоке и, более того, по словам Г. Киссинджера, использовать Ближний Восток как рычаг для решения проблем во Вьетнаме в плане «какой-то сделки с Советским Союзом»[23]23
  Kissinger Н. White House Years. Boston; Toronto, 1979. P. 352–355, 559.


[Закрыть]. Сделка не состоялась, но президент Никсон и особенно его помощник по вопросам национальной безопасности Г. Киссинджер со временем преуспели, даже с использованием октябрьской войны 1973 года, в вовлечении Египта в процесс подготовки сепаратного мирного договора с Израилем. Но об этом далее.

Все более выпячивалась экономическая сторона американского ближневосточного курса, все больший акцент делался на ее использование.

У. Квандт во время одной из состоявшихся у нас в начале 70-х годов бесед привел такой пример: несмотря на то что Алжир в 1967 году разорвал дипломатические отношения с США, еще раньше провозгласил социалистический выбор, несмотря, наконец, на громогласные антиимпериалистические заявления его лидеров, Соединенные Штаты установили с Алжиром хорошие отношения, базирующиеся на экономическом сотрудничестве.

Характерна и спокойная реакция Вашингтона на переворот в Ливии, свергнувший монархию и установивший республиканский режим во главе с М. Каддафи. На протяжении 70-х годов большее развитие, чем при монархии, получили экономические связи США с Ливией, особенно в нефтяной области. И этому не помешал внешнеполитический курс Ливии, добившейся ликвидации американских и английских военных баз на своей территории, в том числе самой крупной на Ближнем Востоке военно-воздушной базы США Уиллус-Филд.

В 70-х годах Соединенные Штаты преуспели в сочетании, казалось бы, диаметрально противоположных проявлений политики в отношении Ливии. Крайне натянутые политические отношения, постоянные вторжения самолетов ВВС США в ливийское воздушное пространство, регулярные маневры ВМС США вблизи берегов Ливии, в том числе в водах залива Садра, который Ливия считает своим, и в то же время эта страна к концу 70-х годов превратилась в третьего импортера нефти в США. В Ливии действовало более 50 различных американских компаний, главным образом в нефтедобыче, разведке нефти, постоянно находилось от двух до двух с половиной тысяч американских граждан.

В начале 70-х годов США осуществили подходы и к Ираку, и к Сирии. Эти подходы не приводили к улучшению отношений с Соединенными Штатами, но попытки со стороны США добиться этой цели имели место.

Многообещающие контакты с Садатом

Но главным объектом политики США на Ближнем Востоке оставался Египет. Через недолгое время после смерти Насера американские руководители начали искать подходы к Анвару Садату, надеясь, что им удастся поставить его под свой контроль. Принципиально облегчал проведение американской линии в Египте фактический государственный переворот, осуществленный Садатом 13 мая 1971 года, когда было отстранено от власти все окружение умершего президента.

На первых порах США действовали конфиденциально через Саудовскую Аравию, видимо опасаясь, что непосредственный контакт может быть контрпродуктивным в то время, когда Садат хотел создать иллюзию продолжения курса своего предшественника и особенно стремился к тому, чтобы в этом не разуверился Советский Союз. В тот период Садат еще нуждался в поставках советского вооружения, он еще не включился в «игру», которая впоследствии привела его к сепаратному договору с Израилем при прямом участии в этом Соединенных Штатов.

В первой половине ноября 1970 года Каир для встречи с Садатом посетил руководитель разведки Саудовской Аравии Камель Адхам – доверенное лицо саудовского короля Фейсала. Адхам сказал президенту, что американцев весьма тревожит присутствие русских в Египте. Садат понял, что США практически выдвигают условия для улучшения отношений с Египтом, и без колебаний ответил Адхаму о своей готовности прекратить «советское присутствие» в Египте, но как только осуществится первая фаза отвода израильских войск с Синая. Садат запросил цену, но очень невысокую, за то, чтобы сделать такой болезненный для Египта шаг навстречу американцам, – только первую фазу отвода войск Израиля. Он не мог не понимать, что такой отвод, без чего невозможно было бы открыть Суэцкий канал, отнюдь не противоречит интересам и самих США. Камель Адхам спросил Садата, может ли он передать все это американцам, Садат ответил утвердительно. Таков был первый сигнал, который получили США от нового президента Египта[24]24
  Heikal M. The Road to Ramadan. L., 1975. P. 120.


