Текст книги "Христианская книжность Древней Руси"

Восточные дома, в том числе царские, строились с плоской крышей, так что крыша была частью «жизненного пространства» – на ней, например, можно было спать в жаркие ночи. И, как видно из нижеследующего, – даже прогуливаться. Царь Давид однажды прогуливался на крыше своего дворца:

И по семь же убо Давыд цесарь виде жену мыющюся с полаты [здесь: с крыши дворца], именем Вирсавию, и та беше дщи Елисавля, жена Уреина хеттеина [хеттеянина].

И абие уязвися похотию и впаде в грех. И жена зачат в чреве.

Урия же бе [был] с Иавомь в полку, исправляя брань. Сде же цесарь, похотию побежаем, бываше.

Написа же цесарь грамоту Иаву, яко "на тяжце месте [на опасном месте] в брани той постави Урию, и да умреть от рати". Бывшю же сему, и ту убиен бысть Урея.

И, послав, цесарь приведе Вирсавию, и бысть ему жена и роди сын.

История преступления царя Давида изложена во 2-й книге Царств (11,1-25). Его грех назван сугубым, то есть двойным, – ведь он не только совершил прелюбодеяние, но и фактически оказался виновен в убийстве. Таковы ветхозаветные персонажи и такова откровенность Библии: самые праведные люди оказываются небезгрешны, и в книгах их преступления отнюдь не сокрыты.

Между прочим, Палея по сравнению с Библией более снисходительна к Давиду. Когда Вирсавия сообщила царю, что зачала во чреве, тот вызвал с поля боя Урию, чтобы тот, побывав дома, покрыл грех. Урия же, однако, в дом свой не пошел. Тогда "не осталось ничего другого", как подстроить его гибель…

Впрочем, нравы тогда были соответствующие. Когда тот же Давид завоевал Равву, город аммонитян, то всех людей, которые там были, он "вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими" (2 Цар 12,31).

Но гибель Урии Бог не оставил для Давида без последствий. О приходе к нему пророка Нафана и о смерти первого сына Давида от Вирсавии рассказывается в 2 Цар, 12-23.

И лукав [здесь: неправеден] явися глагол [здесь: поступок], еже сотвори Давыд пред очима господнима. И посла господь Нафан пророка к Давыду.

И влез [вошел] к нему Нафан и рече: "Отвещай ми, цесарю, рець сию [речь, здесь: об этом деле]. Два мужа беста в едином граде: един богат и множество стад имы четвероног, а другыи убог и не имы, разве овцю едину, иже от руку своею кормяшеть ю [ее] и на лоне его лежашеть.

И приде некто гость от страны и обита у мужа богата.

Богатый же не восхоте пояти от стад своих на створение обеду, но, слав, поя овцю ту убогаго мужа".

Разгневав же ся цесарь, рече к Нафану: "Жив господь, яко достоин мужь той смерти. И сотворивыи агнецю, да возвратить же седмерицею". И рече Нафан к Давыду: "Ты еси человек, створивыи се! (…) Ты же что створи, яко оскверни слово господне? И створи лукавое пред господомь: уби [убил] Урию хетфеину и жену его поять жене собе (…)". И рече Давыд к Нафану: "Согреших господеви моему".

И рече Нафан: "Господь огья [здесь: изгладил] согрешения от тебе и не имаеши умрети в гресе за покланяние [благочестие] твое, но токмо остря изострить на тя врагы твоя господь, и сын рожиися [родившийся] умреть".

И отиде Нафан в дом свои.

В тексте есть отчетливые признаки восточнославянского (русского) происхождения: об этом свидетельствует местоимение собе вместо себе (ниже мы увидим также тобе вместо тебе), формы с восточнославянским ж на месте южнославянского жд (одежа вместо одежда, рожиися вместо рождеися, ниже еще будет надежа вместо надежда). Более того, можно и точнее указать, где именно на Руси была переписана рукопись: цокающая форма рецъ вместо речь (а ниже еще будет концание вместо кончание) указывает на северо-запад (Новгород и Псков). Цоканье (смешение, взаимозамена на письме букв ц и ч) – характерный признак новгородско-псковского происхождения источника, равно как и поныне цай, цулоцки встречаются в округе двух названных древних русских городов.

