Текст книги "День непослушания"

Насте подумалось, что для историка он был довольно-таки крепок, и Лена подтвердила: папа с юности увлекался атлетикой, был очень сильным и мускулистым. Но, увы, ему это не помогло. Вирус убил и немощную Настину бабушку, и могучего атлета, у которого только и хватило сил, чтобы дойти до двери квартиры.

Весь рассказ, в общем-то, уложился в пятнадцать минут. А о чем по большому счету рассказывать? Появился вирус. Предположительно после метеоритного дождя, который сам по себе поубивал кучу людей, – метеориты падали и в крупные города, а там совсем уж муравейник. (Настя представила себя в метро, стиснутой толпой людей, и метеорит, падающий в эту толпу, и вздрогнула. Впрочем, скорее всего, метеорит метро бы не пробил. Метро строилось еще и как бомобоубежище.)

Когда люди стали болеть, началась паника, все почему-то решили, что болезнь только в их городе или селе и надо ехать в другое место. Тогда побилось много народу – миллионы были раздавлены, сгорели или были выброшены с дороги. Но выжившим это не помогло. Люди стали умирать, все старше примерно пятнадцати лет и все младше десяти. И мор был таким быстрым, таким внезапным, что никто не мог этого и предположить – вот только что вроде стало не очень хорошо: температура, сердце стучит, голова болит, ну как при простуде. А потом – бах! И готово! Покойник!

Кто-то подольше протянул, как папа Лены, кто-то в первый же день умер. И выжили вообще-то не все даже в диапазоне с десяти до пятнадцати лет (Лена так и сказала – «в диапазоне», умная девочка! Отличница!). Почему – никто не знает. Лена в Сети читала, что, может быть, умершие дети чисто физически были или младше своего календарного возраста или, наоборот, старше. А выжили только те, у кого шла гормональная перестройка организма. Но это лишь предположение, так как исследований никто не проводил, потому что все исследователи быстро померли.

Ну вот в принципе и всё. Довольно-таки четко, сжато и по делу. Умеет девочка делать доклады, точно. Вот если бы она еще доложила, что им делать, Насте и Лене! Как жить? Куда бежать?

– Как думаешь, что нам надо делать? – уже не слишком заботясь о своей репутации в глазах девчонки, спросила Настя. – Папа что-то говорил по этому поводу?

– Папа сказал, что ехать куда-то во время эпидемии моровой чумы абсолютная глупость. И лучше уж помереть дома, чем по дороге в своей машине, – пожала плечами Лена. – А еще сказал, что если какие-то взрослые все-таки выживут, то рассчитывать на их помощь не стоит. Их будет так мало, что они и сами-то выжить не сумеют. Потому надо пытаться выживать где-нибудь в деревне. Там печки есть, дров можно напилить и нарубить. Но вначале надо найти таких же, как мы, детей и объединиться в общество. Только обществом можно выжить, и никак иначе. Вся история это доказывает. Кто-то умеет готовить, кто-то пилить и колоть дрова, а кто-то рыбу поймает. И все вот так помогут друг другу и тогда выживут. Еще сказал, что нужно будет собирать продукты здесь, в городе – продукты и вещи, а потом везти их в деревенский дом. Запасов в городах хватит надолго, на много лет. Консервы, конечно, испортятся, но крупы и всякие там макароны сохранятся. Часть их попортят мыши и крысы, но часть все-таки останется. А к тому времени, как все кончится, мы уже вырастем и сможем наладить свою жизнь и поднять цивилизацию снова.

Лена помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:

– Еще сказал, что нужно опасаться банд. Банды будут обязательно, потому что подростки, вырывавшиеся из-под власти запретов, начнут такое безобразие, что все войны покажутся детскими играми. Если они в обычное время избивали, поджигали, даже убивали, а что будет теперь, когда некому их укротить? Сказал, чтобы я не высовывалась, если вижу мальчишек. Любых мальчишек! Потому что они в первую очередь будут захватывать девчонок.

– А он не сказал, зачем будут захватывать девчонок? – слегка иронично спросила Настя, поглядывая на кукольное личико Лены. Та сразу замолчала, потупила глаза, потом посмотрела на Настю и серьезно сказала:

– Чтобы заниматься с нами сексом.

