Текст книги "Христианская книжность Древней Руси"

Евгений Верещагин
Христианская книжность Древней Руси

ПРЕДИСЛОВИЕ

В 988 г. Русь приняла крещение. С этого водораздела берет свое начало и древнерусская христианская книжность. Конечно, в первые годы пришлось осваивать богатство, поступавшее извне, – в Киев и Новгород приносили книги, которые уже больше столетия были в обращении у южных и западных славян (крещенных ранее).

Принесенные церковные книги были написаны на языке, в составном наименовании которого подчеркивается его функциональная и этническая принадлежность (церковный и славянский, отсюда – церковнославянский). В научных кругах этот язык называют по другому основанию, как бы оглядываясь на него из нашего времени и поэтому выделяя его древность, – старославянский, древнеславянский. Сейчас больше нет идеологических причин для затушевывания в названии сферы применения этого языка.

Церковнославянский книжно-письменный (литературный) язык возник ровно за 125 лет до крещения Руси, причем известна как точная дата его возникновения (863 г.), так и имена его создателей.

Литературные языки, возникшие из потребности в христианской книжности на родном наречии, как правило, восходят к языкотворческой деятельности одного человека или небольшой группы единомышленников. Вот и церковный язык для славянства создали в 863 г. Кирилл и Мефодий, уроженцы Солуни, города, в IX в. наполовину населенного славянами.

Они не только сложили азбуку, но и выполнили множество переводов христианских книг с греческого языка, покоящегося на многовековой античности и христианской культурной традиции.

Славянский диалект, на который опирались солунские братья, был, естественно, лишь отчасти пригоден (или совсем не пригоден) для передачи премудрого христианского богословствования и утонченной литургический поэзии. Поэтому роль Кирилла и Мефодия – это отнюдь не роль современного переводчика, переоблачающего чужеречную мысль в уже готовые языковые одежды. Первоучители действительно творили язык, чтобы перевыразить на нем Псалтырь, Евангелие, Апостол, святоотеческий трактат или византийскую гимнографию. Вот почему церковнославянский язык по праву именуется также КириллоМефодиевским.

Он оказался вполне понятным для восточных славян, которые приняли его с радостью. Как Московская, так и Западная Русь удерживала его во всеобщем употреблении вплоть до начала XVIII в. "Русским литературным языком средневековья был язык церковнославянский" (акад. В.В. Виноградов).

На Руси под влиянием местной речи язык Кирилла и Мефодия, естественно, претерпел ряд разноаспектных изменений. Соответственно для отличия церковнославянского языка Руси, скажем, от того же языка с южнославянскими приметами (болгарскими, сербскими) можно говорить о языке славяно-русском. Здесь обозначена территория, на которой он функционировал. В недвусмысленных контекстах его называют также и просто славянским.

Повесть временных лет, наша первая летопись, сообщает, что в 988 г., то есть в год принятия христианства, великий князь Владимир приступил к широкому строительству храмов. Историки подсчитали, что к моменту ордынского нашествия (1240) на Руси уже было около 10 тысяч церквей и монастырей! Если исходить из того, что для богослужения в храме требуется по крайней мере 10 книг, то их общее число должно было составить – 100 тысяч единиц!

Христианство – религия письменного слова. Стало быть, нужно было много грамотных людей. Неудивительно, что в том же, 988 г. Владимир начал создавать школы, и в большом количестве. Надо было наладить, как бы сказали сейчас, массовое производство книг. Неудивительно, что, словно грибы после дождя, стали возникать скриптории (мастерские по переписке, иллюстрированию и переплету книг) – монастырские, княжеские и семейно-ремесленные. Сложился (по историческим меркам очень быстро) количественно значительный слой грамотеев и переписчиков книг (из круга церковнослужителей, причетников-клирошан, чтецов, уставщиков, начетчиков и т.д., а также в среде княжеско-боярской знати). Как свидетельствует бытовая переписка (берестяные грамоты), грамотность проникла и в простой народ. Более того, образовался (понятно, что очень тонкий) слой людей, владевших греческим языком. Уже в XI в. на Руси трудятся «преводники» (переводчики) с греческого.