Интересное выражение остря изострит на тя 'наведет, напустит на тебя'; перед нами – семитизм, точный перевод образного выражения, свойственного языку иврит, сначала на греческий, а с греческого – на славянский. Семитизмами полна ветхозаветная книжность.

И се, разболелся отрочище [младенец], иже [который] родися от Вирсавие.

И постися Давыд постом, и облече ся во вретище, и лежаше ниць на земли, ни хлеба вкуси, ни воды пит, ни влазяхуть [не входили] служаще ему.

Яко бысть день 7-и, умре отроча, и убояшася поведати ему, и разуме Давыд, яко слугы его скымахуть [шепчутся], и вопроша, яко умре ли отроча.

И воста Давыд от земля и умыся. И измени сетовьныя [скорбные] ризы своя и облечеся в цесарьскыя ризы. И, вшед в дом божий, покланяшеся [покланялся Богу].

И повеле поставити тряпезу. (…) И реша велможи к Давыду: "Что тобе оже се сотвори, цесарю? Егда и еще живу сущю отрочищю твоему, пощашеся, и плакашеся, и молитву творя, и сетовашеся в вретищи и попеле. Умрешю же отрочати, как изменися господин наш цесарь скоро от печали и ясть [ест] на тряпезе?" И рече Давыд: "Егда бы отроча живо и ныне умьре, да что аз пощюся? Егда аз могу возвратити его? Поне уже веле ити ему господь, к тому убо аз имам ити. То же не во мне не возвратится".

Си убо Давыд второй по И(о)вове образа утешению предложи.

Таким образом, Давид не стал роптать, что молитва его не дошла до Бога, что его заслуги (перенесение ковчега!) не были засчитаны, что все благочестие оказалось, как можно думать, напрасным. Эта безропотность и роднит царя с многострадальным Иовом.

Об Иове мы подробно говорим в главе 19, посвященной Евстафию Плакиде. Как и царь Давид, подвергшийся массе бедствий, праведник Иов тем не менее без возмущения принял суд божий. Он утешался речением, которое живо и по сей день: Бог дал – Бог взял.

К такому же точно отношению перед лицом утрат и смерти призывает и знаменитый христианский оратор Иоанн Златоуст. Анонимный составитель Толковой Палеи, самостоятельно сопоставив Давида с Иовом (этой параллели в Ветхом Завете нет), прерывает нарративную часть и переходит к экзегетической, истолковательной. Он помещает пространный фрагмент из Златоустовой гомилии (проповеди), который мы и воспроизводим ниже почти целиком. Собственно, гомилия прямо не связана с историей утраты Давидом сына, но в том, что касается христианского отношения к смерти дорогих людей, – безропотности, – великий проповедник вполне согласен с мотивами поведения великого царя.

Думается, что этико-эстетический заряд гомилии способен и ныне произвести непосредственное впечатление.

К нему же и златоуст Иван (о) умерьших рече, на утешение слово предложи, рече:

Почто се нам есть великая тайна от бога?

И лютая си смерть?

И путь един смертьныи?

И роспутья не имыи,

от негоже увинутися [здесь: увернуться] не можем

ни семо, ни овамо [ни туда ни сюда]?

И чаша та горка смертьная,

ейже [от которой] нельзе уклонитися.

И божий суд, на вся приходя,

не обинуется кого [никого не обойдет]:

ни цесаря бо смерть боится,

ни стара милуеть,

ни от храбра уклонится,

ни доброты милуеть,

ни красоты пощадить,

ни уности щадить,

ни о младенци помышляеть, —

но вся приемлеть смерть.