Насте сразу расхотелось ерничать. И вообще, зачем она вдруг решила слегка поддеть Лену? Выбрала время, дура чертова! А девчонка вообще-то не так и проста, как кажется. Умненькая: и не боится горячих тем. Нет, надо поближе с ней сойтись, точно. И правильно говорит: без общества не выжить.

– А как же тогда выживать обществу? – так же серьезно спросила Настя. – Если бояться мальчишек? Как мы размножаться-то будем?

– Папа сказал, что, прежде чем выйти к мальчишкам, надо понаблюдать – как себя ведут, как одеты, как разговаривают. Если это какие-нибудь АУЕ, бежать без оглядки или прятаться. От них и будут все беды. А еще – от кавказских диаспор!

Да, и насчет АУЕ, и насчет кавказцев папа Лены был совершенно прав. Первые – это уголовники или те, кто рядится под уголовников, что еще хуже. Вторые – у них всегда было много детей, просто так принято. Значит, их будет много. А еще – они привыкли считать всех, кто не их веры, гяурами, еретиками. А кроме того, они с детства умеют воевать и умеют мгновенно объединяться в опасные стаи.

А еще – они плохо относятся к женщинам, если эти женщины не их нации. Они считают всех русских девушек шлюхами.

Настя насмотрелась на такое, даже на себе испытала. В их элитном классе с усиленным изучением английского и французского были парни чеченцы и дагестанцы. Это был ужас какой-то! Надменные хамы, которые смотрят на тебя, как на дешевую подстилку.

У Насти был конфликт с одним из них, дошло и до мордобоя – ее к директору таскали, когда она разбила нос дагестанцу. Чуть ли не под исключение пытались подвести. Но когда выяснилось, что он пытался залезть к ней под юбку (славься тот, кто поставил камеры в школьном коридоре!), все затихло, и Настю убедительно попросили никому об этом не говорить. Мол, провели беседу, он извинился и все такое прочее. Осознал свою ошибку.

Но на самом деле он ничего не осознал, глядел на Настю волком и, если бы не боялся, что его выкинут из школы, точно сотворил бы какую-нибудь гадость. Настя была в этом уверена на сто процентов.

Как и уверена в том, что оставили его в школе потому, что папаша хорошенько башлял в проклятую гимназию, переполненную мерзкими снобами и богатыми, не менее мерзкими «хачами». Настя истово ждала, когда покинет этот проклятый вертеп, по недосмотру именуемый школой.

Итак, оставалось только лишь сидеть на месте, есть, спать, выбегать за продуктами в ближайший магазин и потихоньку набирать себе сторонников. Команду. В том числе и мальчишек – и лучше всего из славян. Но тоже осторожно.

Оставался другой вопрос: «на месте» – это где?

Квартира Лены была трехкомнатной. Бабушки Насти – двухкомнатной. В той квартире лежала мертвая бабушка, в этой – мама Лены и перед дверью ее папа. Так, где Насте с Леной базироваться?

Квартира Лены, конечно, побогаче. Обстановка получше, чем у бабушки…

– Вот что, Лен, – задумчиво начала Настя и тут же запнулась – как сказать? Хотя какая разница как?! Главное, дело надо делать, и всё тут!

– Лен! Я предлагаю вот что: твою маму и твоего папу отнесем в нашу квартиру. Она меньше, чем ваша. Там и моя бабушка будет. У нас соберем продукты, которые есть, вещи, которые нам могут понадобиться, и будем сидеть здесь. А время от времени станем выходить наружу и находить тех, кто выжил. Девчонок будем звать к себе, мальчишек будем… бояться. Ну и продукты натаскаем из магазинов. Как ты к этому относишься?

– Положительно. – Лена пожала плечами. – Я и сама хотела тебе это предложить. Я одна боюсь. Да и не выжить одной. Слыхала, что папа сказал! Он у меня умный был, очень умный. Настоящий ученый!

– Настоящий ученый… – эхом откликнулась Настя. – Вот что, Лена… тебе нужно переодеться. Сейчас будем носить и твою маму, и папу… у тебя есть что-то вроде спортивных штанов, майки?