Первое время Русь, конечно, пользовалась лишь привезенными книгами (переводами с греческого и южно– и западнославянскими авторскими произведениями), но уже в XI и особенно в XII в. появляются, первые сочинители оригинальных восточнославянских текстов – митрополит Иларион Киевский, великий князь Владимир Мономах, епископ Кирилл Туровский, анонимные "списатели" житий русских святых и богослужебных последований им (например, знаменитого литературного цикла, связанного с именами князей-страстотерпцев Бориса и Глеба).

Время не пощадило древнерусских книг домонгольского периода. От ранее указанного общего числа сохранилось не более 0,5 %. Действительно, в книгохранилищах бывшего СССР находятся всего лишь 494 рукописные книги XI-XIII вв. (многие – во фрагментах). Некоторые произведения, которые были, безусловно, созданы до 1240 г., дошли до нас лишь в поздних копиях (XV-XVII вв.). Тем не менее, опираясь на наличные рукописи и копии, – а в них представлены самые разнообразные произведения, – мы в состоянии реконструировать книжный репертуар Древней Руси.

Только при условии охвата всего этого репертуара можно правильно осмыслить и изложить историю христианско-православной духовной культуры русского народа. Только при этом условии можно написать подлинную историю древнерусского литературного языка.

Между тем из-за господства государственного атеизма на протяжении семи послереволюционных десятилетий древнерусские христианские книги у нас были под запретом: даже в академической среде они почти не изучались и не издавались, а уж в научно-популярные издания, им тем более ходу не было. Если военные повести, летописи, естественнонаучные трактаты, бытовые надписи и записи, всякого рода грамоты т.п. еще худо-бедно были "допущены", то полному забвению подлежали книги Священного Писания, или, скажем, Палея, или Кириллова книга, или Лествица, или Прблог, или Великие Минеи Четий, или Служебная минея (перечень можно продолжать).

Но обскурантизм нигде и никогда еще не одерживал конечной победы. Именно с перечисленными (и другими) книгами Древней Руси нам с вами и предстоит познакомиться.

Весь репертуар древнерусской книжности мы представить не сможем. Поэтому придется ограничиться его обозрением.

Книги принадлежали к различным жанрам, а жанровая принадлежность сказывалась на особенностях их языка и стиля. В рукописных книгах и письменных документах представлены следующие основные жанры:

1) скриптурный (от лат. scriptura 'писание'; имеется в виду sacra или divina scriptura, то есть 'священное писание'). Это жанр книги Библии, а что такое Библия, из каких книг она состоит и как она пришла на Русь, см. далее, в главе 1. В этой же главе рассматривается ветхозаветная Книга Исход. Ветхозаветной Псалтыри посвящены глава 3 и отчасти главы 4 и 5. С Евангелием, то есть с четырьмя книгами Нового Завета, можно познакомиться в главе 6. К скриптурному жанру принадлежат также подложные (апокрифические) библейские книги, и об одной из них, об Откровении Авраама, рассказывается в главе 2. Сюда же относится и так называемая Палея, тексты из которой составили содержание глав 4 и 5;

2) литургический, или жанр богослужебных книг, представленный служебником, требником, молитвословом, часословом, октоихом, параклитиком, служебным шестодневом, триодью, служебной минеей, канонником, стихирарем, ирмологием, кондакарем, месяцесловом (святцами). Из всего этого обилия мы рассматриваем только Служебную минею, но зато гимнографическим текстам из нее посвящены целых четыре главы (с 20-й по 23-ю);

3) вероучительный, или жанр символов и изложений веры, огласительных поучений (или катехизисов, например Кирилловой книги) и полемических (апологетических) сочинений, а также толкований (в частности, Толковой Палеи). Соответствующие тексты см. в главах 4, 5 и особенно в главе 7. К вероучительному жанру надо отнести также трактаты, в которых рационально-богословское изложение сочетается с этико-наставительным; это направление представлено у нас Лествицей, фрагменты из которой вошли в главу 8;

