Текст книги "Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами"

Разные подходы внешних сил, или Как Азиз и Хаддам оказались в Москве

В отношении к арабскому единству четко просматривались две несовпадающие линии – Соединенных Штатов и Советского Союза. Думаю, что в Вашингтоне и Москве одинаково понимали бесперспективность создания арабских крупных интегрированных государств. В советской пропаганде часто звучала поддержка лозунга арабского единства, но под этим подразумевалось объединение арабов в русле национально-освободительной борьбы против попыток Запада расправиться с революционными мелкобуржуазными режимами. В Соединенных Штатах подчас тоже хотели сближения арабов, но чисто локального и на антинасеровской или антисирийской основе. Иными словами, сводили дело к созданию условий для борьбы с националистическими режимами при опоре на консервативные арабские режимы, ориентирующиеся на тесные связи с Соединенными Штатами.

Советский Союз не пытался подорвать такие консервативные режимы изнутри и не настраивал против них Египет, Сирию, Ирак, и я уверен, что никто не сможет опровергнуть это. Напротив, СССР многократно стремился помочь преодолению противоречий между арабскими странами вне зависимости от их ориентации, да и внутри арабских стран, и не обязательно тех, на которые опирался в своей ближневосточной политике. Отсутствие игры на противоречиях в арабском мире со стороны Советского Союза можно проиллюстрировать целым рядом примеров. Среди них и попытки не дать разгореться ирако-сирийским разногласиям, и курс, взятый СССР во время кувейтского кризиса, и стремление остановить гражданскую войну в Ливане, и нацеленность на преодоление палестино-сирийских, палестино-иорданских, сирийско-иорданских противоречий. Не должно складываться неверное впечатление, будто все эти действия предпринимались Советским Союзом, абстрагируясь от необходимости защиты своих интересов. Конечно, интересы присутствовали, но они защищались не через использование межарабских противоречий.

Здесь я хотел бы остановиться, уверен, на малоизвестном, если вообще известном примере. В начале 80-х годов напряглись отношения СССР с Ираком, особенно в связи с иракоиранской войной. Одновременно укреплялись отношения СССР с Сирией. Еще одной характеристикой ситуации были быстро разрастающиеся ирако-сирийские противоречия. Москва была далека от мысли сыграть на них. Напротив, состоялось решение Политбюро ЦК КПСС об организации встреч в Москве высоких представителей Ирака и Сирии, чтобы наметить пути сближения между этими странами. Проведение такой встречи укрепляло авторитет Советского Союза на Ближнем Востоке, и об этом, естественно, тоже думали в Москве. Но главным мотивом принятого решения было стремление стабилизировать обстановку.

В то время я был директором Института востоковедения Академии наук СССР. В этом качестве мне было поручено организовать такую встречу в Москве и для этого проговорить все вопросы с Саддамом Хусейном и Хафезом Асадом. Сначала вылетел в Багдад, где 6 июля 1983 года был у С. Хусейна. Он сразу же согласился на наше предложение. В тот же день вечером Тарик Азиз, подтвердив это согласие, сказал, что Саддам Хусейн поручил ему эту миссию, которая «должна быть строго конфиденциальной».

С этим «багажом» я вылетел в Дамаск, где 10 июля встретился с Хафезом Асадом. Он тоже одобрил наше предложение. Было видно, что Асад остался весьма доволен и положительной реакцией С. Хусейна, о которой я ему сообщил. Но Асад все-таки попросил для окончательного решения четыре-пять дней отсрочки, во время которой любезно пригласил меня отдохнуть в Латакии, что я и сделал с удовольствием. С еще большим удовольствием предались отдыху многочисленные лица, как мне сказали, из личной охраны сирийского президента, сопровождавшие меня.