– Есть… – Лена кивнула. – Сейчас переоденусь.

Она пошла из кухни, а Настя осталась сидеть. Потом вдруг подумалось, что стоило бы как следует осмотреть квартиру, ведь она была только в спальне родителей Лены. И Настя пошла туда, куда отправилась девчонка. Зашла она в комнату как раз тогда, когда Лена стаскивала с себя сарафан, оставшись в одних трусиках, и, едва оказалась в комнате, Лена вдруг ойкнула и, прикрыв грудь, отвернулась от Насти:

– Прости… ты не могла бы отвернуться? Я очень стеснительная…

Настя сердито поджала губы и помотала головой:

– Лен, ты в своем уме?! Весь мир умер! Твои папа и мама лежат мертвые в пяти метрах от тебя! А ты боишься показать свои сиськи-пупыры девчонке?! Ты чего, спятила?! Завтра или через неделю, но тут будут еще девчонки – две, три, десять! Будет мало места, переодеваться придется рядом, спать рядом, даже в туалет ходить по очереди – пока одна моется, другая в унитаз гадит! И ты собираешься вот ТАК?!

Лена обреченно вздохнула и, медленно кивнув, оторвала руки от груди:

– Ты, конечно, права… глупо, да. Я буду с собой бороться. Всегда была такой стеснительной, даже мама ругалась. Сама не пойму, что у меня такое в голове. Мама смеялась, говорила, что я с такой стеснительностью и замуж-то никогда не выйду – перед мужем буду бояться раздеться. Понимаю, что это какая-то фобия. Прости.

– Тебе вообще сколько лет? – с интересом разглядывая розовую от смущения девчонку, спросила Настя, с удивлением отметив для себя, что грудь-то у девчонки… хм… не такая, как у десятилетки! И даже не как у двенадцатилетней! Не меньше, чем у Насти, точно. Странно, что Настя этого не заметила с первого взгляда. Лена показалась Насте такой… плоской! А вот так, в трусиках – вполне даже не плоская, и попка есть, и грудь, и вообще, формы очень даже хорошие. Худенькая, да, Настя покрепче, но очень даже ничего. Эдакая гимнасточка в домашнем исполнении.

– Мне скоро шестнадцать будет… через месяц… – чуть запинаясь, ответила Лена, и Настя удивленно вытаращила глаза:

– Что-о?! Да ладно! Ты гонишь, подруга! Какие шестнадцать?! Да тебе больше двенадцати не дашь!

– Ничего я не… гоню, как ты выражаешься! – с достоинством ответила Лена. – Это у нас семейное. Ты маму мою видела? Вот. Так ей почти сорок лет. А выглядит, будто ей чуть за двадцать. Папа называл нас дюймовочками…

Она вдруг присела на стул и зарыдала, уткнувшись в снятый с себя сарафан. Рыдала тихо, почти не слышно, но так горько, что у Насти защипало глаза. Она подошла к Лене, обхватила ее трясущиеся голые плечи и дрогнувшим голосом проговорила:

– Ну хватит, хватит… мы всё потеряли, да! И что?! Мы живы! Нам нужно быть сильными, и выжить! И продолжить наш род! Иначе наши родители нас не поймут!

– Думаешь, они видят нас с небес? – серьезно спросила Лена.

Настя уверенно подтвердила:

– Конечно! Ясное дело, видят! И мы должны не посрамить их памяти! Так что быстренько собирайся и пойдем, дело надо делать, дело!

Она совершенно не была уверена, что кто-то там с небес ее разглядывает. И, честно сказать, предпочла бы, чтобы никто ее не разглядывал, особенно в некоторые моменты интимных уединений. Ну ни к чему это. Однако надо же как-то успокоить и утешить явно инфантильную девчонку, которая не только телом, но и разумом, похоже, не вышла из десятилетнего возраста.

Такое бывает, да. Вечная маленькая девочка. Настя встречала таких в окружении мамы, и эти уси-пуси девицы вызывали у нее отвращение. Льнет к папику, строит глазки, делает губки… тьфу! Хотя, конечно, многие из них просто изображали из себя девочку-цветочек. Но были и такие, что на самом деле просто не вышли из детского возраста, хотя и нарастили сиськи третьего размера, задницу в обхват и губищи – в ладони не уместятся.