4) проповеднический, или жанр изборников постоянного состава (то есть сборников слов и поучений, например Златая цепь, Златоуст, Златоструй, Маргарит, Измарагд), а также премудростногностической книжности, представленной Пчелой и патериками (или отечниками). Жанр проповеди у нас не представлен, потому что в силу его разнообразия и обилия материала он должен, по нашему мнению, составить отдельную книгу (которая у автора в замысле есть);

5) житийный, или жанр житий святых, похвальных слов им и сказаний (повестей) о чудесах, обретениях (перенесениях) мощей, церковных праздниках, представленных прологом, синаксарем, торжественником, минеей четией и отчасти изборниками переменного состава. Прблогу посвящена глава 9, а из Макарьевских Великих Миней Четиих у нас напечатан – целый роман (главы 10-18)! Это ходячее заблуждение думать, что древнерусская книжность – тоска зеленая; роман о Клименте Римском, – захватывающий, полный приключений и богатый вымыслом, – говорит сам за себя. Мы его опубликовали ранее в журналах «Русская речь» и «Русская словесность» (за 1995 г.). Житие Евстафия Плакйды из изборника переменного состава (опять-таки похожее на приключенческую повесть) вошло в главу 19.

Надо отметить, что вероучительный, проповеднический и житийный жанры, будучи самостоятельными, все же на периферии не имеют резких границ и переходят друг в друга. Отдельные источники, содержащие в себе произведения двух (например, огласительные слова) или всех трех (прблог) жанров, соответственно являются синтетическими и выше классифицированы по центральному для них жанру.

Далее ради полноты и систематичности перечисляются еще четыре жанра древнерусской книжности, но все они, к сожалению, не могли вместиться в настоящее издание. Эти жанры таковы:

6) канонико-юридический, или жанр церковных установлений, представленный уставом и кормчей книгой, а также жанр светских документов, представленный судебником, межгосударственными и личными актами (сюда входят договоры, духовные, вкладные, рядные, продажные и другие грамоты);

7) мемориальный, или жанр погодных, временами и подневных, исторических и путевых записей, представленный летописью, хронографом, частично Исторической Палеей и хож(д)ениями. В главе

7 мы говорим о летописи, но извлеченный из Повести временных лет текст по жанру принадлежит к числу изложений веры (то есть к вероучительному жанру);

8) научный, или жанр разнообразных гуманитарных и естественнонаучных изложений, представленный изборниками переменного состава энциклопедического содержания и трактатами по частным отраслям знания (Космография, Шестоднев, Травник, Физиолог и др.);

9) бытовой, или жанр неформальной переписки, в том числе берестяных грамот, а также эпиграфики (надписей на предметах), в том числе граффити. Впрочем, содержание и частично язык текстов бытового жанра выводят их за пределы книжности, потому что такие тексты нередко исполнялись как раз некнижными людьми, но, с другой стороны, и в берестяных грамотах, и в граффити встречаются выписки из Свщ. Писания или из литургической поэзии, процарапанные грамотеями.

Равноположенное перечисление жанров не должно создавать впечатления их равной значимости. Жанры ранжированы по степени авторитетности, "святости", и нисхождение по ступеням показано номерами от первого до девятого. Чем выше жанр, тем тщательнее написан текст и тем возвышеннее и нормированнее его язык.

Книги разных жанров имели различную циркуляцию: так, среди дошедших до нас 494 древнейших рукописных книг 137 единиц – это евангелия (полные или фрагментарные), 23 – псалтыри, 172 – богослужебные книги (в том числе 71 служебная минея). Таким образом, книги скриптурного и литургического жанров составили больше половины всего книжного наследия (почему мы им и уделяем много внимания).

Авторитетность и употребительность книг следует принимать во внимание потому, что авторитетный источник широкого употребления (например, Евангелие) играл определяющую роль в развитии русской духовной культуры, самбй книжности и, что особенно важно, книжно– письменного языка.