15 июля встретился с Асадом вторично, и он сообщил, что назначил в качестве представителя на переговорах вице-премьера и министра иностранных дел Хаддама. Во время продолжительной беседы Асад поделился некоторыми своими мыслями. Он сказал, что Москва особенно устраивает его как место проведения встречи. Несколько раз с предложениями о посредничестве отладить сирийско-иракские отношения к нему обращались представители арабских стран, но он понимал, что главная их забота – приблизить окончание иракоиранской войны, а затем все-таки столкнуть лбами Сирию и Ирак. Спросил меня, довели ли мы до сведения Саддама Хусейна, что речь идет не о простой нормализации, а об улучшении отношений. И еще задал вопрос: «По каким соображениям, с вашей точки зрения, согласился на переговоры в Москве Ирак?» Я ответил – так и было на самом деле, – что, судя по моей беседе с Тариком Азизом, Ирак интересуется тем же в отношении Сирии.

25 июля 1983 года Тарик Азиз и Хаддам прибыли в Москву. Переговоры проходили в одном из правительственных особняков на Ленинских горах. Мы специально оставили переговорщиков наедине. Но вечером я зашел к ним и увидел, как они мирно играют в бильярд. Казалось, что это неплохое предзнаменование. Проговорили они и весь следующий день, а затем и Хаддам, и Тарик Азиз попросили организовать встречу с кем-нибудь из высшего советского руководства. Лучшей фигурой для такой миссии мог бы быть Громыко, но он, к сожалению, отсутствовал в Москве – отдыхал в Крыму. В Крым представители Сирии и Ирака так и не попали. Выяснилось, что их «негде там разместить».

Такое банальное препятствие, как мне кажется, оказалось фатальным. Я был уверен, что если бы с ними встретился Громыко, то можно было бы нащупать решение, пусть неокончательное, половинчатое, но все-таки решение. Однако этого не произошло. Оба участника переговоров информировали, что не пришли к согласию по целому ряду основных вопросов. Но одновременно и Хаддам, и Тарик Азиз отметили, что все-таки их разговоры не были бесполезными. Факт их встречи остался полностью засекреченным.

Какой общий вывод мог бы быть сделан?

Наряду с несостоявшимся панарабским национализмом, отступившим под напором интересов отдельных арабских стран, резко пошел на убыль и в конце концов сошел с исторической арены мелкобуржуазный революционный национализм, свойственный целому ряду режимов в арабских странах, вырвавшихся из-под господства западных держав. Конец XX и особенно начало XXI века отмечены резкой активизацией сил, связанных с исламской идеологией. В немалой степени этому способствовала затянувшаяся неурегулированность арабо-израильского конфликта, ввод советских войск в Афганистан, а после их вывода – операция США в Ираке.

Вместе с тем, как представляется, в стратегической перспективе в арабском мире будет постепенно усиливаться национализм, избавленный от той направленности, которая была свойственна мелкобуржуазным революционерам.

Глава 5
СССР и арабский мир: непростой путь к сближению

Политика бывших колониальных держав, а затем и США подталкивала целый ряд арабских стран к сотрудничеству с СССР. В этом же направлении действовало и развитие арабо-израильского конфликта. Разносторонняя советская помощь арабскому миру и позиция, которую занимала Москва в критические моменты конфронтации арабских стран с Израилем, располагали к Советскому Союзу и арабские монархии, тесно связанные с Западом. Все-таки общеарабские чувства были не эфемерными. Однако партнерами с СССР становились те арабские страны, у руководства которых находились революционные националисты. Это же относилось и к Палестинскому движению сопротивления.

Поддержка антиколониальных, национально-освободительных сил была одним из идеологических устоев советской внешней политики. Но идеология, господствовавшая в СССР, предопределила и тот факт, что отношения Советского Союза с арабскими революционными националистами сложились очень непросто и далеко не сразу.

Препятствие – антикоммунизм

Определяющим в выработке советского подхода к тому или иному новому арабскому режиму на первых порах было его отношение с местными коммунистами. Такой критерий сохранялся, но переставал быть определяющим.