Потом она с Леной таскала трупы – великолепное физкультурное упражнение для зреющего девичьего организма! Что может быть лучше, чем вечерком схватить мертвеца и отправиться с ним в соседнюю квартиру? Ну не вечерком, а уже ночью, но все так и есть. Ощущение холодного, податливого мертвого тела Настя потом вспоминала еще до-о-олго и непроизвольно содрогалась. Привыкнет, конечно, в связи с реалиями современной действительности. Но пока вот так.

Маму Лены отнесли довольно-таки быстро, что было несложно: она и в самом деле оказалась не тяжелой, настоящая дюймовочка. А вот папу, с его мускулатурой, накачанной «железом», пришлось волочить по полу, с большим трудом, до скрипа и стона напрягая усталые мышцы.

Лена заливалась слезами, рыдала, Настя стискивала зубы и пыхтела, но, в общем-то, все прошло нормально. Взяли мужчину за руки, и… как две лошадки. Через порог только трудно было перетащить – голова уперлась. Но и с этим справились, хотя, когда из горла Лениного папы с хрипом и стоном вышел воздух, когда тащили через порог, Лена едва не упала в обморок – побелела и схватилась за грудь.

Всех отволокли в большую комнату, положили на пол возле телевизора. Маму Лены, папу и Настину бабушку. Потом накрыли их покрывалом – не ради соблюдения каких-то там обрядов, а только чтобы не смотреть в мертвые лица. Страшно. И хотелось плакать. Даже сильной Насте.

Настя собрала с полок в шкафу свои вещи, сложила в сумки, отнесла в квартиру Лены. Потом собрали продукты, что были в квартире – их оказалось на удивление много. Замучились таскать. По прикидкам Насти, на этих продуктах семья из трех человек могла бы прожить как минимум полгода, даже не выходя на улицу.

Мама всегда говорила, что бабушка запасается как на войну. Бабушка же смеялась – мол, жизнь научила! Вот нападет на страну враг, тогда и запоете! Прибежите к бабушке покушать!

Мама ругалась: кто еще нападет?! Кому мы нужны?! Меньше слушай Киселева с Соловьевым! Это они все придумывают, мол, весь мир нам враги! А мы ездим по всему миру и видим, что происходит, – на фиг мы никому не нужны! Но бабушка только многозначительно щурила глаза и загадочно улыбалась.

А как-то и выдала: мол, перед войной мы тоже с Гитлером дружили. Пакты подписывали! Ну и где потом оказалась эта «дружба»? Договоры и пакты подписывают только для того, чтобы их нарушить в самый удобный для нападения момент. Америкосы всегда расторгают все неудобные им договоры, наплевав на совесть, честь и всякую такую «латату», придуманную русскими для дураков. Для русских дураков. Во многих иностранных языках и понятия-то такого нет – «совесть».

В общем, тогда они крепко поспорили, даже поссорились и дулись друг на друга дня два или больше. Настя в спор не вмешивалась – куда ей, сопливой? Но на ус мотала. И почему-то точка зрения бабушки ей нравилась больше. Мама все-таки была совершеннейшей раздолбайкой и в политике разбиралась не больше, чем в вождении истребителей. То есть никак. И больше как попугай повторяла высказывания так называемой актерской интеллигенции, в кругу которой вынуждена была вращаться. А эта «интеллигенция», по убеждению Насти, известна своей продажностью… и готовностью за роль не только трусы снять, но и… все, что угодно, сделать.

А потом они помирились. И мама, и бабушка были легкими людьми, долго сердиться не умели. И зло не затаивали. Но за своих готовы были порвать. Национальная черта, так сказать. И Настя в них пошла.

Продукты у бабушки в квартире были везде: в шкафах, в ящиках на лоджии, на антресолях, в кладовке – мука, сахар, пшено, рис, банки тушенки и килька в томатном соусе, макароны и перец, специи и уксус. Ну чего только не было! Лена только глаза пучила и удивленно мотала головой, глядя на гору продуктов, которые нужно перетаскать. Потом сказала, что с такой бабушкой можно не то что мор – атомную войну пережить! И у Насти защипало глаза – нет теперь у нее бабушки. И не будет. Не с кем ей переживать мор.