Древнейшие книги, обращавшиеся на Руси, имеют следующие основные характеристики. Значительная их часть состоит из переводов с языка "ромеев", то есть византино-греческого (редко с латыни и, может быть, с древнееврейского). Некоторые непосредственно восходят к переводческой деятельности Кирилла и Мефодия. Оригинальные произведения были написаны на Руси уже в первой половине XI в. Бытовавшие на Руси книги были общими для всего православного славянства, поэтому происходил постоянный книжный обмен с южными славянами (в XI-XII вв. также и с западными). Церковные книги устойчивы во времени и пространстве: они никогда не теряют актуальности, не претерпевают коренных языковых изменений и не обнаруживают значительного количества регионально-местных (диалектных) признаков. Все древнерусские книги отражали (и формировали у читателя) высокую христианскую духовность. Отношение к ним было разное, отсюда и различия в степени нормированности и чистоты их языка. Хотя они были защищены от проникновения народно-разговорной стихии, все же ее влияние с течением времени становилось все ощутимее.

На протяжении семи столетий творение Кирилла и Мефодия безраздельно царило на Руси: церковнославянский был языком всефункциональным, но затем сфера его применения стала все больше и больше сокращаться. Так с течением времени он стал богослужебным языком Русской Православной Церкви, и только. Впрочем, разве этого мало?

Как может древнерусская церковная мелодия дойти до современного слушателя? Нужно, чтобы специалист перевел крюки, которыми она записана, в обычные ноты, и тогда хор пропоет ее.

Что требуется, чтобы древнерусская икона задела за живое современного человека? Специалист должен слой за слоем удалить вековую грязь и копоть, а также восстановить утраченные фрагменты. Аналогично и по отношению к древнерусской книжности: специалист должен помочь современному читателю, сделав для него понятными утраченные слова и разъяснив синтаксические конструкции. В настоящем издании как раз и помещаются языковые пояснения [в прямых скобках]. В отличие от современной церковнославянская лексика многозначна и зависима от контекста: чтобы контекстное значение не было принято за общеязыковое, пришлось в некоторых случаях давать предостерегающие пометы (типа: здесь, имеется в виду и т.д.). Древнерусский текст набран современными шрифтами и вообще (в допустимых рамках) упрощен: о принципах его преобразования для облегчения чтения сказано в главе 15.

Специалисту, однако, недостаточно расшифровать крюки, расчистить икону и дать языковые пояснения. Слушатель не будет захвачен древнерусскими витиеватыми напевами, а зритель – даже рублевской "Троицей", если не воспитать у них восприимчивость к унисонному пению или к обратной перспективе. Точно так же и древнерусский текст ничего не скажет ни уму, ни сердцу, если не дать читателю установку на восприятие древнерусской духовности. Для этого надо сообщить ему дополнительную, затекстную, информацию: в каких обстоятельствах и с какой целью написано произведение, какими идеалами и этическими побуждениями руководствовался автор и т.д. Вот почему мы не удовлетворяемся простыми заменами, скажем, старого слова на современное, а постоянно комментируем тексты.

Опыт журнальных публикаций, исполненных по данному методу (так называемого текстового погружения), как кажется, обнадеживает: внимательные читатели (иногда, правда, при условии двукратного прочтения) достигают в среднем 70-процентного проникновения в древний текст. Неплохо, есть учесть, что мы даже Пушкина и Солженицына отнюдь не постигаем на все сто.

Так вернем же себе древнерусскую книжность, как возвращаем древнерусское пение, иконопись, архитектуру!

Москва, октябрь 1995 г.

Главы 5 и 7 написаны по материалам исследования, выполненного при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 95-06-17161-а.

I. ВЕТХОЗАВЕТНЫЕ ТЕКСТЫ

ПЯТИКНИЖИЕ

Второстепенный персонаж в «Докторе Живаго» – Симушка, Сима Тунцева. Лара считала ее феноменально образованной, «но не поинтеллигентски, а по-народному». Вот как Симушка толкует одну из богородичных стихир вечерни: «В целом множестве стихов непорочное материнство Марии сравнивается с переходом иудеями Красного моря. Например, в стихе: „В мори Чермнем неискусобрачныя невесты образ написася иногда“ говорится: „Море по прошествии Израилеве пребысть непроходно, непорочная по рождестве Еммануилове пребысть нетленна“. То есть море после перехода Израиля стало снова непроходимо, а дева, родив Господа, осталась нетронутой».