Между тем антикоммунизм в разных формах и в разной степени проявлялся в Египте, Сирии, Судане, но особенно кровавым он был в Ираке. Нетерпимость к прокоммунистическим элементам существовала и в Йемене. Несовместимость новых руководителей арабских стран с местными коммунистами отнюдь не исчезала, хотя антикоммунизм мог несколько притупиться в те периоды, когда устанавливались и достигали высокой степени развития отношения с Советским Союзом.

Коммунистические группы или партии, образовавшиеся в арабских странах еще в колониальный период, были через Коммунистический интернационал (Коминтерн) и непосредственно связаны с Советским Союзом. В ЦК КПСС существовал Международный отдел, который осуществлял контакты со всеми зарубежными компартиями, в нем был сектор работы с арабскими коммунистическими партиями. КПСС высоко ценила свой статус центра мирового коммунистического движения и придавала особое значение числу компартий в мире, даже малочисленных, даже невлиятельных, но все-таки часто лишь по названию коммунистических партий.

Вместе с тем, исходя из догматических представлений, ЦК ВКП(б), а затем на первых порах и ЦК КПСС делали ставку на то, что национально-освободительный процесс в мире может развиваться только под руководством или в крайнем случае при непосредственном участии в этом руководстве коммунистов. Другие силы, игнорирующие местные компартии или тем более подвергающие репрессиям коммунистов, однозначно вне зависимости от отношения самих компартий к мелкобуржуазным властям зачислялись в лагерь реакции. Иногда даже с эпитетом «фашистская» реакция. Такая точка зрения превалировала в советском руководстве в 50-х годах. От нее начали медленно отходить, пожалуй, лишь во второй половине 60-х годов – и то не сразу и нерешительно.

Конечно, выдвигая отношение того или иного арабского режима к местным коммунистам в качестве одного из главных критериев своей политики, Советский Союз руководствовался не только чисто идеологическими соображениями. В Москве справедливо исходили и из того, что антикоммунизм ослабляет власть мелкобуржуазных сил, которые отталкивали от себя порой значительные слои прогрессивной творческой интеллигенции, даже организованно не связанные с компартиями. Вместе с тем в Египте, Сирии и временами в Ираке такая советская позиция заставляла мелкобуржуазные режимы ослаблять борьбу с коммунистическими партиями, с левыми в целом.

Положение менялось и в связи с выдвинутым в Москве теоретическим новшеством. Со ссылкой на В.И. Ленина была развита теория, согласно которой освободившиеся от колониальной зависимости страны могут на первом этапе идти к социализму своим путем, не через «традиционную» диктатуру пролетариата. Так была создана теория «социалистической ориентации». Главными критериями для стран, вставших на путь некапиталистического развития, стали большие масштабы национализации средств производства, иными словами, огосударствление экономики, а также создание партий или союзов под социалистическими вывесками. Такая теория не была идентичной «арабскому социализму». Признавая возможность некапиталистического развития арабских стран, она не снимала вопроса классовой борьбы. Большую роль в создании этой теории сыграл заместитель заведующего Международным отделом ЦК Р.А. Ульяновский[14]14
  Р.А. Ульяновский был осужден, как и многие другие старые партийцы, в 1936 году и семнадцать лет провел в ссылке. Это был, пожалуй, единственный случай, когда после реабилитации он стал сначала заместителем директора Института востоковедения АН СССР, а затем заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС. Многие считали его догматически мыслящим человеком – и до ссылки, и после нее.


[Закрыть]. Приняли участие в этом и советские ученые, в числе которых находился и автор этих строк. Главным стимулом для создания теории «социалистической ориентации» стало стремление укрепить радикальные режимы на Ближнем Востоке, убрать их из-под прицела местных компартий. При этом исходили из того, что эти режимы представляли собой реальную силу.

С середины 60-х годов в СССР стала побеждать линия на больший прагматизм в отношении с арабскими странами. События на Ближнем Востоке все меньше рассматривались через призму противоречий националистических режимов с местными компартиями. При беседах с представителями компартий в Центральном комитете КПСС им прямо говорилось о необходимости сближения с мелкобуржуазными руководителями арабских стран, им рекомендовали согласиться с тем, что не они, а революционно-националистическое руководство является на нынешнем этапе ведущей силой в освободительном движении в арабском мире. Компартиям, по сути, предлагалось сотрудничать и влиять на арабских националистов, которые, как не без причины считали в Москве, могли в то время усилить свой серьезный революционный потенциал.