[Закрыть].

Кое-что Государственный департамент и Совет национальной безопасности США могли почерпнуть и из анализа публичных выступлений Садата. Его речи и интервью пестрели фразами «о продолжении линии Насера», «о благодарности в адрес Советского Союза», «о долге защищать интересы всей арабской нации» и так далее и тому подобное. Однако уже в этих первых заявлениях присутствовали нотки, свидетельствующие о готовности Садата к «игре» с США.

Так, в интервью У. Кронкайту, которое было передано по американскому телевидению 7–8 января 1971 года, Садат, подчеркнув, что он «полностью предрасположен к мирному урегулированию», добавил: «Я не завишу ни от каких советских гарантий» и «Наша политика делается в Каире нами и никогда – другими странами». И наконец, настоящим «сигналом» для американцев было выдвинутое Садатом 4 февраля 1971 года предложение об открытии Суэцкого канала в условиях «прекращения враждебности» и некоторого отвода израильских войск к востоку от канала. Самое главное, что, предложив такую развязку, Садат вообще обошел вопрос о судьбе всех остальных арабских территорий, захваченных в 1967 году.

Все, вместе взятое, – оценка личности Садата, анализ его первых выступлений, информация из саудовских источников – определило решение США запустить пробный шар: Государственному секретарю Роджерсу было поручено встретиться с египетским министром иностранных дел Махмудом Риядом. Удовлетворенный этим разговором, Роджерс в начале мая 1971 года прибыл в Каир для встречи теперь уже с самим Садатом.

Есть основания считать, что ни Никсон, ни Киссинджер, ни Госдепартамент во главе с Роджерсом не ожидали, что уже эта первая встреча с новым египетским президентом станет такой продуктивной для Соединенных Штатов. Во время беседы Садат, вдруг переключившись на другую тему, без всяких обиняков спросил Роджерса, почему тот не поднимает вопроса «о советском присутствии в Египте». Зная через К. Адхама о настроениях нового президента Египта, госсекретарь США обретал уникальную возможность получить подтверждение информации руководителя саудовской разведки от самого Садата, причем не прилагая к этому никаких усилий. Садат повторил Роджерсу, что после первого этапа отвода израильских войск от Суэцкого канала советские специалисты покинут Египет.

Между тем США в тот момент еще не верили Садату. Особенно после того, как он предоставил право советским военным кораблям заходить в некоторые египетские порты. Садат, правда, в конфиденциальном послании Никсону просил не возражать против этого, но американская разведка доносила, что египетский президент, даже разворачиваясь в сторону США, все еще проводит просоветскую политику.

4 февраля 1971 года, то есть именно в тот день, когда Садат объявил о своем намерении в одностороннем порядке открыть Суэцкий канал, он направил послание советскому руководству, в котором говорилось о необходимости дать отпор «бесчестному союзу врагов прогресса, свободы и мира». Послание было передано через хорошо известного в СССР соратника Насера Шарави Гомаа. Для пущей убедительности в том, что он, Садат, не отступает от насеровской линии, Гомаа был представлен в послании в качестве его личного друга и коллеги, к которому он испытывает полное доверие. Через три месяца этот друг и коллега был посажен Садатом в тюрьму.

Но даже после того, как все близкое насеровское окружение оказалось в заключении, Вашингтон все еще держал паузу, не идя на радикальное сближение с Садатом. Колебания Вашингтона усугубляла позиция Израиля, да и сам президент Никсон, ломающий голову над тем, как выйти из вьетнамского тупика, не был заинтересован в тот момент вводить в американо-советские отношения такой раздражитель, как откровенный флирт США с «преемником» Насера.