Как видим, Симушка, ощущая, что препятствием к пониманию двустишия, может быть, является церковнославянский язык, начинает толкование с того, что просто переводит с этого языка на русский.

Тем не менее она не удовлетворяется переводом, потому что, по ее мнению, текст все еще нуждается в дальнейшей интерпретации: «Какого рода происшествия поставлены тут в параллель? Оба события сверхъестественны, оба признаются одинаковым чудом. (…) В одном случае по велению народного вождя, патриарха Моисея, и по взмаху его волшебного жезла расступается море, пропускает через себя целую народность, несметное, из сотен тысяч состоящее многолюдство, и, когда проходит последний, опять смыкается и покрывает и топит преследователей-египтян. (…) В другом случае девушка – обыкновенность, на которую древний мир не обратил бы внимания, – тайно и втихомолку дает жизнь младенцу, производит на свет жизнь, чудо жизни, жизнь всех. "Живота всех", как потом его называют. Ее роды незаконны не только с точки зрения книжников, как внебрачные. Они противоречат законам природы. (…) Какого огромного значения перемена! Каким образом небу частное человеческое обстоятельство, с точки древности ничтожное, стало равноценно целому переселению народа?» Такова Симушкина экзегеза.

Вот то песнопение (богородичен [догматик] пятого гласа), которое Симушка имеет в виду:

 
В Чермнем море неискусобрачныя невесты образ написася иногда: тамо Моисей разделитель воды,
зде же Гавриил служитель чудесе.
Тогда глубину шествова немокренно Израиль,
ныне же Христа роди безсеменно Дева.
Море по прошествии Израилеве пребысть непроходно,
непорочная по рождестве Еммануилеве пребысть нетленна.
Сый и прежде сый, явлейся, яко человек, Боже, помилуй нас.
 

Мы еще обратимся к приведенной богородичной стихире, поскольку она интересна и многозначительна, а сейчас заметим только, что Эммануил (в церковном написании: Еммануил) – это имя Христа-младенца. Дело в том, что в христианской традиции знаменитое (и вызывающее постоянные споры между христианами и иудеями) пророчество Исайи (7, 14) отнесено к рождеству Христову, несмотря на то что имя новорожденного у Исайи не Иисус, а Еммануил (цитируем по Острожской библии):

 
Се девица в чреве зачнет, и родит сын,
и прозовеше имя ему Еммануил.
 

Это же речение повторено евангелистом Матфеем в благовестии Ангела праведному Иосифу, обручнику Девы Марии, усомнившемуся в ее чистоте (Мф 1, 20-25; цитируем по Геннадиевской библии):

Сиа же ему помыслившу [когда он помыслил это], се, ангель Господень явися ему, глаголя: «Иосифе, сыну Давыдовь, не убойся приати Мариамь, жены твоея. Рождьшее бо ся в ней – от Духа есть Свята. Родит же сына, и наречеши имя ему Исус, той бо спасеть люди своя от грехь ихь. Се же все бысть, да сбудется речено [сказанное] от Господа пророкомь глаголющиимь:

"Се, деваа во чреве прииметь, и родить сына,

и нарекуть имя ему Еммануил",

еже есть сказаемо [что есть в переводе]: «с нами Бог»».

Востав же Иосиф от сна, сотвори [сделал], якоже [как] повеле ему ангель Господень, и прият жену свою, и не знааше [знал] ея, дондеже [пока] роди сына своего, первенца. И нарече имя ему Исус.

На основании приведенного евангельского повествования младенца Иисуса Христа и называют Еммануилом. Есть определенный тип в иконографии (образ Иисуса во младенчестве) – Спас-Еммануил.