Помимо антикоммунизма арабских националистических режимов существовали еще два раздражителя, которые негативно влияли на отношения Советского Союза в 50-х – начале 60-х годов с рядом арабских государств. СССР, находящийся в конфронтации с США, стремился обеспечить поддержку со стороны национально-освободительных сил. Однако по мере расширения гонки вооружений и опасного приближения к черте, переход через которую грозил перерасти в ядерную войну, Советский Союз был заинтересован в разрядке международной напряженности. Что касается арабских стран, в том числе и Египта, то они усматривали в такой заинтересованности СССР потерю своих возможностей извлекать выгоду из противостояния двух систем.

Небо над отношениями СССР с Египтом, равно как с Ираком и Сирией, не всегда было безоблачным и по другим причинам. В Египте работали тысячи советских специалистов – гражданских и военных – с семьями. Такая же картина, только в меньших масштабах, сложилась в Сирии и Ираке. Установились в основном хорошие отношения советских людей с местным населением. Многие надолго сохраняли дружеские чувства. Но так зачастую не происходило на относительно высоких уровнях. Подчас складывалось недовольство тем, что арабских специалистов «поучают иностранцы», и неоправданное стремление получить результаты работ как можно быстрее, а иногда и иждивенческие мотивы. Такие настроения старались приглушить Насер и высшие руководители других арабских стран.

Появлялись раздражающие моменты и со стороны некоторых советских руководителей среднего уровня, а иногда и далеко не среднего – высокомерие, окрики. Чего стоит, например, «указание» Н.В. Подгорного в январе 1971 года во время его визита в Каир президенту Садату: «Уже настало для вас время избавиться от Хейкала». В такой форме говорилось о человеке, который продолжал играть в ту пору одну из главных ролей в выработке египетской политики, к тому же о друге Садата и отнюдь не антисоветски настроенном деятеле.

Негативную роль играли настроения руководства ряда арабских коммунистических партий. Не имея никаких оснований для этого, они претендовали на главенствующую роль в арабских странах с радикальными режимами. В таких условиях некоторые из руководителей компартий – не впрямую – не соглашались с теорией «социалистической ориентации». Например, генеральный секретарь Сирийской коммунистической партии Халед Бакдаш в разговоре со мной назвал эту теорию «отступлением в сторону ревизионизма». Публично он тоже критиковал эту теорию, но косвенно. В ряде случаев местные компартии исходили из того, что Советский Союз должен осуществлять свою линию в арабском мире через них, так как лишь они являются союзниками КПСС. Представляя себя в глазах Москвы «незаменимыми» проводниками советской политики на Ближнем Востоке, некоторые лидеры арабских компартий далеко не всегда ставили советское руководство в известность о своих планах, рассчитывая на то, что по идеологическим соображениям СССР все равно будет их поддерживать.

Многое, естественно, стало яснее со временем. Но и тогда проявлялись детали этой картины, которые подчас разочаровывали. Но все это нисколько не перечеркивает самоотверженности, героизма, глубокой преданности интересам своего народа, солидарности с СССР тысяч членов арабских компартий.

Шепилов и разворот в сторону насеровского Египта

Когда к власти в Египте пришли «Свободные офицеры», то вначале отношение к ним в Москве было более чем скептическое. Главным критерием оценки новых сил в ту пору была та дистанция, которая отделяла их от местных коммунистов. В Египте эта дистанция оказалась очень значительной.