Садат начал испытывать опасения, что его сигналы, направленные американцам, не срабатывают, – ведь он очень многое поставил на карту.

Еще до ареста соратников Насера А. Сабри, Ш. Гомаа, С. Шарафа и других Садат в своем послании советскому руководству в дни работы XXIV съезда КПСС предложил подписать договор о сотрудничестве между двумя странами с целью укрепить советско-египетские отношения. После ареста этих просоветски настроенных деятелей Садат, опасаясь полного провала своей политики, подписал этот договор, как он считал, обезопасив себя со стороны СССР. Одновременно он довел до американцев, что этот договор не только не означает отказа от стремления сблизиться с Соединенными Штатами, но даже поможет этому, создав своеобразную ширму для его маневра. Но США продолжали держать паузу. В таких условиях Садат в 1971 году нанес еще один визит в Москву. Все было как в «добрые времена». «Я всегда говорю своему народу, – заявил Садат во время переговоров в Москве, – что вы стояли рядом с нами как искренние друзья в часы невзгод. Я считаю, что цель империалистических держав – вбить клин между нами и Советским Союзом. Это на пользу лишь Америке и сионизму».

К большому сожалению, в Кремле верили таким словам. Мне говорил резидент нашей внешней разведки в Каире Вадим Кирпиченко – мой друг еще по Московскому институту востоковедения, в котором мы оба учились (дружба наша укрепилась в то время, когда я возглавлял СВР, а генерал Кирпиченко помогал мне освоить новые обязанности), – что он докладывал в Центр о стремлении Садата переориентировать свою политику. Но трудно, если вообще возможно, было в то время пробить любыми аргументами и даже фактами стену, которую возвели лица, подписавшие договор с Садатом, – очень сильный в то время председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный, которого сопровождали в Каир и участвовали в подписании договора министр иностранных дел Громыко и секретарь ЦК КПСС Пономарев. Этих двоих людей, отвечающих за внешнюю политику страны, Подгорный специально «приобщил» к документу, который был представлен в Политбюро как достижение, обеспечивающее преемственность курса Насера в Египте. Такой линии подыгрывал и советский посол в Каире В.М. Виноградов.

Мое сообщение в Москву – не все довольны

Однако в руководстве СССР были и те, кто начинал сомневаться в этом. В первых числах июня 1971 года меня попросил срочно зайти к себе Л.М. Замятин – генеральный директор ТАСС, который сказал: «Я был на заседании Секретариата ЦК, на котором секретарь ЦК Демичев спросил, почему нет информации от Примакова по Египту (в то время я уже перешел на работу из газеты „Правда“ в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук. – Е. П.). Мне поручено направить тебя на месяц на Ближний Восток в качестве специального корреспондента ТАСС. Согласен?» – задал мне риторический вопрос Замятин.

Незамедлительно вылетел в Каир, где состоялось много встреч с моими хорошими знакомыми по пятилетнему пребыванию в Египте в качестве собственного корреспондента «Правды». Из бесед с исполняющим в то время обязанности руководителя еще не распущенного Арабского социалистического союза бывшим премьер-министром Азизом Сидки (в его кабинете висели два портрета – Насера и Садата, а в приемной уже один портрет – Садата), государственным министром Зайятом, политическими деятелями Халедом Мохиэддином, Ахмедом Хамрушем, Фуадом Мурси, журналистами, политическими обозревателями ведущих каирских газет Мухаммедом Ода, Филиппом Галябом, Мухаммедом Саидом Ахмедом, Адилем Хусейном, официальным представителем правительства ОАР Тахсином Баширом и другими сложилось определенное представление о тех процессах, которые получили развитие в Египте после смерти Насера.