По единому утечемь [один за другим уйдем],

егоже ни богатьством лзе [можно] окупити ся [откупиться].

Днесь бо есмь,

а утро аки [как бы] не бывше есмь.

Днесь в житии славне,

а заутра [завтра] в гробе бе-с-лавьи.

Днесь уханиемь [благовонными маслами] мажущеся есмь,

а утро смердяща.

Днесь питающася есмь,

а утро с плачемь проважаем (к) гробу есмь.

Суета бо есть убо вся,

елико в житии человецьстемь,

яко цвет [цветок] и-с-шесть [засохнет],

яко сон прелестьныи отидеть.

Котора ли слава стоить на земле, не пременяющеся [не изменяясь]?

В един час вся си смерть приемлеть!

Увы бо, рече, колику туту [горесть] душа приемлеть,

разлучающися от тела

и к ангелу божию очи привлачающи [подымая] и молящю ся,

да от темнаго супостата свободить!

И к подругом [друзьям] молящися,

и руце простирает,

уже разумели свое концание!

И не имаеть ту помощи

ни отець сыну,

ни мати дщери,

ни брат брату.

И к всем любезно взираеть,

уже ведыи, яко в персть ему превратитися.

Дым бы есть житие человеческо,

акы [словно] пара, и пепел, и прах!

Мале является человеком,

а в борзе [быстро] погыбаеть

ныне погыбающая слава.

Кде злато и сребро,

не могуще помогати нам?

И кде оружие и кони в тварех?

Несть поистине в житии семь

красно и добро ничтоже:

в смертьныи бо день,

небрегом, бе-щ-естен, всетьленен,

и ищезаемо есть. (…)

Еда убо душа от тела разлучается,

и ужасна есть тайна страшна всем видящим:

душа убо идеть плачющеся,

тело же покрываемо и земли предаемо.

Умрыи бо в гробе лежить мертв,

почернев, изгнив,

разливается смердяи,

отинудь смраден.

Разумеим, братие, убо,

яко несть нам ползы телеснеи доброте, —

вся бо та пременяются и гнусны бывають.

Слава всего земьнаго скоро минують,

и надежа, яко дым, ищезаеть,

и лицю зрак погыбнеть,

и померкнета очи,

слуха оглохнета,

уста затворяться,

руце и нозе увянета.

И гробу предаемся —

во истину суета человечьская!

Си убо видяще, с похвалениемь терпим,

яко от бога всячьская бываемая.

Смерть бо мужю правдиву [праведному] покои есть, —

не мним бо погыбаюце тех,

иже отходять к богу.

Праведный убо бог, правду [праведность] бо видев я [их] творяща,

и в правде [в праведности] покоить я [их].

Продолжаем читать Толковую Палею по Сильвестровскому сборнику.

В предыдущей главе мы познакомились с эпизодами из жизни царя Давида, которые, вообще говоря, в Палее пересказаны довольно близко к каноническому тексту Свщ. Писания.

Все эпизоды рассмотреть мы не сможем, но никак нельзя обойти молчанием тот из них, в котором повествуется о Давидовой Псалтыри. (У нас – напомним – есть отдельная, 3-я, глава о Псалтыри, к которой и отсылаем за более подробными сведениями.) Не забудем, что хотя Палея и посвящена Ветхому Завету, на основе которого сформировались две религии (иудаизм и христианство), книга эта – подчеркнуто христианская. Поэтому и тексты ветхозаветной Псалтыри, книги пророческой, в Палее толкуются в новозаветном духе, то есть интерпретатор по некоторым основаниям группирует псаломские стихи и старается показать, что Давидовы пророчества, исполнение которых в иудаизме все еще ожидается, в христианстве – уже состоялись (например, в событиях: вочеловечения Второй ипостаси Божества, то есть Иисуса Христа, его крещения и преображения, входа в Иерусалим, сошествия во ад, воскресения, вознесения на небеса, сошествия Св. Духа на апостолов, возникновения христианской церкви, состоящей из бывших язычников, и т.д.).