Закончили таскать уже глубокой ночью, чуть ли не под утро. Лена предлагала оставить все на месте и заняться делом уже утром, но Насте, что называется, вожжа под хвост попала (так бабушка говаривала). Сегодня или никогда! Она сама не знала, почему надо было сделать именно сегодня. Но чувствовала, что это будет правильно.

Может, просто не хотелось возвращаться в квартиру, превращенную в склеп? Разом покончить с этим неприятным делом, и всё тут! И больше в «склеп» не заходить. Кстати, запах там стоял уже просто ужасный. Люди после смерти, как оказалось, пахнут гораздо хуже, чем при жизни. Истина такая… глупая, но ее проверить легко, стоит только зайти в зал с тремя мертвецами. Бррр!

Что будет потом с телами мертвых в квартире, Настя знать не хотела. Или сгниют, или мумифицируются (в сети видела она статью о том, как бабулька умерла и пролежала в квартире год. Мумия фараона, да и только).

Спали девчонки как убитые, по крайней мере Настя. Вымылись, пока еще есть вода (пусть и холодная, но – вода!), и плюхнулись на кровати. Настя спала на диване в большой комнате, Лена в своей комнате. Само собой, спать в спальню, где только что лежала мертвая Ленина мама, никто не пошел.

Забавно, но Лена, перед тем как мыться, тщательно заперлась и на предложение Насти потереть спинку напряженно отказалась. А вот Настя без всяких церемоний потребовала, чтоб ее спинка была потерта, и с некоторым извращенным удовольствием смотрела, как Лена, стараясь не глядеть на голую Настю, трет ей спину, отставив ручку эдак по-интеллигентски, на отлете. И только приговаривала: «Сильнее три! Ну что ты гладишь, как лесбиянка подружку!» А Лена стеснялась и краснела. Вот же мамина дочка! Действительно, как она с мужиком-то в постели будет?!

Договорились с утра совершить обход квартир на предмет нахождения живых людей. Станут бить в двери твердыми тупыми предметами и вызывать народ на разговор. Неплохо было бы еще заранее найти бейсбольную биту… или лучше две. Но такого добра в квартире Лены не было. Впрочем, как и в квартире Насти. Вернее, в квартире Настиной бабушки.

В квартире Лены даже топора не было! И молоток слетал с рукоятки! Ну что за мужик такой, а? Впрочем, вслух это Настя не сказала. Зачем расстраивать девчонку? Она и так немного не в себе.

Найдет Настя себе какое-нибудь оружие – в крайнем случае ножку от стула отломает. В квартиру бабули за топором идти не хотелось. Очень не хотелось.

13 июня, день. Андрей Комаров

Я уехал от могилы родителей через полчаса. Эти полчаса просто стоял и смотрел на город. Отсюда он был виден почти весь – начиная с Юбилейного, заставленного высотными домами, и заканчивая дугой Волги, в дальнем конце которой тонкой ниткой угадывался железнодорожный мост. Все как на ладони – можно поставить пушку и простреливать все районы. Нигде не укрыться.

Хм… и чего это у меня возникла такая дурацкая мысль? Или это потому, что ощущение – я на войне? Впереди город, захваченный врагом, и я должен выжить? И убить врага?

И опять глупо – каким таким врагом? Вирусом, что ли? Так его пушками не одолеешь! Его биологи должны искоренять!

Интересно, а хоть один из них выжил? Из биологов? Вообще-то я слышал, что в Саратове есть целый закрытый институт, «Микроб» называется. Там хранят и разрабатывают биологическое оружие – вирусы всякие, типа Эбола. Ну и основное занятие ученых – искать способы борьбы с вирусами. По крайней мере, народу так говорят: «Микроб» ищет всякие вакцины по борьбе с болезнями. Но так ли это, кто знает? Уж точно не я.

Кстати, неплохо было бы и лекарств всяких в аптеке набрать. Бинтов, шприцев и всяческой такой ерунды. Ну и антибиотиков тоже. Один вирус я пережил, а другой вполне может меня и загнобить.