Об этих представлениях я доложил в Москву шифротелеграммами не из Каира, а из Бейрута. Почему – расскажу позже. А сейчас хотел бы подробнее осветить мою встречу в Каире 12 июня с американским журналистом, корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Р. Андерсоном. Я знал его историю пребывания в Москве, где он тоже представлял «Нью-Йорк таймс». Андерсон влюбился в студентку МГИМО и после дикого скандала – в те годы такие браки с иностранцами, мягко говоря, не поощряли – все-таки женился на ней, но был вынужден в результате этого покинуть Советский Союз. Не знаю, сразу или нет, но его жене разрешили выезд, однако въезд в СССР, как она поняла, ей был закрыт. А престарелые ее родственники находились в Куйбышеве (ныне – Самара), и ее муж хотел хоть каким-то образом пробить этот запрет и устроить жене поездку к родным. Пишу об этом подробно, так как думаю, что откровенная беседа со мной по инициативе Андерсона могла быть связана с его стремлением организовать поездку жене.

Через моего друга, к сожалению ныне покойного, Виктора Кудрявцева, который в Каире заведовал корпунктом Советского радио и телевидения, Андерсон передал мне приглашение пообедать с ним. Поехали вместе с Виктором в тихий каирский ресторанчик на окраине города. Там за обедом Андерсон рассказал о разговоре, который состоялся буквально за несколько дней до нашей встречи у Садата с уезжающим в Вашингтон американским представителем Бергусом (он представлял интересы США в Каире после того, как Египет разорвал дипломатические отношения с Соединенными Штатами во время Шестидневной войны).

Садат, рассказал Андерсон, просил Бергуса передать президенту Никсону, что все его договоренности с Роджерсом о том, чтобы прекратить пребывание русских в Египте, остаются в силе. «Не обращайте внимания на мои некоторые заявления – они носят вынужденный характер. А основное решение я уже принял».

Это была очень важная информация, и я с ней сразу же направился к послу В.М. Виноградову. Я рассказал ему в присутствии В.А. Кирпиченко о разговоре с Андерсоном и о других впечатлениях от множества бесед. Посол не мог даже сдержаться.

– Вы приехали на несколько дней и делаете сногсшибательные выводы, – нервно сказал он, – а я, можно считать, на неделе пять раз встречаюсь с Садатом и, поверьте, лучше вас знаю обстановку.

– У вас есть указание из Москвы допустить меня к шифропереписке, я сообщу обо всем в Центр, а вы можете добавить, что написанное мной – сплошная фальсификация. – 5 Я тоже начинал выходить из себя.

– Я не пошлю ваших телеграмм, так как не хочу дезинформировать руководство.

На этом разговор закончился, и я решил полететь в Бейрут, где предполагал побывать еще раньше, и направить телеграммы оттуда.

В шифротелеграммы помимо разговора с Андерсоном было включено мое видение обстановки в ОАР (тогда еще Египет официально сохранял это название). Тезисно оно выглядело так:

– В Египте наблюдается сдвиг вправо. Есть основания считать, что готовящийся процесс против арестованных лиц из ближайшего окружения Насера будет использован против насеровского наследия в целом. Отстраненная группа представляла собой разновидность соединения мелкобуржуазной идеологии с социализмом. Оставшаяся у власти группа представляет интересы египетской буржуазии. Это не «старая» буржуазия, собственность которой была экспроприирована или ограничена при Насере, а «новая», усилившаяся уже при Насере в связи с курсом на развитие госсектора, но тогда не имевшая прямого выхода во власть. Происшедшие после 15 мая перемены много сложнее, чем просто смена лиц в руководстве.

– Резко усилилась деятельность реакционных исламских кругов. На обсуждениях проекта новой конституции ОАР стали все громче раздаваться требования «привести все, что делалось и будет делаться, в соответствие с исламом». Вице-президент Хусейн Шафеи объяснил все происходящее тем, что это было предопределено еще Кораном.