Отцы Церкви еще в IV в. сформулировали принцип так называемой прообразовательности:

Novum Testamentum in Vetere latet,

Vetus in Novo patet.

(Перевод вынесен в заголовок настоящего раздела главы.) Соответственно в Палее мы наблюдаем благочестивую реализацию данного принципа.

Ниже помещен взятый из Палеи список тех пророчеств царя Давида, которые христиане считали (решительно расходясь в этом с иудеями) реализованными в своей религии и истории.

Числа в оригинальном славяно-русском тексте, конечно, показываются в буквенной системе, но мы передаем их арабскими цифрами. Обратите также, пожалуйста, внимание, что слова жид, жидовскыи в древности не имели оценочно-оскорбительного значения.

Давыд же прорицашеть [прорицал],

1-ое, о требезначалнеи троици: отьци, и сыне, и святемь дусе, в 3 собства(х) исповедал, и в едино божество совокупляя. Исповедашеть, яко преже век [ здесь: до появления времени] беашеть [существовала] троица в едином божестве, таче [однако] же потаеныя [сокровенные] вещи [здесь: слова] пророчествовав;

3, таче потом и о чистой девици богородици Марии, яко от колена [рода] его бысть по летех [по прошествии времени]; пророчествова и о Елисавефи [Елизавете], о ужице [родственнице] божий матери, и о И(о)ане Предтеце, иже [который] от обещания [по обету];

4, о воплощении господа нашего Исуса Христа, како ли изволи за милосердие [по милосердию] плоть естества нашего понести;

5, о вочеловецении пророчествовав;

6, и рожестве и о крещении;

9-е, о преображении;

10, о чюдесех его;

11, о Лазори четверодневьном, и о сыне вдовици умершемь;

12, о вошествии его в Иерусалим;

13, о соньмищи [собрании] с(о)вета жидовьска;

14, и о Июде;

15, о тайней вечери и предании и службе [здесь: литургии] новаго завета, еже есть тело и кровь пречистаго агньца, вземлющаго грехы всего мира;

16, о страсти [страданиях] его;

17, о кресте и о положении его в гробе;

19, о вошествии его в ад;

20, о живоноснем его воскресении, иже от гроба;

21, о вознесении на небеса;

22, о снитии [схождении] святаго духа, еже на святыя апостолы, дати им силу и мудрость проповедати в странах;

23, о собраньи язык [язычников];

24, о отвержении жидовьсте;

25, и о призваньи стран [имеется в виду: язычников].

Легко заметить, что интерпретатор вычитал из Псалтыри предсказания о многих, если не обо всех, событиях евангельской истории и нашел подтверждение многим христианским вероисповедным догмам. Какие у него, однако, были для этого основания?

Конечно, антиисторично ожидать от произведения средневекового богословствования таких же строгих экзегетических процедур и критериев, которые свойственны предусмотрительной современной науке. Поэтому было бы недостойным делом постоянно подлавливать интерпретатора на ошибках, высокомерно судить его с позиции нынешнего дня. Задача состоит только в том, чтобы понять (но не оценить и не отвергнуть) механизмы интерпретации пророческих текстов, которые господствовали в древности.

С точки зрения анонимного интерпретатора, составителя Толковой Палеи, – несомненно. Только, по его мнению, выражался царь-псалмопевец неявно, неясно, прикровенно («потаенныя вещи пророчествовав»). Тем не менее если читать Давидову Псалтырь внимательно и «духовно», то в ней, по убеждению интерпретатора, славословится не строго монистическое (как в иудаизме), а троично-монистическое (как в христианстве) божество. Чтобы дать возможность читателю составить себе представление о способах средневековой интерпретации, приведем несколько соответствующих выписок.