Коммунистическое движение в Египте было слабым, раздробленным. Коммунистические группы объединяли в лучшем случае сотни людей, главным образом из прогрессивно мыслящей интеллигенции. Но в 1922 году Социалистическая партия Египта была признана в качестве члена Коминтерна и стала называться Коммунистической партией Египта. В печатном органе этой партии «Аль-Хисаб» («Счет»), а также в каирской газете «Аль-Ахрам» была опубликована программа КПЕ. В ней впервые, в отличие от всех буржуазных партий страны, были высказаны многие положения, которые «вторым рождением» оказались выдвинутыми «Свободными офицерами». Среди них «передача в собственность нации Суэцкого канала»[15]15
  Партия «Вафд» ограничивалась призывом к «нейтрализации Суэцкого канала», требованием списания всех государственных долгов и отмены экстерриториальных прав, которыми пользовались иностранцы в Египте.


[Закрыть]. КПЕ просуществовала недолго. Все члены партии были репрессированы в 1924 году после крупной забастовки на текстильной фабрике в Александрии. Первый генеральный секретарь КПЕ Антун Марун умер в тюрьме. Все это произошло в то время, когда в Египте было вафдистское правительство, возглавляемое Саадом Заглулом.

После этого коммунистическое движение существовало в виде небольших групп, и лишь в 1947 году они объединились в коммунистическую организацию, принявшую название Движение за национальное освобождение (ХАДЕТУ). В программе этой организации, насчитывавшей около двух тысяч членов, говорилось о том, что она ведет борьбу в интересах рабочего класса и в качестве «путеводной звезды избирает марксистско-ленинскую теорию классовой борьбы». Эта программа, которая была опубликована за год до свержения короля Фарука, отнюдь не расположила к египетским коммунистам «Свободных офицеров».

Многие египетские коммунисты и им сочувствующие были честными, преданными своей стране патриотами, хорошо подготовленными в интеллектуальном плане, что проявилось на более поздних этапах, когда на индивидуальной основе началось их сотрудничество с режимом Насера. Однако непосредственно после свержения короля Фарука доминировала напряженность в отношениях «Свободных офицеров» с коммунистами, несмотря на то что после переворота в Египте политзаключенные были выпущены из тюрем.

Не все египетские коммунисты поддерживали начавшиеся преобразования. Максимализм мешал многим из них оценить по достоинству первые шаги нового руководства. Так, один из деятелей ХАДЕТУ, Анвар Малек, характеризуя первую аграрную реформу, писал, что она лишь ограничила, а не ликвидировала помещичье землевладение и поэтому ею «был удовлетворен посол США».

Подобные абстрактные, не связанные с египетской реальностью негативные оценки, часто в преувеличенном виде, доводились советским посольством в Каире до руководства СССР. Они совпадали с оценками и сирийских, иракских, ливанских коммунистов. По псевдоидеологическим соображениям складывалось явно отрицательное отношение к новому египетскому режиму. Не следует забывать, что все это имело место до XX съезда КПСС и культ Сталина сохранялся в неприкосновенном виде не только до, но и в первые годы после его смерти. Это касалось особенно его идеологического наследия, которым руководствовались все, имевшие то или иное отношение к выработке и осуществлению внешнеполитического курса Советского Союза. А главной мыслью Сталина в его короткой речи на закрытии XIX съезда партии в октябре 1952 года было: национальная буржуазия «выбросила за борт» знамя национально-освободительной борьбы – его должны подобрать коммунисты.

Изменения в отношении Кремля к насеровскому Египту связаны с именем Дмитрия Трофимовича Шепилова. Этот образованный, порядочный человек с яркой внешностью – стройный, с красивым, мужественным лицом – прожил нелегкую жизнь. В 1926 году он окончил юридический факультет МГУ, затем Институт красной профессуры. Во время Великой Отечественной войны добровольцем пошел на фронт и закончил ее в звании генерал-майора. Десять лет проработал в газете «Правда», в том числе ее главным редактором. Стал секретарем ЦК КПСС и министром иностранных дел Советского Союза. Но на Пленуме ЦК КПСС 22 июля 1957 года был обвинен в присоединении к «антипартийной группе Маленкова – Кагановича – Молотова», выступившей против Хрущева. Снятый со всех занимаемых постов, Шепилов был исключен в 1961 году из партии и восстановлен в ней только пятнадцать лет спустя.