И вот что интересно: как животные перенесли эпидемию? Болели они или нет? Или вирус только людей коснулся?

Впрочем, а какая по большому счету разница? Ну даже если не болели, и что? Ну вот летит птичка и летит себе. И она не заболела. Как сможет этот голубь повлиять на мою жизнь?

Нет, ну вообще-то может, если нет жратвы. Тогда этого самого голубя можно подшибить булыжником, ощипать, засунуть в кастрюлю. Но не более того.

И все равно не дает покоя мысль о «Микробе». А может, там люди все-таки сохранились? Ведь если где и сильна система биологической защиты, так это там!

Хотя… скоро электричество исчезнет, и тогда системе конец. Если только у них нет автономного питания системы.

И опять же, как с птичкой – а что мне даст тот факт, что где-то в глубине подземелий под «Микробом» сохранились взрослые люди? Ну вот сидят они там и сидят! И что?! Выйти не могут – сразу помрут. А что они там делают – да не все ли равно? Вакцину от вируса? Да на фиг она, эта вакцина… все, кто мог помереть, уже померли. А мертвых все равно не воскресить. Какой смысл тогда в этой вакцине?

Я повернул ключ в замке зажигания, машина рыкнула и завелась. Включил первую передачу, и трехтонный «танк» медленно пополз по склону вниз, к проселочной дороге. Я посмотрел на указатель топлива в баке, бак был почти полон. И это хорошо. Не хотелось останавливаться для заправки. Так, теперь куда?

К Митьке Круглову, само собой. Напарник нужен. Как без напарника? Ну а потом уже… потом подумаем, что делать. Митька – хороший парень. Я его давно уже знаю, с тех самых пор, как начал заниматься в боксерской секции.

В отличие от меня, он совсем не большой, даже наоборот, мелкий парнишка. Едва мне достает до плеча. Но резкий – это что-то! Да, в весе «пера» выступает… выступал. Но, кстати, тренер тоже легковес, а назвать его слабым бойцом язык не повернется. Вот и Митька такой – выносливый, как бушмен, стойкий к боли, как берсерк. И просто хороший человек. Мы не сразу с ним сошлись, из-за того что я обжегся на Гладове и на всех потенциальных друзей смотрел с подозрением – не прячется ли внутри этого паренька «Вадик»? Митька тоже не особо бросался в объятия первому встречному. А потом как-то разговорились, оказалось, мы оба любим фантастику, оба гамаем в онлайновые игры и даже в одной и той же игре, в «Силкроаде», играем! Нашли там друг друга, создали клан, ну и бегали, общались. Других ребят подтянули.

Про него папа сказал – парень со стержнем внутри, крепкий, несгибаемый. И порядочный. А папе не верить – дураком быть. Он людей видит… видел насквозь, как рентген. Иногда даже пугало – как скажет, так и припечатает! Все один-в-один! Вот как с Вадиком.

Тем более что с Митькой нам по большому счету нечего делить. Даже выступали в разных категориях и друг с другом ни разу не спарринговали. Ну нет у нас никакого соперничества!

Девчонками особо не увлекались – времени не было, да и… нет-нет, желание-то было! (Мы ж не гомики какие-то!) Да еще какое! Но не доходящее до одержимости. Тем более что по нашему графику жизни, когда из школы в секцию, потом сделать уроки и спать, а когда поспал и время есть, хочется или книжку послушать, или поиграть в «Силку». Так что какие нам девчонки?! Да и мелкие мы еще… по возрасту. Хотя вот на меня лично девчонки заглядываются, тот же Митька мне сказал. Гимнастка одна спрашивала, как меня зовут и все такое прочее. Но вот только как узнала, сколько мне лет, тут же отвяла. Малолетка я, чего уж там! За меня могут девушку (женщину!) и в тюрягу закрыть, даже если мы по согласию. Так что приходится, если уж приспичило, порнушку зырить. Что теперь поделаешь… как сказал один персонаж: «Если молодость – это порок, то скоро я от него избавлюсь». Вроде как-то так.