Сделав общий (приведенный выше) обзор новозаветного содержания Псалтыри, – получилось 25 пунктов, – составитель Палеи заявляет, что теперь о каждом "вкратце по единому впишет", и действительно, среди прочего он приводит подборку псаломских стихов, намекающих на троичность Бога. Ниже цифры в круглых скобках принадлежат нам и обозначают номер псалма и стиха. Итак, мы читаем:

Сподоблен божественаго дара и начат пророчествовати,

в 31 псалме рече [сказал]: «Словесемь господни(м) небеса утвердишася, и духом уст его вся сила их». (32,6)

В 49 рече: "Бог богом господь глагола, и призва землю от восток солнце и до запад". (49,1)

В 71-мь рече: "Преже солнца пребывает имя его". (71,17)

В 103 рече: "Послеши дух сво-и-созижются". (103,30)

В 135 рече: "Исповедайте ся богу богом, яко благ, яко в век милость его". (135,2).

В 138-мь рече: "Камо иду от духа твоего? И от лица твоего камо бежю?" (138,7)

В 132-мь рече: "Дух твои благыи наставить мя на землю правую". (142,10)

В 7-й главе об изложениях веры мы подробнее говорим о христианском догмате – Пресв. Троице. Там приводится тринитарная богословская формула: христианский Бог «по естеству (по природе) неразделен, но разделяем на лица (ипостаси)». Соответственно там, где у царя Давида встречаются суждения, хотя бы отдаленно говорящие о внутренней разделенности ветхозаветного Бога, древний книжник немедленно относит их на счет Бога-Троицы, то есть Троицы по составу и Единицы по существу.

Например, у Давида есть стихи, может быть восходящие к ближневосточному политеизму, – ср. повторяющееся выражение бог богом (то есть «бог богов»; 49,1, 135,2). Соответственно интерпретатор заключает: раз употреблено множественное число, то допустимо думать о множестве лиц Божества, в том числе, естественно, и о троичности.

Кроме того, Давид отнюдь не избежал по отношению к божеству целого ряда антропоморфизмов, и всякий раз, когда интерпретатор примечает членимость (разделенность) Бога, он опять-таки прилагает ее к "раздельносущной" Троице. Например, сравните выше: словеса (32,6), уста (32,6), имя (71,17), лицо (138,7) и, конечно же, дух (103,30; 138,7; 142,10).

Рассмотрим самый первый стих из числа приведенных в Палее:

 
Словесемь господни(м) небеса утвердишася,
и духом уст его вся сила их.
 

Здесь перечислены три номинации, относящиеся к Божеству, – господь, слово и дух, и этого, конечно, достаточно, чтобы интерпретатор соотнес их с тремя ипостасями-лицами Пресв. Троицы: Бог-Отец – это господь, Бог-Сын – это слово (вспомните начало Евангелия от Иоанна 1,1 [цитируем, как обычно, по Мстиславову евангелию]: Искони бе слово, и слово бе от бога, и бог бе слово), а Бог – Дух Святой – это дух.

Троичности Бога посвящено в Палее также и 3-е слово, хотя на первый взгляд в нем говорится о встрече Богородицы с праведной Елизаветой (о том, как они встретились, рассказано в Евангелии от Луки [1, 39-45]). Сначала приведем евангельское повествование, а затем и названный фрагмент из Палеи.

Воставши, Мария иде в гору [в нагорную страну] с тщанием [здесь: с поспешностью] в град Иудов, и вниде в дом Захарии и целова [приветствовала] Елисавеь. И бысть, яко [здесь: когда] услыша Елисавеь целование [приветствие] Мариино, взыграся [взыграл] младенець радощами [от радости] в чреве ея, и исполнися духомь святыимь Елисавеь, и возопи [возгласила] гласомь великомь и рече [сказала]: "Благословена ты в женах и благословлен плод чрева твоего. И откуду се мне, да при деть [здесь: что пришла] мати господа моего ко мне? Се бо, яко бысть глас целования твоего в ушию моею [в ушах моих], взыграся младенець радощами в чреве моемь. И блажена, яже веру ят [которая поверила], яко будет совершение глаголаныимь [сказанному] ей от господа". (Мстиславово евангелие, л. 166а – б).