– Арест или смещение группы руководящих деятелей в Арабском социалистическом союзе (АСС), сопровождаемые роспуском секретной организации «Авангард социалистов», составлявшей ядро АСС, радикальным образом меняет политическую обстановку. После 1967 года АСС практически бездействовал, но руководящее ядро все-таки скрепляло шестимиллионный Арабский социалистический союз и сохраняло его в качестве одного из «центров силы» в ОАР. Новое временное руководство АСС сверху донизу комплектуется, за редким исключением, из консервативных элементов. Ликвидированы по личному требованию Садата организации АСС численностью до 200 человек – они были главным образом в рабочих коллективах.

– Выступление армии в качестве единого целого маловероятно, особенно после ликвидации группы Амера, через которую руководящий состав египетской армии влиял на политику. Но не исключены возможности выступлений отдельных правых армейских групп с целью если не захвата власти, то завоевания позиции для дальнейшего изменения соотношений сил в стране.

– Выступление Садата 11 июня, в котором прослеживалась линия на сопротивление реакции и продолжение социальных преобразований в ОАР, подготовленное Хейкалом, показывает, что те, кто пытается его «направить», стремятся сохранить нового президента на центристских позициях. Но Садат – это не Насер, из него сделать Насера невозможно. Обстановка в ОАР становится другой.

Три мои шифротелеграммы, направленные из Бейрута, пошли по «большой разметке» – всем членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК, а в МИДе – А.А. Громыко и его первому заместителю В.В. Кузнецову. По приезде в Москву Замятин предложил мне написать большую, обобщающую все мои впечатления статью в так называемую «нулевку», содержащую закрытые материалы, которую ТАСС рассылал по очень небольшому списку руководящих работников СССР. Я подготовил этот материал, главной идеей которого стало: при всем положительном значении договора, подписанного нами с Садатом, он не может быть панацеей от невыгодных, противоречащих интересам СССР сдвигов во внутреннем положении Египта и перемен в его внешнеполитической ориентации.

После того как «нулевка» вышла в свет, мне позвонил Евгений Самотейкин – референт Л.И. Брежнева, и сказал, что Генеральный секретарь заинтересовался этим материалом и даже взял его домой – подробнее с ним ознакомиться. Я, естественно, был этим вдохновлен. Однако через два дня опять последовал звонок Самотейкина, который лаконично произнес: «Я тебя спас». Оказывается, Подгорный устроил скандал, потребовав отозвать «нулевку», что ТАСС и сделал. «Нулевка» была разослана по большему числу адресов, чем мои шифротелеграммы, да и получилось так, что в ней я ставил вопрос острее. Подгорный не успокоился на этом. Просматривая подготовленные заранее списки членов ЦК КПСС, которые подлежали избранию на очередном съезде, он вычеркнул фамилию Замятина – тот стал лишь членом Ревизионной комиссии ЦК.

А через полгода после моих сообщений из Каира, которые вызвали бурю гнева Подгорного, сам Садат открыто, в интервью А. де Борчгрейву, опубликованному в журнале «Ньюсуик», изложил без всяких обиняков свою позицию. Касаясь беседы с главой египетского отделения Госдепартамента США М. Стернером, находившимся в Каире в июле, Садат сказал в этом интервью: «Никсон хотел знать, изменил ли Договор о дружбе и сотрудничестве между Египтом и СССР каким-то образом нашу позицию, как она была сформулирована в моей последней беседе с Роджерсом. Нет – ответил я». По словам Садата, второй вопрос Никсона «заключался в том, по-прежнему ли я обещаю восстановить дипломатические отношения с Соединенными Штатами после первого этапа отвода израильских войск. Да – ответил я. Третий вопрос: по-прежнему ли я намерен отправить советский военный персонал домой после первого этапа отвода израильских войск. Я сказал – да»[25]25
  Newsweek. 1971. 13 December. Р. 16.


[Закрыть].