Снова на трассу, лавируя между машинами. Часть стоят пустыми, часть – с мертвецами, над которыми вьются мухи и… воронье! Вот же черт… начали пировать, твари! «Ты не вейся, черный ворон…»

Ехать недалеко, но тащился почти час. Пока объедешь машины… Иногда приходилось почти съезжать в кювет, да и водила из меня пока что аховый – задумываюсь, какую скорость включить, осторожничаю. Но все-таки добрался. Хотел поехать против движения, тем более что никакого движения-то и нет – прямо по Бакинской она с односторонним движением, – но не смог. Вот не смог, и всё тут! Вбито в голову, что ездить против движения по улицам с односторонним движением нельзя, и я не еду! Ох уж эти законы цивилизации! Надо как-то их изживать из себя. Не то теперь время. «Эпоха непослушания».

Митькина пятиэтажка стоит второй от дороги, прямо у газового пункта распределения. Второй подъезд, четвертый этаж. Родичи у него работают… работали… да черт же возьми! Никак не привыкну к тому, что все умерли! Работали на промысле – мать на сборном пункте оператором по добыче, отец на ППУ – такая здоровенная хреновина на шасси от «КрАЗа»-«лаптежника». Хорошая семья. И зарабатывали хорошо, и Митьку содержали по уму. Не бедствовал, но и не шиковал. Обычная среднестатистическая семья, на каких держится вся страна. Да, наверное, и весь мир.

Улица не была забита брошенными машинами, но… проехать не так просто. Прямо у женского СИЗО, что на углу, у самого поворота, поперек дороги стояла какая-то микролитражка, и ощущение было таким, будто ее вот-вот только что развернули и перегородили дорогу. Кто это сделал, не знаю, и у меня в голове сразу же зазвенел колокольчик тревоги – дзынннь! Машины сами поперек дороги не становятся! И кто же это сделал?

Бросив строить догадки, я медленно, осторожно подвел джип к борту машины, уперся стальным бампером в дверцу и только хотел как следует газануть… но передумал. Минуту разбирался в рукоятках, отыскивая «понижайку» – спалишь сцепление, что потом делать? Новую машину искать?

Дернул рукоять и потихоньку отпустил сцепление, добавляя газ. Медленно, со скрежетом прогибая тонкую жесть обшивки «недомашины», мой «кукурузер» двинулся вперед, не особо замечая добавившееся сопротивление, и через несколько секунд отодвинул препятствие на обочину. Угол стального бампера продавил на кузове «букашки» длинную серебристую полосу, по которой осыпалась зеленая краска, и двинулся дальше, ревя мотором на пониженной передаче. Я остановился, включил обычный режим и довольно похлопал по кожаной обшивке моего внедорожника – хороший, хороший джипик!

Как будто поощрил угодившую мне лошадь… Ну, теперь отлично! Поехали! Нно-о!

Слава богу, у подъезда, где жил Митька, никаких машин не было. И трупов не было. Очень неприятно переезжать труп… брр… в одном месте на трассе пришлось – никак не объехать было, а выходить, хватать труп руками, отгоняя толпу зеленых жирных мух, – это выше моих сил. Лучше уж переползу через него… по-тихому. Прости, неизвестный мужик! Я не со зла! И не ради глумления! Просто мне надо выжить. Прости.

Машину поставил на сигнализацию, нажав на кнопку брелка. Мало ли… вдруг найдутся умельцы – угонят. Или заберутся в салон, а потом как выпрыгнут! С ножом к горлу! Видел такие штучки в голливудских боевиках. Так что зачем рисковать?

Поднялся по лестнице – осторожно, прислушиваясь к происходящему вокруг дома. Не оставляло ощущение того, что кто-то на меня смотрит – внимательно так, вглядываясь, решая – то ли сейчас меня грохнуть, то ли погодить. Неприятное ощущение, нервирующее. Наверное, это и есть паранойя – человек ходит себе по миру и думает, что за ним следят, что его выслеживают, что ему желают зла.

Перед дверью Мишкиной квартиры замер, чувствуя, как стучит сердце. А живой ли он? Папа сказал, не все выжили подростки. Даже нашего возраста. И было бы сейчас огромным разочарованием узнать, что Мишка…

И выругал себя! Какого черта я тяну время?! Что за немужское поведение?! Да – значит да! Нет – значит нет! И хватит соплей! Папа небось и секунды бы не колебался! Трус! Я трус!