Как тяжко приходилось этому эрудированному человеку, избранному членом-корреспондентом Академии наук СССР, можно понять из шифротелеграммы за подписью Булганина и Хрущева, которую Шепилов, будучи министром иностранных дел, получил во время одной из своих загранкомандировок: «Перед отъездом дайте по морде этим империалистам».

Уверен, что не в таких вульгарных, но и не в комплиментарных тонах были выдержаны инструкции Шепилову перед его отъездом в Каир на празднование 3-й годовщины египетской революции в 1955 году. Это было первое приглашение советского представителя из Москвы на египетское торжество. Сам факт, что на эту поездку был назначен Шепилов, который тогда был главным редактором «Правды», но представлялся египетскому руководству как руководитель Комитета по международным делам Верховного Совета СССР (Шепилов действительно занимал эту в то время во многом незначительную должность), и то, что прибыл он в Каир рейсовым самолетом с пересадкой в Риме, свидетельствовало о нежелании Политбюро ЦК поднимать планку отношений СССР с Египтом. Скорее всего, Шепилова нацеливали на то, чтобы он осмотрелся и затем доложил об увиденном. Но как хорошо, что эту миссию поручили именно ему – Шепилову.

Далее следует рассказ моего товарища Валентина Александрова, который исполнял тогда обязанности корреспондента ТАСС в Египте, о пребывании Шепилова в Каире. Наблюдения В. Александрова настолько интересны, что остановлюсь на них подробно. В годовщину революции 22 июля на митинге перед тысячами собравшихся с речью выступал Насер. Шепилов сидел перед трибуной в одном из первых рядов. Справа от него находился посол Солод, слева – принявший на себя миссию переводчика советник посольства Соболев, прекрасный знаток арабского языка. Советские представители в Каире, подчиняясь линии Москвы, воспринимали стремление к независимости только в увязке с авангардной ролью местной компартии и сотрудничеством с Советским Союзом. А поскольку в Египте этих слагаемых не было, то о признании прогрессивных сторон в деятельности Насера не могло быть и речи. Более того, поскольку власть здесь взяли военные, разогнав парламент и запретив политические партии, то их режим оценивался как близкий к фашистскому. В оценках посольства доминировало скептически-негативное отношение ко всем заявлениям Насера. Его призывы к борьбе против иностранного засилья воспринимались только как демагогические. Вот примерно с такими оценками и пришел посол вместе с Шепиловым на площадь Ат-Тахрир.

Шепилов впервые столкнулся с чарующим воздействием восточного ораторского искусства. Но еще более внимателен был московский гость к политическому содержанию выступления Насера. А посол Солод, который не знал арабского языка, слушая перевод на русский, вставлял реплики в подтверждение того, что Насеру доверять нельзя: «Типичная демагогия. Какая там независимость? К американцам бегают на поклон».

Шепилов сначала прислушивался к словам посла. Но вскоре они перестали интересовать его, и он горячо присоединялся к аплодисментам участников митинга. Через какое-то время Шепилов одобрительно реагировал чуть ли не на каждый пассаж выступления Насера – об углублении земельной реформы, о развитии национальной экономики, о подготовке собственных кадров, улучшении образования, медицинского обслуживания, обеспечении деревень питьевой водой.

С первыми же аплодисментами Шепилова посол смолк, прикидывая, видимо, как понять происходящее – как личное желание гостя понравиться насеристам или как проявление нового курса Москвы. На всякий случай он сменил маску пренебрежительного равнодушия на выражение заинтересованного участия и вместе с Шепиловым, но сдержаннее аплодировал речи Насера.

После митинга Шепилов поставил вопрос об организации его личной встречи с президентом Египта. О содержании этой сердечной встречи Шепилов доложил в Москве. Доклад его не был предан гласности. Но о многом говорит тот факт, что, уезжая из Каира, Шепилов взял с собой многочисленные фотоснимки военного парада египетской армии, вооруженной в основном винтовками времен Первой мировой войны и несколькими единицами устаревшей бронетехники.