В Палее содержится истолкование Псалтыри в том духе, чтобы новозаветные события оказались соотнесенными с ветхозаветным пророчеством:

О целованьи же, еже с Елисавефью (…), в 84-мь рече: "Милость и истина сретостася [встретились], правда и мир облобызается [расцеловались]. Истина от земля восия, а правда с небеси приниче [приникла]",

понеже [потому что] бе «истина» – праведник, иже в ложеснех си матерьних [который еще во чреве матери] позна [узнал] своего владыку. То(и) «от земля восия», Захарьею отьцомь всиян [всеян], а матерью Елисафию рожен.

"Правда" же – Христос бог, от пречистыя девица по благовещению родися,

безначален от безначалнаго отьца,

свет от света,

бог истинен от бога истиньна,

рожен токмо плотию, а не створен,

присносущен отьцу и святому духу преже всех век.

Троичности христианского Бога посвящено и 5-е слово (воспроизводимое нами ниже с купюрами):

В 40-мь рече: «Возлюбил еси правду, и возненавидел еси безаконие». Сего ради помаза тя, боже, бог твой олеемь [маслом] радости, паче причастник твоих. Божеству его являеть, темже «возлюбил еси правду», а «возненавидел еси безаконие».

Вочеловецение же его, еже паче всех помазаных цесарств. Христво бо цесарство помазано святым духом и силою, якоже ни при едином помазано тако божество. (…)

В 109-мь рече: "Рече господь господеви моему: сяди одесную [справа] мене, дондеже [пока] положю врагы твоя подножию ногама твоима".

Вижь убо Давыда пророчьствовавша духовными очима видети Сына Божия. Давыд же убо яснее глаголеть, проповедая народом: "С тобою начальствова в день силы твоея, в светлостех святых твоих".

Вижь, яко безначална есть троица: отець, и сын, и святыи дух, в единой "силе" божество, и "в светлостех святых твоих", а еже "сяди одесную мене", яко человечеству Христову [о человеческой природе Христа] глаголеть ся: от присно судящего не разделен божеством есть, ни бо десна, ни шюя имать божество, неопасно бо глаголемь.

Глаголет бо пакы о безначалнемь божестве: "И-щ-рева преже деньница родих тя", яко отьцу и сыну по божеству глаголющи, яко "преже всея твари от моего сущьства родих тя", сопрестолна бывша и присносущна.

Может быть, вы обратили внимание на два странных написания: «сво-и-созижются» и «и-щ-рева»? Они отражают ошибку переписчика, которая называется тахиграфией или скорописанием – в оригинале было, скорее всего, «свои и созижются» и «из чрева», но писец в одном случае пропустил второе "и", а в другом, руководствуясь произношением, стянул две буквы в одну.

В издательском деле в таких случаях употребляют два дефиса: они "окружают" ту букву, которая одновременно принадлежит и предшествующему и последующему словам или является как частью предшествующего слова, так и самостоятельным (обычно служебным) словом (например, союзом).

На основании данного материала можно заметить, насколько внимательно средневековые книжники читали Псалтырь и к каким хитроумным уловкам они прибегали, чтобы соотнести (временами действительно темный или двусмысленный) текст Псалтыри с событиями Нового Завета и с христианским богословствованием (сложившимся по преимуществу лишь в IV в. н.э.).

Принцип прообразовательности – это отнюдь не система приемов интерпретации Псалтыри, а искусство "вчитать" в текст желаемую информацию и соответственно вычитать из текста намного больше, чем он сообщает, а также не то, что он объективно содержит.