Решительно постучал в дверь, потом вспомнил, хлопнул себя по лбу – звонок же есть! Позвонил.

Молчание. Никакого шевеления.

Еще позвонил. Еще. И собрался уходить. Похоже, что все. Трендец…

Только развернулся боком, как из-за двери приглушенный сталью голос спросил:

– Кто?! Че надо?!

Я аж выдохнул! Йес! Йес ит из!

– Митяй! У тя че, глаза повылазили?! Это же я, Андрюха!

Молчание. Потом скрежет открываемого замка, и… он! Черт! Он!

– Здорово, Андрюх! – Митька протянул мне руку, я уцепился за нее, но потом дернул его к себе и обнял. Митька подозрительно всхлипнул, уткнувшись мне в грудь, что от него, «железного парня», ожидать было трудно, и сдавленным, изменившимся голосом сказал: – Айда, заходи! Скорее! Тут какие-то уроды шастают! Пацана под окном убили – просто забили до смерти арматурами и битами! Я ходил на разведку, так еле свалил. Похоже, что тут хачи верх взяли – всех русских глушат, да не просто глушат, а наповал! Убивают!

– Да ты что? – У меня аж глаза вытаращились, и тут же я решительно предложил: – Вот что, Митяй, давай-ка валить отсюда! Ко мне, в Юбилейный! Раз тут такое творится – не` хрена тут делать! А вдвоем мы что-нибудь и намутим!

– Пешком? Ты как сюда добирался? – недоверчиво спросил Митька. – На чем?

– Ну ты тугодум в натуре! – разозлился я. – Бери что надо тебе – штаны-трусы, и валим! Тачка у меня само собой! Сейчас тачек как дерьма! А можешь и ничего не брать – магаз вскроем и возьмем чего надо!

– А родители? С ними что делать? – посерел лицом Митька, вспомнив о важном.

– Прости, Мить… – посмурнел и я. – Закрой их, и пусть лежат. Когда-нибудь похороним. Но сейчас сил нет. Ей-ей, сил нет! И не до того нам… валить надо. У меня такое ощущение, будто кто-то в спину смотрит, дышит!

– И у меня, – медленно кивнул Митька. – Говоришь, в магазе возьмем? И правда, – какого хрена? Айда! Сейчас, я ключи возьму, закрою, чтобы суки не глумились над телами, и пойдем.

Он ушел в квартиру, секунд тридцать его не было, потом появился с ключами и быстро запер дверь. Мы побежали вниз по лестнице, стараясь бежать быстро, но не создавать много шума, и через минуту я толкнул дверь подъезда, чтобы… оказаться перед группой черноволосых парней четырнадцати-пятнадцати лет.

Их было человек семь или восемь, я не успел пересчитать. Двое стояли за капотом моего джипа и несколько человек перед подъездом. Все в спортивных штанах «типа адидас», майках «а-ля латинос», и все вооружены: у кого-то бейсбольная бита, у кого-то рабочее мачете (их продавали почти в любом хозяйственном, практически за копейки).

– Круто! – процедил сквозь зубы Митька, сразу как-то подбираясь и становясь в подобие боксерской стойки. Вообще-то он тоже КМС, и реакция у него как у Мусаси, того легендарного бойца на мечах, что ловил палочками для еды муху, пролетевшую над его тарелкой.

– Пацаны, мы ничего против вас не имеем! – медленно, веско сказал я, тоже поворачиваясь вполоборота к противнику. – Мы просто сядем и уедем, вот и всё. А вы делайте тут что хотите!

– Эй! – строго, но при этом развязно бросил высокий парнишка нашего возраста (ненавижу это их «Эй!»). – Эй, тачка твоя, что ли?

Акцент его был таким густым, что можно подумать – парень нарочно прикалывается. Как киношный кавказец, сейчас уж вроде таких и нет. Или есть?

– Моя, и что?

– Была твоя, стала наша! – ухмыльнулся кавказец. – Ключи давай сюда